Читать книгу Цивилизационная теория модернизации - К. А. Феофанов - Страница 5

В 1990-е гг. по теме российской ценностно-ментальной и социокультурной специфики, по приблизительным оценкам, было опубликовано порядка 2 тыс. книг и 3,5 тыс. статей. Интерес к российским ценностно-ментальным основам был вызван стремлением исследователей понять и полнее использовать уникальные особенности российской организации жизни и управления. Среди распространённых объясняющих моделей – идея устойчивых ценностно-ментальных стереотипов, их неразрывного единства с цивилизационными основами нации. Утверждается, что российские ценностно-ментальные основы были сформированы под воздействием множества факторов и имеют непреходящий, глубинный характер. К числу детерминант российского национального менталитета разные авторы обычно относят социально-политические, ценностно-ментальные, пространственно-территориальные, природно-климатические, исторические, внешнеполитические, социально-структурные, экономико-производственные, миграционные, трансформационные, модернизационные, межкультурные, межэтнические, семейные, военные и иные факторы.

Ключевыми факторами российской истории, сформировавшими основы национального менталитета и психологии, по мнению большинства исследователей, являются принятие христианства в Киевской Руси с наследованием характерных для Византии централизованного государственного аппарата, налоговой системы, отсутствия сословной замкнутости господствующего класса, развитой вассально-иерархической системы; многовековое военное и торговое взаимодействие с Золотой Ордой, в значительной степени обусловившее развитие сильной государственной власти, централизованного государственного управления, крепостного права и неограниченной власти руководителя над подчинёнными. Влияние данных факторов привело к тому, что по ценностно-ментальной специфике и особенностям организации жизни и управления Россия является в значительно большей степени восточной, чем западной страной.

После прекращения влияния Орды защита обширной территории от восточных и западных завоевателей происходила на основе уже преимущественно сформированного национального управленческого менталитета. И даже преднамеренное заимствование отдельных культурных и технологических новшеств с Запада в петровскую эпоху осуществлялось на принципах насильственного насаждения на фоне «восточного» самодержавного управления, подчинения внутреннего развития военным целям и слабости горизонтальных гражданских связей и отношений.

Помимо авторитарных и тоталитарных тенденций навязанное взаимодействие с Ордой породило в российском менталитете конфликт насильственного управления и христианских ценностей. Покаяние и духовность на протяжении сотен лет уживались с насилием и разграблением в парадоксальном ценностно-ментальном конгломерате. Противостояние столь фундаментальных, основополагающих цивилизационных императивов во все времена способствовало столкновению десятков и сотен вытекающих из него ценностных ориентаций и поведенческих мотивов и вело к увеличению не только адаптивной гибкости, но и парадоксальной «инверсивности» – способности впадать в крайности и действовать «противоречивым образом». Инверсивность мотивов и действий сегодня является характерной российской ценностно-ментальной особенностью.

В число значимых исторических предпосылок отношения россиян к труду также входит традиционное противополагание Бога и богатства в православном христианстве, выступившее цивилизационной основой соответствующих социальных установок, стереотипов и поведенческих норм, отнюдь не способствуя развитию предпринимательской инициативы и «духа капитализма» (как то имело место в странах Запада со значительным влиянием протестантизма).

Другой предпосылкой российской ценностно-ментальной противоречивости послужила географическая расположенность России между Западом и Востоком, её территориальная, геополитическая и цивилизационная «раздвоенность». В отличие от«одноядерных» мономенталитетов, «двухядерность» сопровождается той или иной степенью повседневной борьбы разнонаправленных тенденций в сознании граждан на всех уровнях их деятельности. Внутренняя противоречивость российского сознания нередко приводит к эффекту «Лебедя-Рака-Щуки» и непониманию российских чиновников и менеджеров как западными, так и восточными партнерами, препятствует международному сотрудничеству и обусловливает появление управленчески неэффективных мифов о «странных русских» и «таинственной русской душе».

Развитие российской цивилизации в обширных территориальных границах обусловливало привлекательность территорий для внешней агрессии. Как следствие, имело место подчинение целей внутреннего развития целям обороны с характерным усилением государства, вертикального управления и слабостью горизонтальных связей и отношений. Оборотной стороной жёсткого управления выступают слабость гражданского общества, его неспособность к естественной, непринудительной самоорганизации, беспорядочная пассивность и разгильдяйство в условиях отсутствия внешнего, сильного и даже угрожающего, управленческого импульса. Государство и «население» всё больше и больше становились различными полюсами социума и всё дальше отдалялись друг от друга, порождая не только силу власти и слабость гражданского общества, но и неэффективность законов, деспотизм и произвол чиновников.

Православное христианство на Руси, хотя и не призывало к проявлению «лени»34, но всё же утверждало определенное противопоставление Бога и «маммоны» и выступало цивилизационной основой соответствующих социальных установок, стереотипов и поведенческих норм. Не препятствуя открыто, православное христианство всё же непосредственно не способствовало развитию частной предпринимательской инициативы, «духа капитализма», в то время как протестантская ветвь христианства всячески её поощряла, транслируя в повседневную жизнь и быт сотен поколений иной цивилизационный код, иное, активное и взаимонаправленно-коммуникативное отношение человека к обществу и государству. По мнению В. Чаплина, «само наличие расходящихся интересов – этнических, религиозных, экономических, политических, частных – воспринимается православным сознанием как следствие греховного помрачения личности и общества»35. Однако эти интересы неизбежно различны в любом уже достаточно диверсифицированном обществе XXI века, и это является объективной реальностью, желательно оно или нет. Невозможность практической интерпретации и социального действия в условиях соревнования и конфликта – серьёзное препятствие на пути социальной деятельности Церкви, благодаря которой она не может способствовать разрешению цивилизационных противоречий и остаётся всё же оторванной от народа. Её позиция «идеальна» и «абстрактна» и сводится к тому, что «конфликта недолжно быть»; однако он имеет место и становится всё более фундаментальным.

Следствиями взаимодействия различных цивилизационных очагов в ходе защиты территорий от вторжений восточных и западных завоевателей36, а начиная с XVIII века, преднамеренного культурного заимствования с Запада, являются мультицивилизационность, цивилизационная разорванность и многоплатформность. Однако традиционно в качестве средства межнационального общения использовался русский язык, а центральную роль в формировании российской цивилизации (российского очага православной цивилизации) играла русская национальная культура. В условиях феодальной раздробленности (в период Золотой Орды на Руси насчитывалось до 360 княжеств) единство русской земли сохранялось благодаря цельности русской культуры, единству языка, славянской письменности, христианских религиозных воззрений и православной церкви.

Существенное влияние на характер русской культуры оказали особенности политико-правового развития России. Впервые века славяно-русской государственности в ней были достаточно сильные демократические формы правления – знаменитые вече, решающие важнейшие вопросы. Вече Великого Новгорода сохранилось вплоть до середины XVI века. В отличие от Запада, где культура впитала в себя правовые нормы, разработанные ещё в Древнем Риме, на Руси традиционно существовал авторитет морали над правом. При этом судебные нормы на Руси, изложенные ещё в «Русской правде» Ярослава Мудрого (XII в.), были более гуманными и справедливыми: в них, например, отсутствовал такой вид наказания, как смертная казнь. Вместе с тем, недооценка права, незнание его норм, произвол в их применении определяли на всём протяжении истории России низкую правовую культуру людей. Несмотря на то что ещё в Киевскую эпоху Русь «имела все те предпосылки, из которых на Западе всходили первые побеги свободы», в нашей стране «они не получили юридического закрепления, подобного западным привилегиям, хотя в Новгороде и имело место формальное ограничение княжеской власти в форме присяги»37. По выражению Г. Флоровского, «движущей мыслью оставалась всегда идея преодоления «организации», идея творческой личности. Не о строе, а о духе томилась русская душа. И томясь, верила, что можно построить жизнь вне «рамок узких юридических начал», что можно заменить все писаные законодательства неписаным законом, запечатлённым в человеческом сердце, что власть и принуждение могут быть замещены искренним исповеданием правды38.

Исторически можно выделить следующие этапы цивилизационного развития России.

Первый этап – собирание русских земель, зарождение и формирование русского государства. Его временные рамки – X—XV вв., от принятия христианства на Руси до царствования Ивана Грозного. Духовным стержнем данного этапа было утверждение идеи единой православной Руси, объединение русских удельно-княжеских земель на православной основе. Русь на данном этапе духовно идентифицировала себя с православием. Отказаться от православия означало перестать быть русским. Памятуя об этом, Александр Невский, например, решительно отверг помощь западных союзников в борьбе с Ордой, поскольку их условием при этом было принятие католической веры.

Второй этап – утверждение и укрепление русского централизованного государства во главе с единым центром – Москвой. Временные рамки данного этапа – XVI – XVII вв., вплоть до реформ Петра I. На этом этапе идея святой православной Руси получила дальнейшее усиление и развитие, превратившись в мессианскую теократическую доктрину преемственности по отношению к Византии «Москва – третий Рим» (идея была выражена в 1523—24 гг. в посланиях старца псковского Елеазарова монастыря Филофея). Так после падения в 1453 г. Константинополя как второго Рима Русь становилась единственной православной страной. С этого времени Русь уже не просто духовно отождествляла себя с православием, но и провозгласила себя его единственной опорой и центром. К сожалению, отношение русских к России как к стране, выполняющей особую задачу в мире, заключающуюся в спасении и уроке для всего человечества, имело не только позитивные последствия, но и способствовало возникновению распространённого в том числе сегодня, цивилизационного снобизма по отношению к другим цивилизациям и странам. В России можно часто услышать, что наша страна более цивилизационно уникальна, чем все остальные цивилизации современного мира. Представляется, что все цивилизации одинаково уникальны, а простой истории не было ни у одной из них. Конечно, конкретные проявления цивилизаций, их политическая, экономическая и военная роль были различными в различные моменты истории. Наличие серьёзных, воспринимаемых как значительно бόльшие, чем у соседей, проблем в развитии нередко выступало психологической основой для упрочения мессианских идей39. В рамках российского мессианства возможна также другая достойная задача – показать всему миру, как не следует развиваться, чего необходимо опасаться и избегать.

Третий этап – существование и развитие Российской империи как самодержавно-монархического государства. Он охватывает время от реформ Петра I в начале XVIII в. до падения монархической власти в результате социалистической революции 1917 года. Этап характеризуется, прежде всего, усилением светской самодержавно-монархической власти и её возвышением над властью духовной, вследствие чего «духовная жизнь уходит всё глубже в некое «подполье», становится таинственной подземной рекой… всё меньше влияющей на жизнь государства, общества и, в конечном счёте, самой церкви»40. Усиливаются процессы секуляризации, в рамках которой на протяжении столетий, начиная с XIV века, имело место снижение роли религии в жизни общества. В результате секуляризационных реформ тысячи российских монастырей и приходов лишались имущества и земли, а в обществе всё более углублялось противоречие между церковью как социальным институтом и истинной верой людей. В российском общественном сознании и морали в результате длительных допетровских, но доведённых только Петром до предела, процессов секуляризации навсегда поселилось противопоставление между «кучкой святых» и«лежащим во зле, морально невменяемым миром»41. После Петра снижалась посещаемость церковных сооружений, религиозные обряды теряли распространённость, набирало силу безверие, а в советской России имело место полное отделение государства от церкви и атеизм как господствующая государственная идеология. При этом также существовала тенденция к сохранению основ российской духовности, но её противоречивость и двойственность уже не могли исчезнуть.

Получила широкое распространение идеология официальной народности, высказанная в период царствования Николая I графом С. Уваровым при вступлении в должность министра народного просвещения: «Православная вера, самодержавие и народность – начала, без которых Россия не может благоденствовать». Согласно этой концепции, русский народ глубоко религиозен и предан престолу, а православная вера и самодержавие составляют непременные условия существования России. Народность понималась как необходимость придерживаться собственных традиций и отвергать иностранное влияние, как необходимость борьбы с западными идеями свободы мысли, свободы личности, индивидуализма, рационализма, которые православием рассматривались как «вольнодумство» и «смутьянство»42. История показала, что идеология официальной народности была национальным мифом российской монархии, обусловленным стремлением «улучшить реальность», выдать желаемое за действительное, легитимировать и упрочить правительственный курс Николая I43. Самодержавие было «до основанья» сметено менее чем через 90 лет после речи графа Уварова, а секуляризационное ослабление роли православия сделало возможным пролетарско-интернационалистский переворот. События двух первых десятилетий XX века изменили ход российской истории, усилили тенденцию разрушения исконно-русских цивилизационных основ и внесли серьёзные изменения в цивилизационное развитие российского народа.

В 1917—1991 гг. реализуется четвертый этап российского цивилизационного развития – формирование, развитие и распад СССР. Трансформация великодержавной патриотической идеологии в государственно-социалистическую происходила постепенно. Новая идея требовала новых форм и методов её реализации, была ориентирована на новые социальные общности, провозглашала новые высшие ценности и идеалы. «Социалистический» цивилизационный эксперимент представлял собой поиск новой цивилизационной парадигмы, возникшей на обломках прежней вследствие её слабости и нежизнеспособности. Данный конфликт был исторически инициирован петровскими западными заимствованиями, породившими в российском сознании цивилизационный конфликт, который в дальнейшем был политически усилен различными общественными силами и доведён до логического завершения большевиками. Ценностно-ментальный конфликт стал возможен только вследствие неукоренённости и противоречивости господствовавших цивилизационных ценностей, норм и традиций, наличия сомнений в справедливости распространённого социального устройства и жизненного уклада, десакрализации общества, ниспровержения прежних идеалов, выстраивания нового общества на основе антитрадиционных, унифицированных, надцивилизационных и внецивилизационных постулатов «мировой социалистической революции».

Октябрьская революция ввела в нашей стране существенно новую, деиндивидуализированную и денационализированную систему высших идеалов: мировую социалистическую революцию, ведущую к коммунизму как царству социальной справедливости, и идеальный рабочий класс – наследник идеального «народа» (в терминах русских народников). Эта система идеалов послужила опорой созданной в СССР, а затем и других странах, коммунистической идеологии. Уничтожению подлежали самые значимые нравственные ценности, поведенческая этика и этикет традиционной народной нравственности. Пришедшая на смену«революционная мораль», последствия которой сначала воспринимались думающими людьми и, прежде всего, интеллигентским сознанием как «перегибы» и «ошибки», со временем приобрела массовый деформационный, антигуманистический и преступный характер. Нравственность, право и религия были противопоставлены друг другу, политическая система получила полную власть над правом, общественными отношениями и личностью в тоталитарном и авторитарном государстве.

С конца 1980-х гг., а в полной мере с августа 1991 г. осуществляется пятый этап российского цивилизационного развития. Происходит решительный отказ российского общества от коммунизма, спровоцировавший шараханье в сторону антикоммунизма и западного капитализма с характерным привнесением ценностей либерально-техногенной цивилизации. В ходе «перестроечного» цивилизационного эксперимента имеют место ошибки в осуществлении экономических и политических преобразований, ослабление российских международных позиций, экономики и вооружённых сил, высокая социальная дифференциация и демографические потери – «методом проб и ошибок» осуществляется поиск нового направления цивилизационного развития. В ценностно-ментальной сфере, по выражению академика Г.В.Осипова, «на смену одним социальным мифам – развитого социализма, перехода к коммунизму и т. д. – пришли другие, не менее одиозные»44. Фактически в ходе социальных преобразований рубежа ХХ-XXI вв. имела место новая трансформация цивилизационных идентичностей. Её индикаторами стали сужение ареала русского языка вследствие суверенизации и выхода ряда стран из сферы российского цивилизационного влияния; упрощение, примитивизация, американизация и жаргонизация русского языка; демографические проблемы, падение рождаемости и увеличение смертности русского населения; алкоголизм и наркомания как угрозы цивилизационному развитию России; снижение образовательного уровня и маргинализация широких социальных слоев. Стремительно увеличилась и продолжает увеличиваться доля мусульманского населения России: в отличие от православия и русского этноса с частыми внутренними проблематизациями, развитие мусульманских народов на основе моноцивилизационных традиций было значительно более беспрепятственным и цивилизационно целостным.

В результате пяти этапов цивилизационного развития неотъемлемыми атрибутами российской цивилизационной специфики стали известные ценностно-ментальные особенности. Это, прежде всего, отсутствие политической культуры участия с характерной социально-политической пассивностью и «невмешательством» граждан в возможные формы влияния на власть через выборы, деятельность партий и групп давления. За исключением вестернизированных, насыщенных западными социально-политическими ценностями, Москвы и Санкт-Петербурга, ценностные установки частной социально-политической инициативы в России развиты слабо. Имеет место фундаментальная, неистребимая пассивность населения, психологическая и поведенческая, подданническая ориентация подавляющего большинства на патронаж со стороны государства, безличное отношение и «отгороженность» от власти: «Пенсию снова задерживают!», «Довели страну до ручки!» (кто «довёл», практически никогда не конкретизируется, а до принятия действенных мер по улучшению ситуации дело и даже мысли не могут дойти в принципе).

Как выразительно показал В. Цымбурский: «Русский архетип – это точка, вздымающаяся над бескрайним пространством… маркированная точка, выделяющаяся над равниной… сознание, выпирающее из массы и постоянно балансирующее между этим выпиранием и готовностью слиться и раствориться в массе. Это и русская модель власти: власть над популяцией, власть, выделяющаяся над всем и являющаяся источником всех инновационных решений, вносимых в популяцию»45. Данные цивилизационные детерминанты привели к формированию в России особой управленческой культуры, постоянной в своих основах и лишь отчасти корректируемой меняющимися историческими условиями. Наиболее ярко её специфика уже на протяжении многих веков реализуется в ряде ключевых сфер – отношении к власти, руководству и начальству, отношении к законам и административным порядкам, отношении к труду и трудовому коллективу.

Российское отношение к власти и руководителям всех уровней от государства в целом до отдельной организации содержит значительное число восточных цивилизационных характеристик, но является весьма специфичным, отчасти не характерным ни для Востока, ни для Запада. Наряду с обычным восточным стремлением занять место во власти и рядом с ней посредством лояльности и чинопочитания (власть-ориентированная мотивация) в российском управлении реализуется противоположная тенденция, направленная на защиту от вмешательства власти в частную жизнь и стремление к ограничению ответственности за свои действия (власть-избегающая мотивация). Следствием комплексного действия данных ментально-поведенческих норм выступают консерватизм и ценностный ригоризм, боязнь проявить «наказуемую» инициативу, «ритуализм», стремление «не выделяться из общей массы».

Типичным для российского отношения к руководству является преднамеренная, автоматизированная, ставшая почти неосознанной, искусственная имитация предписываемых поведенческих, моральных и ценностно-ментальных характеристик. В угоду власти, начальству привычно демонстрируется поведение, намерения и даже мысли, соответствующие предписываемым ценностным образцам. Наличие противоречивых ценностных образцов приводит к постоянной множественности смыслов, уровней и контекстов используемых мнений и высказываний, вынужденной лицемерности большинства управленческо-деловых коммуникаций. Российские должностные лица обычно в довольно высокой степени чувствительны к определению новых интерпретаций ситуации и поведенческих предписаний, исходящих от начальства, с тем чтобы своевременно предпринять необходимые внешне убедительные формально-имитационные действия («держат нос по ветру»).

Отношение к закону, праву и административным порядкам в России традиционно является пренебрежительным. В отличие от стран Запада, право в России со времён ханов Золотой Орды никогда не было «позитивным», стоящим выше решений политической системы. Русская пословица «закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло» бескомпромиссно характеризует российские правоприменительные реалии. Это одна из наиболее проблемных особенностей российского образа жизни. Право, призванное регулировать гражданские отношения во всех сферах жизни и разрешать конфликты, зависело и зависит сегодня от субъективных заинтересованных интерпретаций конкретных представителей власти. К праву нет общего доверия, законы не считаются справедливыми и необходимыми. Формальное соблюдение законов и правил происходит не на основе внутреннего убеждения («так легче жить»), а на основе внешних принудительных мотиваторов («иначе посадят»).

Без такого доверия институт права не может работать в полную силу. Высокая коррумпированность российских должностных лиц также не способствует увеличению доверия российских граждан к закону. Различные формы взяток и «откатов» сегодня повсеместно считаются необходимым условием жизни, а старая формула «не подмажешь – не поедешь» в последние годы стала нормой жизни, масштабы распространения которой значительно превзошли царское, советское и «ельцинское» время и отнюдь не проявляют тенденции к уменьшению.

Организационно-производственные отношения также характеризуются рядом особенностей. Широко распространены «оглядка на окружающих», «боязнь осуждения за проявленную инициативу» и ментально-поведенческая устремленность «быть в меру трудолюбивым» и «не высовываться», даже если инициатива действительно необходима для решения имеющихся проблем. Нередко труд сводится к формально-имитационной демонстрации деятельности «для государства» и «для начальства» и характеризуется безразличием работника к его результатам. Пока не «грянул» «гром» и не «клюнул» «жареный петух», российский работник вполне может работать «спустя рукава». Результаты труда традиционно увязываются им с фаталистическими и эзотерическими факторами («Божья воля», «как повезёт», «судьба», «провидение», «сегодня не мой день»). Как следствие, не возникает потребности доводить работу до конца и выполнять её качественно.

Безразличие к выполнению инструкций и поручений рано или поздно сказывается на качестве и надёжности выполняемой работы. Обнаружение последствий некачественного труда может иметь место как в «обычном» (заставят переделать), так и в «критическом» режиме (критические ситуации с кризисными последствиями и, возможно, человеческими жертвами). Нередко для преодоления последствий некачественного труда требуются«героические действия» по «ликвидации последствий» в форме авралов и других затрат человеческих ресурсов. Конечно, наличие особой мотивации может заставить российского работника более внимательно относиться к своей работе. Но даже в ситуации «работы на себя» в рыночных экономических условиях имитационно-фаталистические стереотипы всё равно продолжают сказываться. Во всяком случае, представления о безусловном бесконечном российском трудолюбии имеют мифический, оторванный от реальности характер.

Расхожий стереотип о «традиционном» российском коллективизме также нуждается в коррекции. Несмотря на коллективистский приоритет общественного над личным в управленческом менталитете наших языческих предков, уже с появлением христианства человек единолично предстает перед Божьим судом. В советское время языческие коллективные инстинкты были умело использованы правящим режимом. Общественные интересы были объявлены выше личных, «отдать жизнь» за дело партии и «светлое будущее» стало предписываемой нормой. Как отмечает А. Сергеева, «исследователи делают одну и ту же ошибку, подменяя понятия: за коллективизм принимают …открытость в процессе общения, „чувство локтя“ и потребность „быть как все“, отсутствие желания выделиться из толпы и оригинальничать, постоянная оглядка на то, „что скажут люди“, любовь к массовым праздникам и народным гуляниям, к компаниям, традиции гостеприимства и всё прочее, что можно назвать иным словом – „публичность“. Однако совместные действия только внешне имеют форму коллективного ритуала. Член коллектива больше не претендует на то, чтобы его персональное мнение играло особую роль в коллективе… коллективизм как качество современного русского архетипа – это устаревший миф, сомнительный даже для самих русских»46.

Стремление к индивидуализации стало особенно преобладать в эпоху рыночных отношений, когда вместе с разрушением прежнего уровня доходов и социальных гарантий значительно усилилась «борьба за выживание» с характерными для нее «работой локтями», «подсиживаниями» и другими действиями, не слишком моральными, но весьма эффективными в борьбе за собственное благополучие. Сегодня российское управление на всех уровнях пронизано клановыми структурами, а неформальные группы интересов препятствуют участию «чужаков» и конкурируют за наиболее выгодное распределение ресурсов и благосклонность вышестоящего руководства. Советский псевдоколлективизм в условиях рыночной экономики поменял форму, утратив идеологическо-патриотические солидарности и обретя новую объединяющую платформу в виде совместного «делания денег».

Объединение по экономическим и кланово-групповым интересам, однако, отнюдь не свидетельствует о реальной внутригрупповой солидарности, которая только имитируется по необходимости. В современных коллективах имеет место скрытая от постороннего взгляда тонкая сеть внутриорганизационных интриг и круговой поруки, «война» каждого за себя и всех против всех. Особенно это характерно для управленческих структур, не слишком чувствительных к результатам и реальному профессионализму работников. В структурах такого типа результаты профессиональной деятельности не имеют ключевого значения, а продвижение и «успех» осуществляются в соответствии с личными интересами и симпатиями. В них каждый сам по себе, выжить и удержаться можно только посредством участия в группах интересов и проявляя необходимые «клановые» и «интригантские» способности. Подобный «мадридский двор», о котором осведомлены и принимают в нём непосредственное участие все сотрудники, не имеет ничего общего с реальным коллективизмом.

Не будучи разрешены на соответствующих иерархических уровнях, обозначенные производственные и коммуникативные противоречия «снимаются» посредством их вывода на более высокую управленческую ступень. Подобный способ принудительного прекращения противоречий и конфликтов, не разрешённых, но приостановленных и переведённых на другой уровень, позволяет упростить ситуацию, на время уменьшив кризисные симптомы. Данный способ управленческого разрешения имеющихся противоречий может оказываться весьма эффективным.

Неразрешение противоречий на том же социально-управленческом уровне, на котором они возникли, порождает бóльшую цену ошибки и разрушительный потенциал на других уровнях. Происходит передача кризисного потенциала на более высокие иерархические ступени, дестабилизация и проблематизация всей системы. В результате применения механизмов иерархического властепреклонения, позволяющих «снимать» противоречия и «решать» проблемы, в российском управлении традиционно страдает качественно-содержательная сторона. Системы, основанные на вертикальных иерархиях и недостаточно задействующие проектные, матричные и иные управленческие структуры, характеризуются внутренней слабостью, являясь «колоссами на глиняных ногах».

Независимо от конкретного видения ситуации представителями нижестоящих уровней, реализуемые решения и инновации, как правило, имеют более высокое иерархическое происхождение и реализуются в конкретных, обязательных для исполнения, рекомендуемых действиях. Обязательность способов действия становится непререкаемой в условиях переходной и «плавающей» нормативности, когда моральные и правовые принципы получают значительный разброс в интерпретации и практическом применении. Работа механизмов право- и моралеприменения в российском управлении заслуживает самого детального внимания и изучения.

Авторитарный и далеко не позитивный характер большинства российских решений и инноваций не позволил в прошлом, не позволяет в настоящем и не позволит в будущем, до тех пор, пока сохраняются основы российской ментальности, то есть в продолжение обозримых перспектив развития России, перейти к верховенству правовых норм над политическими и узкособственническими интересами власти любого уровня. Данные особенности российского менталитета делают невозможным построение в России правового государства в западном понимании данного термина, создание которого, тем не менее, нередко провозглашается представителями российской властвующей элиты. Примечательно, что обоснование необходимости правового государства имело значительно большее хождение среди российских руководителей в 1990-е гг. с их характерным не всегда адекватным переносом западно-демократических постулатов на российскую почву. В эпоху Президента В. Путина утопические в российских условиях призывы сменились более реалистичными подходами, значительно менее настойчиво ставящими слабовыполнимые задачи.

Конечно, в России возможны отдельные успехи элементов того, что во всём мире называют «правовым государством». Меры управленческой и технологической модернизации, совершенствования законодательного регулирования в сфере госуправления и предпринимательства, конечно, создают «рамочные» правила игры, которых необходимо придерживаться даже вопреки ментальным стереотипам, но при этом подавляющее большинство населения считает их ненужными и противоестественными. Создавая дополнительный стресс, неизбежно компенсируемый алкоголизацией, разрушением семьи, непринятием власти и общественного строя, ненавистные «противоменталитетные» правила, конечно, будут вынужденно соблюдаться, но сразу будут отвергнуты в случае внешнего послабления.

Характерной особенностью управления в России, вполне соответствующей российскому менталитету (здесь в полной мере соблюдается известный «закон соответствия менталитета и менеджмента»), выступает клановый характер управленческой вертикали как единственного источника развития, доходов и ресурсов, её «обрастание» сетями связей паразитирующих на каждом уровне чиновников с многочисленными унитарными предприятиями, фондами поддержки и исследовательскими центрами (а также с теневыми и криминальными структурами).

Данные особенности российского управленческого менталитета в большей степени характерны для органов государственного управления, некоммерческих предприятий, организаций военно-промышленного комплекса и традиционных отраслей экономики с экстенсивным развитием. В меньшей степени они имеют место в мегаполисах, высокотехнологичных отраслях бизнеса, крупных коммерческих компаниях и «инофирмах». Рыночная экономика и технический прогресс там, где они реально имеют место, требуют большего профессионализма и создают дополнительные внешние мотивации для сотрудников (уровень оплаты труда, интересность высокопрофессиональной и высокотехнологичной деятельности, организация труда и трудовых отношений). Но даже в данных отраслях, несмотря на провозглашаемую западную рациональную рефлексивность, зависимость между усилиями, усердием и инициативой имеет более сложный, чем на Западе, характер, предполагающий бόльшую роль внешних мотивирующих факторов. Именно внешние факторы заставляют российских управленцев проявлять инициативу и решать имеющиеся проблемы, а внутренние мотиваторы далеко не всегда оказываются достаточными.

Сегодня практически реализуются отдельные управленческие и поведенческие инновации, но в масштабах всей России они отвергаются как противоречащие национальному менталитету. Рыночная экономика, хотя и задействует «внешние» механизмы безличного принуждения, сталкивается с более сильным «внутренним» ценностно-ментальным сопротивлением. Позитивно-управленческие импульсы российских реформ не доходят до реформируемого населения, растворяясь в частных интересах чиновников и повседневности укорененных в менталитете властно-коллективно-трудовых отношений. Если устойчивое развитие западных обществ обеспечивается гражданскими структурами, то есть доминированием горизонтальных социальных взаимосвязей (принцип «волчка» или «жироскопа»), то конфигурация российского общества пирамидальная, основанная на вертикальных взаимосвязях: властные структуры… граждане (точнее даже… население)47. Исторический опыт технологических и управленческих модернизаций показывает, что наиболее значимые изменения затрагивают технологический фактор, благодаря чему Россия каждый раз выходит на новую ступень в своём развитии. При этом практика управления подчиняется «вечным» ментально-цивилизационным постулатам, возвращаясь «на круги своя» после очередного модернизационного рывка (внешнего возмущения). Даже в ходе самого модернизационного рывка специфика российского управленческого менталитета нередко превращает отношения рыночных субъектов в нерыночные, вынуждая руководствоваться родственными, клановыми и коррупционными механизмами, а управленческая культура и структура значительно отстают от всё более усложняющихся задач.

Фактор глобализации, хотя и вносит серьёзные коррективы, также не меняет специфики национального менталитета. Глобализационные процессы ведут к информационно-технологическим изменениям, оказывают влияние на повседневную жизнь, быт, язык и культуру различных стран, но не могут полностью унифицировать национальные культуры, сохраняющие неотъемлемую специфику. Так организации в азиатских странах часто напоминают «семью», организации стран германской группы – «хорошо смазанную машину» с чёткими правилами и процедурами, организации стран британского содружества – «деревенский рынок» с коммуникацией как средством разрешения трудностей, латинские и ближневосточные культуры – «пирамиду» с характерно предписанными производственными процессами. Прагматичные американцы, консервативные британцы и пунктуальные немцы продолжают оставаться таковыми несмотря на значительное американское влияние. С другой стороны, это влияние всё же сказывается: например, в Великобритании стремление подражать США в используемых моделях управления привело к отсутствию как американского, так и азиатского динамизма, равно как и принципов долговременного инвестирования и социальной сплоченности, характерных для европейских стран48. Цивилизационные основы наций, включая ценностно-ментальные особенности, продолжают оставаться неизменными, обнаруживая новые формы адаптивных соответствий меняющимся условиям.

Серьёзным препятствием развитию, заложенным в ценностно-ментальной сфере, является недостаточное использование ключевого принципа эффективного управления – механизма обратной связи. Данный механизм позволяет корректировать управленческие процессы «на ходу», а не после их завершения, на основе информации об ошибках и проблемах, постоянно получаемой в результате сравнения текущего состояния с имеющимися нормативными требованиями. Ментальная неукоренённость принципов рефлексивно-рационального управления приводит к спонтанному, несистематическому и нередко случайному исправлению ошибок, оптимизации процессов и внедрению технологических и управленческих инноваций. Неприменение принципов рефлексивного управления нередко оборачивается расхлябанностью и невыполнением обязательств, явно противоречащими объективным требованиям российской рыночной экономики.

Проблема неукоренённости принципов рефлексивно-рационального управления и мышления, в сущности, свидетельствует о неспособности управленческих структур к своевременному и адекватному осознанию имеющихся проблем, реагированию на изменения и объективной самокритике. Демагогическая критика себя и других «для начальства», «для партнёров» и «для Запада» в целях создания видимости рефлексивно-рационального управления традиционно и в больших количествах задействуется в России. Подлинная же самокритика, способствующая оптимизации управленческих процессов, встречается не часто. Как отмечает А. Ахиезер, «метафизическая загадка такой самокритики может быть определена следующим образом: как измениться, чтобы эффективно воспроизводить себя, общество, государство, и вместе с тем остаться самими собой, сохранить культурную идентичность»49. Управленческие ошибки и жестокие политические уроки предыдущих российских модернизаций обусловлены именно недостатком рефлексивно-рациональных подходов, конструктивной критики над исторической инерцией50.

Сегодня длительная невозможность смены власти, чреватая кровавым переделом собственности и сфер влияния, привела к застою, депрессивным настроениям и продолжающемуся падению доверия населения, несмотря на высокие показатели одобрения по поводу внешней политики. «Выученная беспомощность» как нарушение мотивации в результате пережитой неподконтрольности ситуации, т.е. независимости результата от прилагаемых усилий («сколько ни старайся, все равно без толку»), сильнейшее расслоение общества привели к озлоблению (получается, что могут достичь благополучия далеко не все, а те, кто могут – добиваются всего благодаря связям, клановости, коррупции)51.

Российская ценностно-ментальная специфика сегодня ставит перед обществом ряд критически-важных вопросов. В числе ключевых проблем – имитационно-формальный характер политических партий и структур гражданского общества (отнюдь не выражающих реальные интересы широких слоёв населения), поражённость всех уровней власти коррупцией и имитацией работы, наличие явного противоречия между национальным управленческим менталитетом и преимущественно западными формами управления в реальном секторе экономики. При необходимости развития институтов демократии и гражданского общества, власть должна обладать реальной силой и даже жёсткостью, персональной харизматичностью и надцивилизационностью, считаться уважаемой и справедливой, то есть в российских условиях быть наделенной не только формальной, но и «сущностной» легитимностью – доверием и уважением народа. Власть, с одной стороны, должна соответствовать национальному менталитету, всей своей деятельностью и публичным имиджем демонстрируя желательные для народа стороны сильного и справедливого руководства. С другой стороны, с помощью активной рефлексивно-рациональной политики, согласования противоречивых интересов и воли к эффективным преобразованиям лидеры нации должны адаптировать к текущему моменту, придавать гибкость и даже, насколько возможно, корректировать имеющиеся ценностно-ментальные особенности и застойные имитационно-формальные процессы, обеспечивая решение проблем и поступательное развитие. Активное попеременно-ситуативное балансирование между ценностно-ментальными и социально-политическими особенностями является ключевым принципом эффективного развития в российских условиях.