Читать книгу Платформа Беговая. Книга I. Алёша – путь к мечте - Ka Lip - Страница 3

Москва. Осень 1993 года.

Начало осени радовало теплом и хорошей погодой, в воздухе ощущалось щемящее чувство, когда лето закончилось, а впереди тепло сменится на холодные дни и промозглые ветра. Почему мы чувствуем осень? Именно чувствуем завершение одного и начало другого. Оно витает в воздухе и наполняет нас странной грустью по прошедшему лету, теплу, солнцу и предстоящему увяданию природы. Когда она сначала нас порадует всем буйством красок от ослепительно золотого до огненно-красного, а потом всё это превратится в жухлые серо-коричневые листья под нашими ногами…

***

Конь неспешно шёл по кругу плаца. Его всадница неуверенно держалась в седле, покачиваясь из стороны в сторону, и бросала тревожные взгляды на тренера. Раиса Петровна, полная невысокая женщина лет сорока, стояла в центре плаца и с безразлично-усталым лицом созерцала движущихся по стенке друг за другом смену всадников на лошадях. Сегодня это уже второй час по счету, когда она вот так стояла и вроде как отвечала за тренировочный процесс тех, кто пришёл к ней постигать основы верховой езды. День был солнечный и тёплый, начало осени радовало отсутствием дождей и такой ясной погодой, когда так хотелось быть на улице.

«Вот прокат и прёт поэтому», – устало подумала она про себя, зная, что как только похолодает и зарядят дожди, количество желающих обучаться ездить верхом резко упадёт.

Под неуверенной в себе всадницей был конь по кличке Василий, вернее звали его мудрёно – Вернисаж, но это раньше, когда он был в спорте, а когда его оттуда списали в прокат, к нему прилипла кличка Василий за его мудрость и спокойный нрав. Но это только без всадника он был спокойный, а вот под всадником он действительно проявлял свою умудренность жизнью. Василий точно знал, как нужно ссадить с себя начинающего обучаться ездить верхом, чтобы напугать его и отбить всякое желание на него опять залезть, и тогда он спокойно пойдёт к себе в денник, жевать там сено, а не будет ходить целый час по кругу в смене, катая на себе человека.

Такие вещи мудрый Василий проделывал только с неопытными всадниками. Под теми, кто уверенно держался на нём, он не делал ничего противозаконного, а наоборот, был внимателен и чуток к любым командам ездока. Так как, благодаря своему большому жизненному опыту, знал, что умеющий всадник за плохое поведение и навалять может. Хотя, конечно, удары хлыстом по его толстой, откормленной попе Василий и не чувствовал, а вот заставить его активно двигаться весь час, да ещё исполнять всевозможные элементы, всадник мог. И тогда Василий знал, что с него сойдет семь потов до того момента, пока его законный час работы не окончится. Поэтому он сразу, как только человек подходил к нему и садился в седло, оценивал ездока и точно знал, что он будет делать – выполнять все требования человека, если тот достаточно опытен в верховой езде, или попытаться его сбросить на землю. Вот и сейчас Василий знал, что всадник на нём совсем слабенький. Это он чувствовал, как тот сидит в седле, по тому, как он качается на каждый его шаг. А ещё он чувствовал его страх, а это самый верный показатель, что человек его боится. Василий уже на втором кругу по плацу всё понял и разработал для себя план действий.

Дойдя до угла плаца, он изобразил испуг, это ему всегда удавалось очень хорошо. Он резко остановился, чуть присел на задние ноги, попятился назад, наслаждаясь моментом того, что девчушка на нём судорожно хватается за его гриву, не зная, что делать. А затем резко развернулся и помчался от угла плаца, как будто там были монстры, которые ещё и погнались за ним. При этом он бежал не просто быстро, а очень быстро и ещё отбивался задними ногами от преследующих его вроде как монстров. Василий активно взбрыкивал и ускорял свой бег, слыша писк девочки, которая от ужаса происходящего давно потеряла стремена, да и повод бесполезными верёвками болтался в её руках. Понятно, что своего ездока Василий потерял уже на втором пинке. Девочка просто полетела вбок и смачно шмякнулась на песок.

Василий для убедительности сделал пять кругов по плацу на достаточно большой скорости, чтобы уверить всех, что за ним действительно гнались эти невидимые никому монстры. Причём его эффектное спасение поддержало ещё три коня, которые решили на всякий случай побежать за ним, а то мало ли что. Их седоки тоже в процессе этого бега попадали на песок. Воцарился хаос, и только звучный голос Раисы Петровны прекратил всю эту вакханалию.

Василий сразу остановился и принял вид невинной овцы, которая вообще не понимала, что произошло и почему его всадник не на нём, а, всхлипывая, идёт к бегущим к ней родителям, которые всё это время стояли за ограждением и всё это с ужасом наблюдали.

Раиса Петровна ловко поймала одного из пробегающих мимо неё коней, остальные сами сдались прибежавшим на помощь тренеру девчонкам с конюшни. Попадавшие всадники решили вернуться в седло, кроме девочки, сидевшей на Василии. Тренер это уже поняла и решила не настаивать на этом, видя, что девчушка утирает слезы и её всю трясёт от испуга. Как видно, её увлечение конным спортом на этом и закончится.

– Алексей где? – спросила Раиса Петровна у одной из девчонок с конюшни, которая помогала упавшему всаднику вернуться в седло.

Та, не отвечая, обернулась и заорала во всю мощь своих лёгких:

– Лёха! Иди сюда! Тебя Раиса Петровна зовёт!

– Тише ты, всех коней распугаешь, – шикнула на неё Раиса Петровна и увидела Алексея, который быстро подлез под ограждения плаца и уже знал, для чего его позвала тренер.

– Бери Васю и отработай его, чтобы не дурил более. На вечер у него ещё прокат.

Лёша понимающе кивнул. Подошёл к тихо стоящему в углу плаца Василию, как раз в том самом углу, где и предположительно прятались те самые монстры, но теперь, без всадника сверху, монстры были уже не актуальны, и поэтому Василий спокойно созерцал осеннюю природу именно в этом месте. Он видел, как к нему идёт Лёша, и понял свою судьбу. Хотя нет, он был рад, что его отдали на воспитание именно Алексею. Это лучше, чем эти девчонки, которые курили, матерились и могли, если не видит тренер, решить полихачить на нём. А вот Лёша никогда не курил, не матерился и не повышал на него голос, и никогда не заставлял его делать сверх того, что ему не позволяло его уже пошатнувшееся после спорта здоровье.

– Вась, ну что же ты шалишь, – тихо сказал Алёша, беря его за повод и ведя с плаца, – девочку напугал, а ведь она могла упасть и что-нибудь себе сломать. Зачем ты так с ней?

Василий лишь вздохнул и послушно шёл за Алексеем, осознавая всю правоту слов того, но зная, что ничего не может с собой поделать и опять поступит точно так же со следующим желающим на нём покататься. А сейчас, с видом послушного ишачка, он брёл за Лёхой, который, выведя его с плаца, быстро запрыгнул в седло и направил его на скаковой круг. Василий знал, что сейчас они, выйдя на этот круг, сделают по нему хороший резвый галоп, так сказать, чтобы он «выпустил пар» и уже потом конь не шалил под слабыми всадниками.

Лёша чувствовал на себе взгляды девчонок, сидящих на лошадях, и той заплаканной девочки, ведь в глазах их он был героем, после того, как смело сел на такую строптивую, по их мнению, лошадь. Ему было приятно чувствовать на себе эти взгляды. Видеть, как девушки восхищённо смотрят на него и потом смущённо прячут глаза, когда он смотрел на них с седла присмиревшего Василия. Да он и сам смущенно опускал глаза. Он вообще смотрел всегда на девушек робко, и как только они чувствовали на себе его взгляд, он сразу отворачивался, смущаясь и не зная, как дальше поступить. В свои шестнадцать лет он вдруг осознал, что как-то по-другому стал воспринимать девчонок. Раньше он на них и внимания не обращал, да и какой нормальный парень будет водиться с девчонкой? Вот другое дело его друг Генка и их компания, как говорит его бабушка – оболтусов. С ними ему было интересно, и он и предположить не мог, что когда-нибудь так будет хотеть внимания к себе какой-то девчонки. Хотя он и не понимал, зачем? Но ему было приятно, когда они вот так восхищённо на него смотрят.

Проехав по асфальту до скакового круга и слушая цоканье копыт коня под собой, он отвлёкся от мыслей о девушках и странного чувства внутри себя, возникающего при этих мыслях, и переключил своё внимание на Василия.

– Вась, мож у тебя что болит? – Лёша нежно повёл рукой по его шее. – Ты скажи, если так… я тогда гнать не буду, поговорю с Раисой… она тебя поставит на пару дней передохнуть, с работы снимет.

Василий опять вздохнул, понимая, что ему ответить нечего, а вот увидев перед собой ровное пространство уходящего вперёд скакового круга, он захотел почувствовать свободу полёта и стал нервно приплясывать на месте ногами. Этим он давал подсказку своему всаднику, что ничегошеньки у него не болит, просто он очень хочет бежать вперёд, вдыхая в лёгкие этот свежий осенний воздух.

– Ох, Василий, – Лёша чувствовал под собой нетерпение коня, – ну, ты сам напросился…

Алексей привстал на стременах, сделав упор в колено, и отдал повод ровно настолько, чтобы конь ощутил, что можно… и Василий, поняв это, с места рванул вперёд. Они понеслись, и только песок вылетал из-под копыт, а солнце слепило своими бликами глаза и этот воздух пьянящей свободы. Они дышали им вместе, всадник и конь, и они были счастливы, летя над землей, обретая крылья…

Потом, уже шагая, Василий старался восстановить дыхание после такой скачки и слушал, что ему говорит Лёша. Он знал, что Алеша любит с ним поговорить, и он всегда его внимательно слушал, ему было интересно всё, что тот рассказывает. Василий водил ушами и изредка фыркал, как бы говоря, чтобы Лёха продолжал, что он его слушает.

– Знаешь, Вась, я завтра на соревнования еду. На Тохе прыгать буду. Там сначала маршрут метр, а потом метр двадцать. Петрович дал добро, и я два маршрута поеду, главное не облажаться, – Алексей задумчиво погладил шею коня.

Василий вздохнул, понимая его тревоги. Он и сам раньше прыгал и не только метр, он и сто шестьдесят прыгал, да вот только тогда он безотказный был, а те, кто на него садился, хотели побед, и он приносил им медали, а потом его ноги стали отекать и болеть… И вот тогда врачи пришли к выводу, что чрезмерная нагрузка на суставы привела к необратимым последствиям и его списали в прокат. Хорошо, что не на колбасу… он ведь знал судьбу тех, кто не мог больше быть в спорте… Ему повезло, и вот он теперь катает на своей спине начинающих и иногда шалит, вспоминая своё прошлое и то, что раньше он был чемпионом, и им все восхищались, а сейчас он лишь прокатская кляча, как сказал о нём Петрович. Наверное, только Лёха со своей светлой душой так по-доброму к нему относится. Вот за это он его и любит, и он никогда не позволял себе взбрыкнуть под ним или повести себя с ним плохо. Он ведь знал, что сейчас, придя на конюшню, Лёшка, несмотря на то, что ему нужно бежать домой делать уроки, будет заниматься им. Расседлает, отведёт в мойку, смоет с него грязь, потом разотрёт его больные ноги разными пахучими мазями и забинтует на мягкие ватники с бинтами. И только потом поставит в денник и ещё проверит, чтобы у него было там сено, да и морковкой угостит, стащив её из кормовой для него.

***

После такого активного дня, проведённого сначала в школе, а потом на конюшне, Лёшка дремал в электричке, которая ехала в сторону его родной станции Рабочий Посёлок. С Беговой до его дома ему было ехать минут двадцать с небольшим. Обычно он это время тратил на выполнение домашнего задания, но сейчас его клонило в сон. В электричке народу было мало, только те несчастные бедолаги, которые припозднились, и теперь, сонные, сидели на обшарпанных лавках, между которых валялся мусор и бутылки. Очередная шумная компания прошла насквозь их вагона, ища тех, к кому можно придраться с целью выпросить сигареты или просто развлечься перебранкой, чувствуя свою силу в стае, так как их было человек восемь.

Проходя мимо спящего Алексея, они бросили на него взгляд, но все же прошли мимо. Они часто видели этого странного паренька, вечно сидящего с учебниками, и уже привыкли к нему. Да и вид этого щуплого бедно одетого мальчишки наталкивал на мысли о том, что и отобрать-то у него нечего, кроме пары тетрадок, в которых он всегда что-то писал, а вот сейчас спал, и тетрадка, так трогательно и беззащитно раскрывшись, лежала на его коленях.

Алексей чуть было не проспал свою станцию и в последний момент спрыгнул на платформу, где в это время было безлюдно, и только ветерок гнал по асфальту рассыпавшийся из перевернутой кем-то урны мусор. Хорошо, его дом был недалеко от железнодорожной станции.

На улице в это время уже не было прохожих. В их неблагополучном районе граждане старались раньше попасть в свои жилища и уже так поздно не выходить из дома, во избежание разных неприятных ситуаций. Но Лёша был мыслями в завтрашних соревнованиях, и поэтому не видел ничего. Он шёл по тёмной, слабоосвещённой улице, думая о Тохе и о маршруте на соревнованиях, по которому он будет проходить, преодолевая препятствия. И то, как он заведёт коня на очередной барьер и, подведя по центру, сожмёт шенкелем, давая ему подсказку, что пора прыгать… и Тоха, почувствовав ноги Алёши, сжимающие его бока, оторвётся от земли и прыгнет через препятствие…

Алёша открыл скрипучую дверь своего подъезда, в нос сразу ударил резкий запах мочи котов и затхлости помещения. Дом был старым, типовая четырехэтажка, и пах он весь старостью и котами, но это был запах его дома, который он помнил ещё с детства и который стал для него родным. Так пах его дом, в котором он жил. Пройдя практически на ощупь до своего третьего этажа, так как лампочка на все этажи была только одна, да и то тусклая, а остальные вечно разбивали или пьющие соседи со второго этажа выкручивали их и продавали, пополняя тем самым свой бюджет. Наконец, добравшись до своей двери, он нащупал ключ от квартиры в кармане куртки и обрадовался, что с первого раза попал им в замок, при том, что ничегошеньки не было видно. Тихо провернул ключ и попытался так же тихо открыть дверь, но она предательски заскрипела…

Домой он пришел уже в первом часу ночи. Бабушка как всегда не спала, дожидаясь его возвращения.

– Лёша, ну почему так поздно? – Варвара Петровна, сурово взглянув на него, пошла на кухню разогревать ему борщ и второе, – всё это твои лошади… из-за них ты торчишь на этой конюшне.

– Бабуль, не ругайся. Я завтра на соревнования еду! Мне Тоху… Бадминтона дали. Представляешь, я на нём прыгать буду! – Алёша торопливо мыл руки, вдыхая ноздрями запах разогреваемого борща. За весь день он поел лишь в школе скудный школьный завтрак, и на конюшне толстая Машка поделилась с ним сваренными макаронами, и то, поскольку он пришёл поздно, то макарон осталось буквально на дне кастрюли.

– Аккуратней ты с этими конями… переживаю я за тебя…

– Не переживай, – Лёша обнял бабушку, зная, что хоть она и говорит всё это строгим голосом, но действительно сильно за него переживает. Ведь после того, как его мама уехала со своим финном заграницу, они остались одни. Совсем одни…

– Ешь не спеша и жуй! – пробурчала Варвара Петровна, видя, как её внук набросился на еду. – И когда ты уже свои лохмы отстрижешь?

Варвара Петровна смотрела, как Лешка жадно заглатывает горячий борщ и убирает спадающие ему на лицо и мешающие есть прямые светло-русые пряди волос, которые он постоянно убирал за уши. А сейчас, после того, как он снял шапку, они в беспорядочном хаосе лежали на его голове. После трех месяцев лета он так и не подстриг их.

– Бабуль, да я же их в хвост резинкой затягиваю и под кепку прячу, кому они мешают?

– Это на своей конюшне ты так ходишь, а в школе? Неужели учителя ничего не говорят?

– Говорят… – Алексей вспомнил очередной выговор от классной руководительницы за его, как она выразилась, непотребный вид. – Мне так удобнее, не хочу я их стричь, а то каждый раз на парикмахера деньги тратить придётся…

Заглатывая очередную ложку борща и ощущая его обжигающий, но такой неземной вкус, ответил Лёша, опять убрав выпавшую из-за уха прядь волос.

– Да уж, мать твоя совсем там со своим финном забыла про нас… эх Лизка, беспутная… такого сына бросила… а у меня только пенсия и подработка… и то не очень денежная. Хоть бы она денег прислала…

– Бабуль, не ругайся на неё. Она же говорила, что у неё муж строгий, каждую копейку считает. Вот поэтому она и не может нам помогать, – Лёша знал, что там, в далекой загранице, его маме живётся несладко, и он понимал, почему она не может помогать им деньгами… да и не нужно это. Разве им не хватало? Ну и что, что вся его одежда ему давно мала, так как за последний год он прибавил в росте, а стричь волосы он не хотел не из-за каких-то там модных тенденций, а просто потому, что это стоило денег. Да и удобней ему так было, стянуть их резинкой и надеть сверху кепку, просунув этот хвостик в прорезь кепки сзади. Зато на скаку кепка, благодаря этому, держалась как влитая и не слетала с него.

– Тебе ведь завтра на соревнованиях нужно как спортсмен выглядеть, – Варвара Петровна поставила перед ним тарелку с котлетой и картошкой, – у тебя даже формы-то нет…

– Не переживай за это. Мне бриджи белые на старты Настя даёт, пиджак Соня, правда он великоват, но ничего, сапоги я у Машки попросил, а каска есть общественная на конюшне. Ну а рубашка белая под пиджак у меня своя есть… школьная…. – Алексей робко взглянул на бабушку, понимая, что проговорился о том, что планирует единственную его парадную белую рубашку надеть не в школу. Но бабушка что-то увлечённо перебирала в пустом холодильнике, и, наверное, не акцентировала на этом своё внимание. Лёша быстро продолжил, – так что буду выглядеть, как настоящий спортсмен… жалко только, что ты не сможешь посмотреть, как я прыгать буду…

– Работа у меня завтра… Я к Изабелле иду, там у неё в квартире убраться нужно… Вот купят себе люди квартиру из пяти комнат, а самим убираться-то и лень. Теперь она у нас крутая, Изабеллой себя называет, а раньше Зинка с овощного была, пока своего бандюгу, этого мордоворота, не встретила… Ох, неправильно она жить стала… нехорошие деньги у них теперь… ох нехорошие, – бабушка наконец закрыла холодильник, который громко заворчал и затрясся, показывая, что и его век близок к концу, но он ещё продержится, но только вот сколько… – Молиться я за тебя буду… за душу твою светлую, – Варвара Петровна смахнула слезу и поцеловала Лёшку в макушку.

Тот насупился, но продолжил есть, понимая, как всё тяжело в их жизни… Этот год стал для них очень тяжёлым. Алёша это всё понимал, но он не мог бросить лошадей, это была его жизнь, его смысл, это было для него всё. Иначе, зачем тогда жить… он и не знал. А сейчас он знал, что ему нужно этот год отучиться в школе, чтобы её закончить, а затем… хотя он не знал, что дальше ему делать. Нет, знал. Знал, что должен идти в армию, знал, что это его долг, и он пойдёт туда. Только вот он не хотел, чтобы его отправили в горячую точку. Одного из пацанов из его двора отправили служить в Абхазию, а через три месяца его хоронили… Лёша тоже ходил на похороны, тогда он удивился, видя странный гроб, который был закрыт. Он не знал, почему… Когда он был на других похоронах их соседа алкаша Фёдора, тот лежал в гробу, и все смотрели на него, и Лёша смотрел, хотя ему и было страшно. А вот теперь перед ним закрытый наглухо гроб.

Тогда, наверное, впервые он ощутил, что жизнь… она ведь не вечна и может вот так взять и закончиться… Он сразу подумал о бабушке, как она одна будет без него, ведь мама не вернётся из-за границы. От этих мыслей ему стало ещё грустнее. Но всё равно он хотел попасть в армию, как и все ребята из их двора. Хотя и понимал, что из-за этого придётся забыть о лошадях. Ну ничего, армия это всего два года, а потом он вернётся оттуда и начнёт работать, и опять придёт на конюшню. Только уже у него будут деньги, которые он будет зарабатывать, и тогда сможет купить себе коня и ездить на нём по соревнованиям и даже за границу, чтобы доказать всему миру, что мы сильные в конном спорте и можем сделать их, иностранцев, забрав медали себе…

– Алёшенька, просыпайся. Что же ты, мой хороший, за столом-то уснул…

Лёша понял, что, уйдя в свои мысли и мечты о золоте олимпиады, он так и заснул за столом. Он поднял голову и взглянул на часы, висящие на стене кухни, которые методично отсчитывали время, тихо щёлкая внутри своим старым механизмом уходящим минутам.

На сон оставалось часа четыре, не более, в пять нужно быть уже на платформе, чтобы не пропустить электричку. Коневоз за лошадьми придёт в шесть тридцать, а до этого времени нужно успеть собрать вещи, почистить лошадей, обмотать им ноги толстыми бинтами, подготавливая их к перевозке.

Перебирая в уме всё, что он должен сделать, Алексей добрёл до кровати и, быстро раздевшись, подлез под одеяло. В комнате было прохладно, батареи ещё не включали. Ощущая холод простыней, Алёша свернулся калачиком и плотнее подоткнул под себя одеяло. В сон он провалился моментально, даже не слыша, как в его комнату зашла Варвара Петровна, проверить внука. Она заботливо накрыла его вторым одеялом и, перекрестив, тихо вышла из комнаты.

А Лёша спал и видел во сне, как он выступает на красивом большом вороном коне, и явно это была заграница, кругом были флаги, трибуны и зрители, которые ему аплодировали. Тому, как он красиво на своём коне преодолевает барьер за барьером, не сшибая ни одного препятствия.

Лёшка улыбался во сне, сжимая кулачок рук, как будто в них он держал повод, управлял своим конём…

***

С утра шёл дождь. Алексей всегда знал, что он невезучий… вот даже в такой мелочи, как сейчас. Он так ждал этих стартов, и именно в этот день небо затянули серые осенние тучи, и стало сначала накрапывать, а потом неспешный дождик разошёлся в хороший дождь. Пока старты не отменили, но грунт на конкурном поле уже поплыл. Трава промокла и во многих местах от копыт лошадей превратилась в скользкое месиво. Лёша это видел по тому, как другие всадники, прыгая на своих конях, проскальзывают на нём и опасно «ложатся» в повороте, делая крутые развороты, заходя на следующее препятствие.

– Лёха, слушай меня внимательно, – Петрович перевёл взгляд с очередного прыгающего всадника на Алексея, – чтобы не лихачил! Ты понял? Да ты и сам видишь… сколько там, а у тебя конь кованный, да только если бы на шипы, вот тогда бы проблем не было… но только где эти подковы с шипами сейчас достать… Поэтому помни, резко крутанешь коня – так и ляжете вместе с ним! Тебя не жалко… коня жалко. Понял меня?!

Лёша нервно сглотнул и закивал головой. Он понимал, что грозный Петрович на самом деле больше переживает за него, да вот только виду не показывает.

– Не переживайте, я жиганить не буду.

– Что значит не будешь?! Ты в перепрыжку вышел… у тебя можно сказать уже победа в кармане… сейчас каждая секунда на счету…. Но ты всё равно аккуратней будь…

Петрович опять отвернулся от Алексея, понимая, что этими словами выдал себя, то, как он рад, что его ученик, его Лёха, этот странный подросток, на которого он раньше и не обращал внимания, оказался так талантлив. И вот сейчас, выиграв маршрут метр и отпрыгав метр двадцать, он, его Лёшка, вышел в перепрыжку. А это значит, что из пяти всадников, вышедших в перепрыжку, сейчас будет определён победитель, тот, кто сможет за самое минимальное время отпрыгать сокращенный маршрут и не сбить ни одного барьера. Да вот только как его отпрыгать, когда остальные кони кованные на шипы, а у них на обычные подковы, а этот дождь всё не унимается…

Петрович опять посмотрел на стоящего перед ним пацана.

– Иди, тебе пора… аккуратней там…

– Хорошо…

Лёшка махнул рукой и побежал к коню, которого шагала толстая Маха, пока он разговаривал с тренером.

Тоху нужно было ещё переседлать. Единственный белый вальтрап сейчас был под седлом другого коня. Алексей быстро, хлюпая по грязи и лужам, добежал до уже отпрыгавшего свой маршрут Быстрого, невысокого серого конька арабских кровей, и забрал вальтрап, который уже сняли с Быстрого и повесили внутрь коневозки немного просохнуть. Хотя это было и бесполезным занятием, на улице было влажно и промозгло, и вальтрап, пропитавшийся конским потом, конечно, не мог так быстро высохнуть. Лёша схватил его и побежал к своему коню. Всё нужно было делать быстро, через пять минут он уже должен был выехать на боевое поле.

– Не спеши, успеешь, – видя запыхавшегося Алексея, спокойно сказала толстая Машка и стала помогать ему переседлывать Бадминтона.

Конь, чувствуя азарт соревнований, не стоял спокойно на месте. Он крутился, тем самым показывая, что готов к бою. Это только мешало, но Лёша не ругался на него. Он лишь пытался быстро, сняв седло со спины коня и положив на его спину уже сильно не белый вальтрап, положить на всё это опять седло и притянуть подпругами, а иначе от очередного приплясывания Тохи всё могло упасть в лужу.

– Да стой ты! – зло прикрикнула на коня Маха и добавила пару красных словец, которых она имела огромное множество в своём словарном запасе, поражая наивного Лёшку богатством русского языка. – Это я от своего услышала, – видя удивление, написанное на лице Алексея, Маша продолжила, – вот только я уже рассталась с ним… ну, после того, как он меня так стал называть. Короче, прошла любовь. И вот теперь я опять свободна.

Машка подмигнула Алексею одним глазом, на котором от дождя потекла тушь, и улыбнулась своими неровными зубами. Вообще, это был фирменный стиль толстой Махи заигрывать со всеми, хотя Лёшку, за его юный возраст и наивность во всём, она вообще как мужской вид не воспринимала. Но это не мешало ей постоянно подкалывать его безобидными шутками и пошлыми намёками.

Лёша улыбнулся в ответ. Затянул наконец подпруги и лихо запрыгнул в седло. Маша сразу отпустила повод, и Тоха, почувствовав свободу, чуть привстал, оторвав передние ноги от грунта, тем самым показывая, как он хочет ринуться в бой.

***

Боевое поле, на которое Алексей выехал на Бадминтоне, сейчас представляло из себя мокрую траву с глубокими лужами воды. На нём стояли барьеры, через которые он должен был перепрыгивать, не сбив ни одного, и в минимальное время, меньшее, чем у остальных всадников, и тогда он победит.

Лёша тронул бока коня, который и так приплясывал под ним, чувствуя азарт. Бадминтон хоть и был тоже списан из спорта, но был ещё полон сил и энергии, несмотря на его травму, которая тоже давала о себе знать. Его нога, повреждённая в одном из соревнований, часто болела, и поэтому конь хромал. Тогда его снимали с работы, лечили и шагали в руках. Но Бадминтон этого не любил, он любил прыгать, и сейчас, видя перед собой боевое поле с расставленными на нём препятствиями, он нервно втягивал ноздрями воздух и приплясывал под всадником. И если бы не сдерживающие прущую из него энергию поводья в руках Лёхи, он бы уже рванул вперёд. А так он нервно жевал железку трензеля во рту, от чего вокруг его рта уже образовалась белая пена, и энергично переступал ногами в ожидании того, когда же его всадник даст ему вволю разгуляться.

Прозвучал звук колокола, и Бадминтон ощутил, как сжали его бока ноги всадника, а повод, сдерживающий его порыв вперёд… ослаб. И он рванул. Он только чувствовал, как поворачивает его голову за поводья Лёшина рука, направляя к следующему барьеру, и он нёсся на него, а потом ощущал нажатие шпоры в свои бока, взмывал вверх, отрываясь от земли. Вот это была свобода, вот это было то, что он любил. Всадник не тормозил его, лишь придерживал на поворотах, а потом опять давал ему волю, и Бадминтон это ценил в смелом Лёшке. Он любил вот таких всадников, которые не боятся, не цепляются за повод, не трясутся от страха. Он чувствовал, что тот, кто управлял им, так же как и он кайфует от скорости и полёта над этим миром…

После очередного приземления, нога Бадминтона чуть проскользнула по мокрой траве и это взбередило его старую травму. Уже на следующем шаге он стал припадать на правую переднюю ногу. Алексей это моментально почувствовал. Он понял, что коню больно… больно наступать на травмированную ранее ногу…

Алексей натянул поводья и остановил Бадминтона, подняв правую руку вверх…

Это означало, что всадник снимается с соревнований сам, по собственной воле. Затем Лёша быстро спрыгнул с коня и перекинул повод через его шею, свободной рукой отпустил подпруги, чтобы тот смог вздохнуть после такого напряжения и, взяв в руку повод, повёл его к выходу с боевого поля. Бадминтон шёл рядом с ним тяжело дыша после такой скачки и сильно прихрамывая на эту самую свою больную ногу.

Алексей старался не смотреть в глаза Петровичу. Он понимал, что сам принял это решение сняться с соревнований, когда перед ним был уже последний барьер и можно было бы прыгнуть, и тогда бы он победил. Точно победил, потому что он за всю перепрыжку не сбил ни одного барьера, а по времени он превзошел всех четырех всадников, стартовавших ранее до него. Всего лишь последний барьер, и он бы выиграл эти соревнования. Он стал бы первым и получил медаль, грамоту и кубок, а его тренер – Петрович, грамоту, как лучшей тренер… но вот только для всего этого нужно было прыгать на коне, у которого болела нога…

Алёша не смог это сделать.

Петрович сам нашел его. Он видел, как парень прячет от него свои глаза, сидя на корточках в ногах у коня и стирая влажной губкой грязь с ног того, чтобы потом растереть ноги Бадминтона и замотать их бинтами.

– Не переживай, Лёха, – Петрович стал внимательно ощупывать травмированную ногу Бадминтона, – всё равно ты пятый… Хотя мог бы быть и первым…

Алексей поднял глаза и столкнулся с взглядом Петровича, который продолжил говорить:

– Но вот только если бы ты на хромом коне продолжал прыгать… я бы тебя уважать перестал… – глаза Лёши от этих слов из настороженно-испуганных стали превращаться в удивленно-вопросительные, – а так, вот тебе пять, – тренер протянул Алексею свою руку. – Ты молодец. Знаешь, всё вот это неважно… медальки, награды…. Главное, человеком оставаться.

Петрович сильно сжал кисть руки Лёши, пожав её, а потом опять стал ощупывать ногу коня, которая уже стала отекать и чувствовалось, что она становится горячей.

– Ты сейчас спиртом ему ногу разотри, – Петрович протянул Алексею чекушку водки, которую он вынул из-за пазухи. Там на донышке плескались остатки светлой жидкости, – а как приедем на конюшню, из шланга минут двадцать пополивай ногу. Потом посмотрим, что делать. Я до ветеринаров дойду, может, у них что из лекарств есть…

Петрович, отдав остатки водки Лёше, быстрым шагом пошёл к трибунам, смотреть на награждение победителей в этих соревнованиях.