Читать книгу Не исчезай - Женя Крейн - Страница 62

Часть вторая
Глава третья
Поэт-мыслитель или поэт-мститель?
7

Оглавление

Зловредный Томпсон опубликовал биографию, заклеймив «учителя и друга». Американский поэт, певец природы – жестокий деспот, раздираемый внутренними противоречиями. Не просто заклеймил – базу подвел, отыскав монографию Хорни под названием «Невроз и человеческое развитие», подобрал необходимые концепции для развития темы. Записал в блокноте: «Как нельзя лучше создает психологическое обоснование тому, что я пытаюсь сказать».

Лоуренс Томпсон принял предложение Фроста стать его официальным биографом в 1939 году. Роберту было шестьдесят пять лет, но по договоренности с поэтом этот труд смог быть опубликован лишь после смерти Фроста, в 1963 году. Все эти годы (почти четверть века) Томпсон готовился к своему биографическому триумфу. На самом деле Лоуренс понимал: Роберт терпеть его не может. По мере приближения к прежде обожаемому идолу он испытывал к Фросту нарастающую неприязнь. Так нуждаться в другом человеке – и так его ненавидеть… Где правда, истина где? Кто из них Роберт? Какой он, Роберт Фрост? Стремящийся к славе эгоцентрик, мучитель своих детей, жены? Одинокий, напуганный мальчик? Или восьмидесятишестилетний, больной человек, вышедший на подиум под рукоплескание тридцать пятого американского президента, чтобы прочесть стихи, написанные к инаугурации. Кеннеди при этом улыбался, вытирая пот со лба – несмотря на холод, ему было жарко; он громче всех хлопал главному поэту страны.

Солнечный, морозный день. Яркий небесный шар не жалеет холодных лучей, свет отражается от пластов снега, солнце слепит старого человека. Он стоит согбенный, с непокрытой головой, редкие волосы спадают на лоб, их треплет ветер. Глаза слезятся. Голос прерывается, звуки разлетаются в выстуженном пространстве – их тоже треплют порывы ветра. Ветер уносит слова, память. Он забывает слова.

Любе представлялось: Роберта охватило невероятное волнение. Вот он, момент славы, не потерять бы лицо, достойно встретить, вкусить. Нервы, внезапный ли приступ неуверенности, но желание читать написанное он утратил. После скажет – потерял листок со стихами для президента. Или опять блефовал? Придумал, что забыл, листки, мол, разлетелись из слабых старческих рук. На самом деле передумал. На старом снимке, черно-белом, поблекшем (в Сети краски резче, Любе представляется серо-желтая ломкая фотография), Фрост заслоняет шляпой стопку листков, которые шевелит январский ветер – Дед Мороз, признавший Роберта Мороза, посылает ему жгучий ледяной привет. Вот еще одна шляпа – это ему пытаются помочь, заслонить от ветра, от света. Вот щегольский цилиндр, покрытый шелком; может, это цилиндр самого Кеннеди. Солнце светит Роберту прямо в глаза, он пытается, но не может разобрать слова, срифмованные им самим в строки.

К тому времени, когда Фрост вышел поздравлять вступающего в должность молодого президента, его слава уже облетела весь континент и перебралась в Европу (не забудем, что именно из Европы началось его победное шествие). Этот старик стал народным достоянием, превратившись в миф. Идет ли жизнь параллельным курсом, меняется ли? Для добропорядочного американца в его имени – отзвуки самой Новой Англии: белый фермерский домик, красный амбар, каменные ограды по краям дорог. Вот он стоит перед ними, его аудитория – 70 миллионов (включая телезрителей). Написав посвящение новому президенту, он не смог его прочесть – было слишком холодно. Вместо этого он декламировал «Дар навсегда», написанный в 1941 году (свои старые стихи он помнил наизусть, читал их постоянно для публики, а новые забывал). После раскаяние преследовало его: был уверен – разочаровал, обидел нового президента.

Владели мы страной, ей неподвластны…

Пока не поняли того, что сами

В стране своей не обрели отчизны,

И мы, отдавшись ей, нашли спасенье,

Ей отдали себя раз навсегда

(Наш дар скреплен был жертвой многих жизней),

Стране огромной, звавшей нас на запад,

Еще не вспаханной, не заселенной.

Такой, какой была, какою будет.[31]


Нация забыла, что Роберт Фрост написал Джеку Кеннеди совсем другое посвящение. Но те листки, что шелестели на январском морозном ветру (солнце, отражаясь от сияющего, искрящегося снега, от белой бумаги – теперь уже пожелтевшей, – слепило глаза растерянному старому человеку с белыми волосами), оправленные в рамку, – те листки (по прошествии полувека превратившиеся в выцветшую, рассохшуюся бумагу) висят в Овальном кабинете Белого дома. На них – карандашом, от руки, – почерком Жаклин выведено: «For Jack, First thing I had framed to put in your office – first thing to be hung there».[32]

31

Перевод В. Иванова.

32

Для Джека, то первое, что я вставила в рамку, чтобы повесить в твоем кабинете – самая первая вещь, которую надо повесить там (на стене).

Не исчезай

Подняться наверх