Читать книгу Философия гостеприимства Four Seasons. Качество, сервис, культура и бренд - Изадор Шарп - Страница 6

Бóльшую часть времени я отдавал работе в Max Sharp & Son, но это не мешало мне играть в хоккей и баскетбол по вечерам и вести довольно бурную ночную жизнь: я ходил с девушками в кино и на танцы, развлекался, пил, играл в азартные игры, иногда до самого утра. А потом я познакомился с Розали.

Вместе со всей семьей я отправился на свадьбу моего двоюродного брата Леонарда Годфри, сына дяди Макса, с помощью которого перебралась в Канаду значительная часть наших родственников. Там во время свадебного ужина я заметил среди подружек невесты хорошенькую юную леди. После ужина я подошел к ней, представился и пригласил ее на танец. Потом я попросил у нее телефон. Она дала его не раздумывая. Позднее я узнал, что она сказала своей лучшей подруге Мерл Шейн, что встретила «мужчину своей мечты», но была уверена, что не дождется моего звонка.

Должно быть, несколько дней после нашего знакомства она думала, что оказалась права, поскольку всю следующую неделю я работал с рассвета до заката и уходил со стройплощадки таким усталым, что мечтал лишь об одном – отдохнуть. Но через неделю я позвонил ей и пригласил в кино.

Она согласилась, и мы пошли на комедию «Берегись, моряк» с Джерри Люьисом. Но едва на экране появились первые кадры, я уронил голову на руки и заснул, проспав весь фильм до конца. Я проснулся в ужасе, думая, что теперь Розали обидится или рассердится и нашему столь интригующему роману придет конец.

Но ничуть не бывало, оказалось, что я произвел на нее самое лучшее впечатление и она осталась в восторге от нашего первого свидания. В ту пору ей было 17, и ее предыдущие ухажеры были, по ее словам, настоящими занудами, которых не интересовало ничего, кроме учебы. Ее тянуло ко мне, а меня – к ней, несмотря на то что мы были совсем не похожи друг на друга; впрочем, возможно, именно поэтому нам было так хорошо вдвоем, хотя тогда мы еще не понимали этого.

Мы были людьми одного круга, но наша жизнь в детстве и юности различалась, как небо и земля. Мои родители никогда не спрашивали, чем я занимался вне дома, тогда как отец Розали Джозеф Уайз (некогда он возглавлял Wise’s Dry Goods, теперь же вышел на пенсию и жил на доходы от своих магазинов и квартир) был невероятно строг со своей единственной дочерью. Он не разрешал ей пользоваться губной помадой, выходить из дома без чулок и носить туфли на высоком каблуке. Он рассчитывал, что она выйдет замуж за человека с положением, врача или адвоката, и уж конечно, не за работягу в резиновых сапогах.

Я начал встречаться с Розали, хотя продолжал флиртовать и с другими девушками. Наши отношения были не по душе ее отцу, и, когда один из его приятелей сказал ему, что видел меня в баре с какой-то сомнительной девицей, он запретил Розали встречаться со мной.

Несмотря на это она приняла мое очередное приглашение и на следующий день пришла повидаться со мной на стройплощадке Нордвью-Террас.

– Извини, Иззи, – промолвила она, – я не сказала тебе, что папа запретил мне встречаться с тобой, а теперь он выгнал меня из дома.

– Давай пойдем и поговорим с ним, – сказал я и прямо в резиновых сапогах отправился вместе с Розали к ней домой.

Дверь нам открыла жена Джозефа Уайза, а сам он сидел на диване и читал газету. Я спокойно рассказал ему о наших отношениях, не пытаясь спорить или доказывать свою правоту, и увидел, что его отношение к происходящему постепенно меняется.

Розали была потрясена. «Отец переменился у меня на глазах, – сказала она мне позднее, – всегда такой уверенный в своей правоте, он превратился в послушное дитя. Я увидела, что ты отвечаешь за происходящее, и с этой минуты была готова пойти за тобой на край света».

Мы с Розали продолжали встречаться еще два года, все лучше узнавая друг друга. Родители не дарили ей ни кукол, ни других игрушек, и с детства она целыми днями пропадала в публичной библиотеке. Она обожала рыться в книгах, выбирая, какую возьмет почитать домой. Иногда она проглатывала целую книгу за день, она читала по дороге в школу и возвращаясь домой после уроков, за едой и до поздней ночи. Я не слишком увлекался чтением, и ее способность воскресить в памяти почти все, что она прочла, изумляла меня. Розали обладала редким даром: она была не только умна, но подходила к любому делу творчески. Она считала, что я преувеличиваю ее таланты, но ее школьные оценки подтверждали мои мысли. В двенадцатом классе она решила, что на следующий год[1] пойдет на немецкий и латынь. Чтобы наверстать упущенное – три года латыни и два немецкого, – она занималась в обеденный перерыв и без дополнительных языковых занятий блестяще сдала экзамены за двенадцатый класс.

Мы перенимали друг у друга мелочи, которые сближают людей. Розали научила меня любить китайскую еду и фильмы с субтитрами. Я научил ее кататься на лыжах и регулярно заниматься спортом.

Когда я впервые привел Розали к себе домой, я еще не сделал ей предложения. Я просто сказал маме, что хочу познакомить ее со своей девушкой. Но как только я представил их друг другу, мама заключила Розали в свои объятья, прижала к груди и сказала: «Добро пожаловать в семью». Моя мать действовала, полагаясь на интуицию, и обычно оказывалась права.

Сама Розали не верила, что нашим отношениям суждено длиться долго, и для ее опасений были самые серьезные основания. Я был достаточно легкомысленным и продолжал жить одним днем. Впрочем, позднее она призналась, что была влюблена в меня и, сколько бы это ни тянулось, не рассталась бы со мной по доброй воле.

Розали было почти 19, а мне 24, и я все еще жил с родителями, когда я сделал ей предложение. Осенью родители Розали устроили традиционную свадьбу с праздничным ужином и танцами, пригласив 500 человек гостей, хотя Розали сказала, что, если бы мы поженились в здании городской мэрии, это было бы куда более романтично.

Во время медового месяца мы поехали на девять дней в свадебное путешествие. Мы побывали в Нью-Йорке, в Майами и на Кубе – там мы решили отправиться на автобусную экскурсию по ночным клубам. В El Trocadero нас усадили рядом с престарелым полковником и его женой. Наш столик был далеко от сцены, где танцевали полуобнаженные девушки, и я решил заглянуть в казино.

Я сказал Розали: «Я сейчас вернусь» – и оставил ее беседовать с полковником, который к тому же оказался абсолютно глухим.

В казино я проиграл 300 долларов, большую часть средств, отложенных на медовый месяц. Но Розали, которая в течение часа кричала что-то на ухо старику-полковнику, и бровью не повела. «Что сделано, то сделано, – сказала она. – Переживем».

Проведя несколько дней в Верадеро-Бич, где мы были предоставлены сами себе в полупустом отеле, поскольку курортный сезон закончился, мы вернулись домой в новую квартиру с одной спальней, которую мой отец в свое время построил на Эглинтон-авеню. Она оказалась не только пустой, но и до крайности запущенной. Наша обувь оставляла следы на грязном кухонном полу, который, по-видимому, не мыли с тех пор, как съехали последние жильцы. Рабочие столы на кухне были покрыты жирным налетом, а в спальне не было ничего, кроме матраса и остова кровати, которые стояли у стены, упакованные в оберточную бумагу.

Розали немедленно взялась за дело, и через месяц наша квартира выглядела, как картинка из журнала House Beautiful. Вскоре мы пригласили обе наши семьи на субботнюю трапезу. Розали не умела готовить, но того, что на идиш называют хуцпа, у нее было предостаточно. Изучив первый том поваренной книги Gourmet Cookbook, она запланировала грандиозное меню из блюд французской кухни вроде тех, что подают в ресторанах, удостоенных трех звезд Мишлен. В четыре часа в пятницу она поняла, что успела сделать лишь половину запланированного, и сократила число кушаний до четырех. Поскольку дело было в Хэллоуин, она украсила стол оранжево-черным желе, приготовленным в специальных формочках, и фонарем из тыквы со свечой внутри, отделанным черной гофрированной бумагой. Посреди ужина тыква взорвалась, и языки пламени взметнулись до потолка. После этого с потолка еще несколько дней сыпались частички копоти, похожие на крохотных плодовых мушек.

Наша квартира была мала для пары, которая планировала иметь детей, и вскоре мы перебрались в жилище попросторнее в одиннадцатиэтажном доме на Батерст-стрит, который построила наша компания. Розали увлеченно занялась оформлением интерьера и даже снесла перегородку у входа. Теперь прямо от входной двери была видна большая комната Г-образной формы и квартира стала казаться еще просторнее.

Переделав нашу квартиру по своему вкусу (а Розали была весьма творческой личностью, что впоследствии позволило нам стать партнерами не только в браке), она стала уговаривать меня завести ребенка. И хотя мы договорились повременить с этим до тех пор, пока не узнаем друг друга поближе, в конце концов я сдался. Через четыре с половиной года у нас было четверо детей, все мальчики.

С появлением детей нам стало значительно труднее жить на имеющийся доход. Но Розали, которую не баловали в юности, оказалась весьма рачительной хозяйкой и умела виртуозно экономить деньги. Она не только сама обустраивала дом и шила себе одежду, но и была необыкновенно бережливой, делая покупки. Вместо того чтобы заказывать молоко с доставкой, она брала детей и шла в магазин, где покупала разливное молоко, тем самым получая около литра бесплатно. Лишь через пять лет мы смогли впервые позволить себе поехать в отпуск: три дня мы наслаждались солнцем и великолепными пейзажами на Ниагарском водопаде в отеле Midtown Motor Inn – тогда он поразил нас своей роскошью. Впрочем, раз в год мы отправлялись на Канадскую национальную выставку в Торонто, весьма популярную, но недорогую всемирную ярмарку, чтобы отметить годовщину свадьбы.

Трое детей, двое еще в пеленках, и квартира, в которой было всего две спальни, – в такой ситуации нам не просто не хватало денег, у нас не оставалось ни одной свободной минуты. Мне всегда недоставало знаний, рассудительности и времени, чтобы стать хорошим отцом. Я работал с утра до ночи, шесть, а то и семь дней в неделю, и поэтому, хотя и не без угрызений совести, я полностью переложил воспитание детей и заботы о доме на плечи Розали.

Розали никогда не жаловалась и не пыталась изменить меня, хотя однажды она оставила мне записку, столь пронзительную и лаконичную, что я до сих пор храню ее в записной книжке: «Трудоголики часто лишают себя близости с другими людьми. Им некогда развлекаться. Но если одна из сторон поглощена собой, взаимоотношения хиреют. Дом – это место, где можно подурачиться и отдохнуть».

Вряд ли я изменился мгновенно, хотя, несомненно, это произошло впоследствии. Я научился, приходя домой, забывать о своих проблемах и наслаждаться жизнью. С тех пор как у нас родился первенец, Розали считала меня хорошим отцом, потому что перед уходом на работу я непременно менял сыну памперс. Эти минуты всегда поднимали мне настроение: каждый раз с утра я предвкушал, как открою дверь и увижу малыша, который стоит в кроватке, не обращая внимания на описанный памперс, и светится от счастья, зная, что сейчас увидит меня.

Постепенно жизнь вошла в привычную колею: к семи утра я приходил на работу, а в семь вечера возвращался домой. Мы не позволяли себе никаких излишеств вроде отпусков или гольф-клуба. Моей жизнью была работа.