Читать книгу Лаовай. Как Китай меняет людей и может ли иностранка стать «своей» - Катерина Кулик - Страница 2

Тетя, которая жарит картошку с мятой • Дружба с китайцами • Минимализм и желтая стена • Холодный октябрь в Куньмине и решение больше не плакать

Сколько лет вы планируете прожить? Если вы женщина со средней продолжительностью жизни, проживете 75 лет. 75 лет – это 900 месяцев. 75 лет – это примерно 27 393 дня. Мне 24, я уже прожила 8766 дней. То есть, если я умру в 75, осталось всего 18 627 дней. Я уже не говорю о мужчинах. У них средняя продолжительность жизни 64 года.

Так мало дней, а я сегодня весь день занималась уборкой. У меня осталось всего 18 627 шансов увидеть что-то невероятное, почувствовать что-то особенное. Вместо этого я сижу на полу и собираю стекло от пивной бутылки после вчерашней вечеринки.

На улице уже темно. Внутри меня – желание сделать что-то приятное. После заката солнца я еду кататься на велосипеде по тихому холодному октябрьскому городу.

На перекрестке со мной здоровается тетя. Тетя, или 阿姨[1], – это китайская женщина, которая продает жареную картошку на улице. Она тащит за собой неизвестно кем смонтированное устройство, где к велосипеду припаян газовый баллон. На конфорке стоит сковорода. На старом, неизвестно откуда купленном масле тетя жарит картошку. Когда она готова, тетя высыпает ее в маленький металлический тазик и тщательно смешивает с солью, моносодиум глутаматом[2], чили, сычуаньским перцем, чесноком, кетчупом, кунжутным маслом и мятой.

Это напоминает мне процесс замешивания еды для свиней в детстве, когда я наблюдала за бабушкой. Моя бабушка ежедневно кормила свиней. Помню, как тайком ела в сарае свиную картошку – мелкую и кругленькую, – она была вкуснее сваренной дома для людей. Тетя, видимо, тоже так считает, потому что жарит исключительно маленькую круглую картошку и только для людей. Ну или для того, кто заплатит три юаня.

Я люблю жить в Китае, потому что он пахнет особенно. Я живу в 3000 километров от Пекина, но и здесь такой же запах на улицах. В Пекине тетя жарит уже не картошку, а блинчик, но схема та же.

Здесь всегда шумно, и с первого взгляда кажется, что везде – хаос. Возможность твоего глаза быть выколотым зонтом во время дождя нельзя рассчитать с помощью теории вероятностей – в Китае не работают никакие теории.

Я люблю запах китайских сигарет и искренние улыбки на лицах людей. Говорят, китайцы боятся «потерять лицо» (то есть достоинство) и поэтому никогда не показывают негативных эмоций, всегда контролируя себя. Я не знаю, как они ведут себя в обычной жизни, но когда они видят меня, то полностью искренне и с интересом улыбаются, ведь я «лаовай» – иностранка. Они всегда сравнивают мою кожу со своей и говорят: «Ты такая беленькая», даже если я только что вернулась с тропических островов и моя рука на три тона темнее их. Они живут в пузыре своей культуры и не понимают многого для меня очевидного. Но я могла бы позавидовать их детскому и непосредственному восприятию мира.

Китайцы, где вы? Все, кроме нескольких теть, уже спят дома. Завтра новый день и новая борьба за существование.

А я дальше еду по улице.

Я думаю о своей подруге Вейвей, которую месяц тому назад бросил парень. Этот шотландец мне никогда не нравился. Он много пил, много спал и очень мало времени проводил с Вейвей. Да и то время, между нами, было не очень quality time[3]. Она все плачет и плачет. Я ведь говорила, что китайцы как дети. В своем стремлении слиться в одно целое с коллективом они не видят конца. Когда у вас появится друг-китаец, не удивляйтесь, если он будет звонить вам по десять раз в день. Вы подписались на дружбу, ничего уже не поделаешь.

Однажды я познакомилась с китайским парнем в пекинском метро. Он любезно предложил отвезти меня к месту назначения. Целый час ехал в ненужную ему сторону до моей станции, несмотря на то что я хорошо знала дорогу. Когда он попросил мой номер, я продиктовала: планировала практиковать с ним разговорный китайский. Я вообще всегда даю всем свой номер, а уже потом решаю связанные с этим проблемы. Если вам будет скучно в Куньмине[4], заходите в Куньминский педуниверситет. Я, скорее всего, буду сидеть там на траве перед корпусом и пить кофе. И скорее всего, дам вам свой номер.

Я почему-то надеялась, что вежливый парень из метро никогда не позвонит. Он не только звонил каждый день, но и писал мне СМС, когда я притворялась, что не слышу звонка. Он напоминал мне одеваться теплее, потому что на улице холодно. Во время очередного его звонка я попросила своего ученика-китайца взять трубку. Он ответил и сказал, что это его номер. О чудо, звонки прекратились! Ура, думала я. Но нет, недавно пекинский парень нашел меня в мессенджере Wechat, где я имела неосторожность зарегистрироваться по своему номеру телефона. Видимо, теперь я избавлюсь от него только после смерти. Я буду умирать и думать: «Классно, что тот парень из метро до меня больше никогда не дозвонится».

Вернемся к Вейвей. Мама сказала ей не привозить шотландца домой на китайский Новый год в следующем году, если они не поженятся. Он об этом узнал. У него сразу «прихватило почку», и он сбежал в Шотландию. Правда, всего лишь на неделю. Теперь он вернулся и дальше пьет в баре на углу Культурного переулка каждый день. Культурный переулок – это место в Куньмине, где собираются выпить кофе и алкоголь иностранцы, в частности шотландцы. Я знаю два вида шотландцев – которые не пьют и постоянно работают, и те, кто всегда в барчиках в переулке во время happy hour[5].

Через несколько месяцев наступит Новый год. Кого же Вейвей повезет домой? Она закрылась у себя в квартире, из которой предварительно вынесла всю мебель (она принадлежала шотландцу). Сидит теперь на матрасе на полу. Ищет, кому сдать комнату, чтоб дешевле платить за квартиру. Вейвей сказала, что не будет больше держать дома никакого хлама – никаких деревянных статуэток, газет, молотков и чего-то, что пригодится года через два.

Она застелила матрас белой простыней и сбоку на стене примонтировала три полочки. На одной из них будут книги, которые она должна прочесть за год и раздать друзьям после этого. На второй лежит вся техника и зарядки к ней. На третьей – сережки, жемчуг и ожерелья. Вейвей очень любит цветной жемчуг, маленький и большой. У нее есть даже бусы с Майорки. Рядом с полками – шкаф с одеждой. Стены покрасила в белый цвет и только одну напротив матраса – в желтый. Сказала, что будет сидеть на матрасе и смотреть на нее.

Матрас, полочки, шкаф и белые стены – все это напоминает мне палату в больнице. Я говорю ей, что пора ехать в горы и перестать плакать. Она говорит, что найдет новую работу и все изменится. Я предлагаю ей хотя бы повесить картину на стене, а Вейвей отвечает:

– Надо быть минималистом. Если тебя окружает слишком много деталей, ты не увидишь большую картину, не осознаешь своей главной цели.

– А какая у тебя цель? – спрашиваю.

– Не знаю, но буду сидеть здесь, пока не увижу.

– Как по мне, все просто: он убежал от тебя, потому что испугался ответственности. Это неудивительно, ты ведь сама иногда боишься собственных родителей. Другое дело, что в тебе появилась пустота. Найди, чем бы ты могла ее заполнить, и проблема решится сама по себе.

– А секс? – спрашивает Вейвей.

– А что «секс»? Без него тоже можно выжить. Я живой тому пример.

Ох эта Вейвей со своим минимализмом.

Через два дня она звонит мне. Говорит, что мы едем в горы с палатками на выходные. Я только рада, но зачем, скажите, спать в палатке в такой холод? Я и дома сплю, как в палатке. На улице ноль градусов, отопления в Куньмине нет, а одинокое стекло в окне шатается от ветра. Я накрываюсь спальником сверху одеяла и включаю электропростыню. Вейвей обещает: если мы будем спать в палатке, она перестанет плакать на все выходные.