Читать книгу Платформа Беговая. Книга I. Алёша – путь к мечте - Ka Lip - Страница 5

Лёша опять возвращался домой на последней электричке. Он достал учебник и тетрадку и попытался сосредоточиться на алгебре, но мысли унесли его от формул в водоворот того, что он так и не мог понять… он думал о Назаре. От этого воспоминания он вздрогнул, попытался ещё раз сосредоточиться на формуле и опять Назар, его глаза, то, как он стоял напротив него и то, что вдруг воздуха перестало хватать, и сердце странно забилось.

Лёша перевёл взгляд на окно. Там было темно, только видны огоньки сквозь мокрое стекло. К ночи холодный осенний дождик усилился.

Он опять чуть не пропустил свою остановку. Его мысли были не здесь, и почему-то ему было так хорошо. Так хорошо, как будто впервые в жизни он нашёл то, что так долго искал или того, о ком так было странно думать, но почему-то на душе становилось светлее…

После этих соревнований он заболел. Всё-таки холодный дождик и то, что он практически весь день был на улице, да ещё и в мокрой одежде, дало о себе знать. На следующий день у него поднялась температура, нос неприятно заложило, а горло болезненно отзывалось на каждый глоток.

Варвара Петровна сразу увидела его нездоровое состояние и грозно скомандовала, чтобы он шёл в постель. Через пару минут она принесла градусник, который долго сотрясала и потом дала его внуку. Алексей со смиренным видом засунул его себе под мышку, и они молча стали ждать положенные десять минут. И результат был налицо – тридцать восемь и три. Бабушка заохала, пошла звонить – вызывать врача на дом. Лёша понимал, что это уже без вариантов. Для школы ему нужна была справка о болезни, поэтому придётся лежать и ждать врача, но самое плохое во всём этом было то, что на конюшню в ближайшую неделю он не попадет.

Так всё и случилось. Он лежал дома в теплых шерстяных носках, в которые бабушка засыпала горчичного порошка. Грудь и спину она регулярно растирала ему вонючими перцовыми настойками и поила чаем с малиной. Он от этого потел и чувствовал себя ужасно, но смиренно всё выносил, так как очень хотел поправиться и поскорее попасть к лошадям. Всё это время он думал о них: Тохе, на котором прыгал, Василии, зная, что без него он точно кого-нибудь ещё уронит с себя, и других лошадях, а ещё он думал о Назаре… Ему было странно, что впервые в своей жизни он думает о ком-то так долго и это, оказывается, так приятно…

Среди недели его навестил Генка.

Дверь в его комнату открылась, и Варвара Петровна громогласно объявила:

– Принимай гостей! Друг твой, Гена…. Ну, проходи, проходи, что замер, – она пропустила в комнату Гену и закрыла за ним дверь.

– Что, действительно болеешь? – Генка плюхнулся на кровать и внимательно посмотрел на него. – Да, болеешь… а я думал так, филонишь, ну, типа, на школу забил.

– Ты пересядь, а то ещё заразишься, – Алексей шмыгнул носом.

Генка быстро пересел на рядом стоящий стул и стал рыться в школьной сумке.

– На, вот тебе принёс, – он протянул несколько тетрадок, – переписывай. Это классная сказала, чтобы я тебе тетрадки принёс, чтобы ты не отстал по программе.

Лёша взял тетрадки и, не теряя время, стал списывать с них то, что в школе прошли уже без него. На слова друга он даже и не обиделся. Он знал, что Генка хоть и его друг с детства, но сам бы вряд ли зашёл навестить его, а так понятно. Если классная поручила, вот он и здесь.

Пока Алексей писал, Генка стал рассказывать о событии в их школе. О новой училке биологии и о драке старшеклассников, потом замолчал, как будто что-то вспомнил.

– Ты, вроде, на соревнования ездил? И как?

– Конь захромал… пришлось сняться.

– А что, на хромом нельзя прыгать?

Лёша перестал писать и, не поднимая глаз, тихо ответил:

– Можно… но ему же больно…

– Кому? Коню? – Генка засмеялся. – Ну, ты и даёшь! Коню больно. А если бы он не захромал, выиграл бы?

– Да.

– Вот лох ты, Лёха. А кстати, призовые там были? – увидев, что Лёша кивнул, Генка продолжил. – Говорю же, лох. Сейчас баблосик был бы… можно было бы куда сходить, потусить. Там ребята рассказывали, они в клуб ходили… там классно. И тёлки там… дают, короче, если деньги есть.

Лёша покраснел и продолжил писать, не поднимая глаз.

– И тебе дали бы… только деньги нужны.

– Я так не хочу.

– Ну, конечно, тебе же Оля нравится, – Генка подмигнул другу, – да только она на тебя даже не смотрит. Вот на Костяна смотрит, у него родители бизнесом занялись, и он сейчас в таких шмотках ходит. Джинсах варёнках, левис называются, блин…

Генка захлебнулся слюной от эмоций, и потом ещё целый час, пока Лёша переписывал пройденный без него материал, рассказывал ему о Косте и его предках, и о Оле, которая теперь с ним дружит, и о том, что им таким никто не даст, что нужно начать делать бабки, и тогда всё в жизни наладится.

– А ты всё к коням своим таскаешься, на них деньги тратишь. И нахрена тебе это нужно? – в заключении своей страстной речи изрёк Генка, смотря на своего друга.

– Спасибо, – Алёша протянул ему тетрадки.

– «Спасибо» сыт не будешь, – Генка с деловым видом убрал в сумку тетрадки. – Ну, покедова.

Он пожал ему руку и вышел из комнаты.

Хоть и от такого словесного потока у Алексея разболелась голова, но он был рад Генке, тому, что он пришёл его навестить и вообще тому, что у него есть такой друг. Генка жил в соседнем подъезде, вот поэтому они и сдружились. Наверное, в первый раз ещё в детстве, встретившись в одной песочнице, стоящей в их дворе. Генка сейчас обогнал его в росте, он был худым и долговязым, в короткой для его роста школьной форме, засаленными жидкими волосами и лицом, покрытым юношескими прыщами.

***

На конюшню Алёша после своей болезни попал только через неделю. Сначала пришлось в школе наверстать упущенное, подтянуть хвосты, и только потом бабушка смилостивилась и разрешила ему поехать к лошадям.

Петрович обрадовался, увидев его, а потом как-то сразу помрачнел.

– Иди сюда, – он взял Алёшу под локоть и отвёл в сторону, – дело здесь такое… на вот тебе деньги… иди и подстригись.

Лёша удивлённо поднял глаза от денег в своей руке. Петрович почему-то старался не смотреть на него.

– Подстрижёшься… тогда приходи. Иди, иди…

Он подтолкнул его к выходу. Алексей сначала хотел возразить, сказать, что так за это время соскучился по Тохе и Василию, и всем остальным коням, но промолчал, чувствуя что-то неладное.

Он вышел из конюшни и, ссутулившись, поплёлся в сторону выхода с ипподрома, в сторону платформы Беговой. Уже на подходе к платформе его догнала Маха. Она жила дальше по той же ветке железной дороги, и поэтому иногда они ездили вместе.

– О, а ты чего не на конюшне?

– Петрович выгнал… сказал, чтобы подстригся… тогда и приходил. Вот, денег даже дал, – Алёша достал из кармана куртки смятые купюры, он даже не посмотрел, сколько там денег. Всё это для него было так странно и неожиданно.

– Ах, это… – Машка лихо закурила сигарету и сплюнула на перрон, – так это Назар сказал, чтобы ты подстригся, или тебя не пускать. Типа, ты педик, если не подстрижёшься, – Машка звонко рассмеялась.

– Кто? – Лёша слышал это слово и раньше, но никогда не интересовался, что оно обозначает.

– Ну ты и блаженный… не знаешь, кто такой педик? Это те, кого мужики как девушек имеют. Понял. А может ты и правду из этих? – Машка ехидно подмигнула. – Да ладно, не расстраивайся. Я-то знаю, что ты вообще ещё дитя дитём. Но ты Назара не зли… он в тот вечер сильно буянил, я-то всё слышала, и потом мне ещё Саня рассказывал. Кстати, я теперь с ним встречаюсь. Любовь у нас с ним.

И дальше Машку понесло. Всю дорогу до Рабочего Поселка она рассказывала Алёше о их любви и о том, как они поженятся, и тогда точно она уедет с ним в Париж или на Канары, она сама ещё не решала, куда. Алексей кивал на её рассказ, а сам думал о Назаре и о том, что Назар так о нём подумал. Странно, ведь он и видел его лишь пару раз, а уже обозвал этим нехорошим словом и вообще посчитал, что он такой.

Идя к дому, Лёша украдкой стирал с глаз влагу, которая почему-то скапливалась в них, и только дома, закрывшись у себя в комнате, он, упав в подушку лицом, позволил этой влаге свободно струиться из его глаз. Он лежал и всхлипывал, сжимая подушку руками. Наверное, даже не слова Назара о нём так больно его задели, а само разочарование в том, что всё это время он думал о Назаре, и это было так упоительно приятно, хотя он и не понимал, почему. Но теперь это и неважно. Он чувствовал в душе грязь, как будто туда плюнули, и ему было очень больно. Такую боль внутри он никогда раньше не чувствовал, а сейчас внутри что-то болело, и глаза постоянно мокли от набегающих слёз.

Алёша знал, что он сильный и ничего, что сейчас так больно, он это переживёт и никому не покажет то, как ему сейчас плохо. Немного успокоившись, он решил, что, раз он не на конюшне, нужно помочь бабушке и занялся уборкой дома. Он начал пылесосить ковры на полу и на стене старым, очень шумным пылесосом. Затем, налив в ведро воды и намотав на швабру мокрую тряпку, пошёл мыть полы в их двухкомнатной квартире. После такого физического труда Алёша практически успокоился и даже немного отвлёкся от неприятного события в своей жизни.

Сегодня бабушка убиралась у Изабеллы, и скорее всего она придёт поздно. Поэтому он, проведя ревизию холодильника, решил приготовить суп из мороженного щуплого курёнка, который сиротливо лежал в пустой морозилке. К супу он достал луковицы, висящие в чулке на батарее, которые мелко порезал. Поискав в ящике с овощами, нашёл ещё не увядшую морковку и несколько картофелин. Всё это он тоже почистил и порезал и, найдя макароны в шкафу, решил, что добавит и их потом в кипящий бульон для сытости. Особо готовить он не умел, но поскольку с двенадцати лет жил с бабушкой уже без маминой опеки, то научился приготавливать основные нехитрые блюда в виде супов, вторых блюд и разных салатов. Конечно, бабушка его любила и не заставляла готовить, но он, видя, насколько она устает от постоянной борьбы с нищетой и за их выживание, сколько помнил себя, всегда помогал ей, чем мог.

Суп закипел, он несколько раз снял пенку и, убедившись, что она больше не образуется при кипении, засёк время. Теперь у него было около часа, пока курица проварится, а уж потом нужно будет только вынуть её, разделать от костей и покромсать помельче мясо. Всё это засыпать обратно вместе с нарубленными уже картошкой, морковкой и луком в кипящий бульон. Проработав в голове нехитрый план приготовления супа, Алёша пошёл в свою комнату делать уроки. Хотя было и тяжело на душе, но он заставил себя переключиться на домашние задания. Сегодня, понятное дело, ни в какую парикмахерскую он уже не пойдёт, да и было уже поздно. Тем более он хотел спросить у бабушки, куда идти. Он даже не знал, где у них в районе есть парикмахерские.

Поздно вечером вернулась уставшая Варвара Петровна, которая нежно поцеловала его в макушку, увидев чистоту в квартире и приготовленный обед. Она украдкой смахнула слезинки с глаз и, тяжело вздохнув, опять вспомнила свою нерадивую дочку, которая, в погоне за заграничным принцем, бросила такого ребёнка. И теперь ни она, ни её сын не счастливы. То, что Лизке живётся там несладко, Варвара Петровна знала и так, хотя та и хорохорилась, говоря, что она счастлива и всё у неё есть. Вот только свободы у неё не было, держал её финн в ежовых рукавицах. За каждую копейку отчёт требовал. Она у него то ли жена, то ли домработница была, уже и не поймёшь кто. И это несмотря на то, что уже родила от него дочку. Но за человека он её так и не считал. Варваре Петровне было обидно за жизнь своей дочери и за то, что она оставила сына, который так по ней скучал, хотя и не показывал это. Но вот только её-то не обманешь. Она-то видела, как Лёшка подолгу мог смотреть на портрет своей мамы на прикроватной тумбочке и бережно протирать его от пыли тряпочкой, а потом украдкой целовал, так, чтобы никто не видел.

Алёша увидел, что бабушка была уставшая и чем-то расстроенная. Он сказал, что сам помоет посуду и приберётся на кухне, она лишь ещё раз поцеловала его в макушку и, горестно вздохнув, ушла к себе. Лёша решил, что вопрос о парикмахерской задаст ей завтра.

***

Сегодня странным образом у Алексея день не заладился. С утра накрапывал опять холодный осенний дождик. Идти в школу было лень, особенно в такой серый, промозглый день. Так хотелось лежать дома в тёплой кровати и слушать шум дождя за окном. Но он шёл в школу, кутаясь в старую тонкую куртку, которая давно уже не держала тепла.

К занятиям он опоздал, и всё это произошло из-за Генки, который забыл сменную обувь, и поэтому дежурные на входе его не пустили. Пришлось быстро разработать план его проникновения внутрь. Алёша, пройдя в школу и предъявив на входе мешок со сменной обувью, быстро скинул куртку в раздевалке и занёсся вихрем по лестнице на второй этаж. Там он открыл окно в коридоре. Генка уже стоял внизу. Он ловко поймал мешок со сменкой и пошёл к входу в школу. В раздевалке они встретились. Звонок уже прозвенел, и два друга пулей помчались в класс, где уже начался первый урок.

Так, в странном состоянии чего-то нехорошего в душе, Лёша отсидел три первых урока, а на перемене пошёл с Генкой курить на улицу за школу. Правда, курил только Генка, а он просто всегда стоял с ним рядом.

Вот на этом перекуре к ним и подошли ребята из соседнего ПТУ.

Когда они попросили сигаретку, Алёша уже знал, чем всё это закончится. Так и случилось. Генка огрызнулся на их слова и сразу получил под дых. Он сам рванул на Генкиных обидчиков и почувствовал сразу несколько посыпавшихся на него с разных сторон ударов. Он начал бить в ответ. Драться особо Алексей не умел, но всегда давал сдачи и никогда не боялся, если вдруг случалась такая драка. Поскольку сейчас своими активными действиями он привлёк всё внимание к себе, то только краем глаза видел, как Генка бежит к школе. Как потом рассказал сам Генка, побежал он за помощью. Да, это действительно было так. Через пару минут их клубок из дерущихся тел разняли преподаватели, прибежавшие на крики Генки о драке с пэтэушниками.

Алексея отвели в медпункт, где ему промыли рассеченную бровь и губу, и всё это смазали зелёнкой. Так же намазали чем-то синяк на скуле и солнечное сплетение, где уже всё синело от ударов.

Только потом его отпустили.

– Зачем ты преподов позвал? – выйдя из медпункта и увидев Генку, спросил он.

– Как зачем? Да если бы не позвал… они бы тебя. Знаешь, я тебя вроде как спас, а ты ещё и не доволен!

– Это наши разборки… не нужно было сюда старших привлекать. Теперь этим ребятам влетит за то, что к школьникам полезли.

– Вот и отлично! – Генка аж повеселел от этой мысли. – Будут, козлы, знать, как к нам лезть.

– Неправильно так… понимаешь… мы сами должны были, – Лёша замолчал, видя, что Генке всё равно этого не объяснить. Того, что он точно знал, что сейчас его друг поступил не по-пацански… хотя он и сам не очень понимал, как это – по-пацански. Но вот только он знал, что звать на помощь взрослых в их разборке не нужно. От понимания этого Лёша погрустнел.

– Лёх, ты куда?

– Меня домой отпустили… из-за этого, – Лёша показал на свое лицо и пошёл к школьной раздевалке.

Генка же в приподнятом настроении, услышав звонок, побежал в класс.

***

Всю дорогу до дома Алёша пытался прогнать от себя странное предчувствие чего-то плохого. Он пытался своё внутреннее состояние нарастающей тревоги оправдать этой дракой и тем, что бабушка будет ругаться, увидев его лицо. Но почему-то он понимал, что дело не в драке. Ощущение того, что что-то должно случиться, так и не проходило.

Зайдя в свой подъезд, он увидел капли крови на ступеньках. Эти капельки красного на грязных ступеньках подъезда сразу бросились ему в глаза. Внутри стала нарастать тревога, как волной накрывая его. Он попытался успокоиться, подумаешь – кровь, чего удивительного, когда полподъезда алкашей. Наверное, кто-то из них подрался или просто упал, разбив нос. Вот только эти капли крови вели к его двери. Сердце его бешено забилось и сорвалось как с обрыва в пропасть, когда, открыв дверь, он увидел эти капельки крови на полу в коридоре.

Сзади послышался шум открываемой двери и голос соседки.

– Лёшенька, ты только не волнуйся… с бабушкой твоей всё нормально… «Скорая» её забрала.

Алексей растерянно обернулся на слова стоящей позади него соседки в длинном халате и бигудях на голове. Она, видя его бледность, сразу затараторила:

– Врачи сказали, сотрясение. Но не сильное, полежит немного и выпишут. Её в Боткинскую отвезли. Уже как час назад. Я «Скорую» вызвала и милицию, как всё это услышала…

– Что случилось? – Алексей старался осмыслить все эти слова и то действие, о котором говорила соседка, то, что ещё час назад здесь произошло.

– Да я и сама толком не знаю… вроде как хулиган какой-то по голове её ударил, когда она в подъезд зашла, а он за ней и по голове, и сумочку вырвал, и бежать… а она закричала, я и услышала… и сразу к ней… смотрю, стоит Варвара Петровна там, внизу, а по щеке кровь течёт и волосы все в крови. Ох уж, как я испугалась. Побежала сразу в «Скорую» звонить и в милицию, а она уже и сама до квартиры дошла. Потом милиция приехала и «Скорая»…

Лёша махнул рукой, как бы отмахиваясь от этого шума и бесполезных слов и всего того, что произошло и происходит. Соседка замолчала, вздохнула и пошла к себе.

– Спасибо вам…

– Ты, Лёш, обращайся, если что… соседи всё-таки…

Дверь за ней захлопнулась, и он остался в тишине.

Алёша закрыл свою дверь, чтобы окончательно отрезать себя от этого чужого ему мира, и присел на тумбочку для обуви, чувствуя, что ноги его не держат.

– Бабуля… – жалобно проскулил он, – бабуля, за что же так с тобой… – он растёр слёзы по щекам.

***

Дальше всё было как во сне. Он просто начал делать то, что был должен. Он должен был поехать к бабушке в больницу. Вот он и ехал. Автобус, метро, автобус. Всё слилось в единый поток людей, шума, суеты, толкотни, холодного дождя, серых московских сумерек и его, идущего сквозь всё это к своей цели.

В больнице его не хотели пускать к бабушке в палату, сказав, что он не является ей прямым родственником. Естественно, он не взял из дома доверенность, которую оформила, уезжая, его мама на бабушку, назначив её его опекуном до совершеннолетия.

Он выслушал отказ уставшей тётки в белом халате за стойкой окна приёмного отделения и устало продолжал стоять напротив неё, чувствуя внутри пустоту и то, что не уйдет отсюда никуда, пока его не пустят к единственному в этом мире родному ему человеку.

Хорошо, что этот разговор услышал доктор, который, видя его жалкий вид, взял на себя ответственность и сказал пропустить его к бабушке.

В больничных коридорах было прохладно и пахло несвежестью и болезнью. Он шёл сквозь всё это, ища глазами номер палаты и найдя его, постучав, зашёл.

Варвара Петровна лежала на кровати в углу, справа от окна. Глаза у неё были закрыты, лицо бледное, а вся голова замотана бинтами, на которых проступила кровь. Лёша тихо подошёл к ней и, опустившись на корточки, взял её руку в свои и прижался к ней лбом. Она очнулась, поискала глазами того, кто к ней прикасается и наконец увидала своего внука.

– Лёшенька… нашёл меня. Не волнуйся… всё нормально. Врачи сказали, ничего страшного… завтра ещё снимки головы сделают… поэтому полежу пока у них, да и возраст, пятьдесят восемь уже… поэтому они и переживают, подержат пока у себя. Ты-то как там один будешь… справишься?

– Я тебя навещать буду! Каждый день буду, – Алёша присел на краешек кровати, услышав голос бабушки, он ожил, ему стало легче.

– Не нужно каждый день… тебе учиться нужно.

– Нет. Я каждый день к тебе приходить буду… кто тебя так…за что?

– Пенсия у меня была… наверное, знали… или следил кто, как я её в сбербанке сняла. Время сейчас такое… Ты сам будь аккуратней. Вечером поздно не ходи. Хорошо?

Варвара Петровна провела рукой по его волосам. Лёша понимал, что без очков она и не видит его рассеченной брови и разбитой губы, и был рад этому.

– Не волнуйся. Пока ты не поправишься, я к коням ездить не буду. Я к тебе после школы ездить буду.

– Там, дома, в комоде, под бельем, деньги лежат… немного… но тебе хватит.

Алёша кивнул и перевёл взгляд на прикроватную тумбочку. Там лежали листки. Он, взяв их, прочёл, это был перечень лекарств.

– Тебе это нужно купить? – видя возражения на лице бабушки, он не дал ей ничего сказать. – Ты не волнуйся, у меня есть деньги. Я куплю… я всё завтра куплю и принесу. Что тебе ещё принести?

Наверное, в другое время Варвара Петровна и стала бы выпытывать у внука, откуда у него деньги, но сейчас голова болела после удара, да ещё и лекарства, которые она приняла, давали о себе знать. Её мысли путались, и она чувствовала, что постепенно засыпает. Поэтому только и нашла в себе силы перечислить внуку, что нужно принести из её личных вещей сюда и потом заснула.

Лёша долго сидел подле неё, держа её руку и смотря, как она спит. Он был счастлив. Бабушка жива, это сейчас было самое главное в его жизни.

***

Следующий день стал ещё более странным в его жизни, чем предыдущий. Уже идя в школу, он заметил, что прохожие на улице какие-то не такие, как обычно, и всё вокруг не такое. Люди нервно озирались, переговаривались друг с другом и быстро шли, как бы стараясь скорее уйти с улицы.

А в школе он впервые услышал это слово – путч… оно звучало от всех и постоянно. Он не понимал, что это. Но все говорили, говорили и говорили.

Начался урок, и преподавательница сказала, что в стране переворот, и он называется путчем, и что Белый дом обстреливают, и вообще, в Москве неспокойно и стреляют, и поэтому на сегодня уроков не будет.

Алексей воспринимал всё это как со стороны, он не очень понимал смысл всего происходящего, да и не хотел в это вникать. Поскольку их отпустили домой, то он был этому несказанно рад. Теперь у него было время до начала посещения больных купить бабушке лекарства, и ещё он хотел отварить ей курицу и яйца, и всё это принести ей в больницу.

Быстро одевшись, он пошёл в аптеку, но она оказалась закрыта. Не понимая, почему это происходит, он пошёл в другую. Хотя она была и дальше, Алексей знал, что должен купить бабушке лекарства. Хорошо, эта аптека работала. Там внутри тоже все странно себя вели, о чем-то шептались и озирались по сторонам. Алексею было не до этого. Он показал список лекарств. Из всего списка только два пункта оказалось в наличии. Об остальном его предупредили, что таких лекарств в продаже он не найдёт.

Удручённый этой информацией, Лёша, по пути к дому, зашёл в продуктовый магазин, полки которого были идеально чисты. Хорошо, что продавщица этого магазина знала Алёшу и его бабушку, и, естественно, она была уже в курсе произошедшего. Горестно повздыхав о случившемся, она сказала, что есть десяток яиц, правда, цена на них немного смутила его, но он достал деньги и купил их.

Собрав дома сумку нужных вещей для бабушки и положив туда приготовленные для неё продукты, он вышел из дома и направился к автобусной остановке.

И вот опять начало происходить что-то странное. Проходящие мимо него прохожие сказали, что автобусы не ходят…

Лёша растерялся, но потом решил идти до метро пешком. Это было не близко, но всё-таки он дошёл до метро, где увидел толпы людей с лозунгами и плакатами. Пробившись через всё это безумие внутрь, он был буквально внесён в вагон метро и прижат к противоположным дверям. На пересадочной станции ему чудом удалось выскользнуть из переполненного вагона. В следующий вагон его опять занесла толпа, и он стоял, прижатый со всех сторон людьми, и только и слышал странные слова о путче, перевороте, власти и о том, что стреляют…

Выйдя из метро на улицу, он опять узнал от прохожих, что и здесь не ходит общественный транспорт, так как улицы перекрыли манифестанты. И действительно, вдалеке он увидел шествие людей с плакатами и флагами. Несколько человек усиленно вещали в рупор всевозможные призывы. Алексей, стараясь миновать эту толпу, двинулся в сторону больницы.

Он шёл через это море людей с суровыми лицами, выкрикивающими призывы и машущими фагами. Казалось, он попал в людской океан, и нет ему ни конца, ни краю. Потом послышались хлопки, и масса людей стала ускоряться, унося за собой Алексея, но совсем не в нужном ему направлении. Он сначала сопротивлялся этому потоку, но потом, влекомый им, бежал со всеми, куда и зачем, он не знал. И лишь вытолкнутый кем-то из этой массы он, упав на тротуар, наконец смог обрести свободу от такого людского потока. Правда, сразу буквально по нему пробежало несколько человек, но особо сильно его не задело. Он быстро встал. Отряхнул заляпанные грязью брюки и рукав куртки и пошёл в переулок, скрываясь от этого безумия.

Только под самое окончание времени посещения больных он наконец попал в больницу. Он успел передать бабушке вещи и еду, но затем его сразу выставили из палаты.

Выйдя на улицу, Алексей видел, как к больнице подъезжают «Скорые», буквально одна за одной, и из них выносят людей, окровавленных людей. Лёшу замутило, он быстро пошёл в сторону выхода с территории больницы. Надеяться на то, что автобусы ходят, он и не стал, поэтому сразу шёл уже известными ему переулками в сторону метро. Ещё раз попасть в такой поток людей он не хотел.

В метро безумие продолжалось. Там были люди с перебинтованными головами и руками. Их повязки были в свежей крови. Алексей пытался не смотреть на них, он вообще не хотел ни на что смотреть. Он просто хотел добраться домой.

Это безумие продолжалось несколько дней. Уроки в школе отменили. Всё было закрыто, в магазинах были чистые полки. На улицах были толпы людей, а когда он попадал к бабушке в больницу, видел везде людей с окровавленными повязками. Они лежали в коридорах, сидели в холле, ходили по лестнице. Алексею было страшно, очень страшно. Казалось, он в один миг из своего мира перенёсся в мир безумия, крови и смерти.

Но жизнь продолжалась… продавщица из магазина продавала ему из-под полы продукты, которые он покупал для бабушки, а сам питался гречкой, которая ещё осталась дома. Гречка на воде стала теперь его привычной едой. Лекарства для бабушки ему продали в больнице, забрав за них все деньги, которые у него были, но это было не главное. Главное, что он их купил и очень надеялся, что его бабушка вскоре поправится. Действительно, Варвара Петровна шла на поправку. Вскоре её обещали выписать, вот только после этой травмы она стала немного странная… иногда как бы выпадала из действительности и подолгу смотрела в одну точку. Но Алёша надеялся, что со временем всё пройдет, и она опять станет такая же, как прежде.

Это время сам он просто жил, убрав все чувства глубоко внутрь себя и только возвращаясь домой в пустую квартиру, Алёша подолгу сидел на кухне, слушая, как часы на стене отсчитывают время. Он не понимал, что происходит, почему такой привычный ему мир вдруг рухнул, и он оказался в стране, которую не узнавал. И он так хотел вернуться обратно в своё детство, в тихую спокойную жизнь, где была бабушка, школа и лошади…

Потом он заставлял себя идти ложиться спать, зная, что в квартире он совсем один, один в этой жизни и в этом мире…