Читать книгу Лаовай. Как Китай меняет людей и может ли иностранка стать «своей» - Катерина Кулик - Страница 3

Горы, в которых можно было бы снимать фильмы о кунг-фу • Пекинская опера • Желание покурить и идея помолчать • Нападение мнимых медведей • Окоченевшие пальцы и лес, который пахнет грибами

Едем мы в горы. Добираемся ночным поездом, а утром по прибытии в первом же магазине покупаем лаосское пиво. В Китае пиво не очень крепкое и почти безвкусное, но нам повезло жить рядом с лаосской границей. Здесь у нас продают главный продукт Лаоса – пиво. Мы сразу решили, что маленькой бутылки нам не хватит, берем по 0,6. Я, как всегда, пьянею после первой же бутылки, и Вейвей ведет меня за собой. С самого начала маршрута мы находимся на высоте 1500 метров. Здесь изначально, скажу вам честно, нежарко. Чем выше мы поднимаемся, тем холоднее становится воздух.

Нужно пить дальше, чтобы не замерзнуть. У нас есть китайский алкоголь на травах, «Цзинцзиу». Мы медленно поднимаемся в гору и отхлебываем понемногу из бутылочки. Неожиданно из ниоткуда появляются два израильских парня под разлогим деревом. Они варят кофе! Путешествующие израильтяне всегда возят с собой два необходимых атрибута путешествия – газовую горелку и мешок для воды. Я смеюсь, когда вижу это опять и опять в разных уголках Китая, но от кофе никогда не отказываюсь. Парни оказываются приветливыми. Они угощают нас горячим напитком. Пока все мы сидим на бревне в ряд и передаем друг другу металлическую чашку с кофе, они советуют нам, как лучше карабкаться и где остановиться на ночь.

Я раньше ходила уже в эти горы, но это было летом. Тогда не было пасмурно. Сейчас воздух очень свежий, листья на дереве немного пожелтели, чашка приятно греет руки, и мне очень не хочется ее отдавать. Мы встретимся с израильтянами завтра внизу, а пока нам пора идти вверх. Вейвей сворачивает с тропинки и идет внутрь густого леса. Над головой у нас подъемник. Когда я интересуюсь, куда это мы, Вейвей жестом показывает следовать за ней. Оказывается, мы приехали сюда собирать марихуану.

В провинции Юньнань везде растет дикая конопля. Все наши знакомые собирают ее в горах и курят. Уйгуры, которые в других регионах Китая торгуют травкой, у нас продают лапшу. Ведь рынок тяжелых наркотиков уже занят бирманцами, а дичку все и так собирают сами, без помощи уйгуров. Когда я говорю «все», я не имею в виду поголовно всех жителей провинции Юньнань, только тех, кто курит травку. Например, Вейвей. Она бережно держит растение в руке и показывает мне шишки, которые нужно собирать. «Сено или листья можно не брать», – объясняет Вейвей. Я чувствую себя ребенком, мне вспоминаются времена, когда мы всей семьей ездили на майские праздники сажать картошку в деревне, а в конце августа – собирать урожай.

Теперь моя жизнь не имеет ничего общего с сельским хозяйством. Картошку я покупаю жареную у тети, а Вейвей использует меня для сбора травы. Мне как-то все равно, что она там собирает. Я стою на обрыве и вдыхаю свежий холодный воздух. Мне хочется летать. «Обязательно полечу в этом году», – мысленно обещаю себе. Уговариваю Вейвей идти дальше. Она продолжит собирать урожай завтра по дороге вниз. Я иду вперед, Вейвей сзади. Теперь она поет.

Когда-то Вейвей поехала в Пекин изучать в университете Пекинскую оперу. Она была талантливой студенткой, но неожиданно забеременела на втором курсе. Пришлось бросить университет. Беременная Вейвей переехала на юг Китая в Куньмин, чтобы быть поближе к своей семье, и нашла работу официанткой в одном из баров Культурного переулка. После у нее случился выкидыш. Ее мама сказала, что это либо Будда, либо Иисус, либо Аллах – кто-то точно благословил ее и избавил от нежеланного внебрачного ребенка, на что Вейвей ответила, что ребенок был желанным, и начала тайком ненавидеть собственную мать. Врач сказал Вейвей, что она не может больше иметь детей. Она долго плакала и никому никогда не рассказывала об этом происшествии. И только когда мы с ней подружились два года тому назад, Вейвей открыла мне свою тайну.

Я не люблю Пекинскую оперу, но пение Вейвей очень меня успокаивает. Она поет, а я плету венок из желтых листьев. Мы идем дальше. Наша тропинка, скорее всего, превращается в горный ручеек, когда идет дождь. Хорошо, что сейчас нет дождя. В этот момент как будто начинает темнеть, или скоро начнется дождь, или у меня просто кружится голова от выпитого, но я решаю, что пора уже где-то ставить палатку.

Мы оказались непредусмотрительными хозяйками и не взяли в поход никакой еды, кроме семечек подсолнуха. В Китае они крупные, темно-серые в белую полоску и громко щелкают, когда раскусываешь. У меня тихо булькает в животе. Вейвей читает вслух отрывок из «Сиесты» Хемингуэя, убеждая меня, что нам тоже необходимо куда-то так съездить. Еще бы почитала «На дороге» Керуака. Не понимаю, зачем писать книги о том, как ты бухаешь всю дорогу, и от этого у тебя кружится голова, и ты забываешь о собственных детях. Говорят, Керуак писал эту книгу под психостимуляторами. Теперь тысячи обрыганов под наркотой читают его ежедневно и восхищаются.

Мы допили китайский алкоголь на травах и съели две упаковки семечек. Теперь нам кажется, что медведи и волки скоро (в шесть вечера) выйдут на охоту. Расставив палатку и расстелив наши скромные спальники, мы ложимся спать. Вейвей сразу же засыпает: она устала от пения. Я пристально слушаю природу, пока мои волосы не седеют от страха. У меня так стучит сердце, что кажется, Вейвей скоро проснется. Нет, я сама разбужу ее! В одной руке у меня нож, в другой газовый баллончик, и если бы у меня была еще третья рука и Евангелие, то в третьей руке я держала бы еще и его. На самом деле я не очень верю в то, что эти вещи спасут нас от волка, который собрался уже разодрать своими зубищами нашу палатку вместе с нами и спальниками. Вейвей трет руками глаза, говорит, что это шумят птицы, разворачивается и продолжает спать дальше.

– На самом деле птицы, – беру я ее за плечо. – Пойдем покурим, иначе я сегодня не усну.

Вейвей любит косяки больше, чем сон, и радостно просыпается для того, чтобы вместе покурить. Мы выходим из палатки. На небе совсем нет туч, только желтая круглая луна, которая разливает свой теплый свет на нашу лужайку и соседнюю гору, оставляя озеро во тьме. Я стараюсь не дрожать от страха и закуриваю. Вейвей говорит.

Этот лес напоминает ей место на севере Таиланда, где она медитировала десять дней подряд в прошлом году. Тогда они молчали и делали все в тишине целых десять дней. Такой вид медитации называется «випассана». Медитационные центры есть во всем мире. Там можно некоторое время помолчать. Мне очень нравится эта идея просто потому, что я много разговариваю. Интересно, как бы я себя чувствовала в такой длительной тишине и без общения? «Мы постоянно медитировали, – сказала Вейвей, – через девять дней я почувствовала, что с моих плеч упало огромное бремя. Я смогла наконец отпустить своего нерожденного ребенка, и сердце перестало болеть». Я верю, что у Вейвей еще обязательно будут дети, божественные маленькие китайцы с нежными чертами лица и тонкими запястьями.

Мы оказались непредусмотрительными хозяйками и не взяли в поход никакой еды, кроме семечек подсолнуха.

Она сообщает мне, что именно сейчас, в чистоте и гармонии природы, поняла, что больше всего любит делать. «Я люблю печь. Как вернемся в Куньмин, открою пекарню. Даже не знаю, почему я так долго затягивала, но сейчас в этом волшебном лесу я чувствую, что пришло время заняться выпечкой».

В этот момент и еще долго после него я не знала, что потеряла подругу. На горе она приняла решение и с тех пор весь год только и продавала пирожные, пока ее бизнес не встал на ноги. Я буду ловить ее ночами возле заднего входа в пекарню, чтобы помолчать под луной десять минут, как в этот прекрасный вечер в горах.

– Если бы у тебя сейчас было одно желание, чего бы ты хотела? – спрашивает Вейвей.

– В этот момент я хочу тирамису, или бигмак, или огромную тарелку уйгурской жареной лапши. Точно покушать.

– А я бы хотела еще раз погладить свою кошку. Она умерла, когда мне было десять. Из всей семьи она любила меня больше всех, – сказала Вейвей с грустью в голосе.

Мне стыдно за свое желание. Оно с самого низа пирамиды потребностей Маслоу, и я корю себя за то, что не поднялась хотя бы на ступень выше. Чего бы я на самом деле хотела? Я не знаю, и это пугает меня.

Утром я просыпаюсь оттого, что мои ноги полностью намокли. Вейвей храпит рядом в теплом спальнике. После того, как нашу палатку перестали атаковать птицы, около двух часов ночи начался ливень. Вода капала на стенки палатки снаружи, я касалась ее лбом изнутри, капли охлаждали мою голову. Я чувствовала невероятную свежесть и хотела думать о чем-то важном, но опять засыпала. В шесть утра я не смогла уснуть, потому что палатка не выдержала напора воды, намочила спальник и ноги замерзли. Я читаю Хемингуэя. Он, если честно, не очень-то мне и нравится, но, в отличие от Вейвей, я не додумалась взять с собой книгу в горы. У меня с собой только фотоаппарат без карты памяти и с разряженным аккумулятором.

Хемингуэя надолго не хватило. В семь утра я решаю закурить сигарету. Открываю замок-дверь палатки, затягиваюсь и выдыхаю наружу. Где-то в середине моя сигарета промокает полностью и тухнет. Вы когда-то видели рекламу кофе, где аромат расплывается по всей квартире? Так случилось и с ароматом моей сигареты – он разбудил Вейвей, и она предложила спуститься с горы.

Мы на высоте 3000 метров. Собираю рюкзак под ливнем. Чувствую, как немеют пальцы. Нужно закрыть один замок на рюкзаке, а пальцы не слушаются.

Мы сложили все наши вещи в рюкзак и начали спуск. Помните, я говорила ранее о тропинке, которая становится ручейком во время дождя? Спускаться нам пришлось именно по этому ручью, который бурлит, как горная река. На улице около пяти градусов. Я уже забыла о своих мокрых ногах, мокрой кофте и онемевших руках. Я вижу желтые деревья, украшенные прозрачными бусинами капель, и мне становится стыдно за свои обычные мысли и замерзшие ноги. Так хочется, чтобы прозрачные капли всегда капали на желтые листья, а мы постоянно наблюдали это единение. Я уже давно, еще в Карпатах, была зачарована слиянием всего в природе. Нам у нее учиться и учиться. Каждую капельку, которая падает мне на нос, я воспринимаю как дар божий. Во всяком случае, сейчас. Возможно, даже чтобы не думать о своих онемевших от холода ногах.

Вейвей уже забыла о своих куньминских слезах и переживаниях. Мокрая, она идет рядом со мной. По дороге мы очутились на лужайке невероятной красоты, где растут большие коричневые грибы. Дождь продолжает идти, и одновременно солнце выступает на лужайку, освещая шляпки грибов. Я сразу полюбила эти грибы и даже захотела их съесть. Они как будто говорили мне: «Развернись и оглянись вокруг, никогда ты больше не увидишь такой красоты, нигде в мире». Глупая, я продолжаю идти, наступая на шляпки грибов, не обращая внимания на их красоту. Я ищу, где бы мне погреться у подножия горы.

Эта гора довольно туристичная, но ливень смыл всех туристов. Она стала загадочной, как в китайском кино о кунг-фу, где главные герои прыгают с бамбука на бамбук в грациозном бою. Я зачарована. Руки замерзли, и ноги онемели, но шаг за шагом я включаю фантазию и выключаю настоящий мир. Я чувствую, как близка к нам сейчас смерть, и даже чувствую ее красоту, как она останавливает мир, чтобы оставить нас наедине с соснами.

Вдруг Вейвей радостно кричит. Наконец-то! Мы нашли ступеньки. Мы спасены. И мы начинаем спуск к городку Дали, где остановимся на ночь.