Читать книгу Солдатский медальон - Жесуй Бесдеполь - Страница 2

Крещение огнем

Сирень как раз расцвела. Дома сейчас тепло, хорошо, ночами свежий, прохладный ветерок ласкает кожу, и ароматы рассыпаются по улицам букетами запахов…. А здесь в землю бьет вражеская пуля, не давая высунуть голову из окопа.

– Эй! Ты! – зовет незнакомый голос. – Стреляй, дубина! Стреляй!

Здоровый, неаккуратно выбритый мужчина тут же убегает куда-то дальше, пригибаясь. В стороне раздается взрыв, продолжая мешать в голове мысли.

Земля взмывает вверх, тарабанят винтовки и пулеметы. Кажется, это был артиллерийский… нет. Танки?

Иннокентий, молодой юноша, которому пришлось идти на фронт прямо из университета, пытается выпрямить дрожащие ноги, чтобы выглянуть, не идут ли на него танки, и ровно над ним, прямо в землю ударяет пуля, разметав песчинки.

Еще бы чуть-чуть – и пуля угодила прямо в лоб. Иннокентий, застыв на миг, чувствует, как ноги сами подкашиваются, и тут же он садится обратно, прижимая винтовку и только глядя кругом ошарашенным взглядом.

А люди бегают, кричат. Матерятся так, что уши заворачиваются. Все стреляют. Кто-то пробегает мимо по окопу, взглянув с укоризной, но подняться нет сил. Даже ладонь не разжимается. Захочешь отпустить винтовку – даже не получится.

Ускоренный курс молодого бойца прошел будто зря. Иннокентий так и сидит, не в силах шевельнуться. Немцы, кажется, наступают, а выглянуть нет сил.

– Чего сказал-то?! – кричит кто-то вблизи.

Дрожа, Иннокентий взглядывает, кто говорит дальше в окопе. Там отстреливаются двое, один с проседью на щетине, но не старый, оба в касках, второй гладко выбрит, оба стреляют и переговариваются прямо так, в паузах между выстрелами.

– Да чего он скажет?! – кричит гладко выбритый мужчина. – Сопляк еще!

Иннокентий против воли напрягается, будто говорят о нем, хоть это и не так. Сейчас ум готов зацепиться за что угодно, лишь бы не слышать, как где-то рядом снова ударил в землю снаряд… или граната – да черт его знает! Лишь бы не слышать, как кричит какой-то несчастный, одним своим криком заставляя кожу стягиваться на черепе так сильно, что каска, думается, может свалиться.

– Сам не знает, чего делать! Чертов сукин сын! Зеленый, как огурцы! Стреляйте, говорит! Ух, проклятый!

Выбритый мужчина, рассердившись, высовывается из окопа аж до пояса.

– Получайте, сукины дети!

Он кричит, матерится, ругается, но продолжает стрелять, а затем опускается из окопа целый и невредимый и снова заряжает винтовку.

Иннокентий даже слегка ободряется, видя пример незнакомца. Юноша сжимает губы, перехватывает винтовку, собирается подняться, но застывает глазами там, куда чуть раньше угодила пуля.

Вдруг, поднимешь голову, а она снова ударит? И все, нет тебя. Вот так просто. Кто-то кричал, а теперь стих… кого-то уже нет.

Иннокентий, чуть ни плача, снова опускается в окоп, прижимаясь к земле так сильно, что кажется, будто он становится еще меньше, чем был, но рядом продолжают говорить, и юноша вновь прислушивается.

– На кой черт нам такой командир, я тебя спрашиваю?! Угробит нас к чертям….

Рядом взрывается земля, этих двоих отбрасывает, а Иннокентий снова вжимается в землю.

– Ванька! Ванька!

Юноша не удерживается, выглядывает и видит, как мужчина, тот, что с проседью, опускает на миг голову, кладет ладонь на грудь убитого друга, вздыхает еще мгновение, но дольше не медлит, встает и опять начинает стрелять из винтовки по наступающему врагу.

От грохота начинает звенеть в ушах. С непривычки голова раскалывается так сильно, что начинает болеть. Иннокентий едва не зажмуривается, как вдруг его, взяв одной рукой за грудки, ставит на ноги незнакомый человек.

Юноша замирает, встав статуей, когда взглядывает в холодное, спокойное лицо незнакомца. Иннокентий даже не сразу обращает внимание на сержантские лычки, глядя на строгое, невозмутимое выражение мужчины, на гладко выбритое лицо, мощные скулы и большие, но аккуратные брови, нависающие над глазами.

– Страх, – говорит незнакомец спокойно, – это уже поражение. Запомни, боец.

Мужчина говорит тихо, словно вокруг не грохочут взрывы, не ревут пулеметы и пушки, не тарабанят сотни и тысячи винтовок и пистолетов, но его слова удивительным образом все равно удается расслышать. Даже кажется, будто становится тише, хотя бы на миг.

А впрочем, едва незнакомец отпускает Иннокентия, как тут же снова начинает звенеть от грохота в ушах.

Сержант не ждет. Едва отпустив юношу, он легко выбирается из окопа, держа в одной руке пистолет, а другой опираясь на землю. Неторопливо и спокойно сделав шаг, сержант поворачивается и оглядывает бойцов. Вместе с ним по сторонам оглядывается и Иннокентий и сразу замечает, как все бойцы выпрямились, словно перестали бояться пуль.

Выстрел тут же разрывает сержанту воротник, пройдя так близко с шеей, что на ней остается красноватый след. Иннокентий чуть не падает, увидев это, но не может сдвинуться, когда понимает, что сержант даже не вздрогнул.

– Чего прячетесь, бойцы?! – кричит сержант, оглядывая солдат. – Покажем лейтенанту, что за рота ему досталась! Вперед!

Подняв оружие, сержант делает взмах и первым отправляется навстречу врагу. Солдаты же начинают выбираться из окопов, начинают кричать и вперед несутся с таким рвением, будто желают не просто расстрелять врагов, а хотят лично перегрызть им глотки собственными зубами.

Громовое «УРА!», быстро нарастая, заглушает уже грохот пальбы. Не слышно криков, не слышно взрывов. Земля разлетается осколками грязи, а через миг рядом с местом взрыва лежат раненные солдаты, крича от боли, но даже звуки их голосов бесследно утопают в яростном рыке бросившихся в атаку красноармейцев.

Даже Иннокентий выбирается из окопа, пусть и одним из последних, пусть даже лишь тогда, когда из палатки выбегает рассерженный, молодой лейтенант, недавно назначенный командиром роты. И все же, юноша идет вперед. Дрожит, шатается от страха, но идет, оглядываясь и видя раненных, полуживых и мертвых, видя части тел, брошенное оружие, слетевшие каски, неразорвавшиеся гранаты и снаряды, грязь и кровавые лужи, напитывающие землю.

Бой оканчивается раньше, чем Иннокентий успевает сделать выстрел. Теперь уже он снова сидит в окопе, глядит на руки, на винтовку, на одежду, пытаясь вспомнить, откуда на нем вся эта кровь. Ран нет, а память не желает пробуждать воспоминание о том, как, споткнувшись, юноша провалился в яму от взрыва, упав на труп неизвестного солдата.

Тот боец был того же возраста, молодой, с гладкой кожей на лице, еще теплый, с открытыми глазами смотрел в небо. Иннокентий даже застыл на миг, собираясь извиниться, и лишь потом осознал, что рукой он упирается в мокрую землю там, где должен быть чужой живот.

Вокруг больше ничего не было. Трудно даже представить, как так вышло. Несчастного разорвало наполовину, но его ног нигде не было, только этот огромный кратер, мокрая, теплая от свежей крови земля, что-то скользкое, и оборванное по грудь тело незнакомого юнца, возрастом ненамного больше, а то и меньше Иннокентия. Тут же юноша рванул оттуда прочь, назад, и теперь сел в окопе, застыв и осматривая руки и испачканную в крови и грязи одежду.

Иннокентий даже не слышал, как объявили построение. Несмотря на победу, молодой лейтенант почему-то стал расхаживать перед строем недовольный.

Юношу утягивает в строй незнакомец, тот мужичок с проседью на бороде, улыбчивый, немолодой казах с узкими глазами и сухими губами, с таким лицом, на котором всегда будто бы сияет тихая улыбка. И пока мысли о случившемся укладываются в голове, рождая все больше страха, офицер начинает отчитывать солдат.

Иннокентий почти не слушает. Впрочем, лейтенанта нетрудно понять. Молодой офицер долго ругает солдат за то, что начали атаку без его приказа, а бойцы в ответ хмурятся и молчат. Когда же лейтенант вдруг останавливается рядом с сержантом и вглядывается в его лицо, атмосфера тяжелеет еще больше.

– Кто приказал начать атаку?! – громко спрашивает лейтенант.

Взгляд он тут же уводит от сержанта, но даже шага не успевает сделать.

– Я приказал, – отвечает сержант.

Лейтенант нахмуривается, медлит, подступает ближе и, хотя совсем еще молод, ведет себя уверенно и сурово.

– Ты понимаешь, сержант, – продолжает офицер уже тише, слегка прищурившись, – чем это может тебе грозить? Ты принял решение, не уведомив непосредственного командира и….

– Я принял единственное верное решение, – смело перебивает сержант, – с которым мой новый командир уже опоздал.

Лейтенант сердитым взглядом измеряет сержанта.

– Где взял пистолет?! – резко спрашивает офицер. – Где твое….

– Товарищ лейтенант! – выступает неожиданно один из солдат. – Командира лично майор пистолетом наградил! А вы тут всего-то полдня, да и то сразу в бой приехали!

Офицер сердится только больше, но оставляет сержанта и подходит к выступившему солдату.

Иннокентий вспоминает этого солдата. Здоровый, усатый, с широким, большим, прямоугольным лицом. Это он кричал юноше, чтобы тот стрелял, когда Иннокентий сидел в окопе.

– Тебя кто учил из строя выскакивать?! – рявкает молодой офицер, упирается в солдата взглядом. – Отвечай!

Тот молчит, хмурится недовольно, но и остальные солдаты явно не проявляют к новому лейтенанту симпатии.

– Вы что думаете, а?! – вскрикивает лейтенант на всех солдат. – Думаете, что если старше меня, значит больше знаете?! Что молодого офицера можно и не слушать?! Чтобы ни шагу без моего приказа! Всем ясно?! Ты, солдат, имя!

Усатый здоровяк хмурится, но отвечает.

– Рядовой Павлушин.

– Два наряда, рядовой Павлушин!

– Есть два наряда…, – бубнит усач.

– У нас война идет! – снова кричит лейтенант на всех солдат, даже на Иннокентия, увидев его в окровавленной одежде. – Больше я с вами возиться не стану! Одно нарушение – расстреляю к чертям собачьим! Все меня поняли?!

Солдаты молчат.

– Не слышу! – вскрикивает лейтенант с хрипотцой.

– Так точно! – отвечают бойцы в голос.

И первый день войны, в которую бросили Иннокентия, оканчивается.