Читать книгу Очерки по аналитической психологии - Карл Густав Юнг - Страница 12

Анализ бессознательного – это процесс, или долготерпение (в зависимости от обстоятельств), или работа, что получило название трансцендентной функции[58], так как она представляет собой функцию, опирающуюся на реальные и воображаемые или рациональные и иррациональные моменты и тем самым служащую мостом через зияющую пропасть между сознанием и бессознательным. Она является естественным процессом, демонстрацией энергии, происходящей из напряженного соотношения противоположностей, и состоит в чередовании процессов фантазирования, спонтанно выступающих в снах и видениях [59]. Этот же процесс наблюдается и на начальных стадиях некоторых форм шизофрении. Классическое описание его содержится, например, в автобиографическом изложении Жерара де Нерваля[60] «Аврелия». Наиболее значительным литературным примером, однако, служит вторая часть «Фауста». Естественный процесс единства противоположностей стал для меня моделью и основой метода, который, по существу, состоит в следующем: то, что естественно происходит бессознательно и спонтанно, мы намеренно вызываем наружу и интегрируем в сознание и его восприятие. Беда многих больных заключается именно в отсутствии у них средств и путей к духовному овладению происходящими в них самих процессами. Здесь требуется вмешательство врача с использованием особого метода лечения.

Рассмотренные нами теории, как видим, основываются на методе, имеющем исключительно каузально-редуктивный характер и разлагающем сновидение (или фантазию) на составляющие его воспоминания и заложенные в их основу инстинктивные процессы. Ранее я уже упоминал как о достоинствах, так и об ограниченности такого подхода. Этот подход достигает своего предела тогда, когда символы сновидений уже не могут быть сведены к личным воспоминаниям и стремлениям, т. е. когда всплывают образы коллективного бессознательного. Совершенно не имеет смысла пытаться свести эти коллективные идеи к личному. К тому же это еще и вредно, в чем меня неприятным образом убедил опыт. Лишь с большим трудом и после долгих колебаний я, наученный в конце концов неудачами, смог отказаться от односторонне персоналистской ориентации медицинской психологии в указанном смысле. Прежде всего, пришлось прийти к основательному пониманию того, что за «анализом», поскольку он есть только разложение, непременно должен следовать синтез и что существуют душевные материалы, которые почти ничего не значат, если подвергаются только разложению, но разворачивают полноту смысла, если их не разлагать, а давать подтверждение их смыслу да еще расширять всеми сознательными средствами (так называемая амплификация[61]). Дело в том, что образы или символы коллективного бессознательного лишь тогда открывают свои ценности, когда к ним применяется синтетический метод. Если анализ разлагает символический материал фантазий на компоненты, то синтетический метод интегрирует его во всеобщее и понятное выражение. Этот способ не очень прост, поэтому я приведу пример, который поможет разъяснить и весь процесс в целом.

Одна пациентка, находившаяся как раз на критической пограничной стадии между анализом личного бессознательного и выходом на поверхность содержаний коллективного бессознательного, видела такой сон. Ей необходимо перейти через широкий ручей. Моста нигде нет. Однако она находит подходящее место, где можно его перейти вброд. Как раз тогда, когда она собирается это сделать, ее хватает за ногу большой рак, скрывавшийся в воде, и уже не отпускает ее. В страхе она просыпается.

Попробуем проанализировать это сновидение с точки зрения содержащихся в нем – с позиции пациентки – идей.

Итак, ручей образует границу, которую трудно перейти, – я должна преодолеть препятствие – возможно, это относится к тому, что я лишь медленно продвигаюсь вперед; – возможно, мне надо было перейти на другую сторону.

Брод, должно быть, символизирует возможность надежно перебраться на другую сторону; возможный путь – в противном случае ручей был бы слишком широк. (Не исключено, что под этим подразумевается лечение – как возможность преодолеть препятствие.)

Рак целиком скрывался под водой, вначале я его не видела. Рак, однако, это очень страшная, неизлечимая болезнь (воспоминание о госпоже X., умершей от карциномы); я боюсь этой болезни; рак – это животное, которое пятится назад и, очевидно, хочет затащить меня вниз, в ручей; – он больно вцепился в меня, и я ужасно испугалась; – что же не пускает меня на ту сторону? Ах да, у меня снова вышла крупная ссора с моей подругой.

С подругой пациентки дело сложились особым образом. Речь идет о многолетней мечтательной дружбе, на грани гомосексуальности. Подруга во многих отношениях похожа на пациентку и также имеет расстроенные нервы. У обеих наличествуют явно выраженные общие интересы в области искусства. Но пациентка – личность более сильная. Поскольку их взаимоотношения слишком интимны и поэтому полностью исключают другие возможности жизни, то обе нервозны, и, несмотря на идеальную дружбу, между ними происходят бурные сцены, вызванные взаимным раздражением. Бессознательное этим самым хочет создать дистанцию между ними, но они не хотят этого замечать. Скандал обычно начинается с того, что одна из подруг находит, будто они еще недостаточно хорошо понимают друг друга и что нужно еще более откровенно высказываться друг перед другом, после чего обе с энтузиазмом и пытаются проделать это. Тем не менее вскоре опять возникает недоразумение, приводящее к ссоре еще более сильной, чем прежде. Faule de mieux (фр. – за неимением лучшего) ссора долго была для них суррогатом удовольствия, от которого они не желали отказываться. Особенно это касалось моей пациентки, которая долгое время не могла отказаться от сладкой боли быть непонятой лучшей подругой, несмотря на то что каждая такая сцена «смертельно» ее утомляла и она уже давно поняла, что эта дружба изжила себя, и тем не менее лишь из ложного честолюбия полагала, будто еще может считать ее идеальной. Пациентка относилась экзальтированно, иллюзорно еще к своей матери, а затем, после смерти той, перенесла свои чувства на подругу.

Аналитическая (каузально-редуктивная) интерпретация[62]

Указанное истолкование сновидения можно сформулировать одной фразой: «Я, кажется, понимаю, что мне надо перебраться на другую сторону ручья, т. е. отказаться от отношений с подругой, но мне гораздо больше хотелось бы, чтобы подруга, т. е. рак, не выпускала меня из своих клешней, т. е. объятий, точно также как по-детски хочется, чтобы мать снова заключила меня в свои такие знакомые горячие объятия». В этом желании неприемлемое заключается в сильной подспудной гомосексуальной тенденции, что достаточно доказано фактами. Рак хватает пациентку за ногу, так как у нее большие, «мужские» ноги; по отношению к подруге она играет мужскую роль, имея также соответствующие сексуальные фантазии. Нога, как известно, имеет фаллическое значение[63]. Общее истолкование, таким образом, выглядит так: причина, по которой она не хочет расстаться с подругой, заключается в наличии вытесненных гомосексуальных желаний, направленных на подругу. Поскольку эти желания морально и эстетически несовместимы с тенденцией сознательной личности, то, естественно, они вытеснены и потому более или менее бессознательны. Страх соответствует вытесненному желанию.

Разумеется, такое истолкование резко обесценивает высокопарный идеал дружбы пациентки. На данном этапе анализа она тем не менее уже не была бы в претензии ко мне за такое истолкование. Некоторые факты задолго до этого уже достаточно убедили ее в наличии гомосексуальной тенденции, так что она вынуждена была добровольно признать эту склонность, хотя это и было ей не очень приятно. Поэтому изложи я ей на данной стадии лечения это истолкование, то уже не встретил бы с ее стороны никакого сопротивления, мучительность этой нежелательной тенденции она уже преодолела самопониманием. Но она бы спросила: «Но почему вообще мы все еще анализируем этот сон? Он ведь опять же открывает то, что я и так уже давно знаю». Это истолкование и в самом деле не дает пациентке никакой новой информации, поэтому для нее оно неинтересно и неэффективно. В начале лечения истолкование подобного рода было бы невозможным просто потому, что необыкновенная щепетильность пациентки ни при каких обстоятельствах не допустила бы ничего подобного. «Яд» понимания надо было вливать в высшей степени осторожно и небольшими дозами, до тех пор пока больная постепенно не смогла воспринимать все более разумно. Но если аналитический, или каузально-редуктивный, метод уже не приносит ничего нового, а лишь повторяет одно и то же в различных вариациях, значит, наступил момент, когда необходимо принять во внимание возможно выходящие на поверхность архетипические мотивы. При отчетливом проявлении такого мотива наступает момент, когда целесообразно обратиться к иному методу интерпретации. Как видим, каузально-редуктивный метод в таком случае недостаточен. Во-первых, здесь неправильно воспринимаются идеи пациентки, например ассоциация «рака» с болезнью. Во-вторых, неясен сам выбор именно данного символа. Почему, например, подруга-мать должна принять именно образ рака? Она могла бы предстать, например, в более симпатичном и пластичном образе русалки. («Она влекла его отчасти, отчасти к ней тянулся он» и т. д.) Ту же роль могли бы играть полип или дракон, змея или рыба. В-третьих, каузально-редуктивный метод упускает, что сновидение – это субъективный феномен и что, следовательно, исчерпывающее истолкование ни в коем случае не может соотносить образ рака только с подругой или матерью, а надо применить его также и к субъекту, т. е. к самой сновидице, включающей все сновидение в целом: она – ручей, брод и рак. Эти подробности соответственно выражают условия и тенденции в бессознательном субъекта.

Поэтому я ввел следующую терминологию: всякое истолкование, в котором выражения сновидения можно идентифицировать с реальными объектами, называю интерпретацией на уровне объекта. Она несовместима с такой, которая каждую часть сновидения, например действующих лиц, относит к самому человеку, видевшему сон. Этот метод я обозначаю как интерпретация на уровне субъекта. Истолкование на уровне объекта аналитично, так как разлагает содержание сновидения на комплексы воспоминаний, которые соотносятся со внешними ситуациями. Истолкование на уровне субъекта, напротив, синтетично, ибо оно отделяет лежащие в основе комплексы воспоминаний от внешних причин, понимая их как тенденции или моменты субъекта, и снова включает их в состав субъекта. Проще говоря, в переживании я переживаю не просто объект, но прежде всего самого себя, но лишь тогда, когда отдаю себе отчет в своем переживании. В этом случае все содержания сновидения понимаются как символы субъективных содержаний.

Таким образом, синтетический, или конструктивный, метод интерпретации состоит в истолковании на уровне субъекта. В другом месте я назвал этот метод также «герменевтическим» методом. (См.: DerInhalt der Psychose, 2. Aufl. 1914. Nachtrag. Ges. Werke, Bd. 3.)

Синтетическая (конструктивная) интерпретация

Пациентка не осознает, что препятствие, которое ей надо преодолеть, заложено в ней самой, это некая внутренняя граница, которую трудно переступить, – она-то и препятствует дальнейшему продвижению вперед. Однако есть возможность преодолеть границу. Правда, именно в этот момент возникает особенная и неожиданная опасность – нечто «животное» (не- или сверхчеловеческое), тянущее назад и в глубину и грозящее увлечь за собой целиком всю личность. Эта опасность подобна болезни, которая незаметно возникает где-то и убивает, оказавшись неизлечимой (превосходящей по силе). Пациентке кажется, будто это подруга мешает ей и тянет вниз. Пока она так думает, разумеется, приходится воздействовать на нее, «тянуть» ее «наверх», поучать, воспитывать. Ей приходится делать бесполезные и бессмысленные идеалистические усилия, чтобы не дать увлечь себя вниз. Такие же усилия делает, разумеется, и подруга; ибо ведь в данном случае она подобна пациентке. Так они наскакивают друг на друга, как дерущиеся петухи, и каждая норовит одержать верх. И чем выше поднимается одна, тем выше приходится, страдая, подниматься и второй. Почему? Просто обе думают, что все дело в другом, в объекте. Анализ на уровне субъекта освобождает от этой бессмыслицы. Дело в том, что сновидение показывает пациентке: нечто, мешающее ей переступить границу, т. е. перейти от одной позиции или установки к другой, заключено в ней самой, интерпретация перемены места как перемены установки подтверждается словосочетаниями некоторых первобытных языков, где, например, фраза «Я собираюсь уходить» означает: «Я нахожусь на месте ухода». Чтобы понять язык сновидений, мы, естественно, нуждаемся в многочисленных параллелях из психологии первобытной и исторической символики, потому что сновидения, по существу, вытекают из бессознательного, содержащего остаточные возможности функционирования, которые исходят из всех предшествующих эпох исторического развития. Классический пример тому – «переход через великие воды» в пророчествах И Цзин[64].

Разумеется, теперь все зависит от того, как мы понимаем смысл образа рака. Прежде всего, мы знаем, что он представляет собой нечто проявляющееся в подруге (потому что пациентка соотносит образ рака с подругой) и, далее, нечто проявляющееся также и в матери. Обладают ли мать и подруга этими качествами на самом деле, для пациентки не имеет значения. Ситуация меняется только из-за того, что меняется сама пациентка. Что касается матери, то здесь уже ничего нельзя изменить: она умерла. Подругу также нельзя заставить измениться. Если она хочет измениться, то это ее личное дело. То, что какое-то качество рака проявлялось еще в матери, указывает на инфантильное отношение пациентки. Итак, в чем же заключается тайна отношения пациентки к матери и подруге? Общее здесь – это бурное, экзальтированное требование любви, и эта страсть властно владеет ею. Стало быть, такое требование обладает силой непреодолимого инфантильного желания, которое, как известно, слепо. Речь здесь, следовательно, идет о какой-то, не затронутой воспитанием, недифференцированной и неочеловеченной части либидо, имеющей насильственный характер инстинкта и, следовательно, не обузданной приручением. Для этой части образ животного является абсолютно точным символом. Но почему все же это животное именно рак? Как я уже говорил, пациентка ассоциирует это с заболеванием, от которого умерла госпожа X., и притом примерно в том возрасте, в котором находится наша пациентка. Речь, таким образом, могла бы идти об идентификации с госпожой X., имеющей характер намека. Поэтому необходимо исследовать и этот момент. Пациентка рассказывает о своей знакомой следующее. Госпожа X. рано овдовела, но была очень веселой и жизнерадостной. У нее был ряд приключений с мужчинами, в особенности с одним своеобразным человеком, одаренным художником, с которым пациентка тоже была лично знакома, и он произвел на нее завораживающее и тревожащее впечатление.

Идентификация может осуществляться лишь на основе некоторого бессознательного нереализованного сходства. Так в чем же состоит сходство нашей пациентки с госпожой X.? Здесь мне удалось вызвать у пациентки воспоминания о некоторых прежних фантазиях и сновидениях, которые ясно показали, что и она имела в себе какую-то весьма легкомысленную жилку, которую, однако, всегда опасливо подавляла, боясь, что эта смутно ощущаемая тенденция может склонить ее к какому-либо аморальному образу жизни. Благодаря этому мы узнали еще кое-что важное о «животном» элементе: речь идет о той неукрощенной, инстинктоподобной страстности, которая, однако, в данном случае направлена на мужчин. Поэтому теперь мы понимаем еще одну причину, из-за которой пациентка не может оборвать эту дружбу: дело в том, что она вынуждена цепляться за подругу, чтобы не попасть во власть этой самой темной тенденции, которая кажется ей слишком опасной. Поэтому она удерживает себя на инфантильной, гомосексуальной позиции, кстати служащей ей защитой. (Это, как показывает опыт, один из самых действенных мотивов к тому, чтобы держаться за неподходящие инфантильные отношения.) Но в этом содержании заключено также и ее здоровье, зародыш будущей здоровой личности, которая в жизни не боится риска.

Однако пациентка сделала иной вывод из судьбы госпожи X.: она поняла неожиданное тяжелое заболевание и раннюю смерть этой женщины как наказание дружбы за ее легкомысленную жизнь, которой пациентка завидовала, правда, не признаваясь себе в этом. Когда госпожа X. умерла, та изобразила сильное огорчение, за которым скрывалось «человеческое, слишком человеческое» злорадство. Наказанием для нее оказалось то, что, напуганная примером госпожи X., она надолго отшатнулась от жизни и дальнейшего развития и взвалила на себя мучительное бремя не приносящей удовлетворения дружбы. Разумеется, вся эта взаимосвязь не была ей ясна, иначе бы она никогда так не поступила. Правильность этой констатации сразу нашла подтверждение в материале.

Но мы еще не подошли к концу истории этой идентификации: пациентка в придачу выделила то обстоятельство, что госпожа X. обладала незаурядными художественными способностями, которые развились у нее лишь после смерти мужа и затем привели к дружбе с упомянутым художником. Этот момент, по-видимому, следует отнести к существенным мотивам идентификации, если вспомнить рассказ нашей пациентки о том, какое большое и завораживающее впечатление произвел на нее художник. Такого рода завораживание никогда не исходит исключительно от одного лица к другому, но всегда является феноменом отношения, в котором два лица соучаствуют постольку, поскольку завораживаемое лицо должно привнести сюда свою соответствующую предрасположенность. Но эта предрасположенность должна быть для нее бессознательной, иначе никакого завораживающего действия не получится. Дело в том, что завораживание – это феномен, имеющий насильственный характер, в нем отсутствует сознательная мотивировка, т. е. это не волевой процесс, а некое явление, всплывающее из бессознательного и в принудительном порядке навязывающее себя сознанию.

Итак, следует допустить, что пациентка имеет бессознательную предрасположенность, соответствующую предрасположенности художника. Но тем самым она идентифицирована с мужчиной (я вовсе не упускаю из виду того факта, что более глубокое основание для идентификации с художником заключается в известной творческой одаренности пациентки). Вспомним наш анализ сновидения, где нам встретился намек на «мужское» (нога). Пациентка фактически играет мужскую роль в отношениях дружбы: она является активной стороной, постоянно задает тон, командует своей подругой и при случае насильно принуждает ее к чему-либо такому, чего хочет лишь она сама. Женственность ее подруги внешне ярко выражена, тогда как внешность пациентки явно относится к определенному мужскому типу. Голос последней также более сильный и низкий, чем у подруги. Она описывает госпожу X. как весьма женственное создание, которое по мягкости и привлекательности можно сравнить, как находит пациентка, с ее нынешней подругой. Это наводит нас на новый след. Пациентка, очевидно, играет ту же роль, что и художник – по отношению к госпоже X., но здесь это отношение перенесено на подругу. Так бессознательно завершается идентификация пациентки с госпожой X. и ее любовником. Оказывается, она все-таки живет своей легкомысленной жилкой, которую с таким опасением подавляла. Однако живет она ею не сознательно, а, напротив, эта бессознательная тенденция играет самой пациенткой, т. е. она одержима как бессознательная исполнительница своего комплекса.

Итак, об образе рака мы уже знаем гораздо больше, и можно полагать, что он представляет внутреннюю психологию этой неукрощенной части либидо. Молодую женщину снова и снова затягивают бессознательные идентификации, которые именно потому, что бессознательны, обладают большой силой, недоступны пониманию и не поддаются коррекции. Рак поэтому выступает как символ бессознательных содержаний. Последние все вновь и вновь стремятся вернуть пациентку к ее отношениям с подругой. (Рак пятится назад.) Отношения с подругой, однако, равнозначны болезни, ибо из-за этого она заболела неврозом.

Строго говоря, этот фрагмент пока еще следовало бы отнести к анализу на уровне объекта. Однако не следует забывать, что лишь благодаря применению анализа на уровне субъекта, который тем самым демонстрирует себя в качестве важного эвристического (познавательного) принципа, мы пришли к этому знанию. Можно было бы практически удовлетвориться достигнутым до сих пор результатом, но мы должны еще удовлетворять требованиям, выдвигаемым теорией, так как использованы еще не все идеи и недостаточно выяснено значение выбора символов.

Вернемся теперь к замечанию пациентки о том, что рак лежал, спрятавшись под водой, и что сначала она его не видела. Раньше она не замечала этих только что разъясненных бессознательных отношений, они были скрыты под водой. Ручей же является препятствием, мешающим ей перебраться на другую сторону. Именно эти бессознательные отношения, которые привязывали ее к подруге, мешали ей. Вода, таким образом, означает бессознательное или, лучше сказать, бессознательность, сокрытость. Рак также есть бессознательное, однако он представляет собой скрытое в бессознательном динамическое содержание.