Читать книгу На полной скорости - Катя Саммер - Страница 7

– А тебя волнует моя победа? – Чумаков больше не шутит и кажется немного раздраженным.

– Меня волнует только Глеб.

Я стараюсь быть убедительной: не заикаюсь, не отвожу взгляд, не дергаюсь. Мне даже кажется, что мой голос звучал по-взрослому и уверенно, а розовая толстовка, которую по глупости надела, не ожидая встретить Чумакова, спрятана глубоко под курткой – все под контролем. Но я не могу избавиться от панической мысли, что Саша сейчас с позором выставит меня из машины. Уверена, без меня он Глеба не вытащит, но настаивать я не буду. Не примет помощь – сама уйду, но попытаться стоит. Не ради Глеба, так ради его Марины – я на ее месте, наверное, уже давно бы сдалась.

Самсонов хороший парень и один из немногих, кто держался за моего папу до конца. Он тянул ипотеку на небольшую квартирку, кредит на ремонт и свято верил, что сервис будет процветать, а креветку, которая на четырнадцатой неделе жизни в животе оказалась мужского пола, они с Мариной назовут Богданом. И ничто из этого не сбылось: папа оставил команду на произвол судьбы, а беременность замерла. Врачи сказали, что так случается и в этом не было ничьей вины, но он винил только себя. Винил слишком сильно, чтобы это не имело последствий.

Марина, слава богам, осталась с ним, хотя он был невыносим в своем горе. Помогала, тоже работала – кассиром в супермаркете, пока Глеб брался за все, что подвернется, но денег все равно не хватало. Так появились долги. Сначала он делал небольшие ставки на местных гонках и даже что-то выигрывал, но очень быстро спускал все туда же – дай бог, если успевал хотя бы немного потратить на то, что действительно было нужно. А в начале года он крупно проигрался в карты. Видимо, возомнил себя опытным шулером, пару раз оставив в дураках нас с Маринкой, когда я заглядывала к ним на выходных. Не признавался, кому должен был денег, пока в конце лета я случайно не услышала его имя в разговоре Эмина с одним из дружков.

Чтобы Глебу простили долг, мне пришлось сходить с Золотовым в кино, а тогда я не хотела иметь с ним ничего общего, да и с кино у меня уже давно были не лучшие ассоциации. В общем, не то чтобы я сильно страдала, да и в целом фильм был хорош, но от запаха карамельного попкорна меня подташнивало еще три дня.

Эмин слово сдержал. Правда, не успели мы с Мариной порадоваться, что Глеб ожил и вроде бы взялся за ум, как он снова влез в этот порочный круг долгов. Эмин сказал, что второй раз моя просьба не прокатит, и если человек хочет отдать деньги, он найдет способ сделать это, поэтому мои попытки помочь тщетны. А Глеб вообще запретил мне влезать в его дела и обещал рассказать папе, что юриста тому в семье не видать, я ведь против воли родителей поступила на инженера-механика и тщательно скрывала сей факт. В большей степени из-за папы – он после смерти Руслана был против того, чтобы я связывала свою жизнь с машинами. В общем, не хватало, чтобы его схватил третий инсульт.

Сейчас у Самсоновых дела шли совсем плохо. И хотя Марина ждала девочку, которой отказалась давать имя, пока та не родится, а они с Глебом собирались в ближайшее время по-тихому расписаться, они очень и очень много ссорились: помимо вечных долгов, Глеб стал все чаще без повода выпивать. Думаю, если Саша выиграет и предложит ему, как и нам, снова заняться полезным делом, это в прямом смысле спасет их семью. Правда, какими бы ни были мотивы Чумакова, я его благородному представлению ни на миг не поверила. Особенно после того, что прочла в сети. Если его выгнали из заводской команды, то он явно не ради Глеба старается и врал мне в лицо: он здесь совсем не потому, что хочет. Его просто нигде больше не ждут.

– Ладно, – наконец соглашается он с таким важным лицом, будто судьбу планеты решал.

Я сама не заметила, как сильно была напряжена, пока ждала его ответа. И лишь теперь, когда Чумаков кивает, я позволяю себе коснуться лопатками сиденья, а не изображать, что проглотила кол. Большим пальцем потираю зудящую от мороза кожу – это отвлекает от дурных мыслей о возможном проигрыше, когда мы выезжаем с парковки складского комплекса прямо на трассу, которая из-за легкой туманной дымки кажется бесконечной.

Гонки по городу, будь это «Стритчеллендж», «Охота на мышей», «Ночной дозор» или те же «Шашки», где ненормальные, которых среди друзей Золотова предостаточно, проскакивают перекрестки на красный свет и наводят шороху на дорогах, обязательно засветившись в городских новостях, начинаются обычно отсюда. По обеим сторонам, несмотря на мороз, собирается целая толпа зрителей. Парни, занимающиеся организацией, уже рисуют белой краской из баллончиков стартовую линию и расставляют за нами аварийные конусы вместе с табличками «проезд воспрещен», чтобы отправить простых смертных искать пути объезда.

Когда мы равняемся бамперами с желтым «Порше» слева от нас и Эмин замечает меня в окне, потому что Чумаков специально, улыбаясь во весь рот, отклоняется назад, автомобиль Золотова начинает грозно рычать, взрывая тишину и распугивая громкими выхлопами птиц с деревьев. Эмин явно зол, и эта злость может сыграть и за, и против него.

Мне не по себе, я не привыкла быть яблоком раздора, но сейчас выбрала сторону. Эмин знает, как мне не нравилось то, чем он занимался на треке: тотализатор, риск, алкоголь рекой. Да и самого Золотова здесь как будто подменяли: он становился злее, азартнее и часто переходил грань. Возможно, он думал, что я отталкиваю его из-за гонок и трагедии с Русланом. Полагаю, сейчас он поймет, что это не так.

– Желтый цвет убивает всю грацию «Порше», – заметив, что я смотрю на расползающиеся по хромированным бокам спорткара нарисованные языки пламени, комментирует Чумаков.

– Потому что ты предпочитаешь красный?

Все машины Чумакова, включая эту, были исключительно красными. Впрочем, как и бóльшая часть гардероба.

– Кто еще наносит аэрографию на тачки? Выглядит так же паршиво, как забитые рукава, – продолжает ворчать он.

– Говоришь, как мой отец, – усмехаюсь, намеренно глядя лишь прямо.

– Не припомню, чтобы он против татух Руса что-то имел или… Постой, это он тебя уму-разуму учил?

Чумаков кажется таким удивленным.

– Крошка Ру, только не говори мне, что у тебя тоже есть тату. И как мне после этого гонять спокойно?

– Заметь, я ничего не сказала. – Я сохраняю спокойствие, даже уголки губ не дрогнут.

– Тебя сдали красивые глаза.

– Твоя лесть мне побоку. У Золотова вместо задних сидений баллоны с закисью азота, – взываю к более насущным проблемам, которые Сашу как будто и не волнуют.

На середину дороги выходит темноволосая девчонка в короткой юбке и крошечном топе, которые явно стащила у младшей сестры.

– Бессмысленная примочка в городе. Азот может помочь ему только на финишной прямой, поэтому нам кровь из носа нужен запас секунд в десять. Скажешь, где у тебя татушка? – скачет он с одной темы на другую, но я сосредоточена на выдыхающей пар брюнетке, которая грациозно, словно прима-балерина на сцене Большого театра, размахивает руками.

На старт.

– Лучше смотри на дорогу, если хочешь победить, – говорю безразлично, насколько возможно, но мой голос все равно кажется каким-то сиплым от волнения. Все серьезно, это не шутки, слишком много поставлено на кон!

– Ну нет, мою фантазию не остановить. Это бабочка?

Я не отвечаю ему. Скорее слышу, чем вижу, как его нога на «Внимание!» подрагивает на педали, лишь слегка задевая ее. Видимо, он не так спокоен, как хочет казаться. Опустив голову, смотрю на его широкую ладонь, которая тянется к рычагу переключения передач, и пропускаю сигнал о начале гонки. И вот оно: сцепление сброшено, и Чумаков топит педаль в пол, а меня вжимает в сиденье с силой, формулу которой я помню наизусть еще со школьного курса физики.

Через несколько секунд, когда скорость более-менее выравнивается и я снова могу дышать, открываю навигатор: проверяю аварии и пробки на дорогах и составляю в голове самый короткий маршрут – все ради Глеба, нам нужно выиграть.

– Я знаю, куда он поедет. Я ездила с ним, – бросаю Чумакову, когда «Порше» сворачивает перед нами вправо. – Поезжай прямо, он думает, что срежет здесь. Я засекала – по времени одинаково, но тут дорога лучше.

Конечно, я ему не расскажу, как ездила по ночам дворами без прав, чтобы справиться с собой и вернуть контроль над своим телом. Это стыдно и больно. Нет ничего хуже, чем не знать, как оно отреагирует на стресс в следующий раз и сколько жизней из-за этого будут подвергнуты опасности.

– А говоришь, он не твой парень, – отвечает Саша, ни на миг не отвлекаясь от дороги.

– Не мой, – настырно повторяю, а затем коротко и четко выдаю ему план, когда и куда свернуть, где прибавить газу, а где, наоборот, сбросить скорость.

– Стенограмму читаешь, как профессиональный штурман, – смеется он, обогнав вяло плетущийся и будто потерявшийся в ночи пустой автобус.

Я помогала папе заучивать маршруты, когда была маленькой, и часто слушала Глеба на их с Сашей тренировках, но я молчу, потому что все это, конечно, откровенная лесть. Саша отлично справляется и без меня. Сейчас я полезна ему не более чем голос навигатора. Моей задачей будет позже провести его по дворам, чтобы срезать путь и не объезжать железную дорогу.

– Ты учишься где-то? – Не пойму, он отвлекает меня или себя, не переставая болтать.

– Да, первый курс, – отвечаю я, вдруг это поможет ему выиграть. – Прошлый год пропустила.

И этот бы пропустила, если бы Леся не заставила собраться с силами и поступить в университет. Все свободное время, которого у нее было немного, убивала, чтобы помочь мне, и я ей безмерно благодарна.

– Почему пропустила?

– Не до учебы было.

У папы после второго инсульта дела шли совсем плохо. Он долго восстанавливался, мама все время проводила с ним. А кому-то нужно было не дать сервису загнуться. Хотя папа до сих пор верит, что полгода все просто ждали, когда он снова откроет двери, а мы с Глебом и парнями не сделали ничего особенного.

– Работаешь у отца в автосалоне?

– Ну можно и так сказать, – не отрывая глаз от дороги, говорю я. – Просто веду записи и слежу, чтобы он не пил литрами кофе. В отличие от этого, с отчетными журналами и бухгалтерией я справляюсь легко, учитывая, что новых клиентов у нас нет и не предвидится. Ну, кроме тех, кто случайно проезжает мимо.

– Машину водишь?

– Прав нет.

– Ты же мечтала стать гонщицей?

Я резко поворачиваю голову и успеваю заметить, как Чумаков на секунду сводит брови. Хорошо, что он занят и не видит мои выпученных глаз. Я быстро опускаю их и утыкаюсь в навигатор. Он не забыл? Я ведь всего раз ему в этом призналась. Мне было лет двенадцать! Никому больше не говорила, потому что все или посмеялись бы надо мной, или посоветовали бы не лезть в мужское дело. А он нет. Только пожелал мне удачи. Он что, запомнил?

Вместо ответа я слышу резкий свист шин. Меня бросает вперед, и уже в полете краем глаза замечаю ярко-красный сигнал светофора перед перекрестком. Движусь лбом навстречу ветровому стеклу, но вместо этого получаю неприятный толчок в ребра. С жадностью ловлю ртом воздух и намертво цепляюсь за руку – это Саша удерживает меня на месте.

– Почему ты не пристегнута? – Он зол. Вглядывается в мое испуганное лицо, будто хочет найти там ответ.

– Здесь заглушка, – только и получается выдавить из себя, прежде чем Чумаков порывисто наклоняется и пристегивает меня за пару мгновений до того, как загорается зеленый, и он снова рвется вперед на максимальных оборотах, наплевав на всех. Вот только мне есть с чем сравнить: наплевать на безопасность мог бы Золотов, он бы просто проехал на красный и не заметил.

По-моему, он считает себя бессмертным. По крайней мере, когда в универе, изображая Человека-паука, висел вниз головой на лестнице, ведущей на чердак, чтобы я поцеловала его, думал именно так. Но я-то не могла похвастаться тем же.

– Испугалась? – спустя некоторое время наконец спрашивает Чумаков.

Перед глазами все еще бегут цветные мушки, ночные огни размываются, превращаясь в одно сплошное пятно.

– А тебе бывало страшно? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Конечно.

Саша поддает газу на прямой дороге, и мы оба замечаем впереди желтый «Порше».

– Сворачивай налево через пятьдесят метров, обойдем. – Я сверяюсь с маршрутом и, взяв себя в руки, диктую Чумакову уже гораздо увереннее.

– Не боится только идиот, – к моему удивлению, он продолжает говорить. – Помню первый раз, когда внутренности свело от страха, – это было на автодроме в Казани. Знаешь, что такое «российский штопор»?

– Типа того.

Я слышала от папы, но не видела своими глазами.

– Ну, в общем, это длинная прямая, которая поднимается вверх, потом излом, дорога уходит вниз, и только там точка торможения! Нужно ехать с полным газом, когда знаешь, что уже совсем близко тебя ждет резкий спуск и сразу поворот. И это, хочу сказать, страшно! Да там перепады высоты под тридцать метров, а это целая девятиэтажка! Что по маршруту, штурман?

Я резко опускаю глаза и следую за линией на навигаторе.

– Левый поворот. Прямо сейчас!

Про глубокую яму, которую здесь, видимо, никогда не залатают, я не успеваю сказать, но, к счастью, Саша, повернув с заносом, успешно обходит ее.

– Еще наша машина в прошлом году перевернулась в Португалии. Мы вылетели в овраг, десять вращений вокруг оси – очнулся чуть живой на дне пропасти. Ветка дерева, куда врезались, чуть было не сняла с меня скальп. Вот, – он, не отрываясь от дороги, задирает челку, а я вглядываюсь в тонкий шрам прямо у линии волос, который тянется вдоль лба и практически касается виска. – Есть еще парочка поинтереснее, могу показать на досуге.

Чумаков широко улыбается.

– Смотрю, ты сильно озабочен моим досугом. Ну или просто озабочен.

Саша кривит нос и с шипением втягивает воздух сквозь зубы, будто я больно ранила его чувства, которых нет. По нему явно плачет Голливуд.

– Почему ты играешь со мной в Снежную королеву? Ведь я тебе нравился, Крошка Ру. Ты все еще обижена на меня? Или считаешь виновным во всех смертных грехах, как и другие?

– По совету адвоката, я воспользуюсь правом, данным мне пятой поправкой Конституции США, и не буду отвечать на вопрос.

– Это что? – хохочет он раскатисто.

– «Опасная игра Слоун».

– Фильм? Не видел.

– А стоило бы для общего развития.

Его смех – красивый, заразительный и как будто знакомый, пробирает до мурашек. В животе словно пробуждаются те самые бабочки, которых я собственноручно убила. О да, это как атака зомби! Они снова пытаются заразить неизлечимым вирусом дурацкой влюбленности мои внутренности, но я так просто не сдамся.

– Мы отстаем. – Мысленно разгоняя живность и приказывая той больше никогда не высовываться, я киваю в сторону вышки с фотофинишем, откуда с пробуксовкой уезжает Золотов. – Я знаю, как сократить обратный путь на целую минуту.

– Тогда меньше слов – больше дела, – отвечает Саша, не сбавляя ход, пока мы мчимся под уклоном вниз. Найдя точную точку торможения, он лихо входит в поворот и в следующее мгновение уже несется в сторону финиша по пути, который я ему указываю.

Конечно, не все проходит гладко – это ведь город. Поэтому, когда мы выруливаем на финишную прямую, я честно готовлюсь увидеть задние габариты «Порше», мерцающие в такт громкой музыке. Но не сразу понимаю, что толпа стекается к черно-белым финишным шашечкам из-за… нас? И только метнув взгляд в боковое зеркало, я замечаю желтое пятно, стремительно увеличивающееся в размерах прямо позади…

– Гони, гони, гони! – кричу я, как заведенная, а Саша выжимает из машины все, что может, еще за секунду до моего крика. Но я не могу остановиться и повторяю снова и снова, будто это поможет автомобилю ехать быстрее.

Я цепляюсь пальцами за приборную панель и ручку на двери, сжимаю челюсти и напрягаюсь так, будто это добавит суперскорости. Расстояние до финиша сокращается вместе с тем, как в заднем стекле к нам приближается ужаленный закисью азота «Порше». Мы уже близко, но и он настигает. По прямой у него в руках все карты – джокеры, но мы, черт возьми, заслужили этот отрыв, мы…

И мы первые!

– А-а-а-а! – Я визжу и пытаюсь скакать на месте, но ремень безопасности мешает мне. – Мы победили, мы сделали это!

Чумаков, дрифтуя, минует толпу зевак, сбавляет газ и лишь после медленно подъезжает обратно. В то время как мимо нас на полной скорости проносится желтый «Порше». Не останавливаясь. Прямо в черную пасть ночи. И это немного сбивает радостный настрой.

– Кажется, чье-то раздутое эго не прошло проверку на прочность, – тихо говорит Саша и, отстегнувшись, выходит из машины с разведенными в разные стороны руками. – Что за дела?

Он с ходу наступает на Тима, который обычно помогает Золотову на гонках.

– Эмин звонил. Сказал, что долг прощен.

– Прощен? – Чумакова явно цепляет формулировка. – Может быть, оплачен? Погашен? Мужик, я ставил тачку.

Тим пожимает плечами и указывает большим пальцем на выезд:

– В заездах вы больше не участвуете.

Саша явно хочет возмутиться и продолжить спор, но я уже оказываюсь рядом. Ловлю его за локоть, когда он делает шаг вперед, и в этот момент мы оба вздрагиваем. От неожиданности. Потому что небо с громкими звуками взрывается огнями, а воздух вмиг пропитывает запах пиротехники. Мы с Сашей встречаемся взглядами, и я вижу, как в его глазах отражаются залпы разноцветных фейерверков. Мой пульс внезапно набирает обороты, отдает эхом в уши, а я, чтобы прекратить это и не умереть от тахикардии, напоминаю сердцу, как оно было разбито, как я склеивала его и чинила. Не хочу повторения. Игрушкой в руках Чумакова я тоже быть не хочу. Но когда он, вместо того чтобы смотреть на небо, смотрит на меня таким взглядом, что забываются все ночи в слезах…

«Не смотри на меня так», – прошу его без слов.

И он протягивает руку к моему лицу, заправляет за ухо выбившуюся прядь, почти невесомо касаясь кожи. Контакт длится меньше секунды, но мираж сразу же исчезает. И на месте красивых, четко очерченных губ, прямого носа, ровной кожи с темной щетиной, ресниц, завитых будто химически, потому что таких идеальных от природы просто не бывает, и отливающих голубым даже в густой темноте глаз… я вижу лишь страшные руины моей первой любви – запустелые, поросшие мхом и проржавевшие до основания, как города в постапокалипсисах.

– Заканчивай это. – Я отбиваю его ладонь, чтобы он меня больше не трогал.

Саша усмехается, выпуская пар изо рта. Прячет руки в карманах и опускает взгляд, прежде чем снова посмотреть на меня. А я убираю руки за спину, чтобы не поправить завернувшийся воротник на его куртке.

– Зачем ты мне все-таки помогала? – На фоне буйного праздника жизни вокруг нас его голос кажется усталым.

– Я помогла Глебу, – отвечаю уверенно. – Он хороший, хоть и бывает безответственным. Напоминает Руслана.

– И все же помогла мне.

Я пользуюсь его же методом ответа вопросом на вопрос:

– Ты правда хочешь помочь папе? Или он снова станет тебе не нужен, когда ты получишь свое?

Чумаков подходит ближе, хотя мне казалось, что уже некуда, наклоняется, обдавая приторно-сладким запахом. Его губы медленно приоткрываются, и я готовлюсь, что он скажет нечто важное…

– Признаешься, где у тебя татушка, отвечу на все вопросы, – вместо этого выдает он.

– Я серьезно, – резко вырывается у меня. Резче, чем хотелось бы, чтобы и дальше оставаться безразличной к его шутовству. – Тебе там не угодили и ты примчался собирать старую команду, потому что больше никому не нужен?

У меня сбивается дыхание, и я отворачиваюсь от него, пока над головой еще взрываются огни, словно празднуют День города, не меньше. В мыслях звучит надтреснутый голос папы. Он заезженной пластинкой повторяет одно – из-за него погиб Руслан, из-за него погиб…