Читать книгу Время библиомантов. Книга крови - Кай Майер - Страница 11

Вторая дочь и Восьмой сын отвели Фурию к границе лагеря. Они продолжали следовать за ней на некотором расстоянии, когда она взбиралась по каменистому склону, даже после того, как она объяснила им, что остаток пути она хотела бы пройти одна.

Последняя часть подъёма была почти отвесной. Вскоре Фурия добралась до крепостной стены, сложенной из обломков скал перед входом в бункер Федры. Когда девочка наконец преодолела подъём, перед ней открылась небольшая ровная площадка. В дальней её части располагалась металлическая дверь, ведущая внутрь горы, такая проржавевшая, что по виду она практически не отличалась от окружающих её бурых скал.

Из расщелин в скалах вдруг выступили четыре чернильные поганки. Все они были в камуфляжных армейских штанах и серых свитерах. Их головы были гладко выбриты, как у детей в лагере, из-под низких покатых лбов мрачно глядели широко расставленные глаза.

До сих пор Фурия каждый раз беспрепятственно проходила мимо постов, однако в этот раз один из стражников загородил ей дорогу.

– Дальше нельзя! – Его произношение было и вполовину не такое хорошее, как произношение Восьмого сына.

– Что произошло?

– Федра желает, чтобы ей не мешали.

Страж называл Федру по имени, а не титуловал её иносказательно. Фурия так и не поняла, была ли Федра узурпаторшей или благодетельницей чернильных поганок.

– Но ей кое-что от меня надо, – возразила она. Возможно, это была ложь, возможно, и не совсем ложь.

– Убирайся! – велел страж. К нему присоединился второй, в то время как двое остальных не трогались с места. – Уходи!

Похоже, каждый, буквально каждый житель ночных убежищ имел на Фурию какие-то планы. Зибенштерн ожидал от неё, что она осуществит его сумасшедшие планы. Федра, несомненно, тоже отвела Фурии какую-то роль. Только что Фурии пришлось прервать жизнь совершенно чужого ей человека, фактически не имея выбора. А теперь перед ней стояли эти стражи и обращались с ней как с неразумным дитятей.

Гнев девочки накатил на неё, словно цунами. Она отступила на три шага назад, так что её лопатки коснулись скалы, и раскрыла сердечную книгу. Наверняка на свете были и другие аргументы, не столь агрессивные, но сейчас она не была настроена миндальничать. Фурия расщепила страничное сердце и молниеносно послала в каждого из стражей по ударной волне. Всё произошло так быстро, что стражи не поняли, что с ними произошло. Только что они стояли перед Фурией, загораживая ей дорогу, – и вдруг, как тряпичные куклы, отлетели в сторону. Девочка не хотела причинять им вред, во всяком случае слишком большой вред, но возиться с ними дальше у неё не было никакого желания. Она почувствовала слабую отдачу после залпа библиомантики. Раньше отдача причиняла ей серьёзное неудобство, сейчас она ощущалась как едва заметное покалывание.

Глубоко внутри Фурии зародилась мысль о том, что всё это было слишком просто. Это могла быть ловушка.

За её спиной возликовали Восьмой сын и Вторая дочь, вскарабкавшиеся за ней по крепостной стене. Они помахали ей на прощание и вновь исчезли за одной из скал. Фурия услышала, как они шагают по осыпи, спускаясь со склона.

Стражи, постанывая, лежали в нескольких шагах от девочки. Фурия отворила металлическую дверь и оказалась внутри горы. Перед ней открылся короткий проход, из которого, в свою очередь, вело полдюжины других дверей, по три с каждой стороны. Из-за одной из них падал слабый свет.

Фурия не знала точно, сколько именно времени прошло с момента её пробуждения в ночных убежищах, однако полагала, что находится здесь уже несколько дней. Три раза за это время она укладывалась спать в одной из каморок бункера, тесной, с четырьмя скрипучими двухэтажными кроватями. В каморке девочка была одна, поэтому могла выбрать себе любую постель. Засыпая, она старалась не обращать внимания на запах плесени, исходивший от матраца.

Бункер был небольшим – всего шесть комнатушек, бог знает сколько лет назад выдолбленных в скале. В тот единственный раз, когда Фурия виделась с Федрой, правительница рассказала ей, что когда-то эта долина и окружающие её горные хребты находились гораздо ближе к порталу – единственному входу в ночные убежища. При отступлении войска Академии разрушили портал, и в течение многих лет весь лагерь постепенно отодвигался от того места, где он находился. Горы в Забытых землях перемещались туда-сюда, словно облака в небе. На каждом шагу без предупреждения могла вдруг открыться зияющая пропасть, а массивные каньоны, напротив, могли исчезнуть всего за несколько часов.

Из одного из дальних помещений доносились голоса. Фурия узнала голос Федры и Зибенштерна. Он тоже был здесь – должно быть, уже вернулся с корабля. Девочка вдруг поняла, что провела в лагере кучу времени.

Она крепче ухватила петушиную книгу и шагнула в открытый дверной проём. Добрую половину комнаты занимал стол, заваленный огромными бумажными полотнищами, покрытыми сложными узорами и формулами, рядами чисел и заметками, написанными от руки, а также бесчисленными стрелками, указывающими во всех направлениях, и географическими обозначениями.

Вокруг стола стояли Федра Геркулания, Зибенштерн и человек в длинном тёмном пальто, последний – спиной к Фурии. Когда девочка остановилась на пороге, он медленно обернулся, – вероятно, почувствовал её библиомантическую ауру. Должно быть, это и был герцог Ментана, хотя он выглядел не так, как человек, появлявшийся на библиомантических обоях её комнаты, когда она читала «Фантастико…».

Ему, должно быть, было около тридцати лет – моложе, чем персонаж, описанный в книге, и Фурия спросила себя, не носит ли он библиомантическую маску. Иначе как это объяснить? Или – что теоретически тоже было возможно – экслибры Зибенштерна были достаточно могущественными, чтобы омолаживать свой облик? Чем больше девочка размышляла на эту тему, тем более вероятным это ей представлялось.

Фигура Ментаны была внушительной, чёрные как смоль волосы доходили ему до плеч, кроме того, он был гладко выбрит, что в ночных убежищах было далеко не само собой разумеющимся. Он олицетворял собой тип итальянского аристократа, а его голубые глаза, казалось, светились, контрастируя с тёмными бровями. Квадратная нижняя челюсть и рельефно вылепленные скулы довершали картину.

– Фурия, – сказала Федра, – хорошо, что ты здесь.

– Стражники не пропускали меня.

– Стражники? – Взгляд Федры омрачился, когда она вопросительно взглянула сначала на Зибенштерна, а затем на герцога.

Губы Ментаны искривились в улыбке.

– Это было сделано по моему приказу. Я счёл нужным проверить силу нашей юной подруги. И её самообладание тоже.

Слова герцога прозвучали как нельзя более свысока, что немедленно напомнило Фурии, что она имеет дело с картинным злодеем из «Фантастико…». Впервые она встретилась с ним между страницами мира, тогда его сопровождала орда чернильных поганок. Как и Изида, Ментана обладал властью открывать портал между Забытыми землями и другими убежищами. После войны вход в ночные убежища запечатали лучшие библиоманты Академии, поэтому пробить щёлку в блокаде стоило колоссальных усилий даже таким могущественным существам, как экслибры Зибенштерна.

Переправив Зибенштерна в Забытые земли, Изида несколько дней лежала в коме и только потом начала восстанавливаться. Очевидно, Ментана пришёл в себя быстрее, но Фурия сомневалась в том, что даже у него хватило бы сил, чтобы проделать этот фокус больше двух-трёх раз. Очевидно, герцог тоже был не в состоянии спасти чернильных поганок – может быть, пару дюжин, не более, которые могли выскользнуть из убежищ, пока он держит портал открытым, но точно не всех.

Однако уж Федру-то он мог бы доставить в безопасное место в любой момент. Почему же она всё ещё была здесь? Неужели её приязнь к жителям ночных убежищ была настолько велика, что она и дальше готова была рисковать собственной жизнью?

Легендарная праматерь библиомантики, про которую ходило столько легенд, была, как и большинство жителей ночных убежищ, одета в армейские обноски: серый шерстяной свитер со спущенными петлями, спортивные штаны карго, все в пятнах и заплатках. Короткие волосы праматери библиомантики были цвета лавовых нагромождений, левый глаз налился кровью, а оба зрачка были окаймлены золотым ободком. Ничего подобного Фурия в жизни не видела. Даже если Зибенштерн был прав и эта экслибра была не настоящей праматерью Федрой, а лишь её подобием, выпавшим из мифов, она олицетворяла собой тип женщины, готовой умереть за свои убеждения. Эта Федра уже много лет властвовала в ночных убежищах, и каждый прожитый здесь год оставил неизгладимый отпечаток на её лице. Тело её было плотным и жилистым. Только её взгляд выдавал тревогу и озабоченность.

Казалось, Федра осознавала, что шансы её народа выжить стремились к нулю, и была готова ухватиться за любую соломинку, чтобы не допустить этого. И прежде чем разговор продолжился, Фурия отчётливо осознала, кто именно был этой последней соломинкой.

– Ладно, мы убедились в том, что ты достаточно сильна, чтобы напугать пару умирающих с голоду чернильных поганок, – сказала Федра, бросая неодобрительный взгляд в сторону герцога. – Может быть, теперь мы приступим к делу? Ведь ты за этим пришла сюда, не так ли?

Должно быть, Зибенштерн сообщил Федре, что Фурия теряет терпение. Был ли их поход к кораблю попыткой ускорить события? Девочка знала, что он строит собственные планы. Но почему он был так уверен в том, что Фурия не выдаст его Федре?

– Чего вы хотите от меня?

Прежде чем кто-то ответил ей, взгляд Фурии упал на зеркало без рамы, висевшее на стене возле двери. Под зеркалом находился маленький рукомойник со ржавым краном. По зеркалу змеилась трещина, его поверхность была испещрена коричневыми пятнами. Тем не менее Фурия как загипнотизированная подошла к нему ближе и стала внимательно рассматривать своё лицо.

– Что случилось? – спросил Зибенштерн.

– Когда я в последний раз видела себя в зеркале, кое-что… произошло. – Фурия в замешательстве подбирала слова. – В зеркале роились буквы, из них состояло моё лицо и тело… Целый муравейник букв.

Она услышала, как за её спиной Федра шумно втянула в себя воздух и спросила:

– Ты это тоже видишь?

Фурия осторожно коснулась зеркальной поверхности кончиками пальцев. Она знала, что выглядела просто ужасно, вся грязная и измождённая, но из зеркала почему-то на неё смотрело её обычное отражение. Не мигающие мелкие буковки, а бледная кожа и светлые волосы, и посреди лица – горящие глаза. Она чуть сама себя не испугалась. Её облик изменился, и девочка задавала себе вопрос: случилось ли это ещё до её встречи с идеями или за последние дни в ночных убежищах? Интересно, Федра заметила, что её глаза изменились? Неужели именно поэтому она надеялась, что Фурия сможет помочь чернильным поганкам? И Зибенштерн тоже увидел в её глазах что-то такое, что заставило его поверить, что девочка может стать его соратницей при крушении и новом сотворении мира библиомантики?

– Тогда ты это тоже видишь. – Федра сама ответила на свой вопрос.

Девочка отвела глаза от своего отражения и обернулась к остальным:

– Теперь уже нет. А что это означает?

Федра и Ментана переглянулись. Герцог отошёл от стола, шагнул к Фурии и крепко взял её за плечи:

– Дай мне взглянуть тебе в глаза.

Она гневно уставилась на него, слишком рассерженная, чтобы, в свою очередь, искать что-то в его глазах. Всего через несколько секунд он выпустил её.

– Так и есть, – произнёс он, вернувшись к Федре. – Она – просветлённая.

Фурия вспомнила, что умирающий экслибр Зибенштерна в резиденции, взглянув на неё, прошептал: «Зеркало», – как будто обнаружил в её глазах что-то, что делало её его союзницей.

– Liber Incognitus, – сказала Федра. – Тебе открылось, что ты состоишь из слов в книге, властвующей над всеми нами. В книге, в которой записаны наши судьбы.

– Но каким образом?..

– Иногда просветлённые могут распознать друг друга.

– Зибенштерн выдумал вас обоих. – Фурия обратилась к Федре и Ментане и кивнула в сторону старика, стоявшего рядом. – Вам этого мало?

Герцог наморщил нос.

– Да, если допустить, что и наш создатель – всего лишь персонаж, описанный в другой книге. – Смакуя каждое слово, он повторил: – Выдумка, как и мы.

Возможно, эта точка зрения помогала Ментане иметь дело с Зибенштерном, не испытывая трепета перед своим творцом.

– Ты слишком мало знаешь об этом, чтобы по-настоящему верить. – В голосе Федры сквозила убеждённость. – Ну да, ты же и не можешь знать много. Но об этом позже. Давайте обсудим, что мы лично можем сделать, чтобы отсрочить катастрофу. Я полагаю, Зибенштерн всё уже тебе рассказал?

– Я думаю, да.

– Идеи уже начали поглощать ночные убежища. Самое позднее через пару дней они доберутся до нашей долины. Никто точно не знает, сколько народу живёт в лагере, может, четыре тысячи человек, может, пять, а может, и больше. Ментана – последний экслибр Зибенштерна, который остался у нас. Пока идеи не оказались здесь, он, вероятно, сможет открыть два или три портала, через которые успеет спастись горсточка женщин и детей. Но боюсь, что нам лучше поберечь его силы.

Федра схватила руку Ментаны. Это прикосновение выглядело не как ласка, а как скрепление договора. Почему-то Фурии было неприятно смотреть на это. Она вновь сосредоточилась на золотых ободках вокруг зрачков Федры.

– Это решение далось мне нелегко, но вместо того чтобы спасти малую часть населения ночных убежищ, мы попробуем кое-что другое. И здесь в игру вступаешь ты, Фурия.

Федра выпустила руку Ментаны. Он медленно отступил подальше, чтобы она не могла достать его.

– Я рассчитывала, что у нас ещё есть время, – продолжила Федра. – Это было до того, как идеи проникли в ночные убежища. Недавно я послала лазутчика к тебе домой, чтобы выкрасть одну из «Книг творения». – Одиннадцатый том, в котором, по уверению Зибенштерна, определялись судьбы экслибров. Изменить то, что там написано, нам всё равно бы не удалось, но я хотела узнать, что именно там написано.

Старик, стоящий у стола, потупился.

– Я боюсь, что прошло столько времени, что от меня не будет никакого проку. С тех пор, как я в последний раз открывал «Книги творения», прошло более сотни лет. Я давно уже не помню подробностей.

Фурия не была уверена, говорил ли Зибенштерн правду. Не использовал ли он свою забывчивость как предлог для того, чтобы заполучить одну или даже несколько «Книг творения»? С другой стороны, разве кто-нибудь на свете мог бы припомнить каждую подробность двадцатичетырёхтомного труда спустя столько лет?

– В одиннадцатом томе я впервые упомянул экслибров, – продолжил Зибенштерн. – Им посвящена буквально пара страниц, несколько сумбурных идей, не получивших развития. Откуда же мне было знать, что именно эти фразы когда-то будут определять судьбу всего мира библиомантики?..

Может быть, Зибенштерн переигрывал, чтобы убедить Фурию? Он всегда был склонен к пафосу, как в своих романах, так и в реальной жизни. Тем не менее сейчас у девочки было ощущение, что он искренен в каждом слове.

– Если бы я никогда не упоминал экслибров, если бы они в один прекрасный день не начали выпадать из книг, Академии не нужно было бы предпринимать что-то против них. Убежища никогда бы не были построены. Война бы не разразилась вовсе.

– Не обвиняй себя во всех смертных грехах, – сказала Фурия.

– Мир развивается вместе с его обитателями, – вставила Федра. – Не эта война, так какая-нибудь другая… Кто знает, что было бы, если бы история пошла другим путём.

Зибенштерн гневно затряс головой:

– Я допустил преступную небрежность! Пара слов о том, что когда-нибудь в будущем персонажи будут выпадать из книг… Я не отдавал себе отчёта в том, какие последствия это обстоятельство может иметь. Нужно было прописать правила, законы, ограничения. Вместо этого я просто не обратил на это внимания. Ирония судьбы заключается в том, что мне нужно было прислушаться к критикам ещё на стадии написания романов. Они упрекали меня в том, что мои произведения слишком схематичны, что они затрагивают слишком много вопросов, что они перегружены идеями. Если бы я учёл эти замечания при написании «Книг творения», мы бы могли избежать множества проблем.

– Если бы да кабы! – пренебрежительно заметил Ментана. – Всё это увёртки для слабаков. Нужно наконец что-то предпринять, а не только посыпать голову пеплом из-за ошибок, совершённых когда-то в прошлом.

Фурия повернулась к Федре:

– Экслибр Зибенштерна, которого ты послала в резиденцию, убил одного из моих друзей.

Федра хотела было что-то ответить, но её опередил Ментана:

– Ему не следовало становиться на пути у нашего лазутчика, тогда с ним бы ничего не случилось. Оба остались бы живы, и твой друг, и наш человек.

– Но он ворвался в чужой дом! – яростно заспорила Фурия. – Он…

– Мы не в состоянии изменить случившееся, – вступила в спор Федра. – Но если бы он попытался объяснить вам свои цели, неужели вы бы отдали ему книгу?

– Всё это ни в коей мере не оправдывает убийства!

– Конечно нет, – кивнула праматерь библиомантики. – Единственное, что я могу, – это попросить у тебя прощения. Я знаю: это несоизмеримо мало по сравнению с тем, что произошло, но в будущем мы постараемся действовать более осторожно и осмотрительно. В следующий раз мы не будем посылать чужих.

Фурия недоверчиво вытаращилась на неё. Федра действительно была готова отправить её домой, чтобы переписать «Книги творения»?! Ей нужно будет сделать экслибров полноправными гражданами мира библиомантики. Зибенштерн ведь тоже хотел, чтобы она переписала книги, только в его интерпретации речь шла о гораздо более далеко идущих изменениях. И Федре не следовало знать об этом.

«Он всех нас использует, – подумала Фурия. – Ни с одной из нас он не откровенен полностью».

«Я не знаю, Фурия, сочиняем ли мы уже с тобой стихи на одном и том же языке, но, по крайней мере, мы пишем книгу, пишем её вместе», – когда-то написал ей Зибенштерн. Теперь он хотел, чтобы написанное воплотилось в жизнь. Вместе с ней он хотел сам переписать сотворение мира. А план Федры служил ему средством, благодаря которому Фурия должна была заполучить в руки «Книги творения». Старик не собирался спасать экслибров – он хотел вообще бесследно стереть их из истории библиомантики. В этом случае на свете никогда бы не существовали ни Федра, ни Ментана, ни жители лагеря в долине.

Фурия, безусловно, хотела попасть домой. Однако следовало найти такой способ, чтобы не отдавать Федре и компании «Книги творения».

– Если вы хотите послать меня в резиденцию, я пойду туда. Но одна.

Зибенштерн согласно кивнул, однако Федра возразила:

– Ментана будет сопровождать тебя.

Герцог сорвал с себя воображаемую шляпу в шутовском поклоне перед девочкой.

– Если он пойдёт со мной, кровопролития не избежать, – возразила она. – У него на совести сотни погубленных людей. Я слишком хорошо знаю его историю и не сомневаюсь: при первой возможности он предаст меня. Если это будет в его интересах, он без колебаний выдаст всех нас Академии. Это у него в крови. Я не собираюсь провожать такого человека в святая святых Сопротивления. Но моя совесть будет чиста.

– Ты имеешь в виду ту историю с миланским троном? – спросил Ментана. – Это было давным-давно.

– Фантастико Фантастичелли и его люди боролись с вами до последней капли крови, и у них были на то причины.

С одной стороны, это, конечно, полнейший абсурд – обсуждать события романа, как если бы они происходили на самом деле, и приводить их в качестве аргументов против Ментаны; но с другой стороны, если это был тот самый герцог Ментана из романа, то он действительно совершил все эти преступления в мире, который на тот момент был для него единственно реальным.

– Если бы я и правда был таким чудовищем, – ответил Ментана, – я бы давно заставил тебя выдать мне, где ты спрятала книги. И после этого отправился бы в твоё поместье один и переправил их сюда.

– И кто же тогда будет их переписывать? – спросила Фурия. – Уж точно не я!

– Прекратите оба! – напустилась на них Федра. – Вы пойдёте вместе. Ментана единственный, кто в состоянии открыть портал из ночных убежищ наружу. И он будет наблюдать за тобой, Фурия, чтобы тебе случайно не пришло в голову остаться у твоих друзей и наплевать на нас.

Фурия хотела было возразить, но Федра не дала ей открыть рот. В её голосе зазвучал металл. Сейчас в ней заговорил полководец, привыкший отдавать приказы.

– Вы оба пройдёте через портал, – повторила она, – и Фурия немедленно внесёт необходимые изменения в «Книги творения», лучше всего прямо там, где они находятся. Если это по каким-либо причинам не получится сделать в резиденции, вы доставите книги сюда и ты перепишешь их здесь.

– Ну допустим, – сказала Фурия. – И что потом?

– Я заберу книги в надёжное место на сохранение.

– И меня вместе с ними? Ты ничего не сможешь сделать с книгами без меня. И чем дальше, тем больше обстоятельств, описанных в книгах, ты захочешь изменить, чтобы мир в точности соответствовал твоим представлениям. Или, может быть, ты сразу заставишь меня вписать тебя в «Книги творения» в качества творца, чтобы ты получила возможность переписывать их сама?

На мгновение Фурии показалось, что это было бы наилучшим решением, способом раз и навсегда сбросить с собственных плеч груз ответственности. Но с другой стороны, неужели она всерьёз хотела бы, чтобы кто-то другой обладал властью и полномочиями менять этот мир по своему усмотрению? А тем более настолько непредсказуемый человек, как Федра, или, ещё того хуже, Ментана? Она бросила на герцога мрачный взгляд, размышляя: что могло бы произойти, если бы она с «Книгами творения» в руках осталась с ним наедине? Видимо, Федра и Зибенштерн: были не единственными, кто вынашивал на книги свои планы.

Старик ободряюще кивнул Фурии: давай, мол, соглашайся наконец. Если Ментана действительно поможет ей добраться до книг и она перепишет их так, как предлагал ей Зибенштерн, и Федра, и герцог в мгновение ока вернутся в небытие.

– Если я перепишу «Книги творения», – сказала Фурия, – я изменю правила, по которым устроен этот мир, и тем самым изменю прошлое. Это может иметь последствия, которые не в состоянии предвидеть никто из нас.

– Мы вынуждены идти на этот риск, – ответила Федра. – Позже у тебя будет возможность доработать детали, исправить ошибки или отменить события, если это, конечно, понадобится.

– Но это же безумие! Если я изменю историю экслибров, скорее всего, я отменю не только события, но и, весьма вероятно, отправлю в небытие чернильных поганок, живущих там, в лагере! Ведь они все являются потомками экслибров, изгнанных в убежище. Если изгнание не состоится, все те, кто сейчас ютится в лагере, может быть, даже не появятся на свет!

– Не появятся на свет чернильными поганками, – уточнила Федра. – Диковинными тварями, которыми они являются сейчас. Но если ты внесёшь в «Книги творения» нужные исправления, они всё равно появятся на свет где-то ещё и будут здоровы и счастливы.

– Но ты не можешь быть в этом уверена! Ты просто надеешься на это и цепляешься за эту надежду как за соломинку.

Зибенштерн откашлялся:

– Вероятнее всего, нам придётся пойти на этот риск.

Охотнее всего Фурия бросила бы ему в лицо, чтобы он наконец заткнулся, а то она расскажет Федре о том, что на самом деле старик планировал отправить в небытие всех экслибров. Но в итоге это бы только всё усложнило. Фурия знала истинные мотивы его действий. Она опасалась не Зибенштерна и даже, наверное, не Федры, а герцога Ментаны. Получается, она вынуждена была доверить ему не только свою жизнь, но и жизни всех обитателей мира библиомантики. Ему – и никому другому.

– Я должна подумать, – сказала она.

– Подумать?! – Федра уставилась на неё, как будто Фурия только что сообщила им, что собирается устроить себе каникулы на пару недель.

– Хватит болтать языком! – заявил герцог. – У нас есть план, и мы будем действовать по нему.

Федра смерила Фурию презрительным взглядом: казалось, её зрачки с золотыми ободками сканировали девочку, как рентгеновские лучи. – Я считала, что ты значительно разумнее.

– Я же не говорю, что вообще не собираюсь переписывать «Книги творения», – возразила Фурия. – Но мне действительно нужно подумать. Дайте мне пару часов.

– Фурия, пожалуйста!.. – начал было Зибенштерн.

– Ни минуты на размышление! – прогремел Ментана, не привыкший, чтобы ему возражали, и уж тем более чтобы ему возражали шестнадцатилетние девчонки. – Мы отправляемся вместе в путь! Ты и я!

Федра тоже открыла было рот, чтобы что-то сказать, но в ту же секунду Фурия повернулась на носках и ринулась прочь из комнаты. Пробегая по коридору к открытой двери, ведущей из бункера наружу, она услышала, как сзади ругается Ментана.

– Догони её! – велела Федра. – Догони и приведи обратно!