Читать книгу Изъян в сказке: бродяжка - Катерина Коновалова, Е. Гитман - Страница 3

Шеанские дороги не менялись с тех самых пор, как, светлая ему память, Радовик Третий отстроил их для того, чтобы было сподручней перевозить зианские, лиррийские и остеррадские товары в Шеан, а рыбу, лес и меха Стении вывозить в другие страны. Другие короли иногда распоряжались подложить по краям камней, но основы трактов оставались неизменными с лишком пятьсот лет.

Не поменялись они и за три года, прошедшие с тех пор, как музыкант Рей и его подопечная глухой ночью на Лирийском тракте отбились от насильника. Рей тоже остался прежним, только сменил малиновый кожаный дублет на такой же малиновый бархатный камзол, да его волосы, прежде совершенно чёрные, кое-где посеребрились ранней сединой. Однако в малышке Мэгг произошли огромные перемены, так что едва ли кто-то, кто встречал её раньше, сумел бы её узнать. Хорошенькая девочка стала очаровательной девушкой, её волосы из просто светлых сделались почти золотыми, угловатая тощая фигурка приобрела женственную округлость и мягкость.

Два года назад, едва завидев начало этих перемен, Рей принял непростое решение покончить с бродячей жизнью, и они поселились на окраине небольшого южного города Харроу, почти на самой границе остеррийской провинции. Рея взял учителем вокала к пятерым своим детям господин Осван, торговец лошадьми, а Мэгги позволили помогать с вышивкой и шитьём в женском монастыре серых сестёр. Ей ничего не платили, но кормили дважды в день, пускали в библиотеку и разрешали три раза в неделю сидеть на занятиях по арифметике, истории, грамматике и закону Всевышнего, которые проводили для благородных воспитанниц монастыря седые монахи.

Жили Мэгг и Рей на чердаке у господина Освана, который он сдавал им, вычитая у Рея четверть жалования. Чердак был тесный, по сути, всего с одной комнатой, которую Рей немыслимыми усилиями превратил в две разные, но иногда, возвращаясь в него, Мэгг думала о том, что не так уж сильно и хочет ехать в столицу и становиться леди, если это будет означать, что она не сможет больше засыпать под колыбельные Рея.

В один из вечеров поэт вернулся позже обычного, когда Мэгги уже начала волноваться за него. Вместо обычного малинового камзола на нем была чёрная тонкая рубаха, а на шее был повязан чёрный же платок.

Мэгги вскочила со своей узкой кровати и взволнованно спросила:

– В чём дело?

Рей откашлялся, стянул платок и вдруг объявил:

– Завтра мы уходим отсюда!

В прошлом он приучил её не спрашивать, куда они пойдут, но это было давно, за два года тихой и спокойной жизни в собственном, пусть и тесном доме Мэгг отвыкла от этого, поэтому всё-таки спросила:

– Куда?

Рей, кажется, собирался напомнить ей о послушании, но передумал и ответил:

– В Шеан. Моя леди, вам нужно успеть на бал в честь Дня окончания года, – и шутливо ей поклонился.

Мэгги снова села на кровати, расправила свое тёмное, подходящее для работы в монастыре платье и спросила о том, о чём никогда не отваживалась спрашивать:

– Если я леди, то почему мы бродим по Стении все эти годы? Если мои родители оставили мне благородное имя, почему я его не ношу?

Рей отошел к окну, стянул через голову свою странную рубаху, а Мэгг невольно залюбовалась его спиной, широкими лопатками, выступающими позвонками и белой кожей. Она с детства знала, что Рей ей не родственник, поэтому не видела ничего дурного в том, чтобы вот так украдкой рассматривать его и спрашивать себя снова и снова, почему он хочет сделать её леди, отдать другому мужчине, вместо того чтобы стать её мужем и жить счастливо.

Поэт понятия не имел о её мыслях, поэтому, вытершись как следует чистым полотном, надел свежую белую рубаху, сбросил сапоги и проговорил:

– Твои родители дали тебе благородную кровь, но не смогли обеспечить защиты. Они умерли слишком рано, и другие люди захотели… – он замолчал, погрузившись в свои мысли, но Мэгг не смела его тревожить. Прошло несколько минут, прежде чем он очнулся, обернулся и подмигнул ей: – Я дам тебе то, что не смогли дать они. Уже все готово: имя, документ, даже деньги на платья. Подумай, что хочешь взять отсюда, но не тащи много.

– Мы пойдем пешком? – почти с радостью спросила Мэгг. Тоска от того, что придётся оставить чердак, прошла, сменившись предвкушением дороги.

Рей недовольно вздохнул и отозвался:

– На карету денег нам не хватит. Даже на лошадь.

Поцеловав её в лоб, он ушёл за перегородку, в свою половину комнаты, и вскоре оттуда раздались басовитые звуки нижних струн старой цитры. Мэгги задула свечу, разделась, обмылась из небольшого ведёрка с чуть тёплой водой и принялась расплетать и расчёсывать волосы, вслушиваясь в незатейливую мелодию и всё ожидая, когда же к ней присоединится высокий голос Рея. Она почти расчесала волосы и начала плести косу, когда это произошло. «В далёких странах эмирский купец…», – запел Рей, и Мэгги счастливо улыбнулась, не понимая, почему в носу засвербело и зачесалось, а глаза начало щипать. Песня была весёлая: про купца, его двух верблюдов и девушку, любовь которой хоть и была купцу дорога, но все-таки «шёлка и жемчуга не дороже».

К концу третьего куплета девушка доплела косу и залезла под тонкое одеяло, обхватила руками подушку и попросила: «Всевышний, пусть всё будет очень хорошо!». Заиграла новая песня – тихая, любовная, – и под неё Мэгги постепенно погрузилась в лёгкий светлый сон.

Уезжая из Харроу, они кратко простились с теми, кто дал им приют на долгое время: Мэгги зашла в монастырь и получила благословение от серых сестёр и их настоятельницы, Рей забрал жалование и потрепал по головам ребятишек торговца, а старшей девочке поцеловал руку, как делали кавалеры на гравюрах. Мэгги переоделась в приготовленный для неё Реем мужской наряд и спрятала волосы под берет. Думала взять с собой арбалет, но Рей отговорил словами: «Но трогай оружие, если не готова использовать его». Мэгг раздумывала над этим долгие несколько минут. Насильник с Лиррийского тракта иногда снился ей в кошмарах.

– Не надо, – тише прибавил Рей, и Мэгг послушалась его, как и всегда. Сам Рей проверил, легко ли выходит из сапога кинжал, и поправил цитру на спине.

В центре Харроу, через который нужно было пройти, на площади раскинулась остеррийская ярмарка, а громадную статую, изображавшую рослого лорда в доспехах и маленькую леди в пышном платье, облепили любопытные мальчишки. Дом господина Освана и монастырь были далеко от главной площади, и Мэгг бывала на ней всего раза три.

Напомнив самой себе, что уже давно вышла из детского возраста, она не попросила Рея ненадолго задержаться, хотя очень хотелось померить звенящие браслеты, повыбирать ленты и сжевать сладкий горячий пирог с яблоком или сливой. Вместо этого спросила, указав на статую:

– Кто они?

Рей пожал плечами:

– Завоеватель Остеррада и его жена, наверное – кому бы ещё ставить здесь памятник?

– Остеррад завоевал Эйрих Первый, я помню, – почти с гордостью заявила Мэгг, а Рей фыркнул и щёлкнул её по носу:

– Плохо помнишь, иначе знала бы, что король потерпел поражение и отступил, а Остеррад завоевал королевский брат, милорд Дойл. Правда… – Рей оглянулся на оставшуюся позади статую, – я читал, что он был не рыцарем, а горбуном и чуть ли даже не чародеем, так что, может, это и не он вовсе.

– А жена причём здесь? – спросила Мэгг насмешливо: было очевидно, что Рей, упрекнувший её в неграмотности, сам всё перепутал.

– Для красоты, – твёрдо ответил он и ворчливо добавил: – Смотри-ка лучше под ноги.

Чтобы не травить душу и не цепляться взглядом за пёстрые прилавки, Мэгг послушалась его совета, и вскоре они выбрались из Харроу на Остеррийский тракт. Пыльная, крепкая дорога расстелилась перед ними, и они зашагали по ней так свободно, словно и не сидели два года на одном месте. Мимо то и дело проезжали кареты и повозки, но пока идти было легко, так что они, не сговариваясь, не попытались набиться кому-нибудь в попутчики.

Когда солнце поднялось высоко, Рей объявил привал, и они свернули с тракта. Почти сразу же за придорожными кустами обнаружилась тихая полянка, и Рей довольно развалился посреди неё, подставляя лицо горячим лучам. Мэгг завистливо вздохнула и расположилась под деревом, в ветвях которого посвистывали клекотуны.

– Мы придём за пару недель до праздника Дня окончания года, – сказал Рей, не меняя позы, – когда и проходит представление ко двору аристократов и аристократок. Ты не привлечёшь к себе лишнего внимания, потому что будешь среди множества новичков. А твоя красота поможет тебе найти прекрасного мужа.

– Он узнает, что я нищая бродяжка, – сказала Мэгг тихо, – и возненавидит меня.

Рей рассмеялся, словно она рассказала замечательную шутку:

– Он будет любить тебя. Узнав правду, может, немного рассердится – не более того. А потом ты расскажешь ему о своих родителях и о том, как у тебя отняли состояние, и он всё поймёт.

– Что я расскажу?

– Правду, – расплывчато ответила Рей, перекатился на живот, сложил руки под подбородком и пристально посмотрел на Мэгг. Задумчиво произнёс: – Видишь ли, когда мужчина любит женщину, действительно любит, он способен простить ей очень многое. И примет любое её прошлое.

Внимательный взгляд и проникновенный тон Рея почему-то задели Мэгг за живое – наверное, потому что было неприятно думать о том, что он мог так сильно любить другую женщину. Это была глупая мысль, поэтому Мэгг заставила себя поинтересоваться:

– Ты любил так кого-нибудь?

Рей покачал головой, но без грусти.

– Не случилось.

Он всегда казался Мэгг взрослым и умным, но сейчас, считая года, она понимала, что Рею было не больше двадцати, когда он начал заботиться о ней. То есть он был всего на три года старше неё нынешней – неудивительно, что он не успел встретить свою «леди Майлу» из песни, а если и успел, то слишком ненадолго.

– Поднимайся, – между тем велел Рей и сам встал на ноги.

Мэгг с любопытством подчинилась, не понимая, чего он хочет. Рей же, отодвинув цитру подальше от центра поляны, вдруг сделал изящный низкий поклон и протянул ей руку.

– Что?

– Леди, – проговорил Рей вкрадчиво, – позвольте пригласить вас на танец, – а потом прибавил обычным голосом: – При дворе сейчас танцуют, так что тебе стоит размять ноги.

– У нас нет музыки, – они танцевали с Реем и раньше – на праздниках, ярмарках, даже на чердаке у господина Освана. Но сейчас Мэгг неожиданно для себя застеснялась, у неё отчётливо загорелись щёки. К счастью, поэт ничего не заметил, а ещё настойчивее протянул руку и поторопил:

– Я спою. Давай.

Мэгг послушно сделала низкий и глубокий реверанс и, коснувшись пальцами воображаемой пышной юбки, подала Рею руку. Он неторопливо мелодично засвистел и сделал первый шаг вперёд, задавая темп и рисунок. Вперёд, поворот, поклон, снова шаг, обход – не было больше ни поляны, ни пыльной одежды. Вокруг во всём великолепии сиял бальныйы зал, под потолком которой горела тысяча свечей, под ногами был натёртый до скрипа деревянный паркет, в огромных окнах блестели крупные волшебные звёзды, и музыка была настоящая, не тихий свист: ласково рассказывала свою историю виола, ей вторил внимательный клавикорд. Рей – в придворном костюме знатного лорда, с забранными назад и украшенными узким обручем волосами, вёл её, в пышном платье, в лучшем танце на свете. И в его глазах горела та самая любовь, о которой он говорил ей – недавно или давно? – спутать было невозможно.

Как Мэгг сумела это придумать, откуда ей в голову пришли эти образы? Она бы не смогла рассказать: образы, навеянные книгами и рассказами, вдруг ожили внутри неё.

Свист Рея оборвался, и наваждение рассеялось. Снова была поляна, дорожные костюмы. Рей нарочито закряхтел и сделал вид, что разминает поясницу.

– Старею, похоже, – сообщил он, без труда, впрочем, подхватывая свою цитру и устраиваясь с ней у дерева.

– Вот ещё, – отозвалась Мэгг, – ты меня замучил своим танцем, а сам даже не запыхался.

На самом деле, она бы потанцевала ещё – её сердце стучало быстро-быстро не то от волнения, не то от самого танца. И, садясь к дереву на противоположном конце поляны, она без сомнений сказала сама себе: «Я влюбилась в Рея». Судя по тому, как на эту мысль отозвалось её сердце, она не ошиблась – чувство было похоже на то, что испытывали герои и героини Реевых баллад и сказок.

Очень захотелось крикнуть: «Рей, я тебя люблю!», – но она не сделала этого, только громко засмеялась, радуясь тому чувству, которое переполняло её сердце.

На её смех Рей ответил переливами струн.

Ещё немного посидев, переждав жару и выпив по нескольку глотков воды, подкрашенной каплей вина, они снова двинулись в путь. В какой-то момент Рей окликнул седоков небогатой телеги, и вскоре Мэгги уже сидела, свесив ноги, на самом краю рядом со щупленькой молчаливой девчонкой, а Рей вместе с хозяином телеги и его сыном пел песни и хохотал.

На ночь телега останавливаться не планировала, так что, едва стемнело, Рей и Мэгг снова спрыгнули на дорогу и быстро, не привлекая к себе внимания, скрылись в негустом лесу. Костёр решили не разводить: лето и без того было тёплым, а еду в Харроу они взяли готовую, так что Мэгг нужно было только соорудить какое-нибудь подобие постели. Когда Рей отошёл в кусты, она внимательно осмотрела мешок, единственный на двоих плащ, свою куртку – и решила, что спать они будут, укрываясь плащом и подложив куртку на землю.

Рей на это ничего не сказал, безо всяких возражений сгрёб Мэгг в объятия, устроил подбородок у неё на макушке и велел:

– Спи, малышка. Нам завтра долго идти.

Мэгг не придумала, что сказать, поэтому закрыла глаза и почти сразу же заснула. Проснулась посреди ночи от того, что Рей повернулся к ней спиной, и сразу стало неуютно в темноте. Она тоже повернулась и обняла его за плечи, уткнулась носом куда-то между лопаток и вздохнула его терпкий, знакомый целую вечность запах.

– Проклятье, – пробормотал Рей сквозь сон и мотнул головой. Кажется, ему снилось что-то не очень хорошее. Мэгг приподнялась на локте. Так и было: лицо Рея покраснело, на виске надулась голубая жилка, губы плотно сжались, глаза были зажмуренными, а дыхание – рваным и слишком частым.

– Рей! – позвала она его, но, очевидно, сделала только хуже. – Рей!

Он не просыпался, только страдание всё больше искажало его лицо.

– Рей! – уже испуганно повторила Мэгг и потрясла его за плечо. – Рей!

Он проснулся рывком, распахнул глаза, замер и только после этого медленно выдохнул:

– Вражья мать!

Мэгг испуганно подалась назад. На её памяти Рей не ругался ни разу, даже когда их обманывали корчмари или грабили умелые воришки, только пожимал плечами и говорил что-то вроде: «Каковы нахалы». Наверное, кошмар был действительно ужасным. Мэгг не знала, что стоит сделать в этом случае, но подумала, что, пожалуй, на его месте она хотела бы почувствовать дружескую поддержку. Поэтому, забыв обо всех любовных глупостях, которые наполняли её голову на протяжении дня, она крепко обняла его и прошептала:

– Всё в порядке.

Вместо того чтобы расслабиться и согласиться с этим, Рей твёрдо расцепил её руки, вскочил на ноги и бросил коротко, даже не взглянув на неё:

– Спи, – и отошёл куда-то к краю поляны, так что его почти поглотила темнота. Зашуршали кусты – и Мэгг осталась одна.

Наутро о ночном происшествии не упоминали. Рей был веселее обычного, с рассветом завёл песню, снова пригласил Мэгг на танец, но превратил его в какой-то балаган из шуток, подколок и даже гнусных попыток её защекотать. Погода немного испортилась, но под низкими серыми облаками идти было легче и приятнее, чем под палящим солнцем, поэтому решили не прерываться на обед, а перекусили на ходу. К тому моменту, как начали сгущаться сумерки, а дорога пошла мимо высокой монастырской стены с одной стороны и почти убранных уже полей – с другой, позади осталось расстояние вдвое большее, чем они прошагали вчера.

– В поле ночевать будет плохо, если только не найдём где-нибудь стога сена, – проговорил Рей, но без волнения в голосе.

– Постучимся в монастырь? – предположила Мэгг.

Рей окинул стену недовольным взглядом:

– Видишь окна? – они в стене были маленькие и треугольные, не такие, как в монастыре серых сестёр. – Это обитель теней, хранителей короля. Не самые гостеприимные люди в Стении, уж поверь мне. И не люблю я их.

Возможно, Мэгг спросила бы, с чего Рею не любить королевских стражей, но в этот момент с неба упала первая крупная дождевая капля. Громыхнуло – и дождь обрушился стеной не менее плотной, чем каменная стена монастыря.