Читать книгу Прокати меня на сфинксе - Julianne Petras - Страница 2

Она проснулась от того, что в дверь нежно постучали. Да, про завтрак она забывала редко, будучи человеком организованным и ответственным, Пришлось немедленно выскочить из кровати, пшикнуть в рот освежителя, провести щеткой по волосам и накинуть полупрозрачный шелковый пеньюар нежно-персикового цвета, подчеркивающий молодежный цвет ее лица.

Вошел молодой человек приятной наружности с очень хорошо отработанными манерами и поставил поднос, содержащий легкий и полезный завтрак, на стол. После чего он наконец-то поднял глаза, довольно растерянно глядя на то, как она подписывает счет, приплюсовывая в него чаевые (мелочь кончилась), таким взглядом, словно она была неодушевленным предметом.

Dites, s’il vous plaît, si je peux vous être utile, Madame, je suis toujours à votre service, – произнес он явно дежурную фразу, почему-то, однако, слегка покраснев (видимо, наконец-то, одушевил).

«Нет, полезен он быть никак не мог. Более того, он был явно непригоден для этой цели. Кроме того, неравенство наше было столь очевидным, что я даже не решаюсь заглянуть в ту социальную пропасть, в которой он находится, а жаль, было бы очень кстати, ибо вот уже пять месяцев, как я не чувствовала захватывающе-упоительного ощущения входящего в меня мужчины,» – так, на удивление самой себе, думала она, медленно пережевывая свой завтрак в превосходном минисьюте гостиницы «Montreux Palace».

Увы, все холеные богатые мужи, с которыми ей посчастливилось познакомиться последнее время, уже сумели устать от жизни и избавиться от собственных жен, а посему искали чего-нибудь новенького. Неких неизведанных ощущений. Из-за этих обстоятельств, уже буквально на третьем свидании, они начинали путать ее со своими товарищами, психиатрами или кюре, и поведывать ей самые что ни на есть сокровенные мечтания, а именно, что их желания ее желаниям идентичны – им тоже очень хочется познать однополый секс, хотя иначе, чем ей, причём, объясняя бесстыдно, во всех подробностях, как именно им этого хочется. И даже не стоит думать, что она, бедняжка, по неразборчивости своей нарывалась на одних гомосексуалистов – эти еще вчера были любовники, что надо. А сегодня они уже нежно и поэтично воспевали того мужчину, который, войдя в них, останется в их мечтах. Она же оставалась, после их рассказов, хоть и мокрой, но явно третьей лишней, поэтому сейчас, сидя в своем супер соблазнительном, но никого не интересующем, пеньюаре, после ухода очередного потенциального самца, все больнее переживала она свое одиночество.

«Вот что значит « не в деньгах счастье», – сделала она не слишком утешительный для себя вывод, – « зато, помнится в бытность мою homo sovietikus, было все несколько иначе. Интуристовский ресторан, захлебывающийся от шума и света, буржуинские иностранные людишки, разношерстные толпы, в которые пытались тайно затесаться недоделанные мои соотечественники, не имеющие доступа к праздничным столам. Многостаночницы индивидуального интернационально-сексуального труда, видевшие мое лицо там не впервые, приветствовали меня дружелюбно и беззлобно. Сказывалось отсутствие общности интересов и, соответственно, конкуренции. Им больше подходили лысоватые и толстоватые «спонсоры» с опухшими кошельками, в то время, как я обычно предпочитала нежных белокурых и голубоглазых (в скобках замечу, молодых и, как правило, бедных) норжических бестий стиля «Гитлер югенд». Ну, и, естественно отношения у нас складывались на некоммерческой основе».

Солнце упорно пыталось прорваться сквозь плотные гардины, но она не пускала его, в этом царственном полумраке так хорошо мечталось:" Милая моему сердцу, нежная, тихая, ненавязчивая дорогая аристократическая простота. Как же я мечтала о тебе, сжавшись в тесной ванне вонючей трущобы, в отдельных странах именуемой отдельной трехкомнатной квартирой. Как хотелось мне все это увидеть, потрогать, ощутить, слиться с этим хоть разочек, хоть на какой-то миг! Но я понимала, что мечты эти нереальны, да и кто выберется просто так из этой огромной клетки, обтянутой колючими прутьями, окруженной особачившимися пограничниками и их четвероногими напарниками. Нет, этого быть не могло, и я гнала от себя прочь все эти прекрасные видения как шизофренический бред…

А теперь я выглядываю в окно. За окном тихо и весенне. Поют какие-то крылатые, величаво стоят белые строения с колоннами и балконами, окруженные очень причесанной зеленью, а дальше бирюзово манит Женевское озеро, отражая в себе суровые седоглавые Альпы. Над озером кружат чайки, возмущенно мяукая, ну чем не благодать, а из окна дорогого отелея смотрит уже не я, Ленка Иванова, моя первая ипостать, а совсем другой человек, благородная и богатая Элена фон Штольц, мое швейцарское воплощение».

Так думала она, начиная этот яркий и прекрасный день, в одной из лучших гостиниц одной из лучших стран мира, чувствуя, даже несмотря на эти обстоятельства, своё одиночество и ненужность.

Фамилию она, естественно, унаследовала от мужа, её единственной ошибки в выборе, подвела генетика. Эта скотина тоже была белокурой и голубоглазой, но все в нем, даже фамилия, данная словно в издёвку, потому что переводилась «тот, кем можно гордиться», хотя гордиться было как раз и нечем, указывали на его тяжелое прошлое. Он был вор в душе, хотя поведение его и не указывало на это, да и осудить его было невозможно – он воровал всегда, не выходя далеко за рамок существующих законов. Более того, воровал он по праву рождения, по которому ему, тевтонскому аристократу, предназначалось получать, а не трудиться. Он с удовольствием пользовался этим своим «правом господина». У нее лично он украл, например, счастье и радость, веру в людей, а также несколько лет жизни. Ну, да ладно, что в прошлом, то в прошлом.

Наверное, назревает вопрос, где же хорошая девочка-комсомолка без путанских замашек могла отыскать в своей клетке фон Штольца. Все очень просто. Просто фон Штольц умел многое, но не успел научиться делать одну очень важную вещь – говорить. Не то, чтобы совсем не научился, а именно по-русски у него как-то не получалось, а заробатывать-то хотелось, тем более, что и капитал уже вложил, да и дивиденты от его деятельности в СССР приносили немалые, вот и пришлось « бедняге» раскошеливаться на переводчика. А переводчик попался ему не абы какой, а Ленка Иванова (в прошлой жизни) мужеловка и полиглотка, а также простая советская колдовка-мутантка. Нет, нет, не подумайте, конечно, не на метле прилетела она на работу и не магией вуду внушала своему избраннику любовь к себе. Нет, все было гораздо проще – Ленка могла (да и сейчас может) ровно две вещи: видеть будущее и менять мысли других людей в нужном для нее направлении. Самое же интересное, что качества эти она никак в себе не развивала, ничего не делала для их появления. Они были врождёнными и проявлялись естественным путём, без какого бы то ни было её участия. Это-то и было самым удивительным и таинственным в Ленкином случае, делая этот дар ещё более необычным, а Елену Иванову – избранной.

Всё это было странно и необъяснимо. Даже сама она не понимала свои возможности, не видела их границ.

Однажды, еще неоперившаяся Ленка, начавшая наполняться весенними соками, и тоской по чему-то неизведанному, ночью выползла из своей конуры, решив слиться с местностью. Пройдя сквозь строй домов-близнецов – тонких изысканий советской архитектуры, она вышла в парк, где ее ждали река, луна и много-много звезд, пейзаж естественный, освобождающий душу.

Эта земно-небесная полифония расстрогала девушку, разбудила в её подсознании какие-то тайные механизмы. Удивительное чувство благодати испытала она, внимательно глядя на звезды, прислонясь к, запремеченному ранее, мощному дереву всем телом. Тайные соки земли словно заструились по её венам, вместо крови. Ей начало казаться, что звезды закружились вдруг вокруг её головы, как вокруг центра мироздания, и стоит только протянуть руку, как они посыплются туда золотым песком. Но это ей только казалось, как и казалось ей, что у нее выросли, нет, не крылья, это слишком просто, у нее выросли особые органы, явно нечеловеческие. Эти органы были неощутимые, легкие, они не давали о себе знать ни теплом, ни болью, однако у них было предназначение: они служили для подъема.

Ленка закрыла глаза и представила себе, что она летит, вернее, парит в воздухе, едва не задевая деревья, все выше, всё легче, все ближе к манящим звездам.

Она открыла глаза, и первое, что она увидела, даже не успев ощутить испуг, была она сама, одиноко стоящая под деревом с застывшими глазами, открытыми навстречу звездам, а ее вторая, бесплотная и полная света сущность поднималась в небо, сливаясь со звездами. Пришло удивительное ощущение счастья, упоения и полной свободы. Совершенно потеряв, таким образом, всякое чувство времени и пространства, она всецело отдалась этому парению, замирая от страха и любопытства. Страшно любопытной девушкой была наша героиня.

Внезапно, сама не понимая как, оказалась она на каком-то подобии стыка времени и пространства. Место было необычным. Здесь она ясно увидела, как, и в каких пропорциях, смешиваются прошлое, настоящее и будущее, переходя, или, вернее, перетекая из одного в другое, и открыла для себя Швейцарию, ее страну обетованную, ее будущую родину. Ленка так удивилась, что тут же очнулась, конечно, под деревом и подумала, что мечты бывают на удивление реальными.

Это было началом всех тех необычных явлений, к которым ей, в последствии, придется привыкнуть, смириться с их существованием, и жить. Это и была ее реальность, гораздо более явная, чем все то, что она знала до сих пор. Благодаря как раз этим способностям к отделению астрального тела, космическим путешествиям, и, как следствие этого, совсем уже простым колдовству, гипнозу и чтению будущего, простая советская девушка, комсомолка Елена Петровна Иванова, смогла захватить в свои сети такую крупную акулу империализма, как швейцарский мультимиллионер, спекулянт и меценат Фридрих фон Штольц.

Многие поколения коллекционеров денежных знаков, в изобилии украшавших портретную галерею фон Штольцев, позволили ему, отпрыску знатного, бережливого и ничем не гнушающегося рода, начать свою жизнь, как справедливо замечают швейцарцы,» с золотой ложкой в зубах».

Никогда, я повторяю, никогда эта озолоченная и бездушная сволочь не женилась бы на совершенно стандартной, ничем внешне не удивительной Ленке, если бы последняя не была ведьмой, для которой какой-то там фон Штольц был просто ерундой, ничтожной песчинкой.

Конечно, вы удивитесь, зачем Елене с ее способностями нужен был фон Штольц с его холодной расчетливостью? Причин же на самом деле было великое множество, и главная из них – это все та же пресловутая колючая проволока, обволакивающая одну шестую часть тверди земной. Элена фон Штольц подсознательно знала, что она нужна миру и плевать ей было на то, что фон Штольц, хоть и бело-голубо-крашеный, как она любила, а все-таки мразь, коих она всю жизнь презирала Увы, он являлся неизбежным звеном на ее пути к свободе.

В нашем мире существует великое множество типов стран. Различно и их участие в войнах, а также результат этого участия. Есть страны агрессивные, которые воюют и выигрывают, есть страны послабее, которые воюют и проигрывают, и есть, наконец, одна маленькая нейтральная и очень красивая страна, которая не воюет и выигрывает. Происходит это как раз из-за того, что все остальные вокруг заняты борьбой: ну кто же кого, не задумываясь слишком о том, что они будут потреблять в пищу, во что одеваться и т.д., и прочая бытовуха. Поэтому-то и приходиться кому-то хладнокровному нейтрально решать эти проблемы вместо горячих голов. А в пылу борьбы даже не замечаешь, во что тебе обходиться помощь со стороны. А помощники-то как раз и считают и копят. Именно так и семья фон Штольц выиграла войну, значительно преумножив свои и без того нескудные капиталы.

Именно там, в этой чудной, милой и доброй стране Ленка или Элена живет, потому что там даже звезды ближе и мечтать легче, ибо там над природой не так издевались, вода прозрачнее, а воздух чище, и жители не так много грязных мыслей в космос выбрасывают. Странной нашей даме там очень хорошо, её астрал (надолго ли?) уравновесился вдали от бурь страстей и борьбы за выживание, Она обрела покой и способность накапливать энергию. В астрал теперь она стала улетать всё чаще и чаще, открывая для себя всё разнообразие внеземных миров, с их непонятными человеческому уму структурами, с их странными красками и звуками, манящими и пьянящими. До чего же хорошо ей там было. Часто душа её словно растворялась в пространстве, необъяснимо громадном, но сжимавшимся для неё во что-то компактное, доступное, манящее. Она словно сливалась с бесконечностью, со скоростью, с музыкой звёзд, необычной и прекрасной, заполняющей всю её душу, которая словно растворялась во Вселенной. Сама она переставала быть человеком, формой, материальной структурой, становясь музыкой, светом, скоростью, частью невообразимого пространства.

Нет, нет, не подумайте, она не была внешне ничуть похожа на инопланетянку или еще какой-нибудь штучку в этом же духе, отнюдь, она была самой, что ни на есть нормальной земной женщиной, желания которой были вполне земными, теплой, мягкой и приятной на ощупь, при условии, конечно, что ощупь та исходила не от фон Штольца. На него у нее была некая, им же вызванная, форма аллергии. К остальным же представителям рода человеческого она относилась с милой доброжелательностью, не подчёркивая свою исключительность, не рассказывая тайны о cилах ее дающих.

Вчера Ленка гуляла по Монтре, впитывала энергию волн, растений, ветра и очень сильных гор, которые радовали ее тем, что энергия их была потенциальной, ее можно было накопить, не испытывая «энергетических перепадов» – приливов то боли, то радости, то движения, то ступора, от которых она подчас очень сильно страдала. Здесь же, возле гор. у нее наступало ничем непередаваемое чувство единения со всем сущим, со всем земным, похожее на эйфорию, но не настолько истерическое.

Она опять отделилась от тела, оставшегося задумчиво сидеть на скамейке, и воспарила. Звезды вихрем кружились перед ней, завиваясь в причудливые спирали. Вспыхивали удивительные световые змеи, они переплетались между собой, соединялись, разделяись, обменивались элементами и, сотворив нечто новое, расходились. Лене было удивительно хорошо, она понимала, что ее тоже бросает, кружит, создает, меняет, снова пересоздает этот бесконечный танец рождения.

Ещё не осознавая до конца границ своего существа, она увидела цветущий сад, окутанный розовой дымкой. Запахи и звуки, доносившиеся оттуда были неземные, они были неизвестны, прекрасны, они манили и влекли ее с неодолимой силой. Она снова перестала быть собой, все мысли ее застопорились, и только одно желание царило в ней: соединиться с садом, слиться с ним воедино, навсегда, навеки. Сад представлялся ей высшим блажнством.

И вдруг приказ холодный, ледяной, пронзил ее мозг, а она, ничего еще не успев понять, вновь оказалась на скамейке.

«Мне, наверное, дано только видеть другие миры, а не жить в них», – с горечью думала Ленка, – " а может это сама смерть, горькая и манящая, раскрыла мне свои опиумные объятия» Однако она отключилась от этих мыслей, объяснения которым никогда не могла найти, так как была, вероятно, лишь случайным обозревателем, чужой сущностью, которую не пускали и игнорировали, но она всё-таки была счастлива хотя бы тем, что ей было дано увидеть и почувствовать другое измерение.

Конечно, осорожнейшая из Ленок никогда и никому ничего про эти полёты не рассказывала, понимая, что никто и никогда ей не поверит, а что если ее признают невменяемой, то не видать ей миллионов фон Штольца, как своих ушей, а с миллионами, однако, жизнь была прекрасней и удивительней. Жизнь без забот, вызывавшая в ней ощущение ненужности и оторванности от жизни, позволяла ей, тем не менее, лучше ощущать свой внутренний мир, сконцентрировавшись на своей душе

Она вернулась в отель, где ей вежливо поклонился портье, стоящий у входа. Конечно, он также был и швейцаром, да и не только он. Вся страна Швейцария полна швейцаров, ведь именно так Екатерина Великая, Императрица всея Руси, и начала именовать охрану своего дворца, так красиво несущую службу, всех этих выходцев из нищей, отсталой, аграрной и ничем не интересной страны в центре Европы. Может, в языке того времени еще не было слова швейцарец, а может императрица ленилась такое длинное слово, обозначающее столь незначительный для нее предмет, произносить. Не знаю. Факт тот, что с тех пор так и повелось на Руси, всякого, кто на двери стоял, этим словом и называть. Не разобравшись до конца в его значении, жители одной шестой продолжали его применять. Но Елена фон Штольц, сама швейцарка, не могла позволить себе так неразборчиво обращаться к своим согражданам. Поэтому находила французское слово «портье», что можно перевести как «дверной», более к данному образу подходящим.

Рецепционист любезно и скрыто-подобострастно поприветствовал ее. Это подобострастие как раз и нравилось ей тем, что было ненавязчивым, почти незаметнам. В нём не было ничего от восточного коленоприклонения, столь уважаемого её бывшими соотечественниками, любившими таким образом отдавать должное тому, кто занимал высокое положение. В Швейцарии никогда не существовало ни царей, ни их вассалов, посему почтение здесь выражали достаточно сдержано, без ненужного раболепия.