Читать книгу Гортензия - Жак Экспер - Страница 7

Никто не в состоянии представить, насколько полным было мое материнское счастье. Трудно подобрать слова, чтобы его описать. Я жила в постоянной радости – спокойной, безоблачной, абсолютной, которая питалась нашей взаимной любовью.

Каждое мгновение жизни дочери было мгновением этого счастья, ни на минуту я не покидала ее и в своих мыслях. Ни в ком и ни в чем я не нуждалась, а уж тем более в другом мужчине.

Я была очень счастлива с ней одной, моей дочерью.

Семья моя между тем делала все возможное, чтобы окружить нас заботой, старалась поддерживать меня в трудные моменты (я хочу сказать, материально, хотя, если честно, я ни в чем не нуждалась по-настоящему!). Скрепя сердце я иногда оставляла им внучку на несколько дней, когда по какой-либо причине закрывались ясли. Они говорили, что, несомненно, это пойдет мне на пользу, что я нуждаюсь в отдыхе, что, мол, наконец-то я займусь собой.

Родители приезжали за ней в Париж и тем же вечером уезжали в Пемполь[8]. Да, по правде говоря, я не очень-то любила оставлять их у себя ночевать. Они уверяли, что будут лелеять Гортензию, как принцессу, окружат ее нежной заботой. А мне стоило воспользоваться временной свободой, чтобы погулять, сходить в кино или театр, или еще лучше – поужинать с друзьями. У них это стало навязчивой идеей, чтобы я общалась с коллегами, завязывала новые знакомства. Разумеется, они надеялись, что рано или поздно я встречу того, кто изгладит из моей памяти мрачные воспоминания о неудавшейся любви. Видно было по всему, что они считали мою привязанность к Гортензии не совсем нормальной.

Но какова бы ни была моя вина в том, что произошло в дальнейшем, никто не был вправе упрекать меня в том, что я питала к Гортензии «чрезмерную» любовь или что моя любовь была слишком эгоистичной. Никто не может дать слишком много любви своему ребенку.

Когда я приезжала забирать Гортензию, я им лгала. Говорила, что эти несколько дней принесли мне огромную пользу, что я воспользовалась ими на всю катушку. Рассказывала содержание спектаклей, которых не видела, истории о друзьях, с которыми не встречалась, сообщала меню придуманных ужинов. Родители настаивали, чтоб я оставляла у них Гортензию почаще, и на словах я никогда не возражала:

– Договорились, тем более что дочка вас обожает.

Порой отец пускался в откровения.

– Мы с матерью очень рады, – говорил он, – что ты сумела оставить в прошлом историю с этим мерзавцем. Не скрою, мы побаивались, что все обернется куда хуже. Когда он сбежал, ты казалась раздавленной, на тебя было жалко смотреть, доченька. Честно скажу, мы испугались, очень испугались… Ну а теперь все страхи исчезли: ты расцвела, как роза. Можно сказать, что малышка Гортензия – твоя новая большая любовь!

Я благодарила его со счастливой улыбкой и твердила, что все у меня прекрасно.

– О нем я больше никогда не думаю. Одной мне гораздо лучше. В моей жизни ему места нет.

И я была убеждена, что именно так и было.

Однажды, чтобы сделать родителям приятное, я решила остаться с Гортензией у них на ночь – с субботы на воскресенье, прежде чем вернуться в Париж. Хотя, признаюсь, моей единственной мечтой было поскорее добраться до дома с моей дочуркой, по которой я стосковалась. Но, видели бы вы, как радовались бедные старики…

Да, то, что сделал мне потом этот мерзавец, похитив у меня Гортензию, полностью разрушило мою жизнь. Но не только мою – их жизнь тоже. Его гнусное преступление, ибо это было именно преступление, погасило теплившийся в них огонь, который было невозможно разжечь вновь. Мало-помалу горе изглодало мою мать, и она умерла четырьмя годами позже.

Отец ее пережил. Сейчас он уже стар и немощен, но у него прекрасная поддержка в лице моих братьев. Между тем, когда мы с ним виделись в последний раз лет двенадцать назад, я прочла в его усталом взгляде, что он никогда не забывал Гортензию. Он так и умрет, унося в сердце воспоминания о пропавшей внучке. И еще ненависть к моему палачу, которая его никогда не оставляла.

Ночевка у родителей потребовала от меня колоссальных усилий. Ведь неделя, проведенная в одиночестве, тянулась никак не меньше месяца. И теперь мне не терпелось как можно скорее остаться вдвоем с моей дорогой девочкой.

Обычно бывало так: я приезжала по утрам, мы завтракали и отправлялись в путь. Я не просто приезжала забрать дочку – я каждый раз сбегала вместе с ней.

В ту ночь я не спала. Лежа рядом с ней и почти физически ощущая блаженство и сладостный покой этих минут, я не осмеливалась закрыть глаза, ведь это помешало бы мне любоваться моей Гортензией, которая мирно посасывала лапку медвежонка Жеже. Поправляя соскользнувшее одеяльце, я представляла ее сны, мечтала о нашей будущей жизни вдвоем.

В общем, мое счастье заключалось только в дочери. Потеря Гортензии сломила меня, нанесла такую глубокую рану, что я не смогла от нее оправиться.

С работы я тоже старалась сбежать пораньше. Не успевали часы показать шесть вечера, как я собирала вещи, никогда не задерживаясь на собраниях, даже если этого требовала необходимость, когда другие сотрудники оставались. В голове было одно: поскорее забрать дочку из яслей и остаток вечера посвятить ей.

У нас были свои привычки, которые ничто не могло нарушить.

Первым делом мы немного играли с Барби, неизменно, потом какое-то время я перечитывала ей любимые книжки. Когда наступал банный час, мы вместе принимали ванну – обе мы просто обожали это занятие. Затем я оставляла ее одну поиграть с куклами, опять же с ними, с Барби, пока я готовила ужин. Никогда никаких полуфабрикатов или блюд из кулинарии. Только свежайшие продукты и здоровое питание. Я была помешана на качестве овощей, рыбы или мяса, была способна обойти весь Париж в поисках самого лучшего, чтобы купить все это Гортензии. Рацион яслей не внушал мне особого доверия, и частенько я давала дочери с собой завтрак, что очень раздражало воспитательниц. Однако я настаивала с такой непреклонностью, что они не осмеливались противоречить. Гортензия всегда заканчивала ужин стаканчиком молока, после чего я отводила дочку в ее комнату и смотрела, как она рисует. Потом обычно читала ей книжку, начатую накануне. Когда наступало время спать, мне даже не приходилось напоминать – она сама ложилась в кроватку с медвежонком в руках и, как всегда, просила поцеловать ее на ночь. И я покрывала Гортензию поцелуями всю – от лба до нежных пяточек, пощекотав ее легонько кончиком носа, чтобы она засмеялась. Когда я гасила свет, дочка тотчас засыпала. Время сна наступало в восемь часов.

Только после этого я принималась за работу. Сделав все, что было нужно по хозяйству, я наскоро перекусывала чем попало. Затем устраивалась на диване и читала до половины одиннадцатого.

Убедившись, что Гортензия не проснулась, я переносила маленькую спящую красавицу в свою постель, и мы проводили ночь вместе, дыша одним дыханием.

И в тот вечер все было бы так же, если бы Сильвен не явился, чтобы ее у меня похитить.

С тех пор, вот уже больше двадцати лет, после нескольких месяцев бессонницы, чуть не превратившей меня в зомби, я всегда засыпала в одно и то же время, приняв снотворное. Только к сердцу я прижимала не дочку, а ее розовую, истертую до дыр от моих прикосновений пижамку, вместе с которой я погружалась в забытье без сновидений и кошмаров.

Ночи я проводила уже не в своей постели, а в ее кроватке, свернувшись клубком, словно от нестерпимой боли.

Показания капитана жандармерии Пеллетье,

8 июля 2015 г. Выписка из протокола.

Мы, капитан Ив Пеллетье, сотрудник Следственного комитета жандармерии Ренна, письменно подтверждаем, что 1 июля 2015 года мы встретились с господином Дени Делаландом, родившимся 20 мая 1938 года в местечке Локмине, департамент Морбиан. Встреча состоялась в доме престарелых «Зеленые дубы» в Витре, 35506, на которой также присутствовали его сын Серж Делаланд и доктор Женевьева Лафорж, в соответствии с распоряжением следственного судьи Венсана Робера, представителя Парижского суда большой инстанции.

Мы констатируем, что, проводя дознание, испытали определенные трудности, связанные с состоянием здоровья господина Дени Делаланда, страдающего старческим слабоумием, которое проявилось в его неспособности давать четкие и логичные ответы на поставленные вопросы. Нам удалось прослушать показания свидетеля в течение двенадцати минут, когда он, как нам показалось, находился в здравом уме. Господин Делаланд подтвердил глубокую, даже исключительную, привязанность, которую питала София Делаланд к своей дочери Гортензии Делаланд. Мать, по его словам, ухаживала за ней наилучшим образом. В его памяти внучка осталась очень живым и прелестным ребенком. Он уточнил, что по мере того, как девочка подрастала, София все больше противилась тому, чтобы она посещала своих дедушку и бабушку, что сильно расстраивало его супругу, ныне покойную. Он уже не помнил, когда видел внучку в последний раз. Мы цитируем: «Похищение ее этим негодяем крайне болезненно отразилось на семье, очень привязанной к ребенку», – что и привело, по его словам, к преждевременной смерти жены. Учитывая усталость свидетеля и его плачевное физическое состояние, а также по требованию врача, мы, капитан Пеллетье, вынуждены были прервать допрос в 11.22. […]