Читать книгу Сказка Востока - Канта Хамзатович Ибрагимов, Канта Ибрагимов - Страница 8

* * *

Зол Тимур, ох, как зол! И зол не на кого-нибудь, а на свое потомство. «Неужели, – думает он, – дети ничего не унаследуют от своих великих отцов?». А вот Чингисхану в этом плане повезло: до сих пор его потомки ему и всему миру противостоят. А что делают его сыновья? Вот, младший сын Шахрух (он оставлен в Самарканде править), прислал отчет, и там, помимо прочего, как доблесть, сообщает: «Со стороны Индии прибыли купцы, а с ними жемчуг, яхонт61 и золото, и я купил у них в счет налогов в казну драгоценностей на сумму сто тысяч. И тут же нашел другого купца из Персии и с большой выгодой для нас продал, так что казна значительно пополнилась».

Разозленный Тимур незамедлительно послал ответ: «Сто тысяч, помноженные на сто тысяч, и подобное этому не имеют для нас никакого значения, и мы не желаем связываться с этим. Если мы будем заниматься торговлей, то кто будет править и воевать? Посмотри же, о глупец, на себя и не повторяй больше таких речей и не примешивай к нашим деньгам ни единой монетки от прибыли торговли, ибо это принижает достоинство правителя, унижает его имя, оскорбляет его положение и образ и вредит его известности и славе при жизни и после смерти».

Шахрух был его младший, любимый сын. И в иное время Тимур стерпел бы такое повествование, да все познается в сравнении. Прибыл в его стан грузинский азнаур Тамарзо – вот чей отец сына родил!

Вначале Тимур издалека, тайком посмотрел, как грузинский военачальник прибыл. С кавказцами он знаком давно. Помнит, как к нему не раз наезжал покойный царь Грузии Георгий VII в сопровождении огромной пышной свиты. И словно являлись не на поклон, а свататься или пировать: все разнаряженные на монгольско-византийский манер, толстые, важные, вежливо-угодливые, и подарков навезли, чуть ли не караван, исполняли все, что Тимуру угодно, вплоть до перемены веры. А вот теперь к нему явилось новое поколение Грузии в лице двух ее представителей. На первый взгляд, нет в них особого лоска, блеска, величия, нет на них сибирских мехов, китайского шелка и всяких драгоценных безделиц. Но есть в них природная стать, которая сразу бросается в глаза. На старшем (это совсем молодой человек) холщовая шуба, подбитая мехом горного тура. Второй совсем юн, на нем лишь белая овечья бурка. Зато кони под стать всадникам: стройные, норовистые, уздечки и седла – все в серебре, как и оружие всадников, отменно блестят.

К вечеру всех гостей стана – важных иноземцев, добивающихся аудиенции Повелителя мира, – выстроили в ряд, по значимости страны или характера встречи. Кавказцы оказались последними.

Все становились на колени, подобострастно целовали край царственного ковра и ждали, что скажет Тимур, пока их визирь представляет. Наконец дошла очередь грузин. Хотя им и объяснили порядок Тимурова стана, они дерзко ступили на край роскошного ковра, лишь головы обнажили, слегка поклонились и тут же выпрямились во всю богатырскую стать.

– Мы чтим гостей, – резок голос Повелителя, – но и они должны уважать этикет моего двора.

Скорее всего, азнаур Тамарзо владеет и другими диалектами, но в данный момент он хочет подчеркнуть значимость и культуру родного языка, отвечает через переводчика на грузинском:

– Великий Эмир, на Кавказе нас с детства учат: гость – святое. И если бы ты принимал меня в Самарканде, я был бы гость. Однако под нашими ногами древняя земля Грузии. Она была, есть и будет грузинской! – алым румянцем зарделось его мужественное лицо, а в голубых глазах блеск жизни, вызова, силы.

Сын Тимура Мираншах и внуки – Мухаммед-Султан и Пир-Мухаммед, что сидели на ковре справа от трона, от этой дерзости чуть не рванулись вперед, готовые изрубить наглеца. Но Тимур их жестом остановил, невольно, оценивающе посмотрел на свое потомство. В их узких глазах тоже блеск, но другой – блеск хищника, блеск смерти. И Тимур не столько с ненавистью, сколько с завистью снова посмотрел на азнаура-богатыря и подумал: «Такой ко мне служить не пойдет, а воевать против такого будет не просто».

Пытаясь отойти от этих мыслей, Повелитель завел пространные речи о дружбе с грузинским царем и, вспомнив письмо Шахруха, как бы между прочим спросил:

– А сколько стоит мера зерна в Тбилиси?

– Я воин, а не торговец, – краток Тамарзо.

Тимур понимает, что пустые слова и льстивая похвальба здесь не помогут. По велению Повелителя, все, даже сын и внуки, удаляются, просят уйти и сопровождающего Тамарзо спутника.

– Это мой лучший друг, побратим Малцаг, – тверд Тамарзо, – от него секретов нет.

– Разговор – один на один, – настаивает Тимур.

– Разве ты один? – непреклонен кавказец. – Твой визирь, переводчик, охрана.

– Кхе-кхе, – кашлянул Тимур и, кряхтя, тяжело спустился с трона и, желая побыстрее закончить, сразу же перешел к делу – за Едигея и его людей предложил огромный выкуп.

– Мое богатство – свобода Грузии, – сходу отмел Тамарзо всякий торг.

– Чего ты хочешь? – удивлен Повелитель.

– Я твоих людей отдаю – ты с наших земель навсегда уходишь, – жестко глядит на Тимура кавказский предводитель. – И подтверждение тому – письменная грамота.

– Хорошо, – согласен Тимур, – но мне нужен залог.

– Я оставлю закладную.

– Нет, – не согласен Повелитель. – В твоих руках не бумага, а люди. Ты с побратимом останешься при стане, пока Едигей не прибудет.

Неискушенный Тамарзо, может быть, и поддался бы на эту уловку, да католикос всех грузин, с которым при помощи гонцов согласовывались все условия сделки, настоял на обмене людьми вне стана Тимура.

Хоть Повелитель и заполучил Едигея и важных особ, все равно не рад: улизнул Тамарзо из его лап. И, пытаясь его вернуть, он отправляет в Тбилиси послов, мол, прежде чем покинуть с миром Кавказ, хочет дать роскошный обед в честь «нерушимой дружбы».

В Тбилиси с радушием приняли послов, поблагодарили, но ответили, что Тамарзо по важным причинам прибыть не сможет. Да Тимуру всегда сопутствовала удача: из Самарканда прибыл гонец – у Шахруха родился первенец, просят деда дать имя. Тимур несказанно рад этому событию и называет внука Улугбеком62. В честь такого события и своего возвращения на родину он устраивает богатый пир. Быть в дружбе и пренебречь таким событием по церемониалу грузины не могут.

Была уже зима, дни промозглые, хмурые, короткие. Прибыли Тамарзо и Малцаг только к вечеру, когда мир во мрак погрузился. Только там, где Повелитель, все в ярком свете, словно солнце здесь взошло – это негры-рабы всюду с факелами стоят. А предводителя Грузии, как царя, приветствуют, лично Тимур их встречает. И как сошли они со своих бравых коней, затрубили в фанфары венецианские артисты, забили в литавры искусные персы, тут же китайские умельцы устроили невиданный доселе кавказцами сказочный фейерверк.

В честь торжества на высоком холме спешно сооружен шатер в сто метров длиною и в три десятка метров шириною, покрытый бархатом и шелками и поддерживаемый тридцатишестиметровыми столбами, расписанными белой краской и золотом. Здесь П-образно установлены расписные столы, вдоль них добротные скамьи, а для Тимура – царственное кресло. Слева от себя он с почестями усадил сына мамлюкского султана – Фараджа, потом принца Византии Иоанна, далее послы и почетные люди из разных стран. Тамарзо и Малцаг оказались в самом конце. Справа от Тимура его сыновья – Омар-Шейх и Мираншах, внуки, визири, военачальники, старцы-мудрецы, средь которых и Молла Несарт. Лишь Едигея здесь нет, пока нельзя его представлять.

Великий эмир – ярый поборник ислама, однако сам любил выпить, пил много и подчиненных заставлял. Он первым поднял тост:

– За моего внука Улугбека! Дай Всевышний ему долгих лет жизни, во славу моего великого рода!

Потом начались хвалебные тосты за самого Повелителя, и слово дается по порядку, вначале тем, кто сидит рядом с троном. Вокруг стола распоряжается главный виночерпий, и он указывает многочисленным стольникам, какие блюда нести, какие унести, кому и сколько чего налить.

– Айт! – вдруг громогласно произнес Тимур. Все разом умолкли, не смеют шелохнуться. – Что это, мой друг Тамарзо и его юный побратим совсем мало пьют, едят? А ведь это лучшее в мире грузинское вино!

– Благодарствую, Великий эмир, – согласно порядку встал азнаур. – Просто мы сидим в конце, но пьем и едим так же.

– У-у-у! – раздался недовольный гул в зале. Жестом Тимур его прекратил:

– Может, ты недоволен, что посадили тебя слишком далеко? – хочет Тимур слащаво говорить, да не выходит. – Но вы ведь так молоды.

– Великий эмир, – твердо отвечает Тамарзо, – ты как всегда прав. Мой друг Малцаг и вправду юн. Однако многие здесь, кто моложе меня, в почете сидят.

– У-у-у! – вновь Тимур их всех угомонил, а Тамарзо, как ни в чем не бывало, продолжил.

– Но, Эмир эмиров, я не в обиде, ибо на Кавказе так и заведено – гости на лучших местах, а хозяин земли у дверей. Как видно, Великий Тимур, ты наш обычай перед уходом усвоил.

– У-у-у! – еще раз громче загудел зал.

– Тихо! – стукнул кулаком Повелитель и, пытаясь изобразить улыбку. – Мой грузинский друг, конечно, прав. Выпьем за него! – он залпом осушил свой бокал, посмотрел, сделал ли то же самое Тамарзо и его напарник, и, ликуя, закричал. – Ура-а-а!.. Пейте, пейте! Если это сегодня грех, то я эту ответственность беру на себя!

– Пейте, пейте во имя Всевышнего. Пейте из любви к государю – Великому Эмиру. Пейте, дабы воздать ему честь!

– За Властелина мира! – вскочив, сказал тост визирь воды. Все встали, запрокинули головы.

– Сесть! – гневно приказал Тимур. – Что-то, я смотрю, за себя Тамарзо и его юный друг выпили до дна, а за меня лишь пригубили… Хе-хе, а по местному обычаю я тамада63… Исправьтесь.

Словно этого ждали, около Тамарзо и Малцага появились стольники с большими турьими рогами, до краев наполненными вином.

– До дна, если чтите тамаду и свои традиции, – постановил Тимур.

Только кавказцы хотели поднести вино ко рту, как сидящий напротив Молла Несарт что-то произнес на непонятном языке.

– Что ты сказал? – возмутился Тимур.

– О Повелитель, – Молла перешел на тюркский, – из таких турьих рогов, да за тебя – по-кавказски, негоже так пить, надо пустить кубки по кругу.

– А на каком языке ты говорил? – беспощаден тон Тимура.

– На нахском64 – языке матери, из Тушетии.

– Так у нас есть владеющие этим языком, – он глянул в ряд почетных гостей. – Мухаммед, что Молла сказал?

Вскочил крепкий, смуглый моложавый мужчина:

– Он сказал – может, в рогах отрава.

– Ха-ха-ха! – злобно рассмеялся Тимур. – Шелудивый пес, за кого ты меня принимаешь? Пригрел змею… Ладно, – небрежно махнул он своей правой, едва сгибавшейся рукой в сторону Моллы, – в честь праздника – прощаю.

С этими словами он встал, хромая, подошел к кавказцам, молча из обоих рогов отпил по несколько глотков:

– Теперь вы, – не отрываясь, он зорко следил, как они, тяжело глотая, с трудом опустошили роги. – Вот так, – обнял он их, – вот теперь я верю, что мы друзья.

Уже явно захмелев, или делая вид, Тимур неровно вернулся на свое место и, не садясь:

– Теперь я хочу поднять тост за моего друга Мухаммеда, сына царя страны Симсим – Гайраха.

В это время Малцаг что-то выкрикнул.

– Ты, юнец, смеешь перебивать меня? – разгневался Тимур. – А ну, переведи, – обратился он к Молле Несарту.

– О Великий Тимур, извини мою оплошность, – коверкая тюркско-монгольский, заговорил Малцаг. – Я хотел лишь пояснить, – его голос уже слегка заплетался. – Если «Тимур» по-тюркски – «железо», то «Гайрах» по-нахски – «кремень», а этот, Тума, что значит: рожден от связи свободного человека и рабыни.

– Так у нас почти все так рождены, – засмеялся Повелитель.

– То-то и видно, – на нахском процедил Малцаг.

Это лишь Молла Несарт услышал.

– Молчи, – зашептал он.

Но Тимур этого, видимо, не заметил.

– А что, – спрашивал он у юнца, – у ваших мужчин нет гарема, наложниц? Иль одной обходитесь?

– У горцев один очаг, его хранительница одна – ценана65.

– Хе-хе, – ухмыльнулся Тимур. – Ты еще юн, да чтобы знал, я тебе расскажу один из Ясов Чингисхана: «Никогда не имей дело с женщиной, которая еще не может родить, и той, которая уже не может родить». Понял?

– Я, Малцаг, из племени бацой66 из Тушетии, и меня учили иным законам.

– Похвально. А что значит твое имя?

– Малцаг67 – солнечный человек.

– Хе-хе, оно и видно – рыжий весь… А этот, – он указал на Тума, – и по обличью наш. Настоящий мужчина, принял истинную веру, дал я ему достойное имя Мухаммед и дарю вот это сокровище, – слуги уже вынесли статую в виде натурального ягненка, всю из чистого золота, а глаза – бриллианты сверкают. – И еще кое-что подарю, – он ему по-свойски моргнул. – Так выпьем же за верного Мухаммеда! – он залпом осушил свой золотой бокал, бросил его в стенку и заорал. – Танцы давай, танцы!

Тотчас появился оркестр: тростниковая флейта, цитра, тамбурин, барабан и ребека. Зазвучал плавный, медленный, чарующий турецкий мотив, под звуки которого будто из-под земли стали появляться нарядные танцоры – это крутящиеся дервиши, которые под все ускоряющийся ритм, запрокинув головы, стали крутиться так, что не только сами, но и многие стали впадать в состояние экстаза, крича при этом: «Нет Бога, кроме Истинного Бога! Нет Властелина, кроме Тимура!».

– О-о-о!!! – истошно завизжал Тимур, бросился в круг танцоров, тут, словно щедрый град, отовсюду посыпались золотые и серебряные монеты, драгоценные камни. – Берите, все берите. Я всегда щедр, – гремел он. – Весь мир мой! Еще золота, больше алмазов! Все на круг, так мы будем жить! Вечно! – А потом он неистово кричал: – Вина! Всем вина! – и уже, по-видимому, в крайней мере исступления дико завизжал. – Женщин сюда, девочек и мальчиков!

Крутящиеся дервиши моментально исчезли, и новый оркестр в сопровождении протяжного хора завел какую-то томящую, сладостно-успокаивающую индийскую мелодию. Под ее плавные звуки из-под полумрака сцены стали выплывать полуобнаженные грации, тут и юные, совсем тростиночки, и более зрелые и, словом, на любой вкус.

– Разбирайте, гуляйте, блаженствуйте! – бесновался Тимур.

Он сам криво гарцевал по сцене, пытаясь осчастливить каждую, и вдруг, внезапно остановившись, решительно двинулся в сторону Тамарзо. Музыка мгновенно прекратилась, стало зловеще тихо, напряженно.

– Этот-то еще молокосос, – небрежно махнул Тимур в сторону Малцага, – а ты что сидишь? – обратился он к Тамарзо. – Иль ни одна из моих красавиц тебе не по душе? Хе-хе, так я сегодня добр и особенно щедр… Есть кое-что, что тебя, я надеюсь, удивит и взволнует.

По взмаху его руки вновь полилась музыка, совсем иная, уже торжественная, словно вот-вот на опустевшей сцене появится царица. Так оно и было. Два толстых разодетых евнуха, нежно придерживая за руки, будто сокровище, ввели в центр зала высокую, ослепительно красивую юную девушку: смоляные волосы ниже пояса, под совсем прозрачной легкой вуалью угадываются все прелести ее тела, на высокой белоснежной шее ожерелье камней и под стать ему корона на голове. В ее бездонных темно-синих глазах полная отрешенность, даже надменность, взгляд в никуда, словно парит.

– Ха-ха! – в восторге хлопнул ладонями Тимур. – Сабук! – крикнул он своего военачальника. – Вот наш эликсир68 жизни! Вот твоя мечта! Хочешь ее? Подарить?

– О-го-го! – будто взбешенный зверь зарычал Сабук, колотя себя в грудь.

– Тамарзо, – вновь Тимур встал над грузином, – а знаешь, как ее зовут?.. Хе-хе, это Шадома, дочь князя Атчароя.

– Дочь Атчароя? – в ужасе расширились глаза Тамарзо, он даже встал.

– Да-да, дочь твоего бывшего предводителя… Ты, наверное, желаешь ее?

– О Властелин! – взмолился Сабук, – подари на ночь, век служить тебе буду.

– В честь рождения внука – дарю! – вознес Тимур руки к небу. – О-о! Нет, погоди, Сабук… Азнаур Тамарзо, Шадома говорила, что она голубых кавказских кровей. Ты ведь тоже такой. Давай по-мужски. Сразись с этим похотливым вепрем… Да ты не бойся, он только с виду богатырь, а так – труха, старик, в деды тебе годится.

– Терпи, молчи, Тамарзо, – на грузинском завопил Молла Несарт. – Это подвох, а она уже не та дочь Атчароя.

– Что он сказал? – обратился Тимур к переводчику и, не дожидаясь ответа, – Да он шут, а ты, Тамарзо, вольный человек, – и ускоряя процесс, – Сабук, ты готов сразиться за красавицу?

– Э-э-х! – перешагивая через стол, бросился к центру зала военачальник.

– А ты, Тамарзо, гордый сын Кавказа, готов отстоять честь юной горянки?

В начавшейся суматохе Молла Несарт уже был рядом с земляками.

– Тамарзо, сын мой, – умолял он, – не поддавайся на подстрекательство. Этот варвар все подстроил.

– Не волнуйся, отец, – внешне спокоен Тамарзо. – Я этого ожидал. Потому мало пил… Силы есть, я трезв, уж с этим чурбаном как-нибудь справлюсь.

– Берегись, что-то здесь не то, что-то не так, – почти плакал Несарт.

Все повалили на улицу.

– Драться на конях, оружие – любое, – ставил условие Повелитель. – Кто на коленях попросит пощады – останется в живых.

Для освещения зрелища повсюду огни факелов. Дует ночной ветер, идет мокрый снег, под ногами слякоть. В дальней стороне снаряжают Сабука, там много людей. Около Тамарзо лишь несчастные Малцаг и Молла Несарт, оба в слезах.

– Что вы меня оплакиваете? – крепится Томарзо и видя, что они совсем упали духом, – Малцаг, утри и больше никогда в жизни не показывай врагу наши слезы… Если что, – он не закончил.

– Отомщу, – процедил Малцаг.

Наконец подвели коня Тамарзо. Тут же, уже верхом, появился Тимур.

– Славный у тебя жеребец, – любезен он. – Девочку заберешь, коня мне уступишь? – и, не ожидая ответа: – Ты его не убивай, так, вываляй в грязи малость. Хе-хе, потешимся немного и опять гулять!

– Тамарзо, брат, – словно нож в сердце, страдающе прошептал Малцаг на нахском. – С конем что-то не то, смотри, пена у рта.

– Родной конь – полпобеды. Отойдите все… Начинайте, – дал Повелитель команду.

Свесив наперед копья, всадники ринулись навстречу друг другу и уже должны были сойтись в центре, как вдруг конь Томарзо споткнулся, захрипел, как-то странно дернул головой, рухнул кувырком. Тамарзо изловчился, вскочил. Потеряв при падении не только легкий щит, но и копье, он уже доставал меч, но удар копья противника все же опрокинул его. Он вновь попытался встать, но не успел отразить новый удар. Пытаясь подняться, Тамарзо уперся головой в землю, да так и застыл.

– Тамарзо, брат! – душераздирающий крик Малцага, он рванулся вперед, его схватили, скрутили.

Никто не двинулся с места, лишь Тимур поскакал к центру поляны, спешился.

– Хм, а говорили, голубая кровь, – он ткнул ногой изрубленное предплечье, откуда в такт сердцу бил фонтан. Тамарзо распластался на грязном снегу, запрокинув голову. – Ну, что? – склонился над ним Повелитель, – без руки поживешь, азнаур? – и, видя, как изо рта пошла кровь, сделал привычный знак Сабуку.