Читать книгу Камни вместо сердец - К. Дж. Сэнсом - Страница 10

Следующим утром я вновь шагал через центральный двор Хэмптон-корта. Было воскресенье, ясный и зябкий день – последний перед слушанием. В тот день вокруг царила тишина: я заметил лишь нескольких клерков, а придворных не было и в помине.

Письмо от Уорнера ожидало меня дома, когда я вернулся туда после встречи с Дириком. Колдайрон стоял наготове с ним в коридоре, крутя в руках толстую белую бумагу и рассматривая то выведенный превосходным почерком адрес на одной стороне письма, то печать королевы с другой стороны. Эконом передал мне послание с непривычным для него почтением, к которому примешивалось болезненное любопытство. Я немедленно отпустил слугу и вскрыл письмо: меня приглашали завтрашним утром вновь посетить королеву.

Мне было указано явиться в кабинет Уорнера, и, вновь поднимаясь по спиральным ступеням, я прятал свои синяки. Комнату барристера только что усыпали свежим тростником, и аромат его одолевал запах пыли и бумаги.

– A, брат Шардлейк! – проговорил он. – Сегодня опять холодно. Что за лето!

– По пути сюда я заметил, что градом побило много пшеницы.

– На севере дела еще хуже. A в проливе бушуют сильные ветра́. По милости Господней «Грейт-Гарри» и «Мэри-Роз» благополучно прибыли в портсмутскую гавань. – Роберт пристально посмотрел на меня. – Я показал ваше письмо королеве. Нападение на вас встревожило ее так же, как и меня самого. Надеюсь, вам лучше?

– Лучше, благодарю вас.

– Ее величество хочет немедленно видеть вас. – Открыв боковую дверь, Уорнер позвал молодого клерка. – Сержант Шардлейк уже здесь. Ступай, извести королеву. Сейчас она должна выходить из капеллы.

Поклонившись, клерк выбежал из комнаты. Шаги его простучали по лестнице, а потом я увидел из окна, как он бросился бегом через двор. Я невольно позавидовал скорости и легкости его движений. Пригласив меня сесть, барристер погладил бороду.

– Беззаконные ныне времена… расскажите мне, что произошло.

Я пересказал ему, как все было, закончив своим посещением Дирика, и в конце добавил:

– Он будет насмерть стоять за своего клиента. И откровенно говоря, позиция его сильнее.

Уорнер неторопливо кивнул:

– Как, по-вашему, а не замешан ли он в нападении на вас?

– Свидетельств этому нет никаких. Впервые увидев его, я решил, что Дирик разыгрывает роль возмущенного адвоката. Однако за юридическими ужимками можно было почувствовать гнев, некое личное чувство. – Я помедлил. – Кстати, мистрис Кафхилл рассказывала мне, что королева очень симпатизировала Майклу.

– Подобное впечатление сложилось и у меня самого.

Роберт хмурился. Было заметно, что он был бы рад вместе с королевой забыть об этом деле.

– И еще, мастер Уорнер, – продолжил я. – Говорят, что мастер Хоббей увяз в долгах в пору своего переезда в Хэмпшир. Я спрашивал об этом олдермена Карвера из гильдии торговцев тканью, однако он не захотел рассказывать о члене своей гильдии. Нет ли другого способа узнать это?

– Попробую что-нибудь сделать. – Заслышав легкие шаги на лестнице, мой собеседник поднялся, кивком предложив мне последовать своему примеру. Дверь отворилась, и оба мы застыли в глубоком поклоне. Первой в дверях появилась камеристка, придержавшая створку открытой перед ее величеством.

Для воскресенья королева Екатерина была одета слишком просто – серое шелковое платье и накидка с капюшоном без всяких драгоценностей. Я решил, что этот цвет ей не так к лицу, как те яркие ткани, которые она обычно предпочитала, хотя и подчеркивает красоту ее золотистых, цвета осенних листьев волос. Жестом она предложила нам с Уорнером сесть. Камеристка опустилась на табурет возле окна и сложила руки на коленях.

– Мэтью, – начала Екатерина, – Роберт рассказал мне, что на вас напали. Как вы себя чувствуете?

– Вполне нормально, ваше величество.

– Слава богу за это! A что вы можете сказать о деле? Насколько я понимаю, новых свидетельств немного. – Королева посмотрела на меня полными печали глазами. Бесс была права. Она испытывала к Майклу несомненную и глубокую симпатию.

Я сообщил ей, что помимо уже известного, узнать удалось немногое – разве что Бротон подтвердил, что они с Кафхиллом были настроены против этой опеки. Немного подумав, королева негромко произнесла:

– O Майкле я могу сказать только одно: что знала его с самого его детства. Он был хорошим человеком, наделенным той добротой и милосердием, которые Господь наш желает видеть в каждом из нас, хотя выпадают они на долю далеко не всякого. Он не стал бы ничего выдумывать просто ради того, чтобы насолить Хоббею. Никогда он не пошел бы на это, даже в том случае, если бы слегка тронулся умом.

– Таково и мое впечатление, – согласился я.

– Если против этого мальчика было сделано нечто плохое, – заметил барристер, – это дело может произвести волнение. Не говоря уже о воспламенении общего мнения против Опекунского суда. Король может быть недоволен этим.

– Нет, мастер Уорнер! – проговорила Екатерина с внезапной резкостью. – Его величество не захочет, чтобы несправедливость оставалась безнаказанной. Майкл хотел защитить этого мальчика, этого Хью, единственного живого представителя своего несчастного семейства. Этого же хочу и я. Ради него самого, ради Майкла и его матушки, ради самого правосудия!

Я посмотрел на Роберта. На мой взгляд, его оценка возможной реакции короля была точнее, чем представлялось в данный момент королеве. Она же продолжила:

– Мэтью, на завтра назначен сбор показаний, но не считайте себя обязанным и дальше влачить это бремя. Можно назначить другого барристера, который поведет дело дальше и поедет на юг.

– Он должен будет знать все подробности дела, чтобы вести его надлежащим образом, – заметил я.

Ее величество кивнула:

– Это будет честно по отношению к нему.

– Можно найти человека, который за хорошие деньги продолжит расследование, – проговорил Уорнер, – однако одобрит ли его кандидатуру сержант Шардлейк?

Я понял, что мой коллега хочет, чтобы расследование и дальше вел я. Он доверял мне, и чем меньше людей будет знать о том, что королева замешана в таком беспокойном и сомнительном деле, тем лучше. Я просто ощущал, что Роберт хочет посоветовать мне не отказываться от продолжения расследования.

– Я продолжу свою работу над этим делом до его логического конца, ваше величество, – заявил я.

Екатерина снова улыбнулась открытой и теплой улыбкой.

– Я знала, что вы не откажетесь. – Живое лицо ее вновь сделалось серьезным. – Однако я помню все, что произошло, когда вы в прошлый раз погрузились в темные воды после того, как был убит ваш друг, мастер Эллиард. До того, как я стала королевой.

– Я не сожалею об этом.

– Однако Хью Кертис не является вашим другом. Вы даже не знакомы с ним.

– Мне бы хотелось помочь ему, если я в состоянии это сделать. Но я хочу попросить назначить мне какого-нибудь спутника. Мой клерк не имеет возможности ехать со мной, а домоправитель непригоден для подобных дел.

Ее величество кивнула:

– Вы хотите, чтобы вас сопровождал хороший клерк и сильный человек. Уорнер, можете ли вы устроить это?

– Сделаю все возможное.

Королева улыбнулась:

– Я вижу ваше волнение, мой добрый слуга. Но я хочу, чтобы расследование по этому делу было проведено должным образом. Потому что оно ранит мое сердце. И еще потому, что этого требует справедливость. – С этими словами она повернулась ко мне: – Благодарю вас, Мэтью. А теперь мне пора идти. Я должна присутствовать на обеде вместе с королем. Мэтью, – она протянула мне руку для поцелуя, – сообщите мне все, что случится на слушании.

Губы мои прикоснулись к мягкой коже, пахнуло мускусным ароматом, и королева Екатерина оставила комнату, а последовавшая за ней камеристка закрыла дверь. Уорнер опустился в кресло и посмотрел на меня вопросительным взглядом:

– Словом, жребий брошен, Мэтью.

– Да.

– Известите меня обо всем сразу же после окончания слушания, и если вам придется оставить город, я позабочусь о том, чтобы вас сопровождали надежные люди.

– Благодарю вас.

Помедлив, Роберт проговорил:

– Полагаю, что вы не впервые заботитесь об обездоленных детях.

Я улыбнулся:

– Разве Господь наш не говорил, что надлежит заботиться о малых сих?

Барристер наклонил голову. Мне было понятно, что он гадает о причине, побуждающей меня заниматься таким делом. Я и сам сомневался в собственных мотивах, если не считать того, что грозящая детям опасность и творимое юристами зло всегда самым тесным образом задевали меня. Как и желания королевы, к которой я ощущал более чем дружеские чувства. Впрочем, распространяться об этом было незачем. Откланиваясь, я ощутил новый прилив решимости, которую Барак иногда именует упрямством.

Через несколько часов я вновь шел по двору Бедлама. Его затянула какая-то теплая дымка, поглощавшая городской шум.

В то утро я решил побывать у Эллен. Мысль о том, что она не располагает даже официально положенной безумцу защитой, еще больше напрягала присущее мне чувство ответственности. Двое людей не могли не знать правду: попечитель Джордж Метвис и надзиратель Эдвин Шоумс. С Метвисом я встречался два года назад – во время расследования по делу моего заточенного в Бедлам клиента. Этот типичный придворный не скрывал того, что воспринимает занимаемую должность исключительно как источник дохода. Заставить его поделиться своими секретами могли только суммы, находящиеся за пределами моих возможностей. И надзиратель Шоумс был лишь оружием в его руках. Посему я решил, быть может, с излишней поспешностью, вновь повидаться с Эллен и еще раз попытаться что-либо выведать у нее.

Я постучал в дверь. Мне ответил один из младших надзирателей, крепкий, с отвисшей челюстью молодой человек по имени Пэлин. Он сонно кивнул мне.

– Я хочу повидать Эллен Феттиплейс, – сообщил я ему.

– Ага, – кивнул надзиратель, но тут его отодвинул в сторону Хоб, занявший место в дверях.

– Мастер Шардлейк, – проговорил он тоном, в котором приветствие мешалось с насмешкой. – Не ожидал увидеть вас так скоро!

– Не исключено, что меня в ближайшие дни ожидает дальняя дорога, и я хотел сообщить об этом Эллен, – объяснил я.

Смотритель шагнул в сторону, пропуская меня внутрь. Дверь кабинета оказалась открытой, и я увидел сидевшего за столом и что-то писавшего человека. Этот жирный мужчина средних лет, похоже, никогда не вылезал из черного, слегка запятнанного камзола. Заметив меня, он обратил ко мне невозмутимый каменный взгляд. Мы были с ним давними противниками.

– Пришли повидать Эллен, мастер Шардлейк? – рыкнул он низким тоном.

– Да, сэр.

– Похоже, что кто-то пытался вас придушить, – заметил толстяк. – Должно быть, какой-нибудь несчастный клиент, обезумевший от судейских проволочек?

– Увы, всего лишь обыкновенные воры, как и все мошенники, любители чужих денег. Но спасибо за приветствие, мастер Шоумс. В Бедламе всегда рады гостям.

– Тем, кому приходится выполнять наши обязанности, работа эта радости не представляет. Так, Хоб? – Эдвин бросил острый взгляд на Гибонса.

– Точно так, сэр, – подтвердил смотритель.

– Она сейчас в гостиной, – вновь повернулся ко мне Шоумс. – И вы можете сказать ей, чтобы привела старого Эммануила – подписать расписку за свою одежду – или подписала ее сама. Скажите, чтобы принесла расписку ко мне вместе с моей чернильницей.

Эллен Феттиплейс занималась в гостиной тем самым, что умела лучше всего: ободряла одного из пациентов спокойным и ровным голосом. Собеседником ее был тот самый высокий и худощавый мужчина, которого я видел во время своего предыдущего посещения. Они сидели за широким, изрезанным столом, на котором между ними стояли чернильница и перо. Эллен изучала какую-то бумагу, а новый пациент со смущением взирал на нее, прижимая к груди жалкий сверток. Когда я вошел, оба повернулись ко мне. Лицо моей приятельницы сразу преобразила восторженная улыбка. А ее собеседник, наоборот, уронил свой сверток на стол, вскочил и замахал руками в мою сторону.

– Адвокат! – завопил он. – Они подослали ко мне адвоката, чтобы упечь в тюрьму Маршалси![23]

– Нет, Эммануэль, – проговорила Эллен, хватая его за плечо. – Это мой друг, мастер Шардлейк. Он пришел, чтобы повидаться со мной.

В словах ее звучала гордость.

– Я же выплатил все, что мог, сэр! – ломая пальцы, сообщил мне этот несчастный. Он отодвинулся от меня подальше, приходя во все большее волнение. – Дело мое погибло, у меня осталась только та одежда, что на мне и в этом свертке. Суд разрешил мне пользоваться ею, они послали ее…

Я поднял руку в умиротворяющем жесте:

– Сэр, я пришел сюда, чтобы поговорить с Эллен. О вас мне совершенно ничего не известно…

– Все вы обманываете меня. Даже король своим ненастоящим серебром. Я видел его. A все мое подлинное серебро забрали!

– Пэлин! – позвала Феттиплейс, так как Эммануэль вырвался из ее рук и бросился к двери. Немедленно появившийся молодой человек крепко схватил беглеца.

– Пойдем-ка, дружище, – проворчал он. – Пойдем, полежим. Никто за тобой не гонится.

Он повел плачущего больного прочь, а я повернулся к Эллен. Она с ужасом смотрела на мою шею:

– Мэтью, что с тобой произошло?

– Попытка ограбления. Ничего страшного, – добавил я непринужденным тоном.

– Спасибо вам за посещение. Ведь с прошлого не прошло и четырех дней. – Женщина снова улыбнулась.

– Я хочу кое о чем расспросить тебя, – решил я сразу перейти к делу. – Однако Шоумс говорил, что ты должна подписать для него какую-то бумагу.

– Да, вот она, расписка за скудные пожитки мастера Эммануэля. Он не подписал ее, и потому это придется сделать мне.

Так моя подруга и поступила, выведя свое имя элегантным округлым почерком, подтверждавшим, что она получила кое-какое образование.

После того, как пациентка возвратила бумагу и перо в контору Шоумса, я последовал за ней по длинному коридору в ее комнату. На Эллен было то же самое голубое платье, что и в среду, и я заметил, что оно протерлось в нескольких местах. Мы миновали помещение, где жил жирный пожилой джентльмен, полагавший, что именно он и является королем. Дверь в его комнату была приоткрыта, и один из надзирателей менял покрывавший каменный пол тростник, прикрыв нос куском ткани, чтобы избавить себя от густой вони, которую распространяли старые подстилки, наваленные грудой в углу. Сам старик в бумажной короне сидел на комоде, укрываясь потрепанным покрывалом. Он с каменным выражением взирал перед собой, пренебрегая мимо идущими простыми смертными.

Мы вошли в комнату Эллен. Как обычно, она села на свою постель, а я остался стоять.

– Бедный мастер Эммануэль, – сказала она с печалью. – Еще в прошлом году он был процветающим джентльменом, торговцем зерном. Но после денежной реформы он принял платеж за крупную партию зерна новой монетой и понес огромные убытки. Он попытался скрыть этот факт за счет займа, но потерял свое дело. А с ним и разум.

Я посмотрел на нее:

– Ты ведь переживаешь за здешних больных, правда, Эллен?

– Кому-то приходится заботиться о тех, о ком больше позаботиться некому, – печально улыбнулась женщина.

– В данный момент я пытаюсь помочь одному молодому человеку, о котором также некому позаботиться, – рассказал я и, помедлив, добавил: – И для этого мне придется на некоторое время уехать из города.

Мисс Феттиплейс выпрямила спину, и на лице ее появилась тревога:

– Куда? И надолго?

– В Хэмпшир, получить показания. На неделю, быть может, или чуть больше.

– Так далеко? И я останусь одна… – В голосе больной проступило волнение.

– Я получил дело в Сиротском суде. Его представителям нередко приходится ездить туда, где живет подопечный.

– Я слышала, что этот суд – недоброе место.

После некоторых колебаний я глубоко вздохнул и негромко произнес:

– Там же хранятся и заключения о признании сумасшедшим. Мне пришлось посетить его во вторник. По поводу моего теперешнего дела. И я также… также спросил у клерка, находится ли там твое дело.

Впервые с момента нашего знакомства Эллен посмотрела на меня с гневом в глазах. Лицо ее переменилось, сделалось каким-то плоским и жестким.

– Как вы могли это сделать? – спросила она. – У вас нет никакого права лезть в мои бумаги! Нет права просматривать их.

Она отодвинулась от меня, стиснув в кулаки лежавшие на коленях ладони.

– Эллен, я просто хотел убедиться в том, что о тебе сделана соответствующая запись.

– Ложь! – Дышавший гневом голос женщины возвысился. – И вы посмеялись? Повеселились над тем, что читали?

– Эллен! – Я тоже повысил голос. – Читать было нечего! Там нет никакого заключения по твоему поводу.

– Что? – переспросила моя собеседница внезапно тихим голосом.

– Ты не зарегистрирована в качестве сумасшедшей.

– Но мои бумаги должны находиться там.

Я покачал головой:

– Их там нет. Тебя не должны были отправить сюда.

– И вы расскажете про это Шоумсу? – проговорила она едва слышно, с испугом. Все ее долгое доверие ко мне испарилось. Я умиротворяющее поднял руку:

– Конечно, нет. Однако, Эллен, они должны это знать. Мне хотелось бы защитить тебя, помочь тебе. Но чтобы сделать это, я должен узнать, каким образом ты попала сюда, что произошло. Пожалуйста, расскажи мне!

Не отвечая, пациентка смотрела на меня с жутким страхом и недоверием. И тут я произнес слова, показавшие, как мало я тогда понимал ее:

– Эллен, дорога до Портсмута проходит возле границы с Сассексом, неподалеку от городка Рольфсвуд, откуда ты, как мне известно, родом. Не найдется ли там кого-нибудь, кто мог бы помочь тебе и к кому я мог бы заехать?

При упоминании Рольфсвуда грудь Феттиплейс заходила ходуном, словно ей было трудно дышать. А потом она даже не закричала, а страшно завопила хриплым голосом:

– Нет! Нет!!!

Лицо ее побагровело.

– Они были такими сильными! – выкрикнула она затем. – Я не могла пошевелиться! А небо вверху было таким широким… таким широким, что могло проглотить меня!

Последние ее слова наполнял чистейший ужас.

– Эллен… – Я шагнул к женщине, но она отшатнулась, прижимаясь к стене:

– Он горел! Бедняга, он был целиком охвачен пламенем…

– Что?

Глаза ее остекленели, и я понял, что она не видит ни меня, ни комнаты, что взгляд ее обращен к чему-то ужасному, оставшемуся в прошлом.

– Я видела, как расплавилась, почернела и лопнула его кожа! – провыла она. – Он попытался подняться, но упал!

Дверь со стуком отлетела в сторону. Ворвавшийся Шоумс бросил на меня яростный взгляд. Следом за ним теснились Пэлин и Хоб Гибонс. В руке Пэлина находился моток веревки.

– Гвозди господни! – выкрикнул Эдвин. – Какая чертовщина здесь происходит?!

Посмотрев на них, Эллен сразу притихла, припав к стене, словно бедная мышь, загнанная котом в угол. Шоумс вцепился в мою руку мясистыми пальцами и потащил меня прочь.

– Все в порядке, – проговорил я. – Она всего лишь испугана…

И тут, когда было уже слишком, слишком поздно, я протянул Феттиплейс руку. Однако она, не замечая меня, кинулась прочь от Хоба и Пэлина. Бросив на меня через плечо яростный взгляд, Гибонс покачал головой. Шоумс снова дернул меня за руку, толкая в сторону двери. Я упирался, и, пригнувшись ко мне, он произнес с тихой яростью:

– Послушайте-ка меня, мастер-горбун! Здесь командую я. И вы сейчас выходите из этой комнаты, или я прикажу Хобу с Пэлином выставить вас отсюда без всяких церемоний. Неужели вы хотите, чтобы Феттиплейс увидела это?

Сделать я ничего не мог, и потому позволил ему вывести меня из комнаты, оставив надзирателей стоять напротив Эллен, как если бы она была опасным животным, а не отчаявшейся и беспомощной женщиной. Затем Эдвин захлопнул за собой дверь, задвинул небольшое квадратное наблюдательное окошко и повернулся ко мне лицом. Он тяжело дышал.

– Что у вас произошло здесь, адвокат? – потребовал он ответа. – Мы услышали ее крики с противоположного конца дома. Крики этой женщины… обыкновенно самой спокойной и рассудительной среди всех наших подопечных. Что вы сказали или, быть может, сделали с ней?

Взгляд его превратился в злобную усмешку.

– Ничего. Я только сказал ей, что ненадолго уезжаю. – Ради Эллен я не мог вдаваться в подробности.

– Ну, положим, это самая лучшая новость с тех пор, как голову Кромвеля насадили на пику. – Глаза Шоумса сузились. – И это все? Я слышал, как она кричала о горящих людях, о небе, готовом поглотить ее.

– Она начала кричать, когда я сказал ей о том, что уезжаю, и я ровным счетом ничего не понял.

– Когда они приходят в возбуждение, то начинают кричать самую безумную ерунду. – Эдвин вновь едко усмехнулся. – Значит, не нравится ей ваше отсутствие, так?

За дверью раздались мужские голоса. Что-то с грохотом подвинули.

– Что с ней делают? – забеспокоился я.

– Связывают. Так происходит со всеми, кто начинает скандалить. Радуйтесь, что дело не дошло до цепей.

– Но она ведь больна…

– A тех, кто болен, и положено ограничивать. Чтобы они учились правильно вести себя. – Смотритель склонился ко мне. – Вина за этот припадок лежит на вас, мастер Шардлейк, все из-за ваших частых визитов. Думаю, что в следующий раз вы явитесь к нам не скоро. И если вы уедете, она, быть может, поймет, что вы не намереваетесь строить свою жизнь возле нее, и это может пойти ей во благо. Мы здесь присмотрим за ней, постараемся, чтобы она не натворила глупостей.

– Наверное, вам было бы проще, если бы она умерла, – проговорил я негромко.

Покачав головой, мой собеседник серьезно посмотрел на меня:

– Ошибаетесь, мастер Шардлейк. Мы сохраняем ее в безопасности уже девятнадцать лет и будем оберегать и дальше.

– Оберегать от кого?

– От себя самой. – Эдвин снова наклонился и неторопливо проговорил, подчеркивая каждое слово. – Единственную опасность для Эллен Феттиплейс представляют волнующие ее люди. Для всех будет лучше, если она будет жить здесь довольная собой, как корова на выпасе. Ступайте и занимайтесь своими делами. А когда вернетесь, тогда и посмотрим, что к чему.

– Позвольте мне заглянуть в комнату, прежде чем я уйду. Хочу посмотреть, все ли с ней в порядке, – попросил я.

Поколебавшись немного, Шоумс постучал в дверь комнаты Эллен. Открыл Гибонс. Пэлин стоял возле постели моей приятельницы. Ее руки и ноги были связаны. Она смотрела на меня уже не пустыми, но полными гнева глазами.

– Эллен, – проговорил я. – Прости меня…

Женщина не ответила, а только сильнее стиснула связанные руки. Шоумс закрыл дверь.

– Ну вот, – проговорил он, – полюбовались на дело рук своих?