Читать книгу История села Мотовилово. Тетрадь 8 (1926 г.) - Иван Васильевич Шмелев - Страница 4

Вот и наступило Рождество – второй по значимости христианский праздник. Народ нарядно одевшись чинно и благородно сходив на торжественное богослужение в церковь и сытно, по-праздничному пообедав, после продолжительного поста и сочельника в который не едят до звезды, выходит на улицу – блаженно отдыхает. Девки разрядившись в красивые, цветные, шерстяные полушалки, проходя по улицам села, показывают на себе свои наряды. Щелкая семечкам и орехами, они заботливо прикидывают у себя на уме, как лучше, красивее и уютнее разукрасить келью под святки. Парни-женихи, оглашая звуками гармоний, горделивыми петухами разгуливаясь вокруг села, любезно заигрывают с девками. На улицах нарядные толпы людей. Тут шум, гам, весёлый смех, песни, семечки, орехи и прочее.

Василий Ефимович Савельев, разодевшись во френч, на ногах бурки, сходил в лавку, накупив там всякой всячины на праздник. Он не забыл также купить там литровочку «Русской горькой» и пачку папирос «Фортуна», для угощения гостей, которые, не дожидаясь его приглашения, сами пожалуют к нему в дом. Первым, конечно, придёт дядя Федя Молодцов и Николай Смирнов тоже сюда заглянет. Да еще несколько мужиков не заставят долго ждать. После степенной выпивки завяжется деловой разговор под щелканье семечек и орехов, от курящихся папирос запахнет городом.

Василий Ефимович, к этому времени в возрасте 36 лет, среднего роста, упитанной комплекции, черноватый, лицо полное, видом приглядчивое, лоб широкий, линия черных волос над лбом, брови черные, глаза карие, нос средний закруглённый, ноздри полускрытые, рот средний с горизонтально расположенными углами, губы тонкие, верхняя губа с ромбовидной, неглубокой ямочкой, покрытая пышными черными усами с браво закрученными кончиками, борода чисто выбрита, подбородок полный, от упитанности закруглённый, уши овальные, среднего размера со слегка отвисшей мочкой, профиль лица волнистый. Характером вспыльчивый, твёрдый, не терпящий необоснованных возражений нрав. Темперамент подвижно-живой, деятельный. Речь внятная, краткая, поучительно-назидательная. Поведение скромное, совестливое, с реальным подходом к делу. Сильный, ловкий (хотя и левша), трудолюбивый. В расцвете полных сил и деятельности, он, важно восседая на семейном троне-кресле, блаженно дымил папироской. Хотя он и дымил, только при компании, но дымя, «в себя» не затягивал, а так просто любил папиросами гостей угощать и самому побаловаться. Недаром во время Гражданской войны, когда он служил на железной дороге, где-то достал пару заграничных сигар и ими угощал любителей покурить.

Алеша Крестьянинов долго хвалился перед мужиками:

– В былое время, куривал я у Василия Ефимовича сигары. Он ими всех угощал. Сначала-то я и не знал, которым концом сигара-то в рот берется, а потом разобрался, по ходу дыма. Бывало, покурим, покурим, а она словно и не убывает. Загасив отдадим ему обратно, а он ее снова в шкап положит до следующего раза. А запах от нее такой приятный и душистый, что ни кури, то хочется, так бы и не выпускал ее изо рта. Пахнет от нее не только городом, а даже заграницей, – расхваливал Васильевы сигары Алеша.

На второй день Рождества, разряженные девки в кельях парням на плечо клали традиционного «вьюна». Парни-женихи «припевая» своих невест, удостаивались девичьего поцелуя, расплачиваясь при этом серебром.

Минька Савельев еще не забыл прошлогодней драки со своим соперником Ванькой Никитиным, после которой они стали непримиримыми врагами.

Миньке парни говаривали:

– Берегись, Ванька за побои тебе грозит!

– Видывали мы таких-то! – гордо и самонадеянно отговаривался на это Минька.

И драка, ровно через год, повторилась. Зашла Минькина артель товарищей-парней гулять в Шегалев. Ваньке вздумалось отомстить за прошлогоднее, он, воодушевленный тем, что случай подвернулся подходящий – соперник появился на их улице в Щегалове. Подбодряемый своими товарищами, Ванька подошёл в Миньке вплотную и преградив ему дорогу, вызывающе сказал:

– Ах, вот ты где мне попался!

Освобождая себе дорогу, Минька с силой оттолкнул Ваньку в стороны, тот не устояв на ногах рухнул в снег.

Ванька поднявшись, ярым петухом пошёл на Миньку:

– Ах, ты зашёл в наш конец да драться!

– А ты думал, как? – отважно, не робея и чувствуя близость своей артели парней, твёрдо заявил Минька.

– А за твою выходку осталось тебе только в рожу дать, за чем, конечно дело не встанет, – и Минька с размаху приложил свой увесистый кулак к Ванькиным скулам. Драка не разгорелась, а сама по себе прекратилась. Минькина артель парней спокойненько, мимо церкви, пошла на Мотору. Вслед уходящим парням Ванька размахивая кулаками кричал Миньке:

– Я тебе грозил, и буду грозить!

При встречах со своей обречённой невестой Манькой Лабиной, Минька чувствовал счастливым, он любовно относился к ней, и она ему на это отвечала тем же. На святках они обоюдно любезничали. Минька нарочито не раз, «припевал» ее. И в конце величальной песни, обняв ее за плечи, крепко прижимая к себе, сладостно целовал. В селе знали о любовных отношениях этой пары. Знали и их отцы с матерями. Все дело шло к тому, что Василий Савельев породнится с Василием Лабиновым.

– Как бы нам с Василием Григорьичем завязать знакомство поближе, вплотную, – как-то высказал намерение Василий Ефимович перед женой, имея в виду поближе познакомиться перед тем, как быть сватьями.

– Не плохо было бы, зазвав заполучить его к нам в дом и потолковать об этом деле.

– А вот придёт он к тебе за деньгами в долг просить, мы и закинем об этом словечко, – высказывала свой план Любовь Михайловна.

– И то дело! – согласился Василий.

– А может, ты к ним сам сходишь? Ты, быват, выспроси их хорошенько, так мол и так, – предложила она сходить ему самому к Лабиным, не дожидаясь, когда придёт Василий Григорьевич.

– Есть мне, когда по людям ендать! – огрызнулся Василий, не любивший зря ходить к людям. – Вот придёт за деньгами, я и заведу разговор о детях, – высказал свой задуманный план Василий.

Как-то встретил Савельев Лабина на улице. Василий Ефимович, приветливо и мягко улыбаясь, поздоровался с Василием Григорьевичем, захватисто вложив в свою широченную, черствую, как лист подсолнечника, руку, не натруженную, мягкую ладонь Лабина.

– Ты что-то, Василий Григорьич, давненько ко мне за деньгами-то не наведывался, деловито начал разговор Савельев.

– Да все обходимся. Я тут, как-то, ходил в Чернуху на почту, получил переводом деньги, со всеми расплатился, – так же деловито объяснил Савельеву Лабин.

– Ты ко мне, нужда пристигнёт, заходи, деньги у меня всегда есть, – на перевёрт всегда выручу, – предложил свои услуги Савельев.

– Ладно, зайду, – пообещал Лабин, догадываясь о причине зазыва Савельевым.

И Лабин чаще стал навещать дом Савельевых, чаще стал открываться заветный сундук с деньгами Василия Ефимовича, но разговор о сватовстве между ними был обоюдно сдержанным, оба они к этому вопросу относились с осторожность, с мыслями: «Как бы преждевременно не наломать дров».

В буйной ярости прошли святки, на которых парни-женихи окончательно, втайне, для себя определили невест, а невесты, тайно от подруг, присмотрели для себя женихов. Теперь все дело за женитьбой. Но вот беда, некоторые парни-женихи не вышли еще в годы, а Миньке Савельеву, всего только с Михайлова дня пошёл восемнадцатый год, поп не станет венчать, и поэтому женитьбу его отложили до весны. Бабы, интересуясь о том, когда состоится Минькина свадьба, получали ответ от его матери Любови Михайловны:

– Обреклись мы его женить весной, после Пасхи, а теперь еще он молод. Сряды мы ему насряжали всякой: брюки-клеш суконные справили, коробочные ботинки купили, толстовку сшили, – ликовала перед бабами Любовь Михайловна, гордясь сыном Минькой – знатным и почётным женихом во всем селе, а таких почетных женихов не так-то много.