Читать книгу Буквы в кучках - Женя Маркер - Страница 6

В это утро Гоша напевал строчку Сергея Есенина: «Все прошло, как с белых яблонь дым». За чаем и в коридоре, одеваясь, он бубнил слова известного романса.

Он часто просыпался со словами песни в голове, или строками стихотворения, которые непонятно как попали в голову с подъемом. Каждый человек в своей жизни испытывает это необъяснимое состояние, с которым напевает себе под нос куплет или твердит одинокую строфу. Понятно, когда их подарили за завтраком в эфире радиопрограммы или утренней передачи по телевидению. А когда подсознание выдало непредсказуемое? Объяснить себе это Гоша не мог и пошел на работу – рисовать.

Холодный ветер немилосердно лез под кожаную куртку и вольно гулял по синей коже, которую тут же мгновенно покрывали мелкие пупырышки от нежеланной по времени года температуры.

Зябко. Ранний осенний морозец жжет пальцы, глаза попеременно слезятся, но карандаш уверенно скользит по бумаге. Гоша рисовал шарж клиенту; вернее, веселенький портрет, как он называл то, что у него получалось на бумаге.

И не портрет, и не шарж. Так, полупортрет-полушарж. А люди покупают!

Случайный подвыпивший приезжий решил сегодня запечатлеть себя на фоне местных фонарей, и Гоша согласился, не раздумывая. В такую погоду радуешься любому клиенту. Вполне возможно, этот сербский парень будет единственным за день. Разговоры о том, о сём, несколько последних анекдотов скоротали те двадцать минут, пока работал художник.

Характерный образ югослава лет тридцати с горбатым носом и тонкими упрямыми губами, слегка волнистые волосы и мелкой щетиной на щеках оттеняли замечательные карие глаза, в которых лучился свет молодости, желание подвигов, стремление к красивой, долгой, богатой жизни. Любому художнику интересно работать с глазами – не только зеркалом души, но и портретом судьбы. В них все: прошлое, настоящее, будущее, – важно их заметить и изобразить…

– Вот, смотри, дорогой! – Гоша повернул рисунок парню. Тот взял лист в руки, посмотрел внимательно, и сунул пару купюр в руку художника.

– Совсем не похож! Да… – неуверенно ответил гость города, но рисунок забрал. Дал, правда, денег мало. Но синяя гусиная кожа вмиг превратилась в нежно-розовую, когда Гоша получил гонорар за свою работу.

Что такое двести рублей в наше время? Копейки! В лучшем случае можно купить бутылку водки, а это не много не мало, как 1000 килокалорий. Жить можно, но сложно. Скорее, выживать в этот ноябрьский вечер, и вспоминать былые времена.

«Странное дело, – подумал Гоша, – рисуешь человека абсолютно похожим, а он не доволен. Отдаешь ему портрет приукрашенный, надуманный, порой с иной внешностью, где схожестью почти не пахнет, а тот рисунок берет „на ура“».

С каждым годом ему становилось сложнее нести участь свободного художника. Немного осталось на улице друзей из старой гвардии. Те, кто сегодня рисует рядом, совсем не те; они и держатся особняком.

Одиночки.

Нет былых веселых заводил, пропали мастера кисти и карандаша, не собираются компании после работы. Пролетели замечательные мгновения, когда за трояк или пятерку Гоша рисовал цветной или черно-белый рисунок. И этих денег хватало с лихвой на жизнь…

Он взял под мышку планшет, поправил на груди рекламную картинку и медленно побрел по улице, заглядывая в лица редких прохожих:

– Нарисуемся? – спрашивал он у встречных, но в ответ слышал «спасибо» в лучшем случае или направление в эротическую прогулку.

Гоша остановился у «Чебуречной», заглянул в пустое заведение. Никого…

Есть хотелось. Желудок давно подвывал мелодию желаемого с утра мясного бифштекса, разбавляя сознание утренним романом на стихи Есенина. Но финансовая составляющая жизни художника рисовала ужин гораздо прозаичнее. Чебурек, соленый огурец и водка – традиционный ужин этой осени.

После третьей рюмки воспоминания унесли Гошу в конец прошлого века. В те золотые годы его гонорара хватало на беззаботную жизнь с портвейном и закуской даже при одном клиенте в день. Не говоря уже о хорошем заработке тогда, когда модели одна за другой меняли друг друга, за спиной звучали аплодисменты зрителей отличному портрету или шаржу, и вечером он падал от усталости.

Гоша считал абсолютно нормальным для себя ужин в ресторане на соседней улице, где его хорошо знали; там же потанцевать с милой сердцу девушкой, или сыграть в бильярд с Архитектором. Тот был орел – еще старой закалки. На белом поле рублевой купюры шариковой ручкой рисовал на спор портрет клиента, и благодаря этому мастерству и знаменитой фамилии (он разборчиво расписывался на банкноте «Репин») всегда был при деньгах. Подойдет внезапно к прохожему, представится, и предложит нарисовать на пятерке за три минуты шарж на него. И правда, сотворит чудо в миг, и берет за работу червонец! Или трояк с рисунком-шаржем на пятерку так обменивал. Был мастер мгновенного классического шаржа в одну линию.

Жаль, спился старик. Хотя и крепким был, не в пример нынешним…

В девяностые годы инфляция показала себя в полной красе. Они с ребятами рисунок делали за миллион рублей! Звучит-то как! Фантастически! Вспомнить трудно, как пересиливали они себя и называли клиентам такие несусветные цифры.

– Не слабо рисовать, как итальянцы?! – говорил тогда Маэстро, отработав одно лето за границей, на Кипре и в Сицилии. Как он рассказывал, жизнь пронесла художника-портретиста по Горьковским местам, где он рисовал отдыхающих капиталистов обычным пролетарским карандашом. Классическая техника портрета приносила ему высокий доход. Домой Маэстро вернулся в хорошем костюме, со счетом в валюте и с упитанной физиономией. В Италии в те годы лиры бешеными цифрами ходили по рукам так же, как сегодня в нашей стране доллары или евро. Несколько ребят ринулись на следующее лето за рубеж и многие вернулись домой вполне успешными. Заработок в валюте виделся им перспективнее, чем в рублях, которые таяли в руках быстрее, чем апрельский снег.

Гоша с визой и паспортом тянул долго, а потом и вовсе не поехал. Не все ладилось в его жизни, трудно было в стране. Тогда-то он впервые задумался о том, что выжить на городской панели не всем просто. И будущее впереди показалось не таким радужным, как казалось поначалу.

Молодым выпускником Репинки он вышел рисовать на улицу и осел в свободной, богемной среде на долгие годы. Легкие деньги любят все, и Гоша не стал исключением. Легкие – для него, но не для тех, кто не умеет рисовать. Молодой художник визжал от восторга, когда в первый же летний рабочий месяц заработал больше отца-преподавателя института и матери-доктора терапевта в районной поликлинике вместе взятых.

Тогда и решил: буду уличным художником! С дипломом театрального оформителя найти высоко оплачиваемую работу оказалось в то время невозможным, а заработки на улице мгновенно дали ему новый итальянский мольберт и этюдник, отличные кохинуровские карандаши, наборы пастели, мастихины и многую другую мелочевку, о которой он давно мечтал.

Небольшого роста, чуть сутулый от природы, с мясистой мочкой носа, как у актера Ефремова, Гоша выделялся на общем фоне художников еще и большими залысинами на высоком лбу. Он прикрывал их сначала шляпой, потом кепкой, и, в конце концов, бандана серого цвета крепко обвила уже лысую голову и он с ней не расставался. Так и кличка к нему прилипла «Бандана», на которую Гоша легко и быстро стал отзываться.

Сегодня Гоше-Бандане откровенно не везло. Он грустно оценивал день за днем, анализируя и прошлые недели. С обеда никто не реагировал на его рекламу, кроме этого подвыпившего парня из Сербии. Ни один клиент не захотел рисоваться, никто из прохожих даже не спросил цену его работы.

Гоша жевал чебурек и смотрел в окно. Он не первый день ходил в это бюджетное кафе и сегодня уселся за любимым столиком, выпил и смотрел, как по пластиковому окну ползла муха. Обычная черная муха, каких в теплые времена полным-полно вокруг. Гоша перестал жевать чебурек, и муха тут же остановилась, потерла лапки, как будто греясь от мороза за стеклом. Посмотрела по сторонам, сделала несколько шагов вперед, рисуя по запотевшему стеклу насекомые пейзажи своими лапками-маркерами, и вдруг резко притормозила. Гоше показалась, что огромные глаза мухи уставились на него, и внимательно изучают собрата по художественному мастерству.

Облака над мухой плыли с удивительной скоростью, и каждое из них отражало свое видение жизни на земле: чуть светлые сверху и немного приглушенные ретушью снизу, они напоминали зверей или насекомых, птиц или пары людей в объятиях. Прямо перед глазами над крышей соседнего дома плыли облака-солдаты, которые шеренгами наступали по всему фронту. Спрашивается, зачем они воюют? С кем? Рядом мирно шествовали цветы и деревья, пробивалось сквозь облака заходящее солнце. И Гоша не находил ответов на свои вопросы.

Похоже, что ситуация менялась так, как и предполагали старшие его друзья…

Вспомнилось, как однажды они с Гариком, Маркером и Маэстро пили после работы пиво и разбавляли его водкой. Мух тогда было вокруг, что звезд в ночном южном небе. День прошел хорошо, все подзаработали, а Маркер вдобавок проставлялся. В последние три года он вечно находил повод угостить друзей, и поводы у него были красивые: новое звание, защита диссертации, окончание школы дочери. Часто Гоша спрашивал себя: «Что этот мужик с профессорским званием делает на улице?» И сам же отвечал: «Затягивает эта жизнь…»

– Парни, надо искать себе что-то новое, – сказал тогда Гарик, терзая огромного леща, которого ему подарили земляки-ростовчане. Эту закуску ждали все его друзья весною, в сезон. – Мэрия или департамент, менты или кто еще выживут нас с улицы. Точняк!

– Не дрейфь, – сказал тогда Маркер, разливая водку в пластиковые стаканы. – Мы будем пастись по корпоративам. А они вечны! Мы говорим «праздники», подразумеваем «корпоративы». Мы говорим «корпоративы», подразумеваем «праздники»!

Все тогда поддержали его, посмеялись.

Маркер на работу ходил рисовать день через день, и где-то еще находил корпоративы с хорошей оплатой. Это он пять лет назад водил Бандану устраиваться на компьютерную фирму иллюстратором, но ежедневную работу от обеда до упора Гоша протянул с неделю и бросил: что может быть лучше свободы и независимости от начальников?!

С годами корпоративная жизнь влилась в один сплошной черный и мелкий арык, как обозвал ее Маэстро. Праздников становилось меньше, художников приглашали реже и реже. Борода – новый парень из художественной братии, родом из Средней Азии – первым создал собственный сайт и принялся продавать друзей-художников на любые корпоративы за смешные деньги. Сам он рисовал слабенько, а пиарить научился быстро. Большую часть денег забирал себе, а меньшую отдавал тем, кто непосредственно трудился с карандашом на свадьбах, праздниках, юбилеях.

– А что делать? – не раз говорил на улице Гоша. – Какие-никакие, а деньги он дает… Жить можно… Правда, сложно. Но кто говорил, что будет вечно легко?!

Муха за окном посмотрела, внимательно изучая Гошу, мотнула своей несуразной головой, как бы осуждая художника, и закружилась в стороне. В верхней части окна. Гоша – последний из той компании с лещом и пивом, кто ходит сюда рисовать. Может и эта муха – единственная, кто выжил с прошлогодней весны? И она его запомнила?

Маэстро осел в Европе, Маркер ушел в науку, Архитектор спился, Гарик погиб в автокатастрофе.

Гоша рассматривал следы на оконном стекле, пил водку и думал: «Вот пройдет зима, помоют стекла и не остается от мухи ничего в этом мире. И у меня не осталось ни работы, ни семьи, и забудут меня быстрее, чем я – эту муху».

Он впервые почувствовал страшную усталость. Усталость от работы художника, от уличной жизни, от прожитых лет, где ничего не нажито, нет жены и детей, нет выставок и признания. Почему-то впервые он почувствовал стремительное движение времени. Неуклонное движение в никуда, к концу, в бездну…

Шесть лет назад умер внезапно отец, в начале этого года – мать. Квартира в городе своя теперь есть, а семьи уже нет. Спешить не к кому…

Когда-то была жена и любовница. Теперь никого.

Гоша вспомнил, как Тома – его бывшая жена – рассказала ему анекдот про мужа, которому рогатая жена слала телеграммы: «Спи дома!» А тот не мог найти ложки и вилки в своей квартире, чтобы пообедать. Когда жена из анекдота вернулась, то показала под одеялом в супружеской спальне аккуратно сложенную посуду, чем и уличила мужа из анекдота в неверности.

У Гоши ситуация оказалась еще интереснее. В день отъезда жены к родителям он вернулся с работы домой, усталый, как собака. Пытался полчаса открыть собственную дверь, пока не понял, что Тома закрыла квартиру на нижний замок. Этот английский механизм они редко использовали; чаще в сезон отпусков, когда уезжали надолго. Гоша ключ от английского замка с собой не взял, забыл. Свою же дверь ломать в час ночи глупо. И отправился он к давней подруге, которая пустила, накормила, успокоила и тихо-тихо увела из семьи. Правда, не на долго.

Через пару лет не было рядом ни жены, ни любовницы.

Телефонный звонок вернул его из воспоминаний и размышлений в сегодняшний день, в «Чебуречную» к рюмке, купленной на последние деньги. Звонил Виталий Сергеич – заместитель директора военного института. Когда-то его дочери Гоша рисовал портрет перед выпускными экзаменами из школы. Сегодня полковнику понадобилось дюжина-другая портретов маслом русских полководцев. Цены городские художники в мастерских заламывали такие, что бюджет армии не выдерживал. Тут Сергеич и вспомнил о Гоше, предложил ему устроиться на временную работу, где платить будут только за портреты маршалов и генералов. Ходи на работу, не ходи – не важно. Главное – написать портреты! Хорошие предложения всегда появляются вовремя, и Гоша вмиг согласился.

Он допил свою рюмку одним махом и скорым шагом направился домой: готовить краски, искать мастихины и точить карандаши. Жизнь приобрела радужный оттенок, и художник не шел – летел к своему будущему. Водка подыгрывала настроению, заставляя порой спотыкаться и слегка покачиваться. На ступеньках в подземном переходе за несколько десятков метров до желанного метро Гоша не удержал равновесие, поскользнулся и упал, чуть не стукнувшись затылком о гранит.

Лет десять назад в этом месте сидел бомж – Васек. Прохожим он виделся древним безногим стариком, вызывая сочувствие судьбе бездомного, кинувшей его собирать подаяние на улице. Васек часами сидел с закрытыми глазами на своей ступеньке и мерно покачивался, можно было подумать со стороны – медитировал. А на самом деле он мерно спал. Гошин этюдник стоял в трех метрах от нищего. От нечего делать, художник часто наблюдал за колоритным персонажем в шляпе, из-под которой торчали длинные нечесаные светло-каштановые космы. Гоша и несколько других обитателей этого подземного перехода точно знали, что Васек отлично ходит. Как только к концу дня мелочь в бумажной коробке из под обуви набиралась до определенного уровня, он оглядывался по сторонам. Потом резво вставал, оправляя драный, бордовый пиджак не по росту, скрывающий короткие ноги, и шустро летел в ближайшую подворотню. Там такие же бедолаги складывалась, отправляли самого прилично одетого в ларек за бутылкой и предавались банальному пьянству.

Место на ступеньках Васька считалось нехорошим, «гадким» называл его Гоша. Все потому, что одна ступенька, где сидел бомж, была на сантиметр выше остальных и спотыкались там многие… Столько лет по ним ходил художник, а тут забыл! Он мгновенно протрезвел при падении, быстро поднялся и отряхнул рукава кожаной куртки, поправил съехавшую на левое ухо бандану, вздохнул глубоко и медленно, спокойно пошел домой. Впереди маячила новая жизнь.

А старая прошла, «как с белых яблонь дым»…