Читать книгу Когда я тебя потеряла - Келли Риммер - Страница 10

Январь 2011 года

Я никогда не считал себя импульсивным человеком, но мной всегда движет инстинкт. Когда мое нутро говорит мне, что надо что-то делать, я почти всегда так и поступаю, иногда вообще не задумываясь о последствиях. Когда дело касается работы, моя интуиция раскрывается как своими сильными сторонами, так и обнаруживает свои недостатки. Когда она подсказывает, как мне действовать, я полностью сосредотачиваюсь на гонках за редкими историями. Эти истории происходят вне зоны безопасности, по ту сторону фронта. Чтобы заполучить подобную информацию, приходилось копать глубже, чем могут позволить себе большинство моих коллег, очутившись в полевых условиях.

После ужина с Молли в кафе моя интуиция громко заявила о себе. Мне нужно было вновь увидеть Молли, я не просто хотел этого, мне непременно необходимо было с ней повидаться. Только так я смог бы убедиться, что глубина моих чувств не является ложной, вызванной эмоциональностью обсуждений смерти ее брата. Я колебался. Я понимал, что не могу вот так просто позвонить и пригласить ее на свидание, позабыв о причине наших встреч в прошлые разы. Деклан был одновременно и поводом для очередной встречи, и причиной, почему я должен действовать осторожно.

К четвергу я решил, что я наверстаю упущенное время и позвоню ей, скажу, что хочу поговорить о Деке, а потом посмотрим, что будет, если я поведу разговор о другом. Когда у меня в голове сложился четкий план, я позвонил Молли.

– Привет, Лео, – тепло приветствовала меня она.

– Привет, Молли! Я тебя не отрываю от работы?

– Я вечно работаю, ни минутки спокойствия, – вздохнув, произнесла девушка так, что мне сразу стало понятно: она сейчас улыбается. – Как ты? Плечо болит?

– С радостью сообщаю, что больше не ношу руку на перевязи.

– Отличная новость. Уже вернулся к работе?

– Пока нет, но скоро. Мне пока не разрешают переутомляться, но, по крайней мере, теперь я могу сам себе готовить еду.

Молли засмеялась.

– Я рада, что ты позвонил… честно…

– А-а-а…

Я тоже был рад. Осторожно опустившись на диван, я вытянул ноги, положив их на кофейный столик.

– Да. У тебя есть время встретиться за стаканчиком? – предложила Молли. – Я кое о чем подумала после нашей прошлой встречи. Если у тебя есть свободное время, я буду очень рада поговорить об этом.

– Конечно, у меня найдется время, – едва слышно произнес я.

Мой спокойный тон не давал ни малейшего представления об охватившем меня ликовании.

Мы договорились встретиться в баре на набережной бухты Дарлинг.

***

И на этот раз заведение было из тех, что я редко посещаю по своей воле. Декор казался мне нелепым и претенциозным, а завсегдатаи – уж слишком модными и богатыми. Молли опаздывала на пятнадцать минут. Я уже стал спрашивать себя, не мог ли я неправильно понять Молли.

– Привет! – резко выдохнула она, садясь напротив.

Даже под макияжем было заметно, как она раскраснелась. Энергия так и бурлила внутри нее. Она тяжело дышала.

– Господи! Извини, что опоздала. Мой телефон трезвонил, словно с ума сошел. На этой неделе мы разослали данные о начисленных дивидендах за использование авторского права на записи. В медиакругах поднялся небольшой переполох. Ты и сам знаешь, какими бывают журналисты.

Молли улыбнулась. Я ответил улыбкой на улыбку.

– Ничего страшного. Ты в порядке?

– Да, но я вконец устала. Знаешь, что мне сейчас нужно? Хочу вина.

Я рассмеялся.

– Вот и отлично.

Заказав напитки, мы уселись на свежем воздухе за столик, с которого открывался чудесный вид на бухту. Мы сидели рядом на длинной, снабженной мягкими подушечками скамейке. Я немного повернулся в сторону Молли так, чтобы иметь возможность ее видеть. Она утопала в сиянии ресторанов, баров и бухт позади нее. Меня поражало, насколько она выделялась на фоне других посетителей: необыкновенно красивая, с идеальной прической среди хорошо одетых, но ничем не приметных городских жителей центра.

– Дивиденды за использование авторского права… – напомнил я ей.

– И все висит на мне, как ты понимаешь, – улыбнувшись, сказала Молли.

– Ну да…

– По правде говоря, год выдался неплохой. Наши акционеры ждут от нас только положительных результатов, поэтому всегда приятно, если мы не обманываем их ожиданий.

– А как насчет того, что обсуждали мы с тобой?

– Все в порядке, – улыбнулась она. – Я пока не говорила с родителями. Даже не знаю, стоит ли. Я не могу быть уверена даже в том, что они не заблуждаются насчет того, кем Деклан был на самом деле и как он умер. Родители вообще, кажется, вычеркнули его из своей памяти, – взглянув на меня, Молли нерешительно продолжила. – Знаешь, если ты когда-нибудь встретишься с моим папой в темном переулке, лучше беги в другую сторону. Он явно настроен против тебя.

– Ну, с самим Лейтом я как-то справлюсь, а вот относительно его телохранителей я обязательно последую твоему совету, – произнес я.

Девушка рассмеялась.

– Мне жаль, что твои родители до сих пор не желают обсуждать смерть Дека.

– Ничего страшного, – возразила Молли, – по крайней мере, теперь я знаю правду. Слишком часто в прошлом, сидя за работой, я задавалась вопросом, не пытаюсь ли я вжиться в роль, которая предназначалась моему брату. Но в последние дни я впервые за долгое время чувствую, что могу быть сама собой. Это просто замечательно, и все благодаря тебе.

– Нет, не говори так.

Я весь сжался, испытывая неловкость от этого комплимента. Если бы она только знала, насколько далеким от альтруизма было мое согласие рассказать ей все.

– Я ничего такого не совершил… Впрочем, мои поздравления, – сказал я, поднимая свой бокал. – Хорошо, что ты вернула себе саму себя.

Молли наклонилась ко мне и чокнулась.

– За выздоровление, – прибавила она, указывая на мое плечо.

– И за выздоровление.

Мы оба сделали по глотку. Я осознавал, насколько близко мы сидим друг к другу. Если я слегка подвину колено влево, то коснусь ее колена. Как она тогда себя поведет? Я не хотел пока рисковать, но эта мысль была уж слишком заманчивой. Я отклонился чуть назад, чтобы заглянуть под стол. Она сидела, закинув ногу на ногу. Колени были повернуты в мою сторону. Я снова взглянул ей в лицо.

– Иногда я подумывала о том, чтобы уйти из «Торрингтон Медиа», – глядя на воды бухты, тихо произнесла она, – не сейчас, но, быть может, когда-то…

– Это будет храбрым поступком.

– Только не храбрым, прошу тебя… Когда молодая особа, имеющая собственный трастовый фонд, бросает тепленькое местечко в семейном бизнесе, чтобы слоняться без дела и запоем смотреть все серии «Холостяка»[7], – это не храбрость.

– Шаг в неизвестность.

– Храбрым этот поступок можно назвать лишь в том случае, если у тебя нет страховки, а у меня этих страховок целых три! У меня есть акции «Торрингтон Медиа». Ко мне отошла доля Деклана в «Торрингтон Медиа». И у меня есть трастовый фонд. Мне вообще здесь не место.

– Да уж, – с иронией произнес я. – Ну, если ты воспринимаешь это таким образом, то да, ничего храброго в этом нет, и я не понимаю, зачем было зря тратить столько сил и времени…

Рассмеявшись, Молли слегка ткнула меня локтем.

– Ты совсем не представляешь, чем будешь дальше заниматься? – спросил я.

– Я хочу сделать что-то в память о Деклане, – сказала она, – точно не знаю что, но это будет первое, чем я займусь. Я должна чем-то почтить его память… – взгляд ее остановился на моих татуировках, – чтобы другие помнили его таким человеком, каким он был. Я вот пытаюсь придумать, что бы сделать для него такого… Может, после этого я смогу начать новую жизнь.

Молли опять улыбнулась, медленно отпила из своего бокала и снова обернулась к воде. Я наблюдал за тем, как ее губы коснулись стекла и как, сглотнув, она их облизала. Когда Молли поставила бокал на стол, я вдруг осознал непристойность своего подсматривания и покраснел. Мое желание наблюдать за тем, как она двигается, было чисто инстинктивным. Меня поразило, насколько сексуально она выглядела даже в самом невинном жесте. А еще меня удивило, как быстро из моих мыслей выпала ее обеспокоенность в связи с ее горем. Я одернул себя, перевел дыхание и попытался сосредоточиться на разговоре.

– А когда ты вернешься на работу, то опять полетишь в Ливию? – вдруг спросила Молли.

– Да, – мой голос вдруг показался мне необычайно хриплым, и я откашлялся. – Мы должны вернуться, чтобы закончить то, что начали.

– Мы?

– Я работаю в связке с одним фотожурналистом. Его зовут Брэд Норс. Большую часть работы за последние годы мы проделали вместе. Пулитцеровскую премию нам тоже присудили на двоих.

– А что за статья, заслужившая награду? Я помню, что видела тебя по телевизору, но подробностей не припоминаю.

– Эта награда за несколько статей о последствиях войны, сказавшихся на судьбах четырех семей в Ираке.

– Я хотела бы их прочесть. Интересно, должно быть, – сказала Молли.

– Ну, мы сделали свою работу на отлично.

Я попытался пошутить, но был удивлен, когда Молли разразилась звонким смехом так, словно я и впрямь сказал что-то забавное. Я видел, что несколько человек возле нас оглянулись на нее. Смех был неудержимым, неприлично громким, какой обычно свойствен подростку.

Молли немного повернулась на своем месте и, взглянув мне в лицо, спросила:

– Что вдохновило тебя на написание тех статей?

– Все началось с нескольких снимков Брэда. Там изображены были дети, играющие на руинах Фаллуджи, в то время когда вокруг идет война. Брэд тогда думал о своем сыне, который остался дома. Иногда так бывает – ты ведешь две жизни. Одна жизнь проживается на адреналине, ты живешь, как на поле боя. Другая – вполне обыденная, «что-то купить да постирать», как говорится. Этой жизнью человек живет дома. В случае с Брэдом и этими иракскими детьми ты наблюдаешь между этими двумя жизнями хрупкую связь, которая только подчеркивает чудовищную между ними разницу. Получились по-настоящему хорошие статьи, так как нам удалось достучаться до читателя.

– Я только что поняла, что именно хочу делать в жизни, – вдруг заявила Молли.

– Если ты о военной журналистике, то Лейт, уверен, обязательно после этого выследит меня и убьет.

– Нет, – она вновь рассмеялась. – Я предпочитаю в своих зарубежных поездках останавливаться в мирных странах в пятизвездочных отелях. Спасибо, но нет, Лео, такого мне не нужно. Меня очень впечатлило то, как ты рассказываешь о том, чем занимаешься. Чувствуется, что тебе это по-настоящему по душе. Именно так люди говорят о своих любимых и о детях. Я прочувствовала в твоих словах гордость, любовь и получила от этого настоящий драйв.

– Я бы не смог прекратить этим заниматься, даже если бы захотел, – согласился я. – Это не просто работа, это мое призвание.

– Да, конечно! – воскликнула Молли с таким энтузиазмом, что головы окружающих в очередной раз повернулись в нашу сторону.

Хотелось бы мне знать, что они думают, видя меня, сидящего рядом с ней. Мы сидим довольно близко друг от друга за столиком с видом на воду, разговариваем, пьем, глядим друг на друга. Бар – из модных. Могут ли окружающие подумать, что мы – на свидании? Такое предположение мне очень понравилась. Молодой мужчина в костюме, сидевший за столиком позади Молли, развернулся, когда она воскликнула. Взгляд его задержался на Молли. Я смотрел на мужчину до тех пор, пока не поймал его взгляд. При этом мой взгляд стал жестким – и молодой человек отвернулся.

Я не имел никаких прав на Молли, но даже в этом случае он не смел пялиться на нее, пока я сижу рядом с ней.

– Именно этого мне не хватает, – продолжала болтать Молли, явно не имея понятия о борьбе в гляделки, происходящей у нее за спиной. – Мне нужно призвание. Что заставило тебя понять, что ты хочешь стать журналистом?

Наклонив голову в сторону, она посмотрела на меня. А я смотрел на нее, чувствуя, как утопаю в глубине пристально глядевших на меня ее голубых, словно морская вода, глаз. Молли приподняла брови, улыбка скользнула по ее губам.

– Я никуда не тороплюсь. Тебе сегодня еще куда-нибудь нужно?

Я вдруг понял, что нигде, кроме этого места, сейчас быть не хочу. Это меня порядком удивило.

– Я видел интервью по телевизору времен первой войны в Ираке. У подростка застрелили мать прямо на его глазах. Моя мама очень многое для меня значит, поэтому этот сюжет потряс меня. Я не мог себе представить, что такое происходит в мире. Многое после сюжета увиделось мне в другом свете. Я тогда смотрел на мужчину, берущего у подростка интервью, как на героя. Он пошел на войну для того, чтобы этот паренек смог рассказать на камеру свою историю. Ну, – я пожал плечами, – вот и все…

– А почему ты работаешь не на телевидении, а печатаешься в прессе?