Читать книгу Лихолов - Катерина Яковлева - Страница 5

«Грядет огонь. Гомоном затанцует. Грохотать по лесам станет. Горло порвет крик. Гореть заставит гадость промозглую. Головы поднимут воины. Гибнуть будет грозная чернь. Гордо восстанут искры небесного грома. Берегись, гадость, угрюмая!»

Пророчество Талмуда Светославия.

Песни северо-востока всегда утверждали, что Северный Лес живой: у него свое дыхание, свой незаметный танец, свой мудрый шепот. Не понять того, не оказавшись в здешних местах. А как пройдешься тут, так каждая травинка покажется живой, трепещущей. Идешь, вроде тихо, а вроде и шумно – странно, загадочно… Иногда будто бы чувствовалось, хорошее ли у Леса сегодня настроение или дурное. Встречает ли он тебя приветливо и пропускает ли ловкими тропами вглубь себя. Или же подставляет то и дело подножки из корней да коряг, путает дорогу, гонит по топям. Говорят также, что Лес к каждому человеку относиться по-разному. Одного принимает в друзья и ни за что не даст в обиду. Другого же, наоборот, сам заморит и запутает. Характер есть у Северного Леса – суровый, но прямой, как у всех северян. Потому что, у кого есть душа, у того есть и свой нрав.

Лихолов и Елисей пробирались сквозь старую чащу все дальше на север. Воздух нежно освежал. Рыжели от солнца верхушки деревьев, словно политые медом. И внутренним чутьем казалось Странствующему Охотнику, что гостеприимней стала дремучая чаща с тех пор, как с ним зашагал рядом Елисей. Это как, идя по новому незнакомому городу, чувствуешь себя в опасности до тех пор, пока кто-то из местных тебя не сопроводит. Так и юноша: шел бодро, смело, что-то свистел, что-то ласково напевал:

– Лес, шелести! Лаской пролей. Ладные души наполни силой. Любовью ветвей обними. Льнет свет к свету, льется мудрость стволов. Лепестками да листьями лосниться колыбель леса. Лови же путника в свои ладони, мой лес!

На ходу поглаживал деревья, иногда замедлял шаг, чтоб улыбнуться знакомому любимому месту. И откликался Лес на любовь, вел юного охотника, как старого друга – тропа бежала легко и игриво, нигде не сбиваясь, не ломалась сваленными деревьями. Елисей любил Северный Лес, а Лес любил Елисея. И от того отраднее как-то стала дорога, чем была в одиночку. Иногда, ловя удивленные взгляды Лихолова на свое поведение, юноша чуть смущался, и пояснял:

– Мы, люди Северного Леса, верим, что лесная чаща нам, как родитель. Трава, кустарники и деревья – волосы Отца-Сырого-Леса. Камни – кости его. Вода – кровь. Роса – пот. Корни растений – жилы и сухожилия. Всё здесь есть единая плоть Отца-Леса. А потому и ведем мы себя в лесу так, словно ступаем по одному большому живому телу.

На эти пояснения Лихолов лишь вздыхал, так как не очень-то любил всякиеверования, легенды и сказочки, а спорить ленился. Но случилось раз такое, что Лихолов на ходу заломил сапогом молоде деревце. Было оно ростом с две ладошки. Потому и не заметил, да наступил. Тут Елисей ахнул:

– Ты, Лихолов, бережнее себя веди! – покачал юноша головой с явным сожалением. – Отец-Лес такого не любит. Ведь ты хочешь, чтобы тропки все хорошие открывались нам? Уж ты тогда должен и сам кажду травку-муравку уважать. Да без надобности не обижать.

Лихолов вздыхал, но старался быть осторожнее. Мало ли чего этому чудному лесу еще в голову ударит? Но иногда юноша вел себя уж совсем забавно. У каждого родника останавливался, что бы флягу донаполнить. Да все твердил, что чем больше родников в одну общу воду собрать – тем целебнее напиток будет. Это Странника смешило, и даже злило. Ну, зачем лишние задержки в пути?

Иногда юноша иногда и настораживался. Показывал рукой знак приостановиться, выглядывал что-то. И видно было меж стволов и зеленой мозаики листьев, как пролетали где-то в затененных частях леса странные сгустки туманов. За ними же ленно волоклась сумеречная темень, слышался тихий вой, незнакомый и жуткий. Словно что-то живое, но искалеченное, несчастное, околдованное, летало по лесу, не находя пристанища.

– Беда пришла в наш лес! – пояснял Елисей. – Расплодился здесь морок поганый. Нет, что уж… И раньше в лесу встречалась всякая чернь. Но нашенская, родная, понимаешь? Знали мы, как с ней сладить! Лешему по весне кашу на опушки таскали, чтобы не мешал грибы да ягоды собирать. Да и вообще, не так уж тот был и зол! Старики говорят, не трогал Леший никогда тех, кто лес почитает, за зря не шумит. Али Водяной наш? Тоже мало кому мешал. Мы ему по весне нальем в реки масла топленого – он и рад. И рыбу дает ловить, всякую разную. Да много всякого разного тут бывало всегда. Черти лохматые любят по густым чащам расселяться. Но только мирно как-то оно все было! Знал морок место свое, а мы с ним слад имели. Но теперь, ох, что твориться! Беда! Чужая, неродная какая-то гадость невесть откуда взялась! Мы зовем ее «бродячими туманами». Эта пакость бродит обычно по разным сырым и затемненным местам. Но иногда что-то ее выманивает. «Туга3«… – грустно выговорил Елисей местное словечко. – Расселился туман сначала по диким лощинам, во многие места даже грибники перестали ходить. А потом осмелел и стал вылезать из укрытий. Принялся повсюду шататься по лесу, ух, поганый! Особенно привлекается на звуки веселия, на песни охотников. А в последнее время даже совсем наглеет и залетает уже даже в деревни. Из морока того туманного появляются ужасные твари. Вроде тех же обезьяноволков, здоровенных пауков ростом с ребенка, или стай черных злобных птиц.

– Зря ты его «мороком» называешь, – перебил Лихолов. – Верно ты заметил. Морок ваш все века на Востоке водился, да место свое знал, не наглел. Чудищ ужасных не выдавал тут и сям. Я вон таких обезьяноволков в первый раз встречаю. Тут нечто чуждое у вас завелось. Не местной магии детище, и не местной природы.

– Может и прав, ты, Лихолов, – покачал головой Елисей. – Не знаю, как верно… Зовем, как привыкли всякое зло обзывать. Морок, он и морок… Тут же, у нас в Северном Лесу, живут не воины, а крестьяне да охотники… Мы в магии разной толком не разбираемся. И в воинском деле не смыслим особо. Что нам с такой гадостью делать? Как отпор дать? И не ведаем… Так что много жертв уносит с собой этот новый туман: и мужчин, и женщин… но особенно деток! Забирает в туман и улетает. Остаются лишь плачь и ужас. И никто не знает, как истребить эту мерзость. Заметили только, что можно спрятаться от нечисти той, если она где еще поодаль: замереть, не петь, не вздрагивать, дышать тише мыши. Тогда есть еще надежда, что проплывет мимо… В лес стали уходить с опаской, по проверенным тропкам. На ночь во всех селениях на всякий случай запираем ворота. Боятся теперь многие северяне лишний раз петь или танцевать. Страшатся привлечь туманный сумрак. А без песен сердца холодеют. Много таких людей. Но не все унывают! Много здесь еще смелых мужей живет. Да и многие женщины у нас крепкие, могут и лук в руки взять. Все равно в лес охотиться ходим. Женятся люди, рожают детишек – многие пока еще не дают страху побороть себя. Верим еще, что Матушка Судьба защитит нас.

Лихолов слышал рассказы о тех или иных злодеяниях черной ворожбы уже не раз и не два.

– Да, – вздохнул Странник. —Такая мерзость частенько там появляется, где черные капища строят в честь Темной Владычицы. Где по ночам ворожба дурная на крови твориться.

– Что ты, тфу на тебя! – Замахал рукми юноша. – Капища строить? У нас такое запрещено, слава Судьбе! Только, если эти гады тайком пробираются… А такое ведь может быть… – Елисей почесал лохматый затылок и призадумался.

– У тебя, наивная молодость, еще и сомнения есть? – Усмехнулся Лихолов. – Эти черные колдуны нынче по всей Зеленой Тверди пролезают сами без спросу. Селяться в укромных местах. Разрешения ни у кого не спрашивают. И творят там всякую мерзость. Хорошо, если втихую, а то и в деревни захаживать начинают – проповедовать веру свою. Так, небось, и вас дела обстоят. Старики рассказывают, что давным-давно другим был мир: бесхитростным, чистым, доверчивым… Как малое дитя в руках матери. Не знаю: правда ли то? Но сегодня, мать его в чернь, точно все иначе… Уже десять лет я – Странствующий Охотник, – вздохнул Странник. – Раньше всякие мерзкие опасные зверюги были редкостью, напоминали какие-то случайные выкидыши неумелой магии. Но нынче с каждым годом становится их все больше, множатся паскуды, чтоб их! Не светом рожденные, плодятся по всей Зеленой Тверди. И становятся все более наглыми, ловкими, ненасытными. Смелеют и разрастаются. Но и я стал умнее: приноровился присматриваться, выслеживать и наблюдать перед нападением, расставлять ловушки. От того пока побеждал всегда, от того и жив еще. Работы теперь у меня много, плач и призывы звучат по всей земле. Но один я всех не перебью, да и не особо хочу везде мотаться. Поэтому выбираю лишь самые сложные заказы…

Надо было бы еще добавить «самые дорого оплачиваемые». Но постеснялся Лихолов, а может, просто хотел сохранить личину смелого героя. Иногда берет Странствующий Охотник на время передых в свое удовольствие. Прогуливает все заработанные монеты. Тратит на выпивку покрепче, да девок пораспущенее. Многое можно было бы скопить за десять лет. И на дом бы хватило, и на дело какое свое, и на свадьбу с доброй селяночкой. Но не такой порядочный нрав был у Лихолова… И об этом разнузданном, циничном характере своего наставника скоро начнет догадываться и Елисей. Только всему в мире есть своя причина. Все циничные люди – обладатели большой раны в сердце. А причину своей раны, своей вины, своей беды Лихолов прятал глубоко-глубоко. И показывать никому не собирался. По крайней мере… пока не собирался.

Лихолов вспоминал, что многие из тех тварей, на которых он охотился, если их сразу не убить, превращались в такой же то ли туман, то ли дым, то ли сумрак, и тяжело тогда становилось на сердце. Живым творением подобное быть не могло. Жизнь всегда прекрасна, даже если красота ее не всем понятна. В творениях Матушки Судьбы всегда ощущается какое-то торжество, союз плоти и духа. Но втуманных тварях не чувствовалось ничего подобного. От них исходила только необъяснимая, тягучая, ноющая ТОСКА… Детьми темной, кровавой магии были эти дымки – не иначе. Искривлениями и надломами, уродованием и жестокостью было выделано это нечто, теперь расплодившееся по всей Зеленой Тверди. Кто создал его? Кто размножил заразу по всей плодородной и чистой земле? Никто точно не говорил, но многие догадывались. Да вот теперь весть о новом драконе манила Странствующего Охотника в Северный Лес. Весь бродячий морок побеждать он не собирался. А вот за мерзкую огнедышащую гадину можно было бы содрать с короля прилично золотишка.

Но, на счастье, оба мужчины имели глаза охотничьи, многое они видели уже издали, и перед туманами успевали замирать, затихать, столбенеть. И сумрак проплывал вдалеке, не замечая странников. Ибо охотились бродячие туманы на жизнь, на радость и движение. А все застоялое и черствое его не интересовало. Повезло охотникам, что морок никакой ни разу не подобралась сзади, не застал врасплох. Может потому, что Елисей шел правильной дорогой, обходя все мрачные уголки. Может, от того, что кто-то берег мужей (то ли Лес охранял, то ли Судьба Матушка).

Долго шли путники. Тропой еле заметною, редко дарившею кому-то проход. Меж деревьев, кустарников, задевая сапогами траву и корни. Топи болотистые или всхолмия крутые ловко огибала хитрая дорожка.

При всей осторожности шага, Елисей оказался еще и очень разговорчивым спутником. Что не слишком радовало Лихолова, привыкшего бродить всюду, как медведь – одиноко, не смей тронуть. Пытался юноша расспросить Странника хоть немного: откуда родом, где научился драться и охотиться, как настоящее имя, и прочее. Но тот хранил свое прошлое в убежище собственной памяти, и никому не раскрывался. Так как секрет его особенного происхождения был слишком опасен. Уже больше десяти лет приходилось Лихолову прятаться и жить под выдуманным прозвищем. От того отвечал он уклончиво. То: «Учитель мой мир давно покинул, не буду беспокоить землю». То: «Откуда родом, того места давно не видал». То: «Настоящее имя мое поглотило время, не тревожь небыль дурными вопросами». Все эти фразы уже отточены были Лихоловом, много десятков раз он произносил их в каждой новой земле. Елисей ответам дивился, чувствовал тайну, и сам не знал почему, но ощущал какую-то жалость. Ведь разве будет человек счастливый, которого ждет где-то добрая жена или хотя бы мудрая мать – станет ли он скрываться и таиться? Нет, такой везунчик первым делом прихвастнет о красоте своей земли, о привлекательности местных женщин и вкусе вина. А за тайной чаще всего стоит какая-то боль, или трудность. Елисей словил это сердцем, посочувствовал и решил не надоедать расспросами. Зато легко и откровенно стал рассказывать о себе. О сиротстве, как родители сгинули, как остался в отчем доме один. Но не совсем уж одинокий, так как в деревне жили и тетушки, и дядюшки. И селение его стояло на берегу красивой лесной речушки. А рядом с деревней часть полянок и опушек превратили во вполне плодородные поля – что было обычным делом для деревень Северного Леса. Отец Елисея когда-то ходил солдатом в военные походы, а потом остепенился и зажил в родной деревне охотничьей судьбою. Давно он умер, но успел перед гибелью показать сыну и немного боевого искусства, и обучить стрельбе из лука. А остальному (про лесные тропы, про хитрости ловушек и выслеживания дичи, ну и про прочие премудрости) – тому дядя Елисея обучил. Много они ходили охотиться, изучил юноша все окрестные земли вдоль и поперек. Бродил теперь по лесам и слушал песни дикой чащи: о вечной мудрости, о силе родной земли, о свободе птиц… Да вот только напасть – в последние годы сумрак поганый проник в эти места.

– А ты мне, Поющая Стрела, лучше бы про дракона рассказал побольше, – спросил Лихолов.

Елисей же знал про дракона то, что сначала появился он на окраине столичного града.

– … говорят, изжег он кучу домов. Вызвал в Рассветнике сильный пожар, ух! А потом улетел на запад к Горбатым Холмам. Теперь мучает там ближайшие деревни. Нападает на пастухов и похищает овец. Еще молвят, что пока дракон еще юн, ну… то есть не так уж огромен – всего человека два- три в три в длину.

– Добро! Это значит, что тварь пока неопытная, неловкая – ее легче убить! Надо скорее ловить удачу, – обрадовался Лихолов.– Через год дракон увеличится раза в четыре, обучится даже сквозь сон все четко слышать. Тогда победить его будет гораздо сложнее…

Через некоторое время пути Лихолов уже остро ощущал голод, так как последний раз ел еще в хижине Велимудра. Решено было сделать привал, но, только не отходя далеко от тропы, ведь вытоптаная дорожка была неявной и легко терялась. Отдыхполучился коротким, ведь путь еще был далек. Быстро перекусив, странники двинулись дальше, и шли еще долго на север до самого вечера. Но, как только солнце начало светить тусклее, Елисей сразу же принялся искать место для ночлега: в темноте по лесу бродить было бы уж слишком опасно – сумрак тогда издали уж никак не заметить, да и звери многие по ночам нападать любители. Нужно было заночевать так, чтобы не вызвать к себе лишнего внимания, не тревожить лес, не приманить зверья, да и не привлечь какую нечисть. Поэтому Елисей выбрал место, с одной стороны, не самое темное – опушку хорошо освещаемой луной полянки, а с другой не самое открытое – нашел около старого дуба тенистое углубление в земле, поросшее по бокам кустарником. Предложил костер не разводить, а получшезакутаться получше в плащи.

Солнце устало убегать по небу от своих вечных преследователей: Мрака и Холода. А те, наконец, догнали его у самого горизонта и пожрали. Чтобы завтра светило могло возродиться вновь, и эта вечная погоня бы продолжилась. Так наступила ночь.

Неудобно было засыпать под старым деревом: корни кололи ребра, муравьи шныряли туда-сюда. Но оба путника очень устали за день ходьбы. Так что стоило только перекусить, глотнуть воды и прилечь, как оба быстро задремали.

Лихолов привык странствовать. он мог заснуть, казалось, в любых обстоятельствах. Но сегодня ночью что-то мучало его. Снился странный сон. И не кошмар, но и не добрая явь… Казалось Лихолову будто кто-то зовет его. Да был этот кто-то вовсе не человек. Будто металл ожил, обрел душу. Томилось странное существо в плену, во тьме, давно томилось – освободителя ждало. Не разглядел Лихолов толком, что оно такое было. Только слышал сквозь сон голос низкий, раскатистый: «Арислав! Приходи! Арислав! Тебя я жду!». Так могла бы говорить пещера, если бы имела голос. И странное чувство пробирало от звуков этого голоса: будто это металлическое существо не страдает вовсе, но и в заточении томиться устало. «Сколько ты уже меня ждешь?» – спрашивал Странник во сне. «Века… века жду тебя… Но ты еще так далеко… Дождусь ли?..» Вздрогнув от этого ответа, Лихолов проснулся. Тфу ты! Ну, и присниться же такая дурь.

Странник встал. Ласковые лучи солнца скользили меж ветвей. Розовой негой рассвет обнял облака.

– Что сон, то явь. А явь иногда сама и есть сон, – вдруг послышался голос за спиной.

Лихолов развернулся на звук и уже держал руку на рукояти ножа. Перед ним на одной из ветвей сидела здоровенная птица с человечьим лицом. Гамаюн! Известный восточный дух. Приходит дурные вести приносить. Плохой знак, ох, плохой! И к отцу Арислава такой перед гибелью являлся…

– Чего тебе надобно, почтенный? – вдруг произнес Елисей. Оказывается парень уже тоже проснулся. Только он не был так уж испуган. Тут Лихолов вспомнил, что на юге и на севере по-разному относились к гамаюну. В Раздоле это было что-то вроде нежити, лихо неприкаянное. А на севере умели гамаюнов умасливать вкусной пищей и расставаться мирно.

– Ничего не надобно, – засмеялась птица с человечьим лицом. – На смерть пришла взглянуть.

– Чью? – недоверчиво нахмурился Лихолов.

– Не знаю, мне то что? Смерть за тобой идет, Странствующий Охотник. Кожу твою насквозь пропитала. Руки твои в крови. Многие гибнут по твоей милости. Смерть – твое ремесло, твое предательство и твоя судьба. И скоро смертей вокруг станет еще больше!

Вот, гадость поганая! Тут Лихолов разозлился. Как эта нежить узнала о его предательстве? Как вообще имя узнала? И кто это его имеет право попрекать ошибками прошлого? Схватил с земли камень и швырнул в гамаюна. Но тот с карканьем сорвался с места и увернулся. Струсил, полетел прочь, но сам еще долго визжал в небе, и слова его раскатывались по всему лесу:

– Смерть! Смерть пришла в лес! Уж меч точит, уж и стрелы готовит! Берегись, берегись! Смерть идет! Кровь зовет!

Лихолов обернулся на Елисея. Парень стоял бледный и с ужасом в глазах.

– Испугался? Неженка лесная! – фыркнул Странник. Вот поэтому у него и не было друзей. Правду сказал дух. Где Лихолов – там всегда одна смерть…

– Кто бы не испугался, – потрепал себя по голове юноша. – Но смертей у нас и без тебя, Лихолов, слишком много. А коли от твое руки парочка чудищ сдохнет – так и хорошо!

Тут подумалось Лихолову, что парень то только с виду простачок. А сам вон какой! И не испугаешь его так уж просто, и рассуждать способен.

– Есть охота, – перевел тему Странник.

– О, уж это в моем лесу легко решается.

Елисей ушел на полчаса, и вернулся с четырьмя птичьими яйцами в руках. Сытный завтрак, по два сырых яйца на каждого, немного приободрил. Пришло время расплачиваться Лихолову за помощь Елисея. Странник сказал юноше принести из леса три тяжелые ветки деревьев и много хвороста среднего размера. Через полчаса задание было выполнено.

Лихолов пояснил, что из трех тяжелых ветвей им предстоит грубо на глаз вырубить нечто, напоминающее по размеру деревянные мечи. Грубо обтесали мечом Лихолова древесину, и Елисей взял в правую руку один из увесистых обрубков.

– Всегда выбирай для тренировок меч потяжелее, – наставлял Лихолов своего подопечного. – В бою требуется сила рук и плеч, а их нужно развивать усердными тренировками. Если учиться будешь на легких мечах – члены твои так и останутся слабыми. Сейчас же немного разомни правое запястье – разгони там кровь, разогрей плоть. Иначе будет надрываться и болеть. Но вообще им не мельтеши. И даже не рукой гоняй оружие, а плечом – в нем твоя боевая сила.

Пока Елисей, сдвинув немного брови, нехотя разминал запястье, Лихолов уже командовал дальше:

– Немного подсогни колени, левую ногу вперед. Да приподними чуть от земли руку с веткой и согни в локоть так, чтобы ветвь, тьфу ты, чернь ее, что бы меч был направлен противнику в живот. Тренироваться будем, да только надо постараться сильно не шуметь. Так, поиграемся слегка.

Елисей направил обрубок на туловище Лихолова, а тот тоже взял деревянный «меч» и сделал резкий выпад на ученика, целясь деревяшкой тому в шею. Но Елисей успел увернуться, и даже нервно махнул своим «мечом» в ответ.

– Неплохо! – Ухмыльнулся Лихолов. – Внимание не теряешь. Но руки у тебя болтаются сами по себе! Надо учиться двигаться цельно и гибко. Бери второй обрубок и маши вдоль земли двумя палками. Буду бросать тебе всякую шушеру поменьше, а ты отбивай.

Лихолов делал все резко и неожиданно. Бросал в Елисея палки то ровно прямо, то с вывертами, то сверху, то из под низа. Юноша старался уворачиваться или отбиваться, как мог, и неплохо преуспел, однако одна юркая веточка все же поцарапала ему ухо. Юноша с некоторой обидой выпалил:

– Больно хитро ты орудуешь! Все у тебя исподтишка…

– А ты как думал, неженка деревенская! – Подтрунивал над ним наставник. – Кто с тобой в настоящем бою сюсюкаться будет? Противник мечный ничем на дичь твою привычную не похож. Убегать не станет. Только и жди неожиданных приемов, да подлостей разных! Эх, охотник румяные щеки, – вздохнул Лихолов. – Видать, не столько воинскому делу тебя учить придется, сколько хитрости житейской.

Завершив упражнение с ветками, Лихолов без передышки перешел к занятиям в связках. Учил Елисея стойкам, ударам. До тошноты отрабатывая один и тот же выпад, пока у обоих уже не начало сводить руки от усталости. Осложняло дело, что мужчины старались тренироваться тихо, не наводить в лесу лишнего шума. Утро смотрело и дивилось. Тихо благословляло магией светлого леса обоих мужей на то, чтоб использовали они свое боевое искусство в защиту добра. Утро в лесу, оно такое, щедрое, каждый северянин знал это.

После часовой изнурительной тренировки обоим потребовалось немного передохнуть с флягами родниковой воды в обнимку. Лихолов спокойно присел и оперся на ствол дерева – он не так уж устал. А Елисей лег на поляне на спину, раскинув руки. Зашепталстарую северную песню про добро любимого Леса. И казалось ему, что с каждым словом лесная родная земля все больше напитывает тело силой, смелостью, решимостью. Так и чудилось, что прямо через кожу напитывается проникает благославление Отца-Леса. Очень скоро юноша уже задорно вскочил на ноги и предложил выдвигаться в путь.

Дальнейший путь по еле заметной дорожке очень напоминал вчерашний: все тот же лес с редкими опушками. По бокам виднелись иногда вдали овраги, болотистые впадины или холмы. Иногда тропинка раздваивалась в загадочных развилках, Елисей уверено выбирал нужное направление. Ближе к обеду пришлось им поохотиться. Напев что-то полушепотом своему простому деревянному луку, Елисей натянул тетиву, и свистящая стрела с первого же раза нагнала зайца. Для обеда пришлось найти место вдали от любых оврагов и туманных лощин, чуть выкопать в земле углубление для будущего костерка, чтобы не сильно привлекать внимание разной бродившей по лесу твари. Зажарили зайца одного на двоих, насытились, угли затоптали и присыпали сырыми еловыми ветвями. И без промедления двинулись дальше в путь. Все уже казалось Лихолову одним и тем же. Много раз он молча радовался, что согласился на помощь Елисея, ведь тяжело было бы одному в чужом лесу дойти до цели. А юноша вышагивал легко, любуясь каждой новой полянкой, ловко выглядывая блуждающие туманы.

Слышалось иногда по лесу чье-то «Ау! Ау! Ау!».

– Что за невидаль? – спросил Лихолов юношу.

– Не обращай внимания, – ответил тот. Это Аука. Давний дух, знаем мы его! Аукает, путников в глушь заманивает. А там, во тьме нападет со спины- не спасешься! Ну, то для чужаков угроза. Местные то его голос знают, не обман ведутся. А уж коли подойдет сам, так и песней доброй его спугнуть легко.

– Со всеми то вы слад имеете, – ухмыльнулся Странник.

– Со всеми, да не со всеми, – вздохнул Елисей. – Со старыми только. А против новых, этих вот… бродячих… И нету средства…

Аука меж тем не унималась:

– Ау! Смерть! Смерть пришла!

– Вот разошлась, – плюнул юноша. – Это ей, небось, гамаюн накаркал еще про тебя, Лихолов. Вот и запугивает тебя как может. Ну, мы ее быстро сейчас.

И затянул молодой охотник снова свое шепотом:

– Лес, шелести! Лаской пролей. Ладные души наполни силой. Любовью ветвей обними. Льнет свет к свету, льется мудрость стволов. Лепестками да листьями лосниться колыбель леса. Лови же путника в свои ладони, мой лес!

Так и смолкла Аука. Поняла, что на своего земляка напоролось, и не полакомиться теперь легкой добычей.

И вот, ближе к вечеру, густая чаща стала постепенно видоизменяться. Деревья уже не жались друг к другу, а стояли поодаль, свободно раскидывая ветви. Листья все больше вытеснялись хвоей. Поляны стали более просторными и порой переходили в большие поля. Да и сам по себе лес растерял по низам всю растительность, кроме мха всех видов, а напоминал теперь большой зал с колоннами: просторный снизу, укрытый пушистым ковром (мягким и мокрым- хоть босиком шагай). Воздух немного похолодел.

Вскоре вдалеке показались невысокие горы. По словам Елисея, это и были «Горбатые Холмы». Юноша даже тихонько запел Лихолову старинную северную песню, которая уверяла, что здесь жил когда-то огромный дракон. Якобы, на плодородных землях он рос всю жизнь, становясь все внушительнее и громаднее. И вот однажды дорос крылатый змей до того размера, что уже не смог взлететь. Плакала искорка магии, породившая его, ибо уже не в силах была поднять свое жуткое детище в небо. Дракон, умирая от голода, бессильно улегся на просторном поле и испустил дух. А тело его постепенно окаменело, и стало цепью невысоких гор – горбатых, как спина, покрытая шипами.

Пел Елисей очень тихо, шепотом, чтобы не привлечь на живительный звук напевов никакого морока. Но Лихолов смог все расслышать. И забавным ему показалось, что сюда снова прилетел очередной дракон. Притягивает их местная земля, что ли?

Вдруг оба мужчины услышали жуткий, оглушающий рык. Он звучал так, будто одновременно прогромыхали десятки барабанов, прозвенели в бешеной битве сотни мечей и прорычали тысячи медведей. Даже ветви на деревьях, казалось, вздрогнули от ужаса. Все в редколесье сразу же притихло и замерло. Странным образом, воздух здесь резко показался уж слишком холодным. Звук прилетел издалека, странники успели броситься в укромные места под деревьями. И увидели в небе, как мчится откуда-то с востока к Горбатым Холмам тот самый дракон. Да так наслаждается он в полете собственной силой, что рычит не ради охоты, не ради охраны, а всласть, упиваясь своей мощью. Да, дракон был еще молод – некрупный пока, неграциозный какой-то. Но уже опасный. Он уселся на одной из невысоких вершин холмов, и затерялся меж скалистых выступов, обнявших его, словно стены крепости.

– Холодно! – поежился Елисей, неожиданно для августа закутываясь в теплый плащ.

– Это та тварь забрала в себя жар с земли, – ответил Лихолов, указывая в сторону холмов. – Я уже встречал описания драконов, хотя и редкие эти мрази. Внутри дракона горит костер – тварь сжимает внутри себя магический огонь, шкура егона ощупь, как теплая печка. Вокруг дракона воздух всегда теплый, даже жарковатый, как летним днем. Потому что их тела всасывают в себя все тепло из окружающего воздуха и земли. Зато поодаль от дракона холодно – ибо похищено все лето.

– Жуть! – поморщился Елисей. Было видно, как юношу слегка потряхивало. И уж наверное не только от холода. А кто бы не испугался идти в логово к дракону? – Храни землю, Матушка Судьба, от этих мразей! Но я-то привел тебя к дракону. Ну? А что дальше?

– Дальше – разведка. Этот дракон еще молодой и неопытный. Наверное, не думает о своей безопасности, вряд ли прислушивается. Так что прокрадемся к его логову, понаблюдаем за ним чуток. Разглядим получше. Разведаем: когда и как спит, когда охотится. А потом тихонько спустимся обратно в редколесье, и ты меня проводишь в столицу к королю. Выложу ему все, что знаю, выторгую золотую цену. А дальше буду думать, как тварь убить… И на разведку идти надо сейчас, пока, наверное, он сыт после охоты и расслаблен. Только тихо, не шумя… и, клэтва, парнишка – не болтая!!!

– Вечереет, – вздохнул Елисей. Юноша явно замялся. – Лихолов… Я довел тебя сюда легко, потому что знал дорогу. Но… вот по самим холмам я никогда не бродил. Место это слывет у нас мрачным. Говорят, там духи пляшут по ночам: зажигают дурной магией костры и водят хороводы. Легенды твердят, что в темноте подняться в эти горы – верная смерть. Ох, жутко туда соваться ночью! Обождать бы лучше до рассвета.

Лихолов не особо верил во всякие старые легенды, для дурачков и простачков все это писано. И еще он не хотел упускать момент, когда можно было бы безопасно подобраться к дракону. Например будучи уверенным, что хищник спит после охоты. Но Елисей с упрямством камня отказался идти во время заката к жутким холмам. Прикинув как следует, Странствующий Охотник, все же, решил, что раз уж есть напарник, да еще и местный житель, то идти на разведку безопаснее вдвоем. Значит, придется уступить.

Заночевали, найдя место на предгорье меж больших серых валунов и кустарников, укрытое от посторонних взглядов. Поужинали весьма скудно, так, чтобы хоть немного припасов осталось на утро. Костер разводить снова побоялись. Перед сном Елисей долго молча смотрел в ночное небо, и в какой-то момент сказал:

– Верила моя матушка, покойница, потому как ей поведала то ее мать, а той и ее, что небо есть купол, а звезды – лишь дыры в нем. А когда солнце заходит, то сквозь эти дыры просачивается к нам свет горний. Ну, с того мира, что выше нашего, где живет сама Матушка Судьба.

– Да, – тихо ответил Лихолов, – моя мать тоже мне такое говаривала в детстве… Но пока странствовал я по Зеленой Тверди, слыхал множество иных преданий. Например, о том, что Солнце есть отец, а Земля есть матерь, и много у них разных детей. И звезды их дети, и люди тоже. Да все то – лишь сказки. Спи, давай, молодчик!

Уснули, завернувшись в плащи, голодные и озябшие. Казалось Лихолову сквозь дрему, что доносились со стороны гор странные вои и стоны, что там все скрежетало и двигалось. Но камни и растения укрывали путников довольно надежно, а выспаться было сейчас очень нужно, потому Странник силился спать дальше, не взирая на страшные звуки.

С первыми лучами солнца Елисей проснулся сам и разбудил Лихолова. Наскоро доели они последние крохи лепешек и полакомились орехами. И двинулись в сторону той части гор, куда залетел крылатый змей.

Здесь Елисей троп никаких уже не ведал, и чувствовала местная земля, что шагают по ней два чужака. Не нравилось это вторжение горбатым холмам: не выстилалась нигде легкая дорога. То приходилось карабкаться через угрюмые здоровенные камни, то пробираться через ледяные горные ручейки. Тяжело, с сопротивлением. Ничто здесь не было радо незванным гостям. Особенно же донимал холод. Августовский свежий, но еще по-летнему уютный лес, остался где-то позади, как теплая мечта. Горы же ощетинились, кололись, скользили, препятствовали. А к тому же Лихолова мучили боли в шрамах. Путь занял намного больше времени, чем представлялось.

На очередном подъеме, где-то меж сосен, странники снова услышали оглушительный рык дракона. На этот раз звук пронесся совсем близко. Мужи прижались к ближним хвойным стволам, пытаясь как-то укрыться. И вовремя – буквально через пару мгновений увидели они, как пролетело над ними большое шипастое чудище. С коричневой чешуей, отливающей блеском в серебро, с вытянутым тонким телом и небольшим хвостом, на широких перепончатых крыльях. За драконом шлейфом тянулось тепло, словно в эти края снова вернулось лето – но оно быстро рассеялось. Тварь и не заметила спрятавшихся странников и продолжила планировать мимо, куда-то на запад.

– Сейчас разомнет крылья, а потом начнет охотиться, – немного расстроено высказался Лихолов. – Не успели. Теперь придется пробраться просто поближе к его логову. Там затаиться и ждать возвращения.

Лихолов, явно привыкший к походам по чужим землям, с большим напором шел вперед. Он, по всей видимости, намеревался подоспеть к логову дракона и найти там удобное для засады местечко. Явно умел Странник переть напролом, против воли природы, против судьбы и против обстоятельств, не сокрушаясь от того чувства, что ему сейчас не рады. Елисею же страсть как хотелось обучаться у Лихолова и бою на мечах, как он уже говорил, да еще и охоте на магических тварей. Потому как и кровь воина, и кровь охотника смешались в юноше. Много он слышал россказней и легенд о Странствующем Охотнике, и только в самых своих потаённых, безнадежных мечтах мог представить, что однажды встретит героя этих притч воочию. Да еще и получит несколько уроков, навяжется в ученики. Происходящее, при всех неудобствах, было для Елисея даже больше, чем сбывшееся желание. А кто мечтал, тот знает, что больше мечты может быть только одно – чувство обретения предназначения. То самое, глубоко пронизывающее ощущение, когда ты всем своим существом чувствуешь, как Матушка Судьба собственными руками схватила тебя за шкирку и тащит в нужном направлении. Вероятно, такое чувство могла бы испытывать капелька соленой воды на камне, которую вдруг подхватила огромная волна, и унесла назад в родной океан. Именно это переживал Елисей с той самой минуты, как встретил в лесу Странствующего Охотника. За таким чувством молодое горячее сердце пойдет куда угодно, и правильно сделает. Потому юноша молча повиновался своему спутнику и шел, превозмогая усталость и страх.

Странствующий же охотник, все-таки, достиг желаемого примерно к обеду. С отлетом дракона, благодаря близкому августовскому солнцу в горах немного потеплело. Но путь, наконец, прервался. Лихолов дошел до места, куда, как ему показалось, вчера влетел дракон. И правда, все тут было похоже на обиталище крылатого змея. Здесь вершина одного из холмов неуклюже прижималась к следующей горе. Часть этого небольшого плато была завалена огромными валунами, образовалось что-то вроде укрытого с трех сторон зала, только без крыши. В углублении же виднелась неглубокая темная пещерка – можно было предположить, что спал дракон именно там. В отличие от всего остального серо-зеленого ландшафта Горбатых Холмов, в этом месте много было опаленных чернотою камней и выжженной растительности. Местами валялись кости каких-то зверей, некоторые прямо с недоеденными кусками плоти. На них же толпились, галдя, стервятники. Эти останки источали мерзкую гнилостную вонь. Суета голодных птиц сливались с мельтешением мух. Лихолов осмотрелся, приглядел пару укромных мест и приказал Елисею сторожить горизонт с запада. Сам же двинулся к пещерке.

В целом, весь этот удручающий вид вполне вписывался в обычные картины из жизни нечисти. Да вот только вдруг что-то резануло взгляд Лихолова. Что-то странное, нетипичное для такого места, что-то цветное… Он подошел к этому поближе и понял, что смотрит на одежду. Человеческую одежду, причем, отнюдь не разодранную ткань некоей невезучей жертвы. Нет. Этот наряд был аккуратно сложен, будто бы по-людски, в ровную стопочку и бережно уложен на один из камней пещеры. Страннник часто сталкивался с разной дурной магией, поэтому понимал, что странных незнакомых вещей касаться ни в коем случае нельзя – мало ли, какие чары на это наложены. Более того, подобные следы человеческого присутствия означали, что вообще что-либо здесь трогать, передвигать и задевать крайне опасно. Одним словом, нельзя оставлять после себя в этом логове какие-либо изменения. Уже само то, что запах Лихолова и Елисея (кстати, весьма насыщенный и дурной после нескольких дней странствий) останется тут – уже большая угроза. Ведь дракон может его заметить и насторожиться, взбеситься и даже броситься выслеживать непрошенных гостей. Остается только надеяться, что тварь еще юная, неопытная, толком не сообразит, что делать, если почует чужаков. Подойдя близко и всмотревшись пристально в странную находку, Странник понял, что обнаруженная в пещере одежда, вероятно, женская и весьма приличная. Поверх стопки лежала какая-то теплая вещь небольшого размера, из добротной плотной красной ткани, расшитая золотыми нитями, с замысловатыми узорами, да еще и с меховыми окантовками. Под ней же томилась в стопке какая-то тряпка, напоминавшая длинное льняное платье, и еще какие-то мелочи. Вдруг Лихолов заметил поодаль коричневые женские сапоги. И рядом еще кулек каких-то завернутых вещей. Все без следа крови и насилия – бережно сложенное. Странно, очень странно.

Что за загадки? У дракона есть служанка? Или, скорее, хозяйка? Странная богачка, приходящая невесть откуда в гости? Нет, бред! Откуда ей приходить, ближайшая жизнь только в деревнях в дне пути через дикий лес, никто так ходить не будет. Может эта загадочная женщина здесь живет? Но где тогда следы ее быта – очага для пищи или бочки с водой, например? Как она могла бы спать на холоде ночью?… Нет, жить здесь никто бы не смог. Тогда, может, дракон украл это все откуда-то? Но тогда вещи были бы все небрежно скомканы и невесть как разбросаны! Да и зачем дракону женские тряпки и сапоги? Возможно, сюда каким-то неизвестным пока образом приходила женщина, разделась сама и… сгинула? Принесла себя в жертву? Тоже странно. В жертву могли бы принести деревенскую нищую девку без помощи и защиты, но одежда явно принадлежала богачке, и даже на ведьмины лохмотья совсем не походила…

Раздумья поглотили внимание Лихолова. Очнулся он неожиданно, от свиста Елисея. Это означало, что на горизонте с запада показался дракон. Пока где-то вдали, но надо было срочно спешить в укрытие. Странник резким бегом бросился прочь из пещеры, перепрыгивая кости и камни. Оба мужчины шустро полезли наверх, прячась за выступами кривых булыжников. И вскоре нырнули куда-то поодаль от логова дракона, но чуть сбоку и на возвышении, в уступе соседней горы, меж валунов, высокой травы и пушистых колючих кустов. Они залезли туда уже почти ползком, укрываясь от глаз крылатой твари. И залегли в молчании, таращась на приземляющегося дракона. Лихолов приставил палец ко рту и тихо шикнул Елисею. Теперь оставалось только наблюдать.

С рвущим воздух рыком довольная тварь вернулась в свое гнездо. Взмахи его крыльев, поднявшие пыль и распугавшие птиц, медленно стихли после того, как дракон неуклюже шмякнулся на лапы. В его пасти свисало что-то мертвое, напоминающее овцу. Видимо, украл у кого-то из ближайшей деревни. По клыкам струилась кровь жертвы. Он бросил бездыханный комок на камни.

От этого зрелища даже у Лихолова похолодело тело, а ведь он насмотрелся всякого.

Дракон прижал добычу к земле передними лапами, а пастью принялся жадно отрывать куски плоти, глотая их большими порциями. Овца не вся была обуглена, только частично, видимо, дракон чуть подпалил ей голову, а заодно и спину, чтобы легче догнать, а потом просто схватил зубами и унес. Под тушей медленно растекалась лужа темной крови, и стервятники уже танцевали вверху в небе, дожидаясь когда придет их время. Но чудище было голодным, очень голодным! Оно вырывало все крупные куски мяса, потроха, заглатывать мелкие косточки – и все это жадными дергаными движениями. Так едят молодые хищники, те, которым еще трудно охотиться, не каждый раз им удается раздобыть себе пищу.

Наевшись, дракон отошел от остатков добычи чуть в сторону и потупил окровавленную морду. Стая навязчивых мух давно облепила кости с недоеденным мясом, а сейчас уже и вовсе пировала. Одна особо наглая птица медленно вниз и присела сначала на камни. А потом легонько перепрыгнула на свежие остатки овечьих ребер. Дракон был сыт, но его раздражала наглость стервятников, и он тихо рыкнул на птицу. Не успела та сорваться с места, как вслед за ней дракон испустил длинную огненную струю. Пернатое существо обуглилось прямо налету и упало куда-то меж камней замертво. А ее сородичи расселись по горам и притихли, выжидая, когда дракон уснет. Но тварь не укладывалась спать. Она некоторое время сидела в какой-то задумчивости, а затем…

Начало происходить нечто еще более странное, чем все предшествующее. Лихолов и Елисей удивленно вытянули шеи и прищурились, стараясь понять, что это. Дракон начал словно таять. Он несколько мгновений превращался то ли в дым, то ли в туман, рассеивался. А потом его образ вовсе исчез, оставив вместо себя на земле маленькую фигурку человека. Казалось, что все в мире должно было замереть, застыть, чтобы дать разведчикам хотя бы немного осмыслить только что увиденное. Но нет, жизнь вокруг продолжалась так, словно не произошло ничего необычного: посвистывал ветерок, чирикали птицы, светило солнце. Подумаешь, дракон оказался человеком! Много чудного видели пузатые облака!

Сколько разных выкидышей черной магии встречал за последние годы Лихолов, скольких из них он прикончил! Но такого, что бы хоть одна из этих тварей превращалась из тумана в человека – такого он еще никогда не видел. Не видел и никто другой во всей Зеленой Тверди. Меж тем человеческая фигурка утомленно прилегла на камни. Еще пара внимательных взглядов, и стало понятно, что этим существом была девушка. Молодая, так как имела тело еще пока стройное, местами даже угловатое, девичья юность легко считывалась по острым плечам и коленкам, ярко выраженной талии. Девушка лежала, подсогнув колени, на своей белой спине, почему-то держась ладонями за лицо, словно пыталась от чего-то прийти в себя. С того расстояния, на котором прятались разведчики, им не было достаточно четко видно, какое у нее лицо, тем более, что оно было испачкано все той же кровью. Но понятно, что, скорее всего, черты миловидные, ведь не было заметно каких-то ярко выраженных уродств. Зато бросались в глаза ее растрепанные длинные волосы, кудрявые и светлые, словно языки бушующего пламени. Лихолов броисл взгляд на Елисея. А тот выглядел совершенно смущенным. Во-первых, из-за неожиданности всего этого положения. А во-вторых, на вид стройного полностью обнаженного девичьего тела. И даже смешно стало Страннику над юностью своего спутника. Ох уж этот томящий жар внизу живота, когда впервые видишь голую девицу! Сам то Лихолов тоже с удовольствием разглядывал незнакомку, но скорее как опытный сытий лев смотрит на добычу. А вот Елисей явно остолбенел.

Поерзав несколько на земле, странная девушка вдруг приподнялась, глубоко вздохнула и аккуратно встала на ноги. Солнечные лучики вожделенно обняли нежное молодое тело. Казалось, незнакомку еще несколько мгновений пошатывало, как хмельную. Она чуть обхватила плечи руками, будто бы стесняясь собственной наготы, а затем стала крутиться и осматривать себя. Обнаружила, что испачкана: местами кровью только что съеденной жертвы, местами пылью камней. Затем она гордо вздернула подбородок и пошла медленным плавным шагом пошла вглубь пещеры, но уже с ровной гордой осанкой. Наклонилась куда-то к камням, и от этого ракурса наблюдателям стало совсем жарко в паху. Затем вышла наружу, неся с собой сапоги и какую-то тряпку. И направилась по булыжникам вниз. Стервятники тут же обрадовано налетели на обглоданную тушу овцы.

Лихолов тыкнул Елисея в бок. Решил жестами подать ему знак, что нужно тихо следовать за странной девушкой. Разведчики покрались вниз. Это было непросто, так как охотники по-прежнему старались оставаться незамеченными, а, значит, нужно было передвигаться бесшумными перебежками: от дерева к дереву, от валуна к валуну.

Но идти пришлось недолго. Притаившись где-то за большими грубыми серыми камнями, они смотрели, как девица спустилась к горному ручейку и принялась ополаскиваться в чистой воде. Ручей явно нагревался от ее прикосновений, вокруг белого тела вился легкий туман пара. Она присела на одном из мокрых булыжников и умыла лицо, затем набирала в ладони воды и обливала то свои плечи, то обмывала мягкие груди, то ноги. Здесь незнакомку было видно уже лучше. Проглядывалось чистое, невероятно правильное лицо с нежными губами, хрупкая шея, стройная фигура. Капли воды игриво сбегали в ложбинку меж грудей, спускались все ниже и ниже, словно ласкали прекрасное тело. Вся девица сама по себе была такая ладная – будто сгусток самой жизни, всего самого красивого на свете.

Затем девушка встала и накинула на себя ту самую льняную тряпку, оказавшуюся женским платьем, причем, нарядом явно недешевым – препоясанным и расшитым. Обула сапоги и медленно пошла назад в свое логово. Лихолов остался в той же засаде, Елисей тоже.

Когда незнакомка достаточно удалилась, юноша не выдержал и принялся приглушенно восклицать:

– Что это за чернь такая? То дракон, то вдруг дева? Да еще… такая… ох… красивая…

– М-да, это диво и мне ново, – задумчиво вздохнул Лихолов, поджимал губу и затеребил свой амулет. – Я такого еще не видел. Знаю, что драконы это уродливая ненормальная форма жизни, от природы такое не рождается. Появляются они только через дурные события. И еще для создания дракона нужна большая жертва, такая жертва, чтобы мир вздрогнул. Скажем, растлился резко праведный духом человек и, как в омут, пустился во все тяжкие. Вот только тогда и может на свете появиться подобная тварь. Но как так, чтобы получилась смесь? И дева, и дракон одновременно. Не знаю, – задумался Лихолов, – никто из всех тех ведунов, которых я встречал, а их было много, не смог бы, например, сделать из себя самого крылатого змея… Ну, предположу, что эта девушка – не колдунья. Возможно, она жертва чьих-то злых чар. Вероятно и такое, что, например, какой-то черный ведун, положим, захотел создать дракона, а девицу решил возложить на алтарь как жертву. Но что-то пошло не так. И вышло ни то, ни се. Теперь это как два существа в одном.

Елисей выслушал рассуждения Странника и потупил взор. Оба мужчины просидели несколько мгновений с окаменелыми тяжелыми выражениями лиц. Первым тишину прервал юный Елисей:

– Девушка, такая молодая… Ты говоришь, жертва какого-то колдуна. Если она ни в чем не виновна, то мы должны помочь ей?..

– Как? – пожал плечами Лихолов. – Допустим, мы пустимся в долгие опасные поиски за сильным белым ведуном, каким-нибудь «хранителем всея гребанного света Матери Судьбы». Сколько мы будем искать такого? Получим ли помощь? А за время этих безнадежных странствований дракон разрастется, станет жирной непобедимой гадиной. Сколько тогда жизней он унесет? Сколько семей разорит?! – Тяжелый вопрос словно придавил собою.

Солнце зашло за тучу. Будто бы помрачнело все кругом. Лихолов тихо и хрипло выразил тот единственный вывод, который итак был очевиден:

– Это существо нужно убить! И как можно скорее. Помочь ей уже нечем…

Елисей опрокинул голову в ладони:

– Убить молодую девушку? Она только жить начала. Такая красивая… Как… как ты будешь ей в глаза смотреть? Нет, не могу, не могу…

– А тебе и не надо, тебя никто и не просит. Это я охотник на тварей, а ты просто мой провожатый! – отрезал Лихолов. – Но только сначала доедем до короля, разузнаем, сколько он мне заплатит за ее драконью башку. А потом вернусь и прикончу.

– Не верю, – не сдавалось праведное сердце. – Матушка Судьба добра, она о каждой травинке заботиться, о каждом червячке! Если так случилось, что девица выжила, как ты говоришь, то это значит… Что сама Судьба повелела ей жить! Нельзя убивать ее, надо помочь!

– Тьфу ты, дурень королобый! – закатил глаза Лихолов. – Я тоже люблю красивых баб, ни одну ни разу не обидел. Но это уже не человек, это лишь тень женщины! И не неси ты мне бредни всякие про судьбу, червячков, и травинки! В чернь их! Давно я с вашей Матерью Судьбой поругался, иду против нее. И ничего – жив, сыт, прославлен!

– Лихолов, всякое может мерещиться тебе в гордыне! Да не значит, что оно так и есть, – грустно возразил юноша. – Учили меня, что у Матушки Судьбы два крыла: Правда (закон, справедливость) и Ладна (стремление мира к красоте и гармонии). Не все справедливое гармонично. Но и не все ладное справедливо. Жизнь держится на этом… Ну на равновесии этих двух крыльев. Может… может, вот, чтобы уравновесить мир, тебе в чем-то не воздалось по правде.

– Клэтва! Опять ты за свое, ядрена тебя ель! Где ж ты вообще так шпарить научился на всеобщем языке?

– В Северном Лесном нашем государстве почти в каждой деревне есть храмы Матушки Судьбы. Там иногда учат жрецы крестьянскую детвору. Ну, так, ради доброго дела. Вот и меня немного. Знанию священного писания больше всего, конечно. Всеобщему языку тоже. Ну… еще пытался я обучиться читать и считать… Но это туго шло, хотя немного освоил.

– Ясно! Эти «хранители света», гори они в небыли, знают, как сызмальства свою пургу в людские головы вбивать! – съехидничал Лихолов. – А все лишь красивые слова, чтоб побольше податей содрать с таких, как ты!

Тут Елисей разозлено вскочил на ноги и затараторил:

– Хватит так гнусно выражаться про мою веру! Я за то и убить могу, коли потребуется!

– Тихо ты, тихо, – даже не дернулся Лихолов. – Не буду я с молодчиком драться – есть куда силы потратить. Ладно, не бери обиду в душу! Постараюсь не задевать тебя больше. А вообще так, давай уж, не болтай, а вот что. Надо нам как-то поохотиться тихо, неприметно, меж скал. Может, птицу какую подстрелим. Проследим за драконихой. Как уснет – разведем наскоро костерок и дичь свою зажарим. Хоть поедим. Просидим в засаде еще ночь, понаблюдаем за ней, глядишь, чего еще полезного разведаем. Мало ли какие еще интересные привычки подметим? А поутру, на рассвете, пойдем прочь. В сторону столицы.

– Так это что же, ночь в горах проведем что ли? Говорю же – опасно тут! Здесь духи по ночам пляшут! Здесь тьма гуляет, как на пиру! Не мудро нам ночевать в этих краях! Найдет нас мразь какая – сгинем.

– Не думаю. Я читал когда-то о драконах. Говорят, эти чудовища настолько ужасны, что отпугивают даже иных магических тварей. Всякая шушера их боится. Так что, не трясись ты так из-за сказочек про горы. Подберемся вечером поближе к ее логову, укроемся незаметно, в плащи укутаемся и поспим по очереди. А будут твои духи где поодаль шуметь – не слушай, они сами к дракону не пойдут. Одного запаха испугаются. Одним словом, я тут остаюсь.

Некуда Елисею деваться, так и порешили в горах остаться. Двум охотникам всегда пища сыщется. Быстро они приметили подходящую птицу – жирную, пузатую. Одной тихой стрелой сразили. Наполнили фляги из горного ручья, омыли лица. И прокрались в свое прежнее укрытие, чуть повыше драконьего гнезда. Там снова стали наблюдать за незнакомой девушкой. Но ничего не происходило. Онанасобирала охапку полевых цветов и убиваласкуку плетением венка. Тосковала. То пела старые северные песни, под них сама же кружилась и прихлопывала. То лежала на спине и смотрела в небо. Брала горсточку веток и пыталась что-то сплести из них. Скидывала кости и мусор вниз на горы, пытаясь навести подобие чистоты. Усаживалась на пятки и монотонно раскачивалась с закрытыми глазами, что-то напевая под нос, наверное, песенную требу к Матушке Судьбе. Обычная девушка. Никакая не колдунья или нежить.

Путники меж тем, маялись. В засаде-то сидеть оба привыкли, могли так провести и весь день. Не телами томилось, но сердцами. Смотрели на молодую девушку и все больше исполнялись жалости. Она не колдовала, не танцевала безумные танцы в честь Владычицы Тьмы, не тараторила никаких дурных нашептываний – нет, ни горстки черни. Обычная, юная, грустная девица. Невинная, никак не подозревающая, что за ней наблюдают ее будущие убийцы. Лихолов заглядывал иногда в глаза к Елисею и видел тоску. Оба надеялись увидеть что-нибудь ужасное, непозволительное, отталкивающее. Так было бы легче, тогда смятение отступило бы, и рука стала бы твердой. Но нет. Ничего. Только нежная цветущая жизнь была здесь.

Лихолов старался быть холоден. Он набродился по свету, повидал многое. Насмотрелся на боль, отчаяние и ужас. Он много раз видел, как мрак воплощается в разных тварях. Знал, как рождаются дети сумерек. Как деревенеют сердца людей перед трудным выбором. Слышал, как собственные отцы продают невинных дочерей в бордели, чтобы спасти им жизнь от голода. Встречал, как среди солнечного дня налетает тьма и все вокруг чернеет. И все это много и много раз. Лихолов знал, что любой дракон нес боль в этот мир, и без того истерзанный. Оттого понимал Странник, что нельзя жалеть дракониху. Нельзя давать ей много времени. Надо, чернь побери, надо оборвать эту жизнь, пока она сама не оборвала сотню других. Пока ее еще можно победить.

Незадолго до заката девушке явно стало не по себе. Она принялась расхаживать в разные стороны. Двигать руками, словно справляясь с чем-то внутри. Иногда останавливалась, сжимала ладони в кулак у самого сердца и что-то шептала, мерно покачиваясь – так, обычно, тихими песнями молятся Матушке Судьбе. В конце концов, ее тревога стала напоминать безумие. Девица принялась нервно раздеваться, словноторопясь куда-то. Сложила кое-как в пещеру вещи. И тогда разведчики увидели превращение. Образ человека стал размываться, обрастать туманом, из кожи вырастали шипы, грудь бешено вздымалась от яростного дыхания, сзади появился хвост. Изменилась ее тень, приняв форму дракона, опережая превращение плоти. Девушка разбежалась и выпрыгнула из своего логова куда-то в горы: резко, размашисто, распрямляясь в полете и окончательно превращаясь в дракониху. Воздух тут же подхватил ее, и тварь в полете издала свой рык. Звук, казалось, резал воздух, как нож режет масло, пробирал до костей, вытаскивал трепет с изнанки души. Это было и ужасно, и как-то неописуемо красиво одновременно. Словно бы юной невинной девушке удалось вложить в дракона свою красоту. Чудище летало по сиреневому вечернему небу. Было заметно, что оно наслаждается само собой, свободой полета, собственной мощью и силой. Покружив немного над горами, дракон улетел навстречу падающем солнцу. Надолго ли – не известно было. Охотникам оставалось только тихо ждать возвращения.

Едва опустился вечер, как дракон вернулся, спокойный, одинокий, без добычи. Видимо, не был голодным, а просто захотел зачерпнуть свежего воздуха своими размашистыми крыльями. Погонять на пару с горным ветром, дразня облака. Тварь приземлилась на скалу, приняла прежний девичий образ. Оделась, улеглась в пещере со своими ветками, снова начав их переплетать от скуки. А еще через какое-то время мирно уснула, прямо с недоделанной вязью прутиков на животе.

……………………………..

Звезды рассыпались по небу. Темные облака приластились к луне, день задремал. Охотники решили подкрасться к драконьему логову поближе, так как в ночи могли только там рассчитывать на некую сомнительную безопасность. Нашли за очередными кусками горы уютную котловину и молча накидали хвороста, развели небольшой костерок, быстро поджарили заранее подготовленную птицу. Затоптали костер, укрыли угольки папоротником. Наскоро съели дичь и отпили воды из фляг. Для двух рослых мужей, еще и не обедавших, то был весьма скромный ужин. Но пришлось снова перетерпеть. Они успокаивали себя мыслями о том, что завтра, отойдя подальше от дракона в лес, там уже и поохотятся основательнее. А, прибыв в столицу, так и вообще отъедятся на славу. Но сейчас нужно было все делать тихо, быстро и незаметно. Елисей караулил первым. Лихолов же дал на всякий случай своему спутнику большой, остро наточенный кинжал, а сам свернулся в клубок в своем плаще и быстро уснул.

Ночь наичналась неплохо. Но со временем в горах все настойчивее начали раздаваться странные звуки. Темнота выпустила на простор горный ветер, и было неясно: он ли воет тоскливым плачем, или то и правда, духи ночи беснуются меж скал. Холодало, свежесть воздуха щекотала щеки. На воющих звуках странная мелодия тьмы не прекратилась, какофония только нарастала, становилась объемнее. Вскоре поплыли вокруг уже и самого Елисея странные шорохи, и юноша напряженно сжал рукоять кинжала, а лук со стрелами положил поближе прямо перед собой.

Молодой охотник начал уже заметно промерзать. Не помогал и плащ. По телу пошла плясать легкая дрожь. Елисею начало чудиться, что по горам вверх вниз бегает шепот. Как будто разбросаны повсюду осколки тьмы, весь день они спали, и вот сейчас проснулись и начали друг с другом перекликаться. А потом принялись бродить, что-то выискивать, сбиваться в стаи и все время перешептывались, перешептывались, каким-то шипением. Вдруг померещилось юноше, что какая-то тень, по форме человеческая, только сгорбленная, худощавая, стоит в двадцати шагах. И смотрит прямо на разведчиков! Смотреть в ответ было жутко. Казалось, что вместо глаз у тени, какие-то жуткие дырки. Елисей помотал головой. Тело плохо слушалось от холода. Моргнул. И вроде бы наваждение исчезло.

– Тфу! Померещится со страху!

Но только еще через пару мгновений показалось на том месте уже больше подобных чудищ. И все словно слетались в круг смотреть на незваных гостей. Елисей хотел было потрясти за плечи Лихолова, разбудить. Да вдруг понял, что теперь уже не мог двинуть ни рукой, ни хоть ногой, ни даже крикнуть. Всю его плоть будто бы сковал изнутри могильный холод, оцепенение. «Морок!» – мелькнуло в сознании.

Темные тучи высвободили из объятий луну, стало чуток светлее. Только и увидел Елисей, как сидит он рядом со своим спящим спутником, а вокруг них кольцом стоят странные исковерканные тени с дырками вместоглаз. Пялятся на разведчиков и что-то обсуждают. Нужно бежать, нужно сражаться! Но тело окоченело. Тогда нужно быть тревогу, будить Лихолова! Сил у юноши хватило лишь на то, чтобы еле слышным шепотом пропеть старую требу к Свету Матушки Судьбы. Здесь, на Северо-Востоке, верили, что одно лишь упоминание о ней обжигает тьму. Стоило Елисею чуть прошептать, как сил немного поприбавилось, тут он громко заорал:

– Лихолов! Морок напал!

Но не мог он даже обернуться, посмотреть, удалось ли разбудить Странника. Зато в ответ на его возглас одна из жутких теней выступила вперед, подняла в его сторону руку и что-то проговорила на незнакомом, шуршащем языке. В то же мгновение туман застелил глаза Елисея, и стал юноша не жив, не мертв, не бодр, не в дреме. А будто опьяненный, что-то понимал, что-то смутно чувствовал, но вырваться не мог. И теперь уже даже на шепот не было сил. Туман проскользнул в самую глубину тела, гася там последние остатки тепла. Ощущал Елисей только как он летит куда-то. Будто он – низкое-низкое облако, и его привязали за веревочку да тащат прочь. Лихолов же очнулся от крика Елисея, потому как сон бывалого охотника всегда чуткий. Только поздно. Он тоже уже был скован весь могильным холодом, каким-то глубоким отчаянием.«Туга» —вспомнилось северное словечко. И так же на него налетел туман, застлал глаза, прополз внутрь, превратил в облако и унес.

Сколько их тащили и куда – не ясно, чувства времени и пространства стирается, если ты – всего лишь сгусток тумана. В том состоянии ощущали они только одно – тоску. Были самой тоской. Тоской дышали. Тоску несли за собой и вились туманом по земле.

В какое-то мгновение мир вернулся в прежнее состояние. Лихолов и Елисей снова оказались людьми, не туманами, но все так же полностью скованными могильным холодом. Тела их, усадили рядом друг с другом, а вокруг происходило что-то вроде собрания. То была плоская ветряная вершина одного из холмов, внизу обрамленная кольцом сосен. Луна освещала это открытое лысое горное плато. Кругом хороводом стояли мерзкие скрюченные сизые тени, словно выкидыши ночного тумана, с ломанными горбатыми фигурами. Напротив пленников же стояла самая крупная тень, кто-то вроде местного предводителя, короля или вождя. Все остальные, скорченные и убогие, что-то шептали тому, главному, на непонятном наречии. А вождь внимательно слушал. «Шур-шур!» – только и можно было расслышать.

Странники же по-прежнему не могли ни шевелиться, ни даже говорить, только безвольно сидели, как тряпичные куклы. Вдруг главная тень взмахнула рукой, и все смолкли. Вождь сделал два шага в направлении пленников. А потом стал властно медленно говорить с ужасным акцентом на всеобщем человеческом языке. Шипящим сдавленным голосом. Это звучало так, словно бы пыль по горам зашуршала от ветра:

– Гости незваные. Гости нежданные. Забрели в мои края… Посмели шагать. Посмели топать. Своими грязными сапогами. По моим Горбатым Горам! – раздалось поддерживающее шипение жуткой призрачной толпы. – Я – Версипал. Я – хозяин. Хозяин горбатых гор. Царь духов. Сила мрака. Жуть тумана.

Тут толпа буквально взорвалась визгами и воем, прославляя своего царя. По душе Елисея разлился жгущий ужас, словно в его живот залили кипящее железо.

– Жгу я голубые костры здесь. Каждую ночь жгу. Костры из душ. Умерших здесь душ. Зверей, птиц – все мои. И на огонь той жертвы живу. Мы все тут живем. И так уже века. А еще высоко жгу. Там, где видно издалека. Чтобы никто чужой. Не влез в мои горы без спроса. А вы – наглые. Смертные. Песчинки пыли. Вы убили мою птицу. Стрелой. Сожрали сами. А дух ее был МОЙ! Он должен был. Гореть в моем синем огнище! Без спроса. Без дозволения моего. Ограбили!!!

Гул топы снова зашипел. Было похоже, что пленников осыпали проклятьями и угрозами. Махали призрачными ручищами и скалились рваными пастями. Черные сосны по краям плато торчали вверх острыми верхушками, и, казалось, что это копья невидимой армии. А царь духов продолжал:

– Плата за грабеж. Будет взята с вас. Вывернем наизнанку. Выпотрошим души. И туманом сделаем. В эту ночь в голубое кострище тьмы. Бросим первую душу. А вторую на третий день. Жизнь ваша. Время ваше. Нашими станут. Сожрем их. Да такие костры. Разожжем с вас. Что на всю округу. Видно будет. Век еще никто. Не полезет в мои горы. И не украдет моих душ.

С последними словами царь резко отвернулся от пленников и направился обратно внутрь своей толпы. Другие же призраки засмеялись, пошипывая, будто им перепало невиданное лакомство. Лихолов и Елисей изо всех сил пытались справиться с оцепенением, как-то вырваться, хоть шепот осилить – но все тщетно. Будто их замуровали в куски льда, оставив только зрение и слух. Елисей силился достать из сердца хоть капельку света, чтоб хватило на шепот молитвы Матушке Судьбе, уж тогда бы тьма испугалась. Да не тут-то было. Намертво могильный холод связал пленников. Казалось мужчинам, что они даже не дышат – до того не властвовали над своими телами. Меж тем, призраки, явно довольные и возбужденные, закружили хоровод вокруг жертв. Уже тянули свои подобия рук к их сердцам, чтобы сделать что-то кровожадное. Мужчины же мысленно извивались и противились. Это мгновение длилось мерзкую вечность. Столько всего сейчас чувствовали пойманные жертвы.

Как вдруг все замерло. Десятки дырок вместо глаз уставились куда-то, все в одну точку, позади мужчин, но ни Лихолову, ни Елисею не было видно, куда именно. Потом, взвизгивая, как испуганные псы, тени отскочили в стороны, нашли своего царя и сбились за его спиной в жалкую кучку. Что—то сильно их испугало. Стало теплее, как-то резко, неожиданно. Лихолов и Елисей почувствовали себя как кусочки льда, попавшие под первые весенние лучи солнца. И тут за спинами мужчин откуда-то из мрака раздался голос. Нежный, девичий, журчаще-бархатный. Но строгий, повелительный:

– Версипал! Не свою добычу ты поймал! Отпусти их!

Медленно, по правую руку, из-за спин пленников вышла девушка. Теперь ее стало видно. В теплом кафтане и с длинными кучерявыми золотистыми волосами. От нее исходило жарящее тепло, будто от печки. «Дракониха!» – подумал Елисей, оттаивая от оцепенения. Мужчины уже чувствовали свои лица, шеи, плечи и руки, позволяя драконьему жару отогнать прочь туманный холод. А девушка гордой властной походкой с прямой спиной и вздернутым подбородком вышла еще чуть вперед. И встала между пленниками и Версипалом. Тот же весь в отвращении сморщился, будто отчаянно сопротивляясь какой-то внутренней ломке. А потом уже не таким гордым, как раньше, голосом, но больше даже визгом, царь духов выпалил простет. Как жалуются обиженные старички на плохих сиделок:

– Эти воры! Они украли! Нашу птицу. Без разрешения взяли. Наказаны! Должны быть.

А девушка же, ничуть не смутившись, точно ведая свою силу, упорно продолжала:

– Версипал! Ты – грязь под ногами тьмы! И народ твой – мерзость! Я же – кострище света. Я – жар, я – огонь карающий! Как смеешь ты возражать мне? Отдай мне этих пленников. Они моя добыча!

Версипал стал весь корчиться и ежиться, рычал и фыркал, остальные же духи за его спинами молча жались друг другу в ужасе. А царь все не мог решиться, что же хуже: ослушаться дракониху или остаться без добычи на сегодня. Лихолов и Елисей уже совсем оттаяли и молча наблюдали. Девушка с золотистыми волосами начала заметно злиться и тепло от нее стало исходить еще сильнее, будто бы разгорался невидимый костер. Она повысила голос, почти по-драконьи рыча:

– Версипал! Отдай мне этих пленников! Или узнаешь гнев моего огня! Я зажгу здесь свой свет среди твоей ночи, и ты сгинешь!!!

Последние слова она уже прокричала громким рыком, голосом дракона. Даже горы вздрогнули, испугавшись драконьего гнева. Похоже, ее жар был для нечисти несносен, жуток, как верная гибель. Духи гор с визгом разлетелись в разные стороны, не выдержав собственного страха. А Версипал же молча превратился в туман и рассеялся. Но шипение и визги еще долго носились по окрестностям. Тоза камнем, то за сосной, то в овраге – стонало и рычало что-то бестелесное, озлобленное, разочарованное.

Пленники остались один на один с девушкой. Она повернулась к ним лицом, с гордо поднятым подбородком, бросила на мужчин суровый взгляд, и строго произнесла:

– Вы, двое безумцев! Идите за мной. Назад не оборачивайтесь. По сторонам не смотрите. Глядите только на меня или под ноги. Да не отставайте ни на шаг. Иначе снова обледенеете!

И она тут же быстро зашагал прочь. А путники – за ней. Страшно было идти вслед за драконихой. Но оставаться с озлобленными духами – еще хуже. Как в плохом сне брели путники по темной ночной земле. Дурея от слишком жаркого воздуха, исходившего от девушки. Долго шли. Спотыкались. Но смотрели, как велено, только на свою заступницу или себе под ноги. И не отставали. Ее красный сарафан даже среди ночи вяглядел ярким. А золотистые волосы, казалось, словно слегка светились, как только что потухшие лучины. Хочешь, или нет – а взгляд от незнакомки было не оторвать. Как среди густой темени не оторвать взор от горящего факела. Будто вся красота, весь свет мира, все пламя жизни – сосредоточились в этой хрупкой девушке.

– Здесь заночуем, – приказала незнакомка, когда довела путников до своего логова. – Кто вы есть такие? И как взбрело вам, глупцам, в головы бродить ночью? Да по таким дурным местам?

– Я – Странник, – представился полуправдиво Лихолов. – А это – Елисей, мой ученик. Я воин, иду в столицу – наниматься к королю. Издалека иду. Мы гнали дичь, да заплутали малость. Решили, что поднимемся немного в горы, там лучше видно будет, где оказались, а заодно и укроемся на ночь меж камней. Да вот, нарушили здешний покой. Просим простить нас! Низкий тебе поклон, девица, за помощь. – Поклонился Лихолов. А за ним и Елисей. – Скажи нам, как звать нашу спасительницу, и кто ты такая? Как смогла распугать озлобившихся духов гор?

Елисей обратил внимание, как ловко Лихолов умел играть словами, говоря полуправду, нагло не обманывая, но и не выдавая ничего лишнего. Девушка гордо смотрела на мужчин. С минуту раздумывала, что ответить, а потом все же произнесла:

– Имя мое вам знать ни к чему. Считайте, что его поглотил огонь… впрочем… – она задумалась уже о своей полуправде. – Зовите меня Златой. Пусть будет так… Сама я здесь, в горах, живу недавно. И, надеюсь, долго тут не пробуду. Много знать вам, холопы, не пристало. Скажу только: не ведьма я, тьме не подчиняюсь. Хотя рядом со мной вам долго быть небезопасно… Но уж лучше, чем с духами гор. Я дремала здесь, а потом вдруг очнулась от крика. Поднялась на звук и увидела, как та нежить утаскивает каких-то людей в туман. Давненько мне их погонять хотелось, мерзость неприкаянную. Жалко тех птиц и зверей, из кого потрошат они души. Ворожат и забирают все себе. Богатства, что живой душе были даны: отведенное ей время, подаренная сила жить, дыхание ее – все забирают духи… Отнимают через жертвенный огонь Владичице Тьмы и делят меж собою, как грабители добычу. На те крохи и существуют. Ни живы, ни мертвы, злобные, туманные твари, морока облики. Но птица, то одно, а, когда увидела я, как человека живого тянут, уж решила, не бывать тому! Вот и вступилась. Меня они боятся. Потому что мой огонь силен, меня могильным холодом им не сковать. Хм, скорей, я сама их обожгу. А эти духи боятся света, боятся тепла и огня – то смерть для них. Их время —ночь. Мой же дух – суть день в теле….

Злата сделала на мгновение паузу, словно провалившись в какое-то размышление. Лихолов пристально вглядывался в ее свежее чистое лицо, на сколько это было возможно при скудном свете звезд. Правильные черты, руки белые и тонкие, не испорченные трудом. Елисей же не умел быть столь внимателен, он просто видел перед собой редкую по красоте девушку, но очень гордую. Взгляд юного охотника так и тонул то в ее чувственных губах, то в ясных смелых глазах. Спасительница же потом продолжила:

– Отдохните, постерегу ваш сон, а на рассвете уйду. Как проснетесь – прочь ступайте. И никогда сюда больше не возвращайтесь. Горбатые холмы уже много веков стонут под гнетом призраков. Здесь чужакам не рады. Только, ох… Как бы вам не потянуть за собой сумрак… Злы на вас духи остались, воют они в туман от обиды. А туман слушает… Пойдет за вами следом. Берегитесь завтра днем. Но пока рядом со мной, никто вас не тронет.

Лихолов снова еще раз почтительно поклонился. А поднимая лицо, вдруг показал еле заметную хитрую прищуренную гримасу, и спросил:

– Вижу, что ты не ведьма, милая добрая Злата. Поступок твой был смел. Нет черни бездонной в девичьих очах. И голос нежный звучит чисто, как ручеек. А еще вижу, что говоришь ты властно. Для такой юной девы необычно легко повелеваешь, так, будто с пеленок ты этим занималась. Мучает это все мое любопытство, скажу честно. Но откуда ты такая, допытываться не буду, раз не желаешь.

Девица от последних слов Странника еще выше дернула напряженный подборок, и нахмурила брови. Злате явно не понравилась проницательность малознакомого мужчины. И стал еще более заметен в ней очень резкий контраст нежности молодого тела и какой-то твердой внутренней стати. Она напоминала только-только выкованный меч: внешне метал пока кажется мягким, но уже чувствуется вся его сила и власть. Елисей уж точно, бродя меж деревнями по лесам, еще ни разу не видел, чтобы молодая девица держала спину так ровно, так смотрела сверху вниз, будто считала себя их повелительницей. А сейчас, после дерзости последних услышанных фраз, она вообще стала, как горячее железо. И снова жар, исходивший от Златы, как-то напряженно усилился. Девушка глубоко вдохнула, будто напряглась обуздать саму себя:

– Вам о моей судьбе ведать не положено. Хватит и того, что я выцарапала вас из рук мерзких детей мрака!

– Прости нашу дерзость, спасительница! – вдруг выпалил Елисей, сам не ожидая от себя. Но так он обомлел, разглядывая ее красивое лицо, что плохо соображал. Сердце его билось с непривычным грохотом, сладким огнем носилась кровь по венам. – Мы… мы слыхали, что в этих краях свирепствует дракон! Может и тебе нужна помощь наша? В уплату за спасение?

Лихолов еле заметно вздохнул и закатил глаза. «Вот королобый, – скажет он потом Елисею. – Слишком парень юн, зеленый как майская травка!». Рука нервно нащупала под рубахой амулет. А Злата же вздрогнула от этого вопроса, и в глазах ее впервые на малую долю мгновения показались трещинки испуга. Но девушка быстро спрятала эти чувства. Зато в голосе ее зазвенела оскорбленная гордость:

– Помощь мне ничья не нужна! Я сама всем вам помощь! Не вам меня спасать!

Затем развернулась, шагнула в свою пещерку, села на камни и бросила последнюю фразу, после которой до конца ночи уже молчала:

– Вам надо прилечь поспать. А утром убирайтесь из гор!!!

Лихолов укоризненно посмотрел на Елисея. Но юноша и не заметил. Тоска и гадкое чувство себя подлым предателем заполнила его от пяток до макушки. Елисей чувствовал, что должен был предложить помощь. Как он надеялся, что Злата сейчас, подобно любой другой девице в сложном положении, вдруг всхлипнет, пустит слезу. Расскажет о своей беде, о том, как ее сделали ужасным чудовищем, и попросит о помощи. Ну и тогда уж Лихолов точно не захочет убивать несчастную страдалицу. Но последовавший резкий грубый отказ ножом порезал душу. Раз так она довольна тем, что с ней приключилось, то, может, и правда, дело не чисто? Может ли такая прекрасная внешне, такая смелая и сильная девушка, не побоявшаяся отвоевать двух незнакомцев у самих духов гор, одновременно быть и ужасным убийцей – драконом? Гадко. Гадкие горы. Гадкое небо. Гадкий ветер. Весь мир казался Елисею гадким, наверное, впервые в жизни. Он грустно отступил, небрежно выбрал место для отдыха. Тяжким грузом сел на землю, словно держал внутри себя булыжник. Свернулся в клубок около одного из камней, завернулся плащом и постарался поспать. Шла уже последняя треть, до рассвета осталось не так долго, дорога утром предстоит снова дальняя ипешая. Лихолов тоже улегся рядом со своим спутником, также завернулся в плащ и приготовился ко сну.

Оба странника быстро провались в дрему, словно упали в темную холодную реку, без сновидений, без облегчения, с какой-то мучительной пустотой. Злата же, как и обещала, разместилась в своей пещере меж камней и не спала.