Читать книгу Восточный экспресс - Кассия Сенина - Страница 23

Никогда еще у Дарьи не было такого тяжелого Великого поста. Она не раз ругала себя за то, что согласилась поужинать со Ставросом накануне ухода из лаборатории. После его дерзкой выходки она поспешила закончить с ужином, почти не разговаривая с сотрапезником, и распрощалась с ним очень холодно, а на другой день Алхимик и сам игнорировал ее, если не считать вежливой похвалы печеностям, которыми она угостила коллег. Но было еще рукопожатие – Дарья не могла от него уклониться, поскольку все пожали ей руку на прощанье, – и оно снова привело ее в смятение. На секунду Ставрос задержал ее руку в своей, как и Контоглу, но если последнее вызвало у нее раздражение, то первое… Дарья не смогла сдержать мгновенный трепет, и Алхимик, конечно, почувствовал реакцию, а потом его пальцы скользнули по ее ладони, и он бархатно сказал:

– Успехов, госпожа Феотоки! До свидания.

– Спасибо, – ответила она. – До свидания.

Не могла же она при всех сказать: «Прощайте»! – хоть и хотелось… А теперь Алхимик стал ее наваждением. Только уйдя из лаборатории, Дарья сполна осознала, насколько он успел привязать к себе ее мысли. Вспоминалась каждая мелочь: горбоносый профиль на фоне окна, поворот головы, рука с черной чашкой, острый взгляд, еле заметная улыбка, кошачья грация… Вспоминалось даже то, на что она, казалось бы, не обращала внимания: например, расположение вещей на его рабочем столе или то, как Ставрос порой задумчиво потирал кончиками пальцев левую щеку, наблюдая за ходом очередной реакции. Но невыносимее всего были воспоминания о его прикосновениях – и помыслы о том, что могло бы случиться дальше. Как Дарья ни боролась с этими мыслями, как ни молилась об избавлении от них, ничто не помогало: ни Иисусова молитва, ни усиленные занятия переводами, ни земные поклоны. Первая неделя поста прошла словно в тумане. Едва ли не впервые в жизни многие покаянные тропари Великого канона наполнились для Дарьи реальным смыслом, но, несмотря на молитвы и слезы во время церковных служб, она ощущала полное внутреннее бессилие – и никакой помощи свыше. Вечером, когда дети уложены спать, домашние дела переделаны, молитвы прочитаны, взаимные пожелания мужу спокойной ночи высказаны, Василий засыпал – он вообще всегда удивлял, а теперь даже раздражал Дарью способностью отключаться почти мгновенно, – а она погружалась в свой персональный ад.

Ее прежняя тоска, неясные желания, неопределенные стремления обрели форму и направление: она хотела вновь увидеть Ставроса, услышать бархатистый голос, посмотреть в темные глаза, ощутить его пальцы на коже – и не только это… Нет, Дарья не считала это влюбленностью. Она называла это греховным вожделением, соблазном, искушением – но почти не могла противиться помыслам. Как и не могла невольно не сравнивать Алхимика с собственным мужем, а сравнение то и дело оборачивалось не в пользу Василия, пусть даже критериев для сопоставления имелось немного, ведь Ставрос так и остался для нее загадкой. Но он был чрезвычайно умен, прекрасно образован и, в отличие от Василия, использовал полученное образование с большим толком и вкусом. Помимо немалого, по-видимому, жизненного опыта, он имел широкий кругозор – очевидно, намного превосходящий кругозор как Василия, так и самой Дарьи, – и она не могла не думать о том, как интересно с ним было бы общаться, если бы… Могли ли они стать друзьями? Просто друзьями, ничего больше! Мечта заманчивая, но неосуществимая: после всего случившегося Дарья слишком хорошо сознавала, насколько Алхимик привлекал ее как мужчина.

Но почему именно он и сейчас? Она не понимала этого, так же как не могла разгадать и смысл его поведения по отношению к ней: если он не хотел ее соблазнять, тогда почему вел себя за последним ужином как соблазнитель? Неужели ей и правда нужен именно такой «катализатор»?! Мысль унизительная!.. Однако нутром Дарья чувствовала: ей действительно не хватало в жизни ощущений и опыта подобного рода. Она даже радовалась, что «ужасный» финал знакомства со Ставросом пришелся на канун поста и впереди было полтора месяца без физической близости с мужем: вряд ли Дарья смогла бы сделать вид, что всё хорошо и она не хотела бы большего. А она хотела – сама не зная толком, в чем это большее могло заключаться. Дарья чувствовала себя ужасной грешницей, но «постыдные мечтания» продолжали одолевать; иногда она противилась, иногда сдавалась и отдавалась их потоку. На исповеди она созналась, что ее мучают нечистые помыслы, связанные с посторонним мужчиной, с которым она познакомилась на оставленной теперь работе. Дарье стоило большого труда произнести это вслух, но отец Павел отреагировал на признание совершенно спокойно.

– Такое бывает от потери внутреннего трезвения, – сказал он, – но вы не должны дергаться и нервничать. Это рабочий момент, такое случается нередко, и не надо думать, будто происходит что-то из ряда вон выходящее. Эти мысли только усилят искушение: бесы нарочно стараются внушить нам, что мы очень грешны, беспросветно порочны и не можем справиться с соблазном. Лучшее средство против таких помыслов – стараться не обращать на них внимания и продолжать молиться, работать и заниматься всеми необходимыми делами. Тогда помыслы постепенно ослабеют, а потом и совсем отойдут. Главное – не оставлять тело праздным, а ум без молитвы или хотя бы мыслей о работе и прочих обязанностях.

Дарья отнеслась к этому наставлению с долей скепсиса, но когда пост перевалил за середину, вдруг осознала, что стала меньше думать об Алхимике и вспоминать всё связанное с их знакомством. Это придало ей бодрости: значит, от искушения можно избавиться! – а когда уныние отступило, отгонять греховные мысли стало еще легче. Однако тут случилась другая неприятность: муж сообщил, что намеченную на конец апреля поездка в Иерусалим придется отложить. Его неожиданно пригласили принять участие в ежегодных послепасхальных состязаниях жокеев в Эфесе, где стараниями императрицы десять лет назад был построен большой прекрасно оборудованный ипподром.

– Я не могу отказаться, – пояснил Василий, – ты же понимаешь: такая возможность отличиться! Сама августа там будет, и туда приглашают обычно по ее рекомендации…

– Ты просто не хочешь отказываться! – раздраженно ответила Дарья, сидевшая перед зеркалом, заплетая на ночь косу. – Уж конечно, все эти скачки для тебя важнее всего, в том числе путешествия со мной!

– Ну, ты что? – примирительно сказал муж. – Что ты придумала? Я же не отказываюсь вообще от Иерусалима! Мы отложим поездку ненадолго, вот и всё.

– Но я уже заказала отель, билеты! Что теперь, всё отменять? Или переносить на другие даты? Тогда на какие?

– Я уже подумал об этом: почему бы не на начало мая? Иерусалим же не разрушится за две недели.

– «Не разрушится»! – передразнила Дарья, еще больше раздражаясь и не обращая внимания на улыбку мужа. – Только вот не успеешь оглянуться, как состаришься, так и не повидав ничего интересного! Помнится, до свадьбы ты мечтал о путешествиях, а теперь тебя с места не сдвинуть, кроме как ради очередных соревнований!

– Да что ж ты так злишься, Дари? – наконец, удивился Василий. – Ничего же не случилось! Я прошу перенести поездку на две недели, только и всего.

– И ты сообщаешь об этом так, походя, между вечерним умыванием и ночными грезами, как будто это не имеет никакого значения! – Дарья резко перекинула на спину косу, встала и повернулась к мужу. – В начале поста ты говорил, что мы точно поедем в конце апреля, сейчас говоришь про начало мая, а подойдет май, так ты еще что-нибудь скажешь… Что лошадь захромала и надо за ней ухаживать! Да ведь одиннадцатого мая начнется Золотой Ипподром, тебя наверняка попросят помочь на тренировках… И когда мы поедем? Когда на пенсию выйдем?

– Послушай, ну, так нельзя! – расстроенно проговорил Василий. – Мы ссоримся на пустом месте! Я понимаю, что тебе хочется попутешествовать, мне и самому интересно побывать в Иерусалиме, но пойми и ты меня! Я возница, для меня соревнования действительно очень важны. Не так уж много у меня осталось впереди активной жизни, потом на смену придут молодые. И мне хочется в ближайшие годы принять участие во всех возможных соревнованиях, сразиться за все призы, какие бывают. Вот сойду с дистанции, стану тренером, тогда у меня будет больше времени, а пока мне не хочется упускать лишний шанс победить! И разве ты не будешь за меня рада? Раньше ты всегда болела за мои победы, а теперь тебе словно бы всё равно! – добавил он с легкой обидой.

Дарья смутилась. Она вдруг осознала, что муж прав: его победы на бегах и скачках в последние год-полтора стали трогать ее куда меньше, чем прежде, а ведь это должно задевать Василия, наверное, еще больше, чем ее – его нежелание путешествовать…

– Нет, что ты, мне вовсе не всё равно! – взяв себя в руки, сказала она. – Прости меня, я уже настроилась на эту поездку, вот и вспылила… Конечно, Иерусалим не убежит. Давай я перезакажу отель и билеты на конец мая. Семнадцатого Ипподром окончится, а где-нибудь двадцатого мы сможем уехать. Как ты думаешь?

– Это было бы идеально! – обрадовался муж и, подойдя к ней, нежно обнял. – Вот видишь, и ссориться не из-за чего! Прости и ты меня! Глупо я тебя обвинил… Ну, будем считать это великопостным искушением! – добавил он с легким смешком.

– Угу, – ответила Дарья, потершись носом о его плечо.

Но ни облегчения, ни радости она в этот момент, в отличие от мужа, не ощутила, поскольку откуда-то из подсознания послышался насмешливый голос: «Да, я слыхал, что русским женщинам свойственна почти маниакальная жертвенность»…