Читать книгу Структура и динамика психического (сборник) - Карл Густав Юнг - Страница 9

Ассоциации:

Сверкающий на солнце кортик ее отца, который он однажды показал ей. Тогда это произвело на нее большое впечатление. Ее отец был во всех отношениях энергичным, волевым, порывистым человеком, большим любителем любовных приключений. Кельтский бронзовый меч – пациентка гордится своим кельтским происхождением. Кельты – народ страстный, темпераментный, порывистый. Орнамент выглядит очень загадочно – руны, знаки древней мудрости, древние цивилизации, наследие человечества, поднятое из могилы на свет.

Аналитическое толкование:

Пациентка обладает ярко выраженным комплексом отца, рано ушедшего из жизни, и связанными с ним богатыми сексуальными фантазиями. Она всегда ставит себя на место своей матери, хотя и с сильным неприятием отца. Она никогда не могла принять человека, подобного ее отцу, и потому против своей воли выбирала слабых, невротичных мужчин. Из этого можно сделать вывод о яростном сопротивлении отцу-врачу. Сновидение подняло на поверхность ее желание заполучить «оружие» отца. С остальным все ясно. По идее, этот сон должен прямо указывать на фаллическую фантазию.

Конструктивное толкование:

Похоже на то, что пациентка нуждалась в таком оружии. Ее отец оружием обладал. Он был энергичным человеком, вел соответствующий образ жизни и боролся с вытекающими из своего темперамента трудностями. Стало быть, несмотря на свою страстную, беспокойную жизнь он не был невротиком. Это оружие является очень древним наследием человечества, которое было заключено в пациентке и вышло на свет в результате раскопок (анализа). Оружие связано с озарением, с мудростью. Оно означает нападение и защиту. Оружием ее отца была страстная, несгибаемая воля, с помощью которой он и проложил свой жизненный путь. Вплоть до настоящего момента пациентка во всех отношениях была его полной противоположностью.

Сейчас она находится на пороге осознания того, что человек должен проявлять волю, а не просто покоряться судьбе, во что она верила до сих пор. Воля основывается на знании жизни и на понимании древнего наследия человеческой расы, которое содержится также и в ней, но до настоящего момента было погребено, поскольку и в этом смысле она тоже является дочерью своего отца. Раньше она этого не понимала, потому что по характеру была постоянно жалующимся, избалованным, распущенным ребенком. Она была совершенно пассивна и полностью погружена в свои сексуальные фантазии.

150 В этом случае аналитику не требовалось никаких дополнительных аналогий. Ассоциаций пациента было вполне достаточно. Нам могут возразить, что такой анализ сновидения включает в себя внушение. Но при этом игнорируется тот факт, что внушение действует только при наличии внутренней к нему готовности, в противном случае его можно навязать только при большой настойчивости и только на какое-то мгновение. Внушение, которое действует в течение хоть сколько-нибудь продолжительного периода времени, предполагает заранее обозначенную психологическую готовность, которую так называемое внушение просто вводит в игру. Поэтому это возражение необдуманно и приписывает внушению магическую силу, которой оно ни в коей мере не обладает, ибо если бы это было так, то внушающая терапия была бы невероятно эффективной, а в аналитических процедурах не было бы никакой необходимости. Но дела обстоят далеко не так. Более того, когда нас обвиняют во внушении, то не учитывают тот факт, что сами ассоциации пациентки указывают на культурное значение меча.

151 После этого отступления вернемся к вопросу о трансцендентной функции. Мы уже увидели, что во время лечения трансцендентная функция является, в определенном смысле, «искусственным» инструментом, потому что по большей части она поддерживается аналитиком. Но если пациент уверенно стоит на ногах, ему не нужно постоянно полагаться на внешнюю помощь. Толкование сновидений было бы идеальным методом для синтеза содержимого сознания и бессознательного, но на практике анализ своих собственных сновидений является чрезвычайно трудным делом.

152 Сейчас мы должны выяснить, что требуется для создания трансцендентной функции. Прежде всего, необходим материал из бессознательного. Наиболее доступным выражением происходящих в бессознательном процессов, несомненно, являются сновидения. Сновидение представляет собой, так сказать, чистый продукт бессознательного. Нельзя отрицать того, что в ходе приближения к сознанию сновидение изменяется, но эти изменения можно рассматривать как несущественные, поскольку они тоже происходят в бессознательном и не являются преднамеренными. Возможные модификации первоначального образа-сновидения происходят в самом верхнем слое бессознательного и потому тоже содержат ценный материал. Они являются побочным, следующим за основным сновидением продуктом фантазии. То же самое можно сказать и о последующих образах и идеях, которые часто возникают во время дремы или неожиданно вспыхивают в момент пробуждения. Поскольку сновидение рождается во сне, оно обладает всеми характеристиками abaissement du niveau mental[18]: низким напряжением психической энергии: логической прерывистостью, фрагментарностью, образованием аналогий, поверхностными ассоциациями вербального, звукового или визуального типа, сгущением, иррациональными выражениями, запутанностью и т. п. С увеличением напряжения сновидения приобретают более упорядоченный характер; в них появляется драматургия, их связь с сознанием становится более четкой, валентность ассоциаций увеличивается.

153 Поскольку во сне напряжение, как правило, очень низкое, то сновидения, по сравнению с материалом сознания, являются примитивными выражениями содержимого бессознательного и их очень трудно понять с конструктивной точки зрения, зато, как правило, легче подвергнуть редуктивному анализу. В целом, сновидения не годятся или малопригодны для создания трансцендентной функции, поскольку они предъявляют объекту слишком большие требования.

154 Итак, нам следует искать другие источники бессознательного материала. Таковыми, например, являются вторжения бессознательного в бодрствующее сознание, идеи, приходящие «как гром средь ясного неба», провалы, ошибки и заблуждения памяти, симптоматические действия и т. п. Этот материал, как правило, более пригоден для метода редукции, чем для конструктивного анализа; он тоже слишком фрагментарен и прерывист, а для осмысленного синтеза непрерывность просто необходима.

155 Еще одним источником бессознательного материала служат спонтанные фантазии. Они, как правило, отличаются достаточной связностью и четкостью содержания, важность которого зачастую очевидна. Некоторые пациенты способны фантазировать в любое время, просто-напросто «отключая» критическое отношение к фантазиям. Эти фантазии можно использовать, хотя способностью к такого рода фантазированию наделен далеко не каждый человек. Впрочем, умение свободно фантазировать можно развить с помощью тренировок. Тренинг заключается, прежде всего, в систематических упражнениях по отключению критического внимания, то есть создания вакуума в сознании. Это стимулирует стоящие наготове фантазии. Разумеется, в данном случае необходимо, чтобы фантазии с сильным либидо-зарядом действительно были наготове. А так бывает далеко не всегда. Там, где ничего подобного не наблюдается, требуются особые меры.

156 Перед тем, как поговорить об этих мерах, я должен сделать неприятное допущение, что читатель в данный момент задается вопросом: «А что, собственно, автор хочет всем этим сказать?» И почему так уж необходимо поднимать на поверхность содержимое бессознательного? Разве недостаточно того, что время от времени оно проявляется само по себе и вызывает весьма неприятные ощущения? Нужно ли нам силой вытаскивать его на поверхность? Не заключается ли задача аналитика как раз в противоположном – в освобождении бессознательного от фантазий и лишения его, таким образом, эффективности?

157 Будет нелишне подробно ответить на эти вопросы, поскольку методы введения бессознательного в сознание могут шокировать читателя как совершенно новые, необычные и, возможно, даже несколько странные. Поэтому я должен, прежде всего, развеять эти естественные сомнения, чтобы они не мешали нам, когда мы начнем рассматривать вышеупомянутые методы.

158 Как мы уже знаем, содержимое бессознательного нам необходимо как дополнение к сознательной позиции. Если осознанная установка отличается лишь слабой «направленностью», то бессознательное может вполне произвольно вторгнуться в сознание. Это и происходит со всеми теми людьми, которые отличаются низким напряжением сознания, например, с представителями первобытных народов. Дикарям не нужны никакие специальные меры для того, чтобы поднять бессознательное на поверхность. Вообще-то эти особые меры не требуются и цивилизованным людям, ибо те из них, кто имеет наименьшее представление о своей бессознательной стороне, более всего подвержены ее воздействию. Но они не осознают того, что с ними происходит. Бессознательное тайно присутствует везде, и для этого ему не требуется наша помощь, но поскольку оно остается бессознательным, мы точно не знаем, что происходит и чего нам ждать. Вот поэтому мы и ищем способ довести до сознания то содержимое бессознательного, которое влияет на наши действия, чтобы мы могли избежать тайного вмешательства бессознательного и его неприятных последствий.

159 Читатель, конечно же, задаст вопрос: «Почему бы нам не оставить бессознательное в покое?» Люди, которым еще не пришлось пережить неприятностей такого рода, естественно, не видят никакого смысла в контролировании бессознательного. Но любой человек, достаточно от него настрадавшийся, с удовольствием будет приветствовать саму возможность такого контроля. Процессам, происходящим в сознании, направленность абсолютно необходима, но, как мы уже имели возможность убедиться, последняя неизбежно влечет за собой и односторонность. Поскольку психическое является такой же саморегулирующейся системой, как и тело, то регулирующее противодействие всегда будет развиваться в бессознательном. Если бы не направленность сознания, ответные влияния бессознательного не являлись бы помехой. Именно эта направленность не допускает такой возможности. Разумеется, это не означает ликвидации противодействующих сил, порождаемых бессознательным. Однако их регулирующее влияние всякий раз нивелируется критическим отношением со стороны сознания и направленной на решение задачи волей. В этом смысле психика цивилизованного человека уже больше не является саморегулирующейся системой; ее можно сравнить скорее с машиной, у которой чувствительность к измененению скорости ослабла в такой степени, что это может привести к самоповреждению в ходе функционирования; в то же самое время подобная сниженная чувствительность делает психику такого «массового» человека уязвимой для манипуляций со стороны самых разнообразных односторонних воль.

160 Что ж, особенность функционирования психического заключается в том, что при подавлении ответного влияния бессознательного последнее утрачивает свою регулирующую функцию. Тогда оно начинает ускорять и интенсифицировать происходящие в сознании процессы. Похоже, что вместе с утратой регулирующей функции утрачивается и сама энергия регулирующего противостояния, в результате чего складываются условия, при которых не только не существует никакого противодействия, но и его энергия подключается к энергии направленного процесса. Это, естественно, облегчает осуществление сознанием своих намерений, но, поскольку эти намерения ничто не сдерживает, они вполне могут реализовываться в ущерб деятельности целостной системы. Например, когда кто-нибудь делает довольно смелое утверждение и подавляет противодействие, а именно, вполне обоснованные сомнения, он может себе же во вред настаивать на своей точке зрения.

161 Легкость, с которой может быть «отключено» противодействие, пропорциональна уровню разобщенности, разделенности психического, ведущей к утрате инстинктивного начала. Это характерная и обязательная черта цивилизованного человека, поскольку инстинкты, не утратившие своей первоначальной силы, могут сделать адаптацию к обществу практически невозможной. Речь идет не о полной атрофии инстинкта, а, в большинстве случаев, всего лишь о стойких последствиях образования, которое ни за что не пустило бы такие глубокие корни, если бы не приносило индивиду пользу.

162 Помимо случаев, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни, хороший пример подавления регулирующего воздействия бессознательного можно найти в книге Ницше «Так говорил Заратустра». Идея «сверхчеловека» и «последнего (самого презренного) человека» выражает регулирующее влияние: «сверхчеловек» хочет стащить Заратустру назад, в коллективную сферу усредненных человеческих существ, каким он всегда и был, а «последний человек» в общем-то является персонификацией противодействия. Но ревущий лев нравственных убеждений Заратустры загоняет все это влияние и, прежде всего, чувство жалости, назад, в пещеру бессознательного. Таким образом, регулирующее влияние подавляется, но тайное противодействие бессознательного не прекращается, явным доказательством чего служит дальнейшее творчество Ницше. Сначала он ищет противника в Вагнере, которому он не может простить «Парсифаля», но вскоре его гнев обрушивается против христианства и, в особенности, против святого Павла, который, в определенном смысле, испытал те же превратности судьбы, что и Ницше. Хорошо известно, что психоз Ницше поначалу выразился в отождествлении с «Распятым Христом», а потом – с расчлененным Дионисом. Хорошо известно и то, к чему привело дальнейшее развитие этой человеческой драмы: нараставшее противодействие, в конце концов, вырвалось на поверхность.

163 Другим примером является классическая мегаломания, о которой мы можем прочитать в четвертой главе Книги Даниила. Находившегося на вершине власти Навуходоносора посетило сновидение, в котором ему было предсказано падение, если только он не смирит свою гордыню. Даниил вполне профессионально истолковал это сновидение, но к нему не прислушались. Последовавшие события показали, что его толкование было верным, поскольку Навуходоносор, подавив регулирующее воздействие бессознательного, пал жертвой психоза, который и представлял собой то самое наказание, которого он стремился избежать: царь земли, он превратился в животное.

164 Один мой знакомый однажды рассказал мне сновидение, в котором он шагнул прямо в пустоту с вершины горы. Я рассказал ему кое-что о воздействии бессознательного и посоветовал воздержаться от опасных путешествий в горы, страстным любителем которых он был. Но он меня высмеял. Несколько месяцев спустя, во время восхождения на гору, он действительно шагнул в пустоту и погиб.

165 Любой человек, который видел, как подобное случается снова и снова, создавая всевозможные драматические ситуации, поневоле задумается. Он начинает понимать, насколько легко упустить из виду регулирующее влияние бессознательного и что ему следует обращать пристальное внимание на регуляторные процессы, которые так необходимы для нашего умственного и физического здоровья. Соответственно, он постарается помочь себе, занимаясь наблюдением за собой и самокритикой. Но обычные самонаблюдение и интеллектуальный самоанализ – это совершенно неадекватные средства для установления контакта с бессознательным. Хотя ни одному человеческому существу не удается избежать неприятных ощущений, каждый человек старается от них увернуться, особенно если он видит путь, каким их можно обойти. Знание о регулирующем влиянии бессознательного как раз и дает такую возможность, указуя пути, позволяющие избежать достаточно многих неприятных ощущений. Мы можем отказаться от великого множества окольных путей, единственной отличительной чертой которых являются утомительные конфликты. Плохо уже то, что мы сбиваемся с дороги и делаем серьезные ошибки на неизведанной территории, но заблудиться на густо заселенной и покрытой отличными дорогами местности – это уже перебор. Итак, каким же образом мы можем раздобыть знание о регулирующих факторах?

166 Если мы не обладаем способностью к свободному фантазированию, мы должны прибегнуть к искусственным средствам. Основанием к этому, как правило, является подавленное или беспокойное состояние ума, которому мы не можем найти адекватного объяснения. Пациент, естественно, может выдать любое количество рациональных причин – достаточно сослаться на плохую погоду. Но ни одна из них не может быть по-настоящему удовлетворительным объяснением, поскольку причинное объяснение состояний такого типа, как правило, удовлетворяет только постороннего человека, да и то до определенной степени. Посторонний человек рад тому, что его потребность в причинном объяснении более-менее удовлетворена; ему достаточно знать, откуда что взялось; он не ощущает тех страданий, которые причиняет пациенту депрессия. Пациент хочет знать, что с ним происходит и как от этого избавиться. Ценность эмоционального беспокойства содержится в самой его интенсивности – это энергия, которую человек должен иметь в своем распоряжении, чтобы выйти из состояния ослабленной адаптированности. Подавлением этого состояния или рационально-пренебрежительным к нему отношением ничего не добьешься.

167 Для того чтобы овладеть энергией, находящейся в «неположенном» месте, человек должен сделать основой или исходной точкой процедуры свое эмоциональное состояние. Он должен как можно лучше осознать состояние, в котором он пребывает, полностью в него погрузившись и перенося на бумагу все возникающие у него фантазии и ассоциации. Фантазии следует дать полнейшую свободу, но при этом не позволить ей покинуть орбиту своего объекта, а именно аффекта, когда в действие придет механизм ассоциативного процесса, идущего по принципу «цепной реакции». Эти, как их называл Фрейд, «свободные ассоциации» уводят пациента от объекта к всевозможным комплексам, и нет никакой уверенности в том, что они как-то связаны с аффектом и не являются его заменой. Полная сосредоточенность на объекте порождает более или менее полное выражение настроения, которое либо конкретно, либо символически воспроизводит содержимое депрессии. Поскольку депрессия не порождена сознательным разумом, а является следствием нежелательного вторжения бессознательного, образ настроения представляет собой картину содержимого и тенденций бессознательного, которые, сгруппировавшись, образовали депрессию. Вся процедура представляет собой процесс обогащения и разъяснения аффекта, в результате чего аффект и его содержимое подводятся ближе к сознанию, становясь при этом более впечатляющими и более понятными. Эта работа сама по себе может оказывать благоприятное и тонизирующее воздействие. В любом случае, она создает новую ситуацию, поскольку дотоле смутный аффект становится более-менее четко сформулированной идеей благодаря помощи и сотрудничеству со стороны сознательного разума. Это и есть начало трансцендентной функции, то есть совмещения содержимого сознания с содержимым бессознательного.

168 С эмоциональным смятением можно справиться и другим способом, не проясняя его интеллектуально, а придавая ему визуальную форму. Обладающие определенным талантом к рисованию пациенты могут выражать свое настроение, рисуя картины. Картина не обязательно должна соответствовать техническим или эстетическим нормам, важно, чтобы в ней присутствовала свободная фантазия и желание написать ее как можно лучше. В принципе, эта процедура мало отличается от вышеописанной. Здесь тоже продукт создается под воздействием как сознания, так и бессознательного, воплощая в себе стремление бессознательного к свету и стремления сознания к вещественности.

169 Однако мы часто сталкиваемся со случаями, когда не имеется никакого ярко выраженного настроения или депрессии, а присутствует только общая, глухая неудовлетворенность, ощущение неприятия всего на свете, скуки или смутного отвращения, неясной, но мучительной пустоты. В таких случаях нет определенной исходной точки – ее нужно создать. Здесь необходима особая сосредоточенность на своем либидо, для которой желательно создавать благоприятные внешние условия, типа полного покоя, особенно ночью, когда либидо в любом случае направляется вовнутрь – интровертируется («Вот и ночь: громче голос бьющих ключей. И душа моя – бьющий ключ») (Ницше, «Так говорил Заратустра». Часть 2. «Ночная песнь»).

170 Критическое внимание следует отключить. Люди, склонные к визуальным образам, должны сосредоточиться на ожидании появления внутреннего образа. Как правило, такой зримый образ фантазии действительно появляется – иногда гипнотически. Он должен быть внимательно рассмотрен, а наблюдения должны быть перенесены на бумагу. Люди, склонные к аудио-вербальным образам, как правило, слышат внутри себя слова, обрывки внешне бессмысленных фраз, которые, тем не менее, также следует старательно записывать. Некоторые люди в такие моменты просто слышат свой «внутренний» голос. Вообще-то довольно многие люди хорошо осознают присутствие у себя внутреннего критика или судьи, который сразу же комментирует все, что эти люди сказали или сделали. Сумасшедшие слышат этот голос непосредственно, как слуховую галлюцинацию. Но и нормальные люди, при условии развитости их внутренней жизни, также способны безо всякого труда воспроизводить этот неслышный голос. Впрочем, поскольку этот голос печально известен своими упрямством и докучливостью, его почти всегда подавляют. Таким людям нетрудно извлечь из бессознательного нужный им материал и тем самым заложить основу трансцендентной функции.

171 Есть также люди и другого типа, которые внутри себя ничего не видят и не слышат, но зато их руки обладают способностью выражать бессознательное. Такие люди могут с большой пользой для себя работать с пластичными материалами. Люди, способные выражать бессознательное движениями своего тела, встречаются крайне редко. Недостаток движений, заключающийся в том, что их трудно зафиксировать в уме, должен компенсироваться последующим старательным их зарисовыванием, чтобы они не стерлись из памяти. Еще более редким, но не менее ценным даром является автоматическое записывание, непосредственно на бумаге или с помощью планшетки. Оно тоже дает хорошие результаты.

172 Теперь мы подошли к следующему вопросу: что делать с материалом, полученным одним из вышеописанных способов. На него нельзя дать никакого априорного ответа; когда сознательный разум сталкивается с продукцией бессознательного, его реакция, вызванная этим столкновением, и определяет последующую процедуру. Только практический опыт может дать нам ключ к ответу. Исходя из своего опыта я могу сделать вывод о существовании двух основных тенденций. Один путь – это творческое формулирование, другой – понимание.

173 В тех случаях, когда доминирует принцип творческого формулирования, материал постоянно меняется и накапливается до тех пор, пока не происходит что-то вроде конденсации мотивов в более-менее стереотипные образы. Они стимулируют творческую фантазию и выполняют в основном роль эстетических мотивов. Эта тенденция ведет к эстетической проблеме художественного формулирования.

174 Если же доминирует принцип понимания, эстетический аспект вызывает относительно слабый интерес, а иногда может даже считаться помехой. В данном случае идет ожесточенная борьба за понимание смысла созданного бессознательным продукта.

175 Если эстетическое формулирование имеет тенденцию сосредоточиваться на формальном аспекте мотива, то интуитивное понимание зачастую пытается постигнуть смысл по содержащимся в материале почти неадекватным намекам, не принимая к рассмотрению те поднимающиеся на поверхность элементы, которые сформулированы более четко.

176 Ни одна из этих тенденций не может быть реализована произвольным усилием воли; каждая из них в значительной степени является результатом особого склада конкретной личности. Обе эти тенденции имеют свои отрицательные стороны и могут сбить индивида с пути. Опасность эстетической тенденции заключается в преувеличении формальной или «художественной» ценности продукта фантазии: либидо отвлекается от реальной цели трансцендентной функции и сосредоточивается на второстепенных, чисто эстетических проблемах самовыражения художника. Опасность стремления понять смысл заключается в переоценке содержания, которое подвергается интеллектуальному анализу и толкованию, в результате чего утрачивается символический по сути своей характер продукта. До определенного момента мы можем следовать по одному из этих путей, чтобы удовлетворить свои эстетические или интеллектуальные потребности, в зависимости от того, какие из них доминируют в данном конкретном случае. Однако не стоит закрывать глаза и на исподволь зреющую опасность, подстерегающую нас на любом из открывающихся путей, поскольку по достижении определенного уровня психического развития продукция бессознательного начинает сильно переоцениваться как раз потому, что до этого ей вообще не придавалось никакого значения. Эта переоценка является одной из самых больших помех на стадии формулирования материала бессознательного. Она обнажает коллективные стандарты, по которым оценивается все индивидуальное, все, что не укладывается в коллективную схему, не может быть признано хорошим или красивым, хотя правда и то, что современное искусство предпринимает попытки компенсировать эту позицию. Отсутствует не коллективное признание созданного индивидом продукта, а его субъективная оценка, понимание субъектом смысла и ценности этого продукта для него самого. Разумеется, такое чувство неполноценности индивида по отношению к своему собственному продукту не является непреложным правилом. Иногда мы сталкиваемся с его прямой противоположностью: наивной и некритичной переоценкой в сочетании с требованием коллективного признания, которое появляется сразу же после того, как был преодолен комплекс неполноценности. И наоборот, первоначальная переоценка может легко превратиться в обесценивающий скептицизм. Эти ошибочные суждения порождаются бессознательным индивида и недостатком уверенности в себе: индивид либо подстраивается исключительно под коллективные стандарты, либо, по причине своего раздутого (инфляциирующего) эго, утрачивает реальное восприятие самого себя.

177 Похоже на то, что одна тенденция является регулирующим принципом другой; они связаны друг с другом узами взаимного компенсирования. Эта формула следует из опыта. Если на этой стадии попытаться сделать более общий вывод, то мы могли бы сказать, что эстетическое формулирование нуждается в понимании смысла, а пониманию требуется эстетическое формулирование. Обе тенденции дополняют друг друга и образовывают трансцендентную функцию.

178 Первые шаги в любом из этих направлений делаются в соответствии с одним и тем же принципом: сознание предоставляет свои средства выражения в распоряжение бессознательного содержания. Поначалу от него больше ничего и не требуется, дабы избежать ненужного воздействия. Ведущую роль в придании бессознательному содержательной формы следует оставить, насколько это возможно, случайным идеям и ассоциациям, поступающим из бессознательного. Естественно, это является ударом, и зачастую очень болезненным, по позиции сознания. Это нетрудно понять, если мы вспомним, каким обычно способом представляют себя сами содержания бессознательного: как элементы, которые по природе своей еще слишком слабы, чтобы преодолеть порог сознания самостоятельно, или же как элементы, которые должны быть подавлены буквально «на корню» уже вследствие того, что – по различным причинам – они несовместимы с сознанием. По большей части эти содержания являются нежелательными, неожиданными, иррациональными, а их неприятие или подавление представляется вполне оправданным. Только малая часть подобных содержаний имеет какую-либо необычную ценность, как с коллективной, так и с индивидуальной точек зрения. Но содержания, которые коллектив считает совершенно бесполезными, самому индивиду могут представляться чрезвычайно ценными. Этот факт находит свое выражение в определенном эмоциональном настрое и аффекте, вне зависимости от того, положительно или отрицательно проявляются подобные настроения индивида. Общество тоже оказывается расколотым в вопросе принятия новых и неизвестных идей, отличающихся навязываемой эмоциональностью. Цель первоначальной процедуры заключается в обнаружении содержаний чувственного тонуса, поскольку в таких случаях мы всегда имеем дело с ситуациями, в которых односторонность сознания сталкивается с сопротивлением, организуемым инстинктивной сферой.

179 Эти две дороги идут параллельно друг другу до тех пор, пока для одного типа людей решающей не становится эстетическая проблема, а для другого типа – интеллектуальная. В идеале эти два аспекта могли бы сосуществовать друг с другом или ритмично сменять друг друга, то есть творчество и понимание могли бы чередоваться. Кажется, что одно не может существовать без другого, но на практике случается так, что творческий порыв овладевает объектом, вытесняя смысл, или стремление к пониманию подавляет необходимость придания объекту формы. Бессознательное, прежде всего, хочет, чтобы его содержимое было увидено, а этого можно достичь только посредством придания ему формы, и оно также хочет, чтобы о нем судили только после того, как все, что оно должно сказать, получит уловимую – осязаемую или зримую – форму. Именно по этой причине Фрейд, прежде чем толковать содержимое сновидений, требовал их выражения в форме «свободных ассоциаций».

180 Далеко не всегда бывает достаточно просто выявить концептуальный контекст содержимого сновидения. Зачастую необходимо прояснить смутное содержимое посредством придания ему видимой формы. Это можно сделать с помощью рисунка, картины или скульптуры. Часто бывает так, что руки знают, как разрешить загадку, над которой тщетно бьется интеллект. Придав содержимому сновидения форму, человек продолжает видеть его более детально в состоянии бодрствования, и поначалу непонятное, изолированное событие интегрируется в сферу целостной личности, несмотря даже на то, что на первых порах это не осознается самим субъектом. Эстетическое формулирование на этом этапе останавливается и отказывается от любых попыток осмыслить происходящее. Иногда это приводит к тому, что пациенты начинают воображать себя художниками – разумеется, непонятыми. Желание понять, если оно не сопровождается тщательным формулированием, начинается со случайной идеи или ассоциации, а потому ему недостает адекватной основы. У него больше шансов реализоваться, если ему предшествует формулировка творческого продукта. Чем слабее сформирован и развит первоначальный материал, тем больше опасность подчинения понимания не эмпирическим фактам, а теоретическим и нравственным соображениям. Интересующий нас тип понимания на этой стадии состоит в реконструкции смысла, присущего изначальной «случайной» идее.

181 Нет сомнения в том, что такая процедура является законной только в том случае, когда для нее имеется достаточно серьезный повод. Точно так же ведущая роль может быть оставлена бессознательному только в том случае, если оно уже несет в себе волевое начало. Естественно, это происходит только тогда, когда сознательный разум оказывается в критической ситуации. Как только содержимому бессознательного придается форма и постигается смысл формулировки, встает вопрос о том, как связать его с эго и каким образом примирить эго и бессознательное. Это вторая и более важная стадия процедуры – соединение противоположностей для создания третьего элемента, трансцендентной функции. На этой стадии ведущая роль принадлежит уже не бессознательному, а эго.

182 Здесь мы не будем определять индивидуальное эго, а будем рассматривать его как тот постоянный центр сознания, присутствие которого мы стали ощущать с раннего детства. Эго сталкивается с психическим продуктом, который своим существованием по большей части обязан процессам, происходящим в бессознательном, а потому до определенной степени противостоит эго и его тенденциям.

183 Чтобы прийти к соглашению с бессознательным, необходимо занимать именно такую точку зрения. Позиция эго должна считаться равноценной противоположной позиции бессознательного, и наоборот. И обязательно нужно помнить о том, что если сознательный разум цивилизованного человека оказывает на бессознательное сдерживающее воздействие, то открытое заново бессознательное зачастую оказывает на эго очень опасное влияние. Точно так же, как в свое время эго подавило бессознательное, освободившееся бессознательное может отбросить эго в сторону и овладеть им. Есть опасность того, что эго, так сказать, «потеряет голову» и потому не сможет защитить себя от давления эмоциональных факторов – ситуация, с которой часто начинается шизофрения. Такой опасности не существовало бы или она не была бы настолько острой, если бы процесс столкновения с бессознательным каким-то образом мог лишить аффекты их динамики. Именно это и происходит, когда противоположная позиция подвергается эстетизированию или интеллектуальному анализу. Но конфронтация с бессознательным должна быть многосторонней, поскольку трансцендентная функция не является частичным процессом, идущим в обусловленном направлении; это полноценное и интегральное событие, в которое включены или должны быть включены все аспекты психической жизни. Стало быть, аффект должен развернуться во всю свою мощь. Эстетизация и интеллектуальный анализ являются прекрасным оружием против опасных аффектов, но их следует использовать только в случае действительно серьезной угрозы, а не для того, чтобы избежать выполнения необходимой работы.

184 Благодаря фундаментальным открытиям Фрейда мы знаем, что эмоциональные факторы заслуживают самого пристального внимания при лечении неврозов. Личность как целое должна восприниматься всерьез, и это правило относится как к врачу, так и к пациенту. Насколько тщательно врач должен укрываться за щитом теории – это вопрос деликатный, зависящий только от его благоразумия. В любом случае, лечение невроза – это не какое-то там психологическое «водолечение», а обновление личности, работа во всех направлениях и проникновение во все сферы жизни. Примирение с противоположной позицией – это серьезное дело, от которого порой зависит очень многое. Серьезное отношение к другой стороне – это обязательное предварительное условие процесса, потому что только таким образом регулирующие факторы могут оказать влияние на наши действия. Но серьезное отношение к другой стороне не означает, что мы должны воспринимать ее буквально – мы должны оказать бессознательному доверие, чтобы у него появилась возможность сотрудничать с сознанием, вместо того чтобы всякий раз – невольно – вызывать взаимное беспокойство.

185 Итак, для того, чтобы прийти к соглашению с бессознательным, нужно не только оправдать точку зрения эго, но и наделить бессознательное такими же полномочиями. Эго берет на себя ведущую роль, но и бессознательное тоже должно иметь право голоса – audiatur et altera pars[19].

186 To, как этого можно добиться, лучше всего видно на примере тех людей, которым более-менее отчетливо слышится «внутренний» голос. Для них технически не составляет никакого труда записать услышанное и ответить на заявления «внутреннего» голоса с точки зрения эго. Это ничем не отличается от диалога между двумя равноправными человеческими существами, каждое из которых уважает и ценит аргументы другого и считает нужным потратить время на пересмотр конфликтных точек зрения за счет сравнения и дискуссии или же на то, чтобы провести между ними четкую границу. Поскольку к соглашению редко когда ведет прямая дорога, в большинстве случаев имеет место длительный конфликт, требующий больших жертв с обеих сторон. Такие же отношения вполне могут сложиться между пациентом и аналитиком, причем роль адвоката дьявола, естественно, достается последнему.

187 В наше время мы с ужасающей ясностью видим, насколько часто люди не способны выслушивать друг друга, хотя эта способность является фундаментальным и обязательным условием существования любого человеческого сообщества. Любой, кто хочет жить в согласии с самим собой, должен считаться с этой основополагающей проблемой. Ибо в той мере, в какой человек не допускает правоты другого человека, в той же мере он отказывает в праве на существование своему внутреннему «другому» – и наоборот. Способность к внутреннему диалогу – это оселок, на котором оттачивается наша способность к внешней объективности.

188 Если при наличии внутреннего диалога процесс примирения с бессознательным очень прост, то он, конечно же, более сложен в тех случаях, когда нам доступна только визуальная продукция, язык которой представляется достаточно красноречивым тем, кто его понимает, и совершенной тарабарщиной – тем, кто его не понимает. Столкнувшись с такой продукцией, эго должно перехватить инициативу и спросить: «Как на меня действует этот знак?» (Гете, «Фауст») Этот фаустовский вопрос может привести и к просветляющему ответу. Чем более прямым и естественным является ответ, тем более он ценен, потому что прямота и естественность гарантируют более-менее полноценную реакцию. Совсем не обязательно доводить процесс конфронтации до сознания во всех его подробностях. Зачастую полноценная реакция не требует тех теоретических предположений, взглядов и концепций, которые делают возможным ясное понимание. В таких случаях человек должен удовлетворяться не вербализуемыми, но внушающими доверие чувствами, которые заменяют теории и понятия и являются более ценными, чем заумные разговоры.

189 Процесс обмена аргументами и аффектами, или «взаимная подзарядка», собственно, и составляют суть трансцендентной функции противоположностей. Конфронтация двух позиций порождает заряженное энергией напряжение и создает нечто третье – не мертворожденную логику в соответствии с принципом tertium поп datur[20], а перемещение энергетического потенциала между противоположностями; рождение живого начала, ведущего к новому уровню бытия, в новую ситуацию. Трансцендентная функция проявляет себя как качество соединенных противоположностей. До тех пор, пока они держатся порознь, – естественно, с целью избежать конфликта, – они не функционируют и остаются инертными.

190 В какой бы форме противоположности не проявлялись в индивиде, в основе этого процесса всегда лежит проблема потерянного и застрявшего в односторонности сознания, обреченного оставаться в образном круге собственной инстинктивной целостности и свободы. Это образ антропоида и архаического человека, с его, с одной стороны, вроде бы ничем не ограниченным миром инстинкта, а с другой – с его часто неправильно понимаемым миром духовных идей. Этот человек, компенсируя и исправляя нашу односторонность, появляется из темноты и показывает нам, каким образом и в каком месте мы сбились с основного пути и психически искалечили себя.

191 Здесь я должен удовлетвориться описанием внешних форм и возможностей трансцендентной функции. Другой, еще более важной задачей является описание содержимого этой функции. По этой теме уже накопилось огромное количество материала, но преодолены еще не все трудности с его толкованием. Нужно провести еще много подготовительных исследований, прежде чем будет заложен концептуальный фундамент, который даст нам возможность четко и понятно объяснить содержимое трансцендентной функции. К сожалению, мне пришлось убедиться в том, что научная общественность еще не вполне готова выслушивать чисто психологические аргументы, поскольку она либо воспринимает их слишком лично, либо находится во власти философских или интеллектуальных предубеждений. Из-за этого любая осмысленная оценка психологических факторов становится практически невозможной. Если люди воспринимают психологические факторы очень лично, то их суждение всегда будет субъективным, и они объявят невозможным все, что не умещается в рамки их собственного разумения, или все, что они предпочитают не признавать. Они совершенно не способны понять, что верное для них может не годиться для другого человека с другой психологией. Мы по-прежнему очень далеки от обладания схемой, пригодной на все случаи жизни.

192 Одно из величайших препятствий на пути к психологическому пониманию – желание знать, является ли тот или иной психологический фактор «истинным» или «правильным». Если этот фактор описан правильно, значит, он истинен сам по себе и доказывает свою истинность самим своим существованием. С таким же успехом можно спрашивать, является ли утконос «истинным» или «правильным» созданием Творца. Таким же наивным является предубежденное отношение к роли, которую мифологические предположения играют в жизни психического. Раз они не являются «правдой», говорят нам, значит, им нет места в научном объяснении. Но мифологемы существуют, даже если содержащиеся в них утверждения и не совпадают с нашей ни с чем не сопоставимой идеей «истины».

193 Поскольку процесс примирения с противоположной позицией отличается целостностью, ни один аспект не остается за его пределами, даже если осознанными оказываются только отдельные фрагменты обсуждаемого материала. В результате конфронтации с ранее бессознательными содержаниями сознание постоянно расширяется или – если быть более точным – может расширяться при условии, что оно возьмет на себя труд интегрировать их. Это, естественно, происходит далеко не всегда. Даже если индивид достаточно разумен для того, чтобы понять саму процедуру, ему может недоставать отваги и уверенности в себе, или же он может оказаться слишком ленивым, как умственно, так и нравственно, или же слишком трусливым, чтобы предпринять такое усилие. Но в тех случаях, когда все необходимые предпосылки присутствуют, трансцендентная функция не только становится ценным дополнением к психотерапевтическому лечению, но и дает пациенту великолепную возможность оказать помощь аналитику и избавиться от зависимости, которую многие считают унизительной. Это возможность самому добиться своего освобождения и найти смелость быть самим собой.