Читать книгу В огненном плену - Карен Мари Монинг - Страница 10

Мы строим, чтобы снова все разрушить[7].

Мак

– Что ты им сказал? – изумленно спрашиваю я, расхаживая по ковру перед газовым камином в зоне отдыха «Книг и сувениров Бэрронса», который на самом деле «Книги и сувениры МАК», – но мое имя на вручную написанной вывеске не было бы таким же престижным. Я развернулась и зашагала в обратную сторону. После того что случилось днем, мои нервы на пределе. Я не могу с собой справиться. Не сейчас.

Бэрронс на меня смотрит. Я ощущаю этот взгляд, как клинок между лопатками, он почти материален, даже если я стою к Иерихону спиной.

– Ваши каблуки портят мой ковер. А он стóит восемьдесят тысяч долларов.

Я говорю:

– Тебе нравятся мои каблуки. А деньги больше не имеют значения. К тому же я хотя бы не прожигаю в ковре дыр.

Чует ли он запах крови, исходящий от моих рук? Нюх Бэрронса атавистически острый. Добравшись до дома, я целый час провела в душе. Чистила под ногтями жесткой щеткой, пока не потекла кровь. И все же я чувствую себя грязной, замаранной.

Я до сих пор вижу руку Хранителя, вижу серебряное обручальное кольцо на его пальце, с гравировкой бесконечных кельтских узлов – символом вечной клятвы.

Я нашла его кошелек. Мне известно его имя.

Я буду выкрикивать его в кошмарах и шептать в молитвах. У Мика О’Лири остались жена, маленькая дочка и новорожденный сын.

– Более мудрая женщина не стала бы напоминать мне о том времени. Я до сих пор зол из-за этого.

Ночь, когда Фиона пыталась убить меня, впустив в магазин Теней и выключив свет, была, как мне теперь кажется, давным-давно. Мне пришлось зажигать и ронять спички на один из персидских ковров шестнадцатого века – в отчаянной попытке выжить. И учитывая то, как я себя сейчас чувствую, Бэрронсу еще повезло, что я не прожигаю его магазин насквозь. Новости, которые он мне сообщил, просто неприемлемы, и у меня осталось пятнадцать минут на то, чтобы освободить помещение до начала события. Бэрронс почти сказал: «Я решил рассмотреть вас под микроскопом в присутствии тех, кто способен определить, что с вами не так, и вдобавок перед двумя Принцами Невидимых, которые превратили вас в при-йа. Так что поживей, ковбой!»

– Я здесь не останусь, – говорю я. – В этой каше ты будешь вариться сам, парень.

Парень. Бэрронс смотрит на меня, и я вспоминаю, что именно так назвала его, когда он появился в «Кларин-хаусе», заполнив собой мой маленький номер с крошечной кроватью, недоступным из-за очередей общим душем в конце коридора и четырьмя погнутыми вешалками в шкафу. Моему чемодану, набитому тщательно подобранной красивой одеждой и аксессуарами, не было места ни в шкафу, ни в городе. Я размышляю о том, что сталось с этой одеждой. Я давным-давно ее не видела.

Тогда Бэрронс среагировал на мое саркастическое обращение примерно так же.

Мало кто может назвать Бэрронса иначе, нежели «господином», и выжить, чтобы поведать об этом.

В его темных глазах мерцает насмешка.

«Осторожнее, мисс Лейн. Пол, по которому вы шагаете, надежен лишь настолько, насколько вы его уважаете».

Пол. Меня внезапно посещает странное видение, которое никак не связано с «Синсар Дабх»: я падаю на паркетный пол снятого в ту ночь номера, успеваю подставить ладони, перекатываюсь и ударяюсь затылком, сильно, но мне плевать. Я что-то делаю… что-то, что полностью меня захватывает. Я хмурюсь. Что? Смотрю на фотографию Алины? Читаю книгу по истории Ирландии? Складываю одежду? Не припомню, чтобы в той маленькой тесной комнате у меня был достойный выбор занятий.

Как я упала? Почему? И почему продолжаю думать о том дне?

Я ловлю обрывок ощущений, эмоций, связанных со случаем, который никак не могу отыскать в памяти. Возбуждение. Свобода. Радость. Стыд. Сожаление.

Прежде это настолько встревожило бы меня, что я начала бы рыться в памяти, но в данный момент у меня есть более срочные и важные дела.

Я стряхиваю это ощущение и падаю на мягкий диван, мрачно глядя на Иерихона через комнату.

– Бэрронс, ты, похоже, забыл о моей маленькой проблеме. Я прячусь от всех тех, кого ты сюда пригласил. Прячусь уже несколько месяцев. – О Принцах я даже не упоминаю. То, что он разрешил им явиться в мой книжный магазин, оскорбляет меня до такой степени, что я не в силах выразить это словами. – На кой тебе вообще сдалось это собрание? И почему оно должно произойти именно тут?

Бэрронс полосует меня жестким взглядом. «Вот так убегает Мак. Вот так умирает Мак».

– Ты пытаешься меня разозлить?! – рычу я.

Он взглядом изображает эквивалент зевка. Только Бэрронс способен провернуть такой фокус и сохранить при этом угрожающий вид.

«Не то чтобы мне приходилось учитывать серьезные последствия. Вы не убьете даже скорпиона, сидящего на вашей заднице».

Я изучаю свои ногти. Под одним из них запеклась капля крови. Не знаю чья, Мика О’Лири или моя, появившаяся от слишком сильного трения щеткой. Бэрронс ошибается по поводу последствий. Я смотрю на него.

– Ты не представляешь, с чем я имею дело.

«С чудовищем внутри?» – издевается он.

– Твой зверь другой. – Я продолжаю говорить вслух, отказываясь вступать в бессловесную беседу.

Мы с Бэрронсом уже спорили об этом. И будем продолжать спорить, пока Король не освободит меня. Никто из нас не капитулирует. Такого слова нет в нашем лексиконе.

«Едва ли он отличается во многом».

– Да, но мой сильнее, – раздраженно говорю я. Он достаточно сильный, чтобы обмануть даже меня, хоть я и отлично знаю его соблазнительные и злобные выходки.

В темных глазах Бэрронса мелькает вызов.

«Хочешь проверить, женщина?»

Взгляд, которым он меня награждает, отзывается дрожью в моей спине, и я выгибаю ее под более мягким углом, тем самым, что придает честной и грязной собачьей позе необходимую грацию. Нет такого поля боя, которое я предпочту сражению в постели с Бэрронсом. А мы с ним действительно сражаемся, вот что мы делаем. Когда он во мне, я чувствую себя чрезвычайно живой. У меня не бывало такого ни с кем другим.

Я одержима им, я подсела на любовь к Иерихону Бэрронсу, как на мощный наркотик, я жажду его.

И конечно же, не могу ему об этом сказать. Бэрронс не из тех, кто любит разговоры в постели. Секс с ним, признание наших чувств друг к другу изменило все.

И ничего.

В постели мы пара.

Вне постели мы нечто другое.

В постели я наслаждаюсь мгновениями нежности, когда секс наконец выматывает меня до состояния, в котором я слишком обессилена, чтобы переживать по поводу невероятного количества зла, свившего гнездо внутри меня. Я касаюсь Бэрронса, вкладываю невысказанные слова в ладони и глажу черно-красные татуировки на его коже, резкие углы и линии его лица, запускаю пальцы в его черные волосы. Он молча наблюдает за мной темными непроницаемыми глазами.

Иногда я просыпаюсь от того, что Бэрронс притягивает меня к себе и обнимает, вжимается в мою спину и утыкается лицом в мои волосы, а его руки движутся по моей коже, сообщая, что дорожат мной, считаются со мной, видят меня.

Вне постели мы разные острова. Мисс Лейн и Бэрронс.

В первый раз, когда он отдалился от меня, мне было больно. Я чувствовала себя отвергнутой.

Пока не поняла, что сама поступаю так же. Дело не только в Бэрронсе. Наши границы словно вшиты в нашу одежду, мы не можем ее надеть, не вернув их на место.

Иногда я думаю: не оттого ли наша страсть такая всепоглощающая, что нам нужно сохранить расстояние между нашими кострами. Я как мотылек, летящий на пламя Бэрронса, и меня пугает то, с какой готовностью я сжигаю для него свои крылья. Уничтожить мир… Отправиться за ним в ад… Когда ты чувствуешь, что не можешь без кого-то дышать, это пугает. Страшно осознавать, что кто-то обладает такой властью над тобой, – только потому, что ты любишь его так же сильно, если не сильнее, чем собственную жизнь.

Так что я улетаю на время – возможно, лишь для того, чтобы доказать себе, что могу это сделать, – а он исчезает по своим бэрронсовым делам, руководствуясь собственными причинами.

Я всегда возвращаюсь. И он тоже. За нас говорят действия.

Я беспокойно ерзаю и меняю тему.

– Ты пригласил сюда моего врага. Это бред.

«День вашей жизни: вы ищете в манускриптах заклятие, которого, возможно, вообще не существует. Красите ногти. Подстригаете ногти. Ах, и не стоит забывать: вы изучаете свои ногти».

Я морщусь.

– Я занимаюсь не только этим. И оставь мои ногти в покое.

«Вы не навещаете родителей. Не посещаете аббатство. Вы почти не едите, и ваша одежда…»

Я прерываю Бэрронса, притворяясь, будто снова рассматриваю свои ногти. На этой неделе они накрашены следующим образом: черный бриллиант, белый лед, черный бриллиант, белый лед. Цветовая схема успокаивает меня, потому что в моей жизни не осталось ничего настолько же четко распределенного. Я нахожусь в курсе прискорбного состояния моих последних нарядов и не имею ни малейшего желания слушать, что о них думает Бэрронс. Сложно хорошо одеваться, когда ты постоянно покрыт желтой пылью. Бэрронс молчит так долго, что я наконец осторожно поднимаю взгляд. И обнаруживаю, что он изучает меня с тем самым выражением лица, какое знакомо женщинам с незапамятных времен: словно я особый вид, который ему совершенно непонятен.

«Вы считаете, что я не могу защитить вас, и поэтому настаиваете на своей идиотской пассивности?»

Идиотской пассивности, да. Как показал сегодняшний день, активность бывает куда более идиотской. И смертоносной. Так Бэрронс для этого устроил сегодняшнее собрание – чтобы заставить меня включиться в дело?

– Конечно нет.

Мне хочется сменить тему.

Пора. Следующие слова Бэрронс произносит вслух, и тепло в его голосе выбивает меня из колеи.

– Ты больше не живешь, Девочка-Радуга.

Я тáю, когда он так меня называет. Бэрронс умудряется произнести эти два слова так, что мне кажется, словно он произнес тысячу, и я начинаю светиться. Эти слова говорят мне, что он видит милую-и-розовую Мак, которой я была, когда только приехала сюда, видит черную-и-убийственную Мак, которой я стала (за вычетом времени, когда я покрыта Невидимыми блохами), и видит все возможные инкарнации между этими полюсами. И хочет их все.

Я знаю, что больше не живу. Никто не может знать это с большей полнотой и уверенностью, чем я. И меня от этого выворачивает. Пассивность не в моей природе, я давлюсь ею, я тону в ней, а Книга жестко держит меня в заложниках за метафорические яйца.

Я смотрю на Бэрронса и говорю ему то, что не сумела заставить себя произнести вслух.

«Сегодня я убила Серую Женщину».

Уголок его сексуальных губ приподнимается.

– Праздничный день. Самое время.

«И еще я убила одного из Хранителей».

– Ах, он вам помешал.

«Не знаю, что там произошло. Я отключилась».

Обычный человек был бы шокирован, был бы в ужасе, потребовал бы рассказать, что случилось. Взгляд Бэрронса не меняется, и он не задает мне вопросов. Он сводит дебет с кредитом:

– Вы отняли две жизни и спасли тысячи.

«Ты можешь сколько угодно подводить итоги, но результат не оправдывает средств», – молча говорю я, злясь на то, что Бэрронс придал значимость разговору, которого я не хотела, и вывел его на вербальный уровень.

– Спорное утверждение.

«Я потеряла над собой контроль. Книга захватила меня и заставила убить. Сказала, что я машина, а она водитель». Даже непроизнесенные слова ножами застывают в воздухе и ранят меня.

– Мы будем лучше тренироваться.

«Я ненавижу се…»

– Никогда не говори так.

– Я и не сказала, – бормочу я.

Действительно ведь не сказала.

– Ты та, кто ты есть. Найди способ жить с этим.

– Проще сказать, чем сделать.

– Кто-то когда-то убедил тебя, что жить легко. Ты ему поверила, – насмехается Бэрронс.

– Я просто не понимаю, почему все они должны приходить сюда. Почему бы не устроить этот маленький совет в «Честерсе»?

Я резко меняю тему.

Словно словесный танцор, Бэрронс позволяет мне его вести, и я знаю почему: с его точки зрения, разговор в любом случае закончен. На его руках кровь бесчисленных жертв, мне же сложно справиться и с одной. Для него этот день ничем не отличается от других: я одержима злобным демоном и согрешила. Завтра я снова попытаюсь справиться с собой. И снова могу согрешить. А могу не согрешить. Завтра всегда наступает. Для меня и для демона. Несмотря на мою ужасную оплошность, мои действия спасут бесчисленное количество жизней. Бэрронс смотрит на события с расстояния в тысячу ярдов, у него совесть бессмертного. Я до такого состояния еще не доросла. И не знаю, смогу ли когда-нибудь дорасти. Сегодня я до срока оборвала чужую жизнь. Жизнь семейного человека. Хорошего человека. Я должна найти способ справиться с этим.

– В моем магазине есть барьеры, способные нейтрализовать силы Принцев в пределах этих стен, – напоминает мне Бэрронс.

– Ты приглашаешь в мой дом тех, кто меня изнасиловал, – бросаю я, напоминая о том, что его не было рядом, чтобы спасти меня в ту ночь, когда Невидимые Принцы схватили меня в церкви, и о том, что теперь это мой магазин. Я не подчеркиваю слов интонацией, но они все равно имеют эффект разорвавшейся бомбы.

Внезапно воздух в комнате становится таким наэлектризованным, что меня буквально вжимает в угол дивана. Бэрронс электризует пространство и будучи в хорошем настроении, – не то чтобы я могла назвать любое из настроений Бэрронса «хорошим», – но когда он в ярости, становится трудно дышать. Он излучает энергию, перенасыщает воздух зарядом, давит, заставляя все вокруг сжиматься.

– Или ты забыл об этом маленьком обстоятельстве?

Я хочу смерти Принцев. Думаю, что и Бэрронс хочет их смерти. Я любовно поглаживаю копье, висящее в ножнах у меня на бедре.

– Мы могли бы убить их вместе.

Я поспешно отдергиваю руку и притворяюсь, будто чрезвычайно занята стряхиванием невидимого мусора со своей черной футболки, купленной на концерте «Disturbed», которую я ношу не потому, что мне так уж нравится их музыка, а потому, что именно так я себя и чувствую – встревоженной[8]. Образы, которые подбрасывает мне «Синсар Дабх», когда я касаюсь копья, слишком графически подробны. И слишком современны.

– Вы не убьете их, когда они придут сюда. И я тоже. – Последние три слова Бэрронс произносит гортанным голосом, их сопровождает глухой рокот в его груди. Это звук, с которым его зверь пытается выбраться на свободу. Я едва разбираю последнее слово. – Пока.

– Почему?

Его грудь раздувается так сильно, что кажется, будто пуговицы рубашки вот-вот разлетятся. Некоторое время Бэрронс ничего не говорит, сидит с бесстрастным лицом, застыв на вдохе. Затем его ребра наконец расслабляются и он осторожно выдыхает. Я восхищаюсь его самоконтролем. Я хочу быть такой же. И, пожалуй, в будущем воздержусь от упоминания о групповом изнасиловании. Хоть мне и нравится дразнить Бэрронса, я не получаю удовольствия от его боли. Только от огня.

Когда он заговаривает снова, его выражения очень точно сформулированы.

– Принцы – известная величина, способная контролировать массы. Я наблюдал за взлетом и падением бесчисленных цивилизаций. Вычленил семь компонентов, необходимых для достижения нужного мне будущего. Уничтожение Принцев в данный момент помешает этому будущему. В текущее время они ключевые элементы. Но таковыми они будут не всегда.

Нужное ему будущее? Я хочу узнать, что планирует Иерихон Бэрронс, хочу быть посвященной в его цели. Но я ни о чем не спрашиваю. Он поделится со мной своими планами, когда будет готов, а еще его ответ уже был довольно распространенным, учитывая характер Иерихона. И завораживающим. Я хочу знать, что это за ключевые элементы.

Когда я была ребенком, папа часто сажал меня на колени, когда стриг траву газонокосилкой. Мне нравились жаркие дни в Джорджии, нравился сильный запах свежескошенной лужайки, цветов магнолии, тяжело покачивавшихся во влажном липком воздухе, нравились ждущие на крыльце графин сладкого чая и два бокала со льдом, увенчанные свежими веточками мяты из нашего сада.

Однажды я «помогала» папе менять шину на газонокосилке, и он рассказал мне о ключевых элементах. Кажется, в тот день я и влюбилась во все штуки, снабженные колесами. Моя любовь родилась в золотой летний час благодаря словам человека, рядом с которым я всегда чувствовала себя и принцессой, и воином одновременно.

Ключевым элементом была чека, не позволяющая колесу свалиться с оси. Эта чека вставлялась в конец оси перпендикулярно и надежно крепила колесо до тех пор, пока ее не вынут вручную. На кончике чеки обычно бывает металлическая петелька, так что вытащить ее очень просто.

В более широком смысле такой чекой является ключевой компонент, удерживающий вместе элементы сложного механизма. Некоторые люди выдвигают теории по поводу того, что, умея определить ключевые элементы социальных, экономических и политических структур, можно уничтожить эти структуры одним ударом, с минимумом вложений и воздействий. И наоборот, если защищать ключевые элементы, пока не достигнешь нужного результата, можно самому определять форму этого результата. Меня ничуть не удивляет, что Бэрронс живет и дышит «Искусством войны»[9].

– И я смогу убить Принцев, когда они перестанут таковыми являться? – Я хочу быть в этом уверена.

– В тот же миг, как они перестанут таковыми являться, я сам их убью.

Об очередности этого удовольствия мы можем поспорить позже. Мне только придется убедиться, что в тот момент поблизости не окажется ни одного человека.

– Ты можешь дать Риодану возможность устроить эту встречу. В «Честерсе».

– И пригласить туда вашу призрачную армию?

– Ты можешь поставить на клуб защиту от них.

Бэрронс фыркает.

– Теперь я ваш личный заклинатель. Вы не представляете, насколько сложна эта магия.

Вообще-то очень даже представляю. Бэрронс уже давно не умирал, и его грудь, обе руки до кистей и половина спины покрыты татуировками черно-красных защитных заклятий. Магия, с которой он имеет дело, опасна. К слову о магии…

– Бэрронс, со дня исчезновения Дэни прошло уже три недели. Неужели ты не можешь придумать никакого заклятия?

– Барьер сюда. Заклятие туда. Как вы справлялись с жизнью до того, как познакомились со мной?

Я пожимаю плечами:

– Это все равно что осознать, что оказалась в «Околдованном»[10]. Только не в смысле брака, – поспешно добавляю я. – Ты понял, что я имею в виду. Зачем гнуть спину и пылесосить, если с помощью нахального дерганья носом можно убрать весь дом?

– Мой нос никогда не дергается, ни нахально, ни как-либо еще. И то было совершенно абсурдной экспозицией[11]. Единственной ценой за использование магии является столкновение с человеческой глупостью. Люди постоянно порождают хаос без нарушения алхимических принципов.

– Господи, ты смотрел…

– Не смотрел.

– Да, смотрел…

– Не смотрел.

– Но ты только что сказал…

– Неизбежная поп-культура.

– О, так ты правда смотрел.

Я представляю себе, как этот огромный варвар раскидывается на шелковых простынях, обнаженный, закинув руку за голову, и на огромном плоском экране смотрит допотопную комедию о Даррине и Саманте Стивенсах. Эта идея щекочет меня, даже странно заводит. Это настолько жуткий анахронизм, что мне хочется отыскать старые DVD, вытянуться на постели рядом с Бэрронсом и раствориться в примитивном сериале и еще более примитивных временах, когда единственной ценой магии было усиление человеческой глупости. Хочется смеяться вместе с Бэрронсом, занимаясь чем-то забавным и бездумным. А потом, конечно же, кое-чем мозговыносящим. Я бы с удовольствием скоротала в постели с этим мужчиной несколько дождливых дней.

– Повторение ошибочных утверждений не изменит реальности. И вы знаете, что мы не можем выследить Дэни в реальности Фей. Потому она туда и отправилась.

Отлично, теперь у меня в голове звучит главная тема «Околдованного». А от нее всегда сложно отцепиться.

– Когда Дэни вернется, я хочу, чтобы кое-кто сделал ей татуировку. Сразу же, как только она вернется.

– И это после всего, что вы устроили мне из-за собственной татуировки. К тому же вы забыли, что после падения стен татуировки перестали работать. Не спешите. Мы найдем Дэни. В данный же момент самый важный пункт в нашем плане – это собрание.

Собрание. Я ерзаю, и мое веселье мгновенно исчезает.

– Ты уверен, что мы не можем перенести его в другое место?

– Все произойдет здесь. И вы будете на нем присутствовать.

Бэрронс редко о чем меня просит и многое дает взамен. Я не могу представить себе мир без него и не хочу представлять. Однажды я чуть не уничтожила этот мир, когда поверила, что потеряла Бэрронса навсегда.

– Да, господин, – сердито бормочу я.

Он слабо улыбается.

– Вы ýчитесь, мисс Лейн, вы ýчитесь.

Катарина МакЛоклин, сменившая Ровену на посту грандмистрисс аббатства, прибывает первой. Спокойный взгляд серых глаз этой изящной брюнетки сканирует меня, как только я открываю дверь, напоминая о том, почему я ее избегаю. Ее талант – эмоциональная телепатия, и я не знаю, как глубоко Катарина может проникнуть. В кошмарах она очищает меня, как жемчужную луковицу, и добирается до сгнившей середины.

Я задерживаю дыхание, пока грандмистрисс не завершает свою инспекцию. Почувствовала ли она злобу «Синсар Дабх»? Вину за мое дневное убийство?

– Как ты, Мак? Давно тебя не видела.

«Тебя не было в аббатстве, ты не защитила нас», – вот какое сообщение, как мне кажется, я читаю в ее глазах, и мне становится стыдно. Но я в последнее время немного параноик, поэтому могу и ошибаться.

Дышать становится чуть легче.

– Хорошо, Кэт. А ты?

– Почему ты не пришла в аббатство в ту ночь, когда мы бились с Королем Белого Инея? Нам бы очень пригодилась твоя поддержка, – говорит она с мягким ирландским акцентом.

Вот он, нож в мое и без того продырявленное сердце. Приятно узнать, что я все-таки не параноик. И позволить Кэт с ее прямотой стать параноиком.

– Мы с Бэрронсом были в Зеркалах. Я только постфактум узнала, чем все закончилось. Мне очень жаль, Кэт.

Ее проницательный взгляд устремляется в мой левый глаз, затем в правый, обратно, а потом Кэт медленно кивает.

– Нам тоже жаль. В ту ночь мы потеряли многих из наших сестер. И не можем позволить себе потерять еще и тебя. К слову о потерях – ты давно видела Дэни? Ее не было в аббатстве с тех пор, как мы победили Короля Белого Инея. Я отправила девочек на поиски, но пока что они не обнаружили следа, и я не видела в последнее время листовок Дэни. Она словно испарилась.

Я и глазом не моргнула.

– Я думала, что она осталась с вами.

– В ту ночь мы поссорились по поводу того, где ей жить. Я предвидела, что Дэни попытается настоять на своем и будет держаться от нас подальше, но чем дольше она отсутствует, тем больше я беспокоюсь. Сейчас опасное время, даже для нее. Ты не против ее поискать? И, если увидишь, передай, что нам ее очень не хватает. Я хочу, чтобы она вернулась домой.

– Конечно. – Я тоже хочу, чтобы Дэни вернулась домой.

– Надеюсь, и ты как-нибудь заскочишь в аббатство, Мак. Проведешь с нами ночь или неделю, если ты не против. Я давно хочу услышать рассказ о том, как тебе удалось принести «Синсар Дабх». – После паузы Кэт добавляет: – Есть еще кое-что, что я хотела бы обсудить, когда у тебя будет время. Насчет Крууса. Поскольку о Принцах Фей ты знаешь больше любого из нас.

– Его клетка цела, верно?

Это еще один из моих повторяющихся кошмаров: Круус выбирается, каким-то образом снова превращает меня в при-йа, и я сбегаю с ним в другой мир, который мы начинаем населять маленькими детенышами-книгами. То есть буквально. У книг есть ручки и ножки, они все время плачут, и им нужно молоко, которого у меня нет. В последнее время сны у меня дурацкие.

– Конечно. – Кэт снова замолкает. – Но у меня есть опасения, которые я хотела бы обсудить с тобой наедине. Если бы ты смогла приехать в аббатство, ты бы сама увидела, что я имею в виду. Эта оттепель… Я думала, что с исчезновением огненного мира, который угрожает нашему дому… О, а потом оказалось, что это не он и ничто никуда не…

Она резко обрывает себя и на несколько секунд теряет самообладание.

Я вижу неожиданную неуверенность Кэт и думаю: «О нет, неужели она тоже?..» Внезапно обретенные сила и власть могут сотворить с тобой странное превращение, особенно если тебе дорог мир вокруг, а нам обеим он дорог. Это словно внезапно получить Murcielago LP 640, с двенадцатицилиндровым движком и норовистым сцеплением, когда ты привык ездить на шестицилиндровом «мерседесе». Вначале ты водишь плохо, резко дергаясь при разгоне и торможении, не доверяешь собственным ногам, иногда, не рассчитав скорость на старте, въезжаешь в зад тем, кто катится впереди, и так, пока не научишься чувствовать автомобиль. Или, как я сегодня, не врежешься в стену, снеся все, что попалось на пути.

– Кэт, что не так в аббатстве? Что происходит?

– Тебе надо просто… – Она смотрит мне за плечо. – Бэрронс.

– Катарина.

Я чувствую за спиной его энергию, сексуальную, электризующую. Каждая клеточка моего тела оживает, когда он рядом. Бэрронс движется мимо нас, на крытое крыльцо магазина, и я вздрагиваю от желания. Моя потребность в сексе, похоже, напрямую связана с эмоциями, которые я подавляю, а сегодня я подавляю огромное их количество. Когда я впервые приехала в Дублин, я говорила, изучала, испытывала все, расплескивая вокруг свои чувства, радужные, как цвета моего гардероба. Теперь я ношу черное и не выказываю почти никаких эмоций.

Пока Бэрронс меня не раздевает. Тогда я взрываюсь. Я становлюсь пламенем и яростно выплескиваю на него все, что чувствую, а он отражает эти чувства в меня, жарким, опасным сирокко, который сглаживает, меняет форму, приносит нас в то благословенное место, которому не нужно ни солнца в небе, ни звезд, ни луны. Там только мы.

Звенит колокольчик, когда Бэрронс открывает дверь, собираясь выйти. Мне нравится этот звук, и всякий раз, когда я его слышу, я представляю, что он поет: «Добро пожаловать в дом Мак».

– Сюда придут Принцы Невидимых.

– И один из Светлых Принцев, достаточно глупый, чтобы объявить себя Королем, – рычит Бэрронс, пока дверь за ним не закрылась.

– Бэрронс действительно может их контролировать? – спрашивает Кэт.

Она заметно нервничает. И я ее не виню. Принцы Невидимых смертоносны. Те двое, что явятся к нам сегодня, в незапамятные времена мчались в Дикой Охоте с двумя своими собратьями и стали широко известны как Всадники Апокалипсиса. Круус – Война. Я подозреваю, что Кристиан становится Смертью, а это значит, что сегодня в моем доме появятся Голод и Мор. Мило.

– Он говорит, что может нейтрализовать их в стенах этого магазина.

Кэт сухо откликается:

– Ты же понимаешь, что его здесь нет, правда?

– Что, прости?

Этот мужчина достаточно реален для меня.

Все шесть футов три дюйма, все две сотни сорок пять фунтов тугих, мощных, надежных и быстрых мускулов.

– Бэрронс… Он как Риодан. Когда я тянусь к кому-то из них своим даром, я ничего не чувствую. Это больше чем отсутствие эмоций, это отсутствие самой сути. Пространство, которое они занимают, бесцветно.

– Возможно, они умеют блокировать твое чутье. Возводят вокруг себя щит. Бэрронс знает барьерные чары как никто.

О’кей, ему придется научить меня этому трюку. Я блокируюсь изо всех сил и все же подозреваю, что, если Кэт решит меня испытать, я окажусь по уши в проблемах.

– Я умею определять наличие барьеров, Мак. Из этой двери только что вышло ничто. Полное отсутствие чего угодно, опознаваемого как жизнь.

– Возможно, их чары находятся за пределами нашего восприятия. – Я очень хочу избежать разговора о том, как Кэт оценивает людей с помощью своего дара. Я боюсь, как бы она не применила его ко мне. – Кэт, я буду рада навестить аббатство. Как насчет следующих выходных?

Я найду какую-нибудь причину не появиться там. Я беру Кэт за руку и осторожно увлекаю ее за собой, вверх по ступеням, к столам, которые Бэрронс составил для совещания.

– Эй, может, ты хочешь чего-нибудь выпить? У меня есть содовая, сладкий чай и вода. Я даже захватила немного молока из последней прогулки в Зеркала.

Я лгу. Бэрронс принес молоко из «Честерса», и я чувствую себя немного виноватой за такое количество льгот. Но не настолько виноватой, чтобы не пить его.

– Молока? А на вкус оно как наше?

– Конечно. Только немного жирнее.

– Я бы выпила стакан! – говорит Кэт, и мы обе смеемся, потому что вещи, которые мы раньше воспринимали как должное, теперь стали роскошью.

Так обычно и бывает, когда мир рассыпается на куски. Пока вещь не исчезнет, трудно оценить, чем тебе посчастливилось обладать.

В «Книгах и сувенирах Бэрронса» проблемы с пространством. Я подозреваю, что частично за это в ответе Зеркало, соединяющее магазин со скрытыми этажами под гаражом, где Бэрронс обустроил свое логово, но сомневаюсь, что только им ограничено воздействие на эту точку долготы и широты. Иногда мне снится древний бог или свернувшийся кольцами демон, дремлющий под фундаментом.

Бóльшую часть дней «КСБ» высотой в четыре этажа, но иногда в пять, а в редких случаях – в семь. Во вторник роспись на потолке была примерно в семидесяти футах над моей головой, сегодня кажется, что до нее четверть мили, она теряется в вышине. Чем сильнее я пытаюсь сосредоточиться на росписи, тем сложнее ее увидеть. Я не понимаю, зачем кому-то рисовать на потолке эту расплывчатую сцену. Я задавала Бэрронсу этот вопрос, но ответа так и не получила. Однажды я отыщу строительные леса, чтобы полежать на спине под росписью и разобрать, что же изображено на этой чертовой штуковине.

В течение первых месяцев в Дублине я оставалась в жилой половине магазина и начала привыкать к тому, что этажи моей временной спальни меняются. Дошло даже до того, что вычисление этажа стало чем-то вроде игры.

Я ожидала, что в этих стенах будет сложно. И знаю, что именно здесь я провела лучшие часы своей жизни.

Я стою рядом с Кэт на балюстраде, с которой открывается вид на магазин – в направлении главного фасада. Главная комната примерно в сотню футов длиной и шестьдесят шириной. Верхние этажи занимают половину магазина, к ним ведет украшенная изящной резьбой двойная лестница, которая напоминает мне о книжном магазине Лелло в Португалии[12]. На верхних этажах представлена изумительная подборка антиквариата и сокровищ, накрытых стеклянными колпаками или же подвешенными на стенах. Вот металлический диск с всевидящим ликом Зеленого человека[13], а вон сияет древний меч над поблекшим, потрепанным в битвах щитом. Я иногда размышляю, не собрал ли Бэрронс эти «сувениры» на протяжении столетий своей жизни.

Полированные книжные полки занимают стены от пола до потолочного молдинга. За элегантными перилами находятся узкие проходы для доступа к полкам, полированные лестницы скользят на смазанных колесиках от одной секции к другой.

Я смотрю вниз и справа, у отдельно стоящих книжных шкафов вижу журнальную стойку, полностью заполненную последними октябрьскими изданиями. Слева старомодная касса ждет возможности звякнуть серебряным колокольчиком, отмечая продажу, рядом с ней – мой розовый iPod на акустической доске, готовый включить нам «Bad Moon Rising»[14], «Tubthumping»[15] или «It’s a Wonderful World»[16].

Или, возможно, «Good Girl Gone Bad»[17].

Когда входят Темные Принцы, окруженные с флангов Бэрронсом и Риоданом, я резко выдыхаю и застываю.

«РАЗОРВИ ИХ УНИЧТОЖЬ НАСАДИ НА КОЛЬЯ!» – ревет у меня внутри «Синсар Дабх».

Я закрываю глаза и вспоминаю один из недавно выученных фокусов: я так старательно занимаю свои мысли чем-то другим, что Книге в них не пробиться.

Когда я была маленькой, папа читал мне стихи. Чем более напевными они были, тем больше мне нравились, и, пожалуй, я уже тогда была с отклонениями, как и он, потому что теплыми летними вечерами папа читал то, что я просила, а мама мыла тарелки, слушала и качала головой, осуждая наш выбор. Я мало понимала смысл, мне просто нравилось, как текут слова. «Кремация Сэма МакГи»[18] очаровала меня. «Сон во сне» обладал гипнотическим эффектом, «Колокола»[19] завораживали. Я была одержима «Пепельной средой» Томаса Элиота, а в седьмом классе на школьном концерте читала «Ворона» наизусть, ненадолго заслужив себе репутацию ботанши, которую пришлось экстренно исправлять кардинально модными мерами. Теперь, вспоминая об этом, я вижу, что выбор был мрачноватым, но в то время горе и жестокость обладали мультяшными пропорциями детства. И мне потребовалось несколько недель, чтобы запомнить так много сложных строф.

«Вспомни, что Принцы сделали с тобой, милая, как они разорвали тебя на клочки и превратили в бездумное животное». Словно я действительно могла позабыть, «Синсар Дабх» бомбардирует меня образами настолько детальными, что у меня мгновенно начинает болеть голова.

Я блокирую их, сосредоточиваясь на том, как папа учил меня делить поэму, чтобы ее было легче запомнить: восемнадцать строф, шесть строк в каждой, в большей части строк по восемь слогов с гипнотической сменой ударных и безударных. Папа называл это хореическим октаметром. Я запомнила, потому что это забавно звучало, папа гордился тем, что я знаю определение, а я готова была на что угодно, чтобы Джек Лейн мной гордился.

«Сломай их, – требует Книга, – заставь пасть пред тобой на колени, заставь назвать своей Королевой».

Ритм поэмы захватывает меня, как всегда захватывал, и я снова чувствую себя ребенком, цельным, хорошим и любимым.

В отличие от По, мне не приходится открывать дверь. Я могу запереть ее на засов.

Я продолжаю читать поэму, пока не наступает блаженная тишина. И только тогда открываю глаза.

– Что же это? – бормочет рядом со мной Кэт, глядя вниз.

Исчезли дикие, обнаженные, примитивные Принцы с калейдоскопом татуировок, мечущихся по коже, и сумасшедшими радужными глазами.

Они себя окультурили.

И на месте прежних стояли два черноволосых темноглазых мужчины, излучавших силу, похоть и инопланетную магию. Ошейники Королевского Дома Невидимых сияли, словно усыпанный бриллиантами обсидиан. Я знаю, что они ледяные на ощупь, что они вибрируют с гипнотической гортанной какофонией, – и знаю, что ошейники Светлого Дома напевают неповторимую сложную симфонию.

Головы Принцев больше не вертятся в странной манере, они научились человеческим движениям и поведению, копируют их до малейшего нюанса. Черные крылья, которые смыкались вокруг моего обнаженного тела, пока я умирала под ними тысячей смертей, исчезли, скрытые гламором.

– Я думала, они воюют друг с другом, – говорю я.

Кэт отвечает:

– Я думала, что они безумны, ужасны, отвратительны. Мы обе ошибались. Они недавно объединили силы. Я слышала, что Алая Карга заставила их поволноваться.

– Кристиан… – бормочу я, отчаянно пытаясь не думать о том, что он вынужден переживать.

– Тогда он спас нас. Возможно, и весь мир. Дэни медлила, пытаясь решить, к кому броситься, к ши-видящим сестрам или к Королю Белого Инея. Она бы сломалась, окажись на ее совести гибель всего нашего аббатства. Жертва, принесенная Кристианом, избавила ее от этого ужаса. И мы перед ним в неоплатном долгу.

– О том, где Кристиан сейчас, до сих пор ничего не известно?

– Дядюшки его ищут. Все мы в аббатстве желаем помочь в спасении, если они его найдут.

Меня ужасает то, что Кристиан отдал себя Карге, но в то же время и радует, поскольку это означает, что человек, которого я знала, все еще там, несмотря на безумие. Глубоко в душе он все так же заботится о мире вокруг себя. Я сделала мысленную пометку: попросить Бэрронса помочь дядюшкам Кристиана с поисками. Он может надавить на Риодана, чтобы тот отправил одного из Девяти на поиски. Мы не можем допустить, чтобы Кристиан переживал пытки и смерть снова и снова. Мы в долгу перед ним за принесенную им жертву. То, что ему приходится переживать в руках Карги, лишь загонит его еще глубже в безумие Невидимых. Нам нужно спасти его, прежде чем он потеряет остатки своей основополагающей человечности.

Принцы поднимаются по лестницам, совершенно одинаковые, если не считать нескольких дюймов разницы в росте. Я вдруг понимаю, что смотрю прямо на них и не плáчу кровью. Кошусь на Кэт – проверить, это со мной что-нибудь не так или она тоже может смотреть на них. Да, может. И смотрит – с восхищением.

– Они достаточно напитались, чтобы себя контролировать, – тихо говорю я.

Когда Принцы только прибыли в Дублин, они напоминали животных, взбесившихся от долгого заточения и голода. Они внушали ужас.

– Принцы изучают нас, учатся у нас.

Я понимаю: овцу нужно успокоить перед бойней. От страха мясо становится жестче. Эти двое, худшие из Невидимых, теперь просто образец «плохих парней». Женщины будут сбегаться к ним стаями, как лемминги к краю обрыва.

Это насильники, те, кто вывернул меня наизнанку, вынул мой разум из тела и разорвал его на части. А еще они, к несчастью, классные, как черти.

Я хочу их убить.

«Да-да-да, УБИТЬ», – вновь выныривает из забытья Книга.

Ритм захватывает мое внимание. Я молча перекатываю на языке внутренние рифмы и потрясающую аллитерацию, глядя на Принцев; я складываю слоги, как кирпичики, в ментальную стену.

Мои насильники одеты, как Бэрронс. Лощеные. Мужественные. Сексуальные.

Это меня бесит.

– Твою мать, – тихо говорит Кэт. А она ведь никогда не ругается. – Ты представляешь, как среагируют на них мои девочки? Нам и Крууса хватило.

– Твою мать, – соглашаюсь я.

За балюстрадой четыре длинных стола установлены в виде квадрата. Принцы Невидимых занимают одну из его сторон. Бэрронс, Кэт и я садимся напротив.

Все силы уходят на то, чтобы не перепрыгнуть разделяющее нас расстояние и не атаковать их. Меня останавливают два обстоятельства: Бэрронсу Принцы нужны живыми, и я боюсь снова отключиться. Кэт слишком уязвима.

Несколько мгновений спустя Риодан падает рядом с нами на стул, зажимая Кэт и меня между двумя гудящими источниками силы. Он запускает пальцы в свои густые темные волосы, коротко остриженные на висках, и рассматривает меня ясным аналитическим взглядом. Я бесстрастно встречаюсь с ним глазами. Точеные черты его лица не тронуты морщинами; думаю, он застыл во времени в свои тридцать, к которым добавились неизвестные тысячи прожитых лет.

Как и все приближенные Бэрронса, Риодан мускулист и покрыт множеством шрамов, самый заметный из которых сбегает от челюсти по шее и пересекает грудь. Риодан наслаждается изысканными вещами и покупает их без малейших колебаний. Я хочу узнать историю Девяти, но никто мне ее не расскажет. У каждого из них под кожей живет зверь. Риодан прячет своего лучше всех. Из Девяти, кем бы они ни были, он самый успешный бизнесмен – занимается финансовыми вопросами и поддержанием огромной империи.

Бэрронс – молчаливый лидер их маленькой бессмертной армии, тот, перед кем все они отчитываются. Обычно он позволяет Риодану вести переговоры. Возможно, потому, что знает: сам он потеряет терпение в тот же миг, когда один из его приказов не будет выполнен немедленно, и просто убьет всех, кто окажется в поле зрения. Риодан предпочитает шахматные партии, он уничтожает противника за пять или менее ходов. Бэрронс же сожрет шахматную доску, приправив ее кровью, как кетчупом.

– У тебя слишком много Невидимых за стенами магазина, Мак, – говорит Риодан.

– У тебя слишком много их в «Честерсе», – холодно парирую я.

– Он понимает наши нужды, – говорит один из Невидимых Принцев.

– За мной они не следуют по пятам, – произносит Риодан.

– И ты тоже разбираешься в наших нуждах, по личному опыту, – шелковым голосом напоминает мне Принц.

Я его игнорирую.

– Это потому, что ты хуже пахнешь, – обращаюсь я к Риодану.

– Гнильцы не хватает, – соглашается он.

– Я использую Невидимых для проверки барьеров. – Бэрронс закрывает эту тему.

Риодан смеется, но не продолжает разговор.

Мы, шестеро, сидим и молча смотрим друг на друга. В комнате почти нет воздуха, только враждебность и ярость. Я стараюсь не дышать глубоко и позволяю руке опуститься на успокаивающую рукоять копья. И тут же отдергиваю ее, вновь атакованная жуткими образами.

– Ты уберешь барьер, не позволяющий нам телепортироваться, или отнимешь у нее копье, – обращается к Бэрронсу более высокий Принц, шаря взглядом, жарким, сексуальным, голодным, по моему телу.

Бэрронс ненадолго замирает, и на пару секунд я не уверена в том, что он все еще сидит рядом со мной, – настолько неощутимым становится его присутствие. Я тихонечко выдыхаю, думая, что собрание вполне может закончиться, не начавшись.

А затем Бэрронс говорит, тихо и осторожно:

– Мисс Лейн.

Я чувствую напряжение его тела, зеркально отражающее закаменевшие кольца ярости в моем.

– Я не отдам тебе свое копье, – так же тихо говорю я. – Это обойдется.

Было время, когда Принцы умели навевать на меня иллюзию, убеждавшую в том, что они забрали копье, но с тех пор я выучила их фокусы и подобное больше не сработает.

– Я не «это». Я Принц Рэт из Королевского Дома Невидимых, созданного вторым, – холодно говорит высокий Темный. – Мой брат Киалл из третьего. Когда-то ты стонала, повторяя наши имена. И умоляла о большем. Без копья ты ничто. Слабый. Человек.

Сначала ни Бэрронс, ни я ничего не говорим. Затем он без выражения произносит:

– Я не сниму барьеров.

– Отлично, они могут уходить, – так же без выражения говорю я.

Ничто, надо же. Они не знают о моем внутреннем психопате.

Бэрронс прожигает меня взглядом. Я буквально чувствую, как он вынуждает меня повернуть голову.

– Посмотрите на меня! – командует он.

Я морщусь, но смотрю.

«Вы сказали, что доверяете мне свою защиту. Если я опущу барьеры, сюда могут телепортироваться другие Невидимые. Неприемлемый риск. Не давите на меня. Мой зверь хочет их смерти».

«Ну, хотя бы наши звери согласны друг с другом», – сахарным тоном отвечаю я. Полыхая яростью, я вынимаю копье из ножен и шлепаю его на ладонь Бэрронса, пока не прозвучали очередные напоминания о сегодняшнем дне.

Рэт и Киалл трещат и звенят в той пробирающей до костей нечеловеческой манере, которая была их единственным способом коммуникации, когда они только прибыли в Дублин, обезумевшие от голода. Этот тонкий звон откликается где-то глубоко в моих костях, сознание ускользает от меня. Когда Бэрронс передает копье Риодану, а тот прячет его под пиджак, Принцы восстанавливают свой лощеный фасад.

– Ну да, ему можно носить копье, а мне нет, – ворчу я.

– Он не позволяет мелкому оскорблению стать препятствием будущей выгоде. Подобная слабость свойственна женщинам. Они придают значимость тому, что на самом деле не имеет значения. Оплакивают события, которыми явно наслаждались, – говорит Киалл, разглядывая меня с многозначительной и выразительной ухмылкой. – Что было утрачено в ту ночь? Ничего. Что было получено? Ни с чем не сравнимый опыт. Ваши человеческие женщины развлекают нас, убивая друг друга, чтобы избавиться от конкуренток и получить в награду ночь с нами.

Не знаю, кто рядом со мной напрягается сильней, Кэт или Бэрронс. Комната начинает напоминать вулкан на грани извержения.

Я вдыхаю, считаю до десяти, выдыхаю. В определенный момент, когда сумею справиться со своим внутренним демоном, я нанесу визит в отвратный готический особняк на окраине Дублина, где Принцы окружили себя почитательницами. И захвачу с собой копье. И те женщины, которые щебетали радостный бред вроде «увидимся в Фейри», прекратят убивать друг друга ради возможности сойти с ума в постели монстра.

Когда входит Р’йан, Светлый Принц, именующий себя новым Королем, Невидимые рычат, словно дикие звери.

Р’йан напоминает мне В’лейна, до того, как тот сбросил маску, открыв свою истинную Темную сущность – Принца Крууса. Припудренная золотом кожа бархатом обтекает мощное тело, лицо напоминает лик величественного архангела. Длинные светлые волосы свободно спадают ниже талии. Он тоже превратил себя в нечто элегантно-человеческое, надев штаны из оленьей кожи, черные сапоги, кремовый кашемировый свитер и золотой ошейник. Р’йан смеется и отмахивается от Темных собратьев величественным, снисходительным жестом, словно отгоняя надоедливую муху на банкете, устроенном в его честь.

Невидимые вскакивают со своих кресел, Бэрронс поднимается, Риодан следом, и несколько секунд все мужчины в комнате принимают угрожающие позы, меряют друг друга взглядами, обсуждая удовольствие, которое получат, превратив эту комнату в бойню, и не дороже ли оно того, ради чего они вообще согласились на эту встречу. В тот миг, когда я уже уверена, что они сорвутся, а мы с Кэт будем покрыты кровью и ошметками костей, и мне придется отнять свое копье и все-таки им воспользоваться, Бэрронс рычит:

– Всем сесть! Быстро!

Никто не двигается. Я тихо смеюсь. Это ошибка. Риодан внезапно исчезает.

Когда он появляется снова, то держит Р’йана сзади. Покрытое шрамами предплечье давит Фее на горло. Риодан приближает губы к уху Принца и тихо говорит:

– Мне нужно напомнить о том, что я проделал с Вэлветом?

Р’йан шипит.

– Бэрронс сказал «сидеть», – произносит Риодан. – И повторять не будет. Как и я.

Когда он отталкивает Р’йана, тот падает на сиденье возле третьей стороны нашего квадрата. Глаза Светлого Принца сияют вызовом и ненавистью. Киалл и Рэт медленно возвращаются на свои места, с подчеркнутой ленью в движениях, словно делают это, потому что сами так решили, и ни по какой другой причине.

Я гляжу на четвертую сторону квадрата, размышляя, кого еще нам предстоит увидеть. А когда последний гость поднимается по лестнице и садится за наш стол, настает моя очередь взвиться.

Лица бандитов О’Банниона я узнаю с первого взгляда: я помогла убить двоих из них. Наш последний гость – ирландец, с белой кожей, густыми черными волосами, темными глазами и кровью древних саудовских предков в жилах. Широкоплечий и привлекательный в грубоватом, уличном стиле, он двигается с грацией, свойственной длинноногим и длинноруким.

Кэт приподнимается, побледнев.

– Шон? – говорит она. – Господи, ты-то что здесь делаешь?

Я перевожу взгляд с него на нее. Мне не нужен талант ши-видящей, чтобы разглядеть между ними сильное чувство.

– Да, что здесь делает О’Баннион? – присоединяюсь я к Кэт.

– Меня зовут Шон Фергюс Джеймсон, – говорит он с густым ирландским акцентом.

– Двоюродный брат Роки О, – добавляет Риодан. – Он старается не упоминать своей фамилии в некоторых заведениях.

– Почему он здесь? – повторяет Кэт, плавно опускаясь на свое место.

Отвечает ей Риодан:

– Ты смотришь на трех главных поставщиков товаров в этом городе: на меня, Принцев и представителя черного рынка – который унаследовал от своих предков некий Шон О’Баннион. Похоже, кошечка, твой парень кое-что провернул, работая в моем клубе. Подкупил моих поставщиков. Сумел войти в игру.

– Лишь потому, что ты дерешь три шкуры за самую обычную еду! – возмущается Шон. – У нас на улицах полно женщин и детей, которым никак не накопить, чтобы купить продукты по твоим ценам. А им тоже нужны хлеб и молоко.

– Вот ты и показал свое истинное лицо, О’Баннион, – говорит Риодан.

– Доброе и честное сердце? – резко спрашивает Кэт.

То, как Шон на нее смотрит, объясняет мне все: они любовники, и, подозреваю, уже давно. Как он собирается отстаивать свои позиции при таких конкурентах? О’Баннион единственный человек среди чудовищ.

Риодан прерывает Кэт бесстрастной улыбкой.

– Им все обычно и начинается. Но заканчивается зачастую другим. Если бы вы с ним говорили о том, о чем стоит вести разговоры, ты бы уже это знала.

– Не лезь в мои дела, – мягко предупреждает Кэт.

Риодан откидывается на спинку кресла и скрещивает руки на груди.

– Начни всерьез заниматься своими делами, и я, возможно, не буду в них лезть. Дело, оставленное без надзора, выставляется на торги.

– Ты не имел права заставлять Шона работать в «Честерсе», – говорит Кэт. – Долг был моим, и отрабатывать его следовало мне.

Шон удивленно смотрит на нее.

– Заставлять? Какой долг? Моя работа никак с тобой не связана.

Кэт моргает и резко поворачивается к Риодану.

– Ты же сказал, что спросишь с него, а не с меня.

Риодан вскидывает бровь и насмешливо улыбается.

– О чем идет речь? – спрашивает Шон.

– Я сказал, Катарина, что в последнее время у меня сложности с персоналом, мои работники продолжают умирать, а твой Шон – неплохая кандидатура для того, чтобы заменить кого-нибудь из них. Я также сказал тебе, что О’Баннион волен уйти. Оба утверждения были правдой. Поначалу. Затем он решил воровать на моей территории, и я его уволил.

Тон Риодана отчетливо указывает на то, как ей повезло, что О’Банниона не убили. А я размышляю над тем, почему Риодан этого не сделал. Никто не может красть у него и остаться в живых… разве что у манипулятора с холодными глазами есть какая-то долгосрочная цель, ради которой он готов потерпеть существование в этом мире некоего идиота, – вот как Бэрронс терпит Принцев.

– Вы, свиньи, все болтаете и болтаете, не говоря ничего, что было бы интересно нам. Вас здесь слишком много. Нас недостаточно. Как и рабов, – говорит Рэт. – Мы требуем, чтобы за этим столом присутствовал еще кто-нибудь из Невидимых.

– Найдите еще одного Принца, и мы рассмотрим ваше предложение, – сухо говорит Риодан.

Круус заперт, а Кристиан у Алой Карги. Иными словами, фиг им, а не рассмотрение.

Р’йан молчит. Даже если кто-то из Светлых Принцев и уцелел, он явно не жаждет конкурировать с ними за трон Фей.

– Почему здесь Катарина? – спрашивает Шон.

Я отвечаю:

– Как грандмистрисс ши-видящих, она стоит на передовой линии защиты людей.

Я не добавляю, что она еще и сидит у Крууса на голове, сторожá его, чтобы он не выбрался. Я действительно надеюсь, что Кэт не откровенничала с Шоном на эту тему. Не зря говорится, что любой, с кем ты поделишься своим секретом, обязательно доверит его как минимум одному человеку. Количество посвященных растет по экспоненте и заканчивается тем, что весь мир знает то, что ты хотел бы скрыть.

Шон оценивающе смотрит на меня:

– А ты почему здесь?

Риодан отвечает:

– У Мак свои функции. Есть еще вопросы? Можешь обсудить их с Бэрронсом. Не нравятся те, кто сидит за этим столом, – найди способ от них избавиться. Но будь осторожен, потому что несложно найти способ избавиться от тебя. Человек.

Кэт огрызается:

– Оставь его в покое.

Я смотрю на нее, а она пытается взглядом послать Шону молчаливое сообщение. К несчастью, он слишком яростно таращится на Риодана, чтобы это заметить.

Кэт шумно выдыхает, и я тоже.

Мужчины за этим столом безжалостны. Единственный способ, с помощью которого Шон может надеяться конкурировать с ними в бизнесе, – стать таким же безжалостным. Как Принцы в некоторой степени стали цивилизованными, чтобы увеличить свои шансы на выживание, так и Шону придется стать варваром, чтобы повысить свои.

Что заставляет меня задуматься о том же, о чем, без сомнения, думает сейчас Кэт: что останется от человека, которого она любит?