Читать книгу Столпы земли - Кен Фоллетт - Страница 4

Все лето они прожили в деревне. Позже они поймут, что, оставшись там до осени, совершили страшную ошибку, но тогда это казалось вполне разумным, ибо, работая в поле на уборке урожая, и Том, и Агнес, и Альфред имели возможность зарабатывать по пенсу в день. Когда наступила осень и пришла пора отправляться в путь, у них были увесистый мешочек серебряных монет и откормленная свинья.

Первую ночь они провели на паперти деревенской церкви, а вторую – в небольшом монастыре, воспользовавшись гостеприимством монахов. На третий день они очутились в дебрях Шютского леса, среди кустарника и вековых деревьев, на узкой, не шире телеги, дороге, петляющей среди дубов и утопающей в буйстве красок умирающего лета.

Свои молотки Том подвесил к поясу, а инструменты поменьше нес в мешке за плечами. Через левую руку он перекинул плащ, в правой держал железный лом, который одновременно служил ему посохом. Он рад был снова пуститься в путь. Может, ему удастся получить работу на строительстве собора, он станет главным каменщиком, проведет там оставшиеся дни и построит такое прекрасное здание, что попадет за это после смерти в рай.

Агнес тащила за спиной подвязанный на веревке котелок с нехитрой домашней утварью. Альфред нес инструменты, которые понадобятся, когда они будут строить новый дом: топор, тесло, пилу, небольшой молоток, шило – проделывать отверстия в коже и дереве – и лопату. Маленькая Марта бежала налегке, если не считать чашки и ножика, висевшего на поясе, да зимней одежонки за спиной. Но и у нее было серьезное дело: погонять свинью, пока они не продали ее на рынке.

Лесу, казалось, не было конца. Том шел, поглядывая на Агнес. Она была уже почти на сносях, и ей приходилось нести ношу не только за плечами, но и во чреве. Казалось, она неутомима. Альфред тоже держался молодцом, он был в том возрасте, когда у мальчишек столько энергии, что они не знают, куда ее девать. Только Марта быстро уставала. Ее тоненькие ножки не привыкли к дальним переходам, она постоянно отставала, и остальным приходилось останавливаться и поджидать ее.

Всю дорогу мысли Тома были заняты мечтами о соборе, который он когда-нибудь построит. Прежде всего он представлял себе арку: две колонны и арочный свод. Он представил еще одну, точно такую же, и соединил их вместе. Получился сводчатый проход. Потом еще арку, и еще, и еще, целый ряд арок, образовавших туннель. Вот тебе и здание: и крыша есть от дождя, и стены. По сути, церковь – это туннель, только с усовершенствованиями.

В туннеле темно, так что первое усовершенствование – окна. Если стена достаточно прочная, в ней можно сделать оконные проемы. Они будут закругленными сверху, с прямыми сторонами и основанием – такой же формы, что и арки. Одинаковые очертания арок, окон и дверей – это первое, что придаст зданию красоту. Второе – симметричность, и Том представил двенадцать одинаковых окон, равномерно расположенных по обеим сторонам туннеля.

Том попытался вообразить лепные украшения над окнами, но тут почувствовал, что не может сосредоточиться: его не оставляло ощущение, что за ним наблюдают. «Дурацкая мысль, – подумал он. – Разве что это птицы да звери. Их здесь видимо-невидимо».

В полдень они остановились передохнуть на берегу ручья. Попили кристально чистой воды и позавтракали свининой и дикими яблоками, что набрали в лесу.

К вечеру Марта устала и шла уже ярдах в ста позади. Том приостановился, вспоминая, каким был Альфред в ее возрасте: чудесный золотоволосый мальчуган, крепкий и храбрый. К гордости примешалось раздражение при виде Марты, которая, ворча, поторапливала свинью. И вдруг прямо перед девочкой из зарослей выскочил человек. Дальше все происходило с такой скоростью, что Том не успел опомниться. Неизвестный, так внезапно появившийся на дороге, поднял дубину. Прежде чем Том успел завопить от ужаса, тот обрушил дубину на Марту. Удар пришелся по голове, – Том услышал страшный звук, – и девочка рухнула на землю, словно сломанная кукла.

Не помня себя, Том рванулся туда. Ноги сами несли его, отбивая гулкую дробь о твердую землю, как копыта боевого коня лорда Уильяма. На бегу, он смотрел не отрываясь, и это было похоже на то, как обычно смотрят фреску под куполом церкви, – он ничего не мог изменить в том, что видел. Нападавший был, конечно, разбойником. Босой, одетый в коричневое тряпье коротышка. На мгновение он обернулся, и Том увидел, что его лицо изуродовано: губы отрезаны, должно быть, в наказание за лжесвидетельство, и на нем застыла омерзительная усмешка. Ужасающий вид негодяя мог остановить Тома, если бы не распростертое на земле тело Марты.

Внимание разбойника было приковано к свинье. Он нагнулся, подхватил извивавшееся животное и стрелой метнулся в заросли, унося с собой их единственное семейное достояние.

А Том уже стоял подле Марты на коленях. Он приложил к ее груди свою широкую ладонь и, убедившись, что сердце бьется ровно и спокойно, с облегчением вздохнул: худшее опасение не оправдалось. Но глаза девочки оставались закрытыми, а на светлых волосах алела кровь.

Рядом с ним упала на колени подбежавшая Агнес. Она пощупала грудь, руки и лоб девочки и, сурово посмотрев на Тома, сказала:

– Жить будет. Верни нашу свинью.

Том проворно развязал мешок с инструментом. Левой рукой он схватил большой железный молоток, а правой – лом. По примятым кустам можно было проследить путь вора, к тому же было слышно, как визжит за деревьями свинья. Том нырнул в заросли.

Преследовать разбойника было легко. Грузный, с дергающейся под мышкой свиньей, он продирался сквозь чащу, ломая кусты и ветки деревьев. Том мчался за ним, горя желанием схватить вора и избить до полусмерти. Он миновал березовую рощицу, помчался вниз по склону холма и, наткнувшись на узенькую тропинку, в раздумье остановился: вор мог побежать и налево, и направо. Но тут Том услышал, как где-то слева от него заверещала свинья, а сзади кто-то продирается сквозь кустарник – должно быть, Альфред. И вновь пустился в погоню.

Тропинка завела его в овраг, а затем резко повернула и стала подниматься вверх. Теперь он отчетливо слышал, как визжит свинья. Годами он дышал каменной пылью, и его легкие ослабли, поэтому, взбираясь на холм, Том тяжело дышал. Внезапно подъем закончился, и в двадцати-тридцати ярдах от себя он увидел грабителя, который бежал, словно за ним гнался сам дьявол. Том сделал рывок, и расстояние между ними стало резко сокращаться. Он просто обязан поймать этого наглеца, только бы хватило дыхания, ведь со свиньей далеко не убежишь. В груди закололо. Вот уже осталось пятнадцать ярдов… двенадцать. Том поднял над головой лом, держа его словно копье. Еще поближе – и можно бросить. Одиннадцать ярдов, десять…

И вдруг краем глаза он заметил, как из кустов появилась тощая физиономия в зеленом колпаке. Было уже слишком поздно, не увернешься. Прямо перед ним опустилась здоровенная дубина, и, споткнувшись о нее, Том кубарем полетел на землю.

Падая, он выронил лом, и теперь у него остался только молоток. Он перевернулся через голову и успел подняться на одно колено. Том увидел, как к нему бегут двое: тот, в зеленом колпаке, и другой – лысый, со спутавшейся бородой.

Том сделал шаг в сторону и замахнулся молотком. Разбойник увернулся, но массивное железное орудие обрушилось на его плечо; он завыл от боли и свалился на землю, схватившись за руку, словно она была сломана. Времени, чтобы размахнуться для второго удара, у Тома не было, ибо лысый летел на него сломя голову, поэтому он резко выставил молоток вперед, направив его прямо в лицо разбойника, и раздробил ему челюсть.

Нападавшие катались по траве, потеряв всякое желание продолжать драку. Том бросился в погоню за бежавшим по тропинке вором, не обращая внимания на боль в груди. Но едва пробежал несколько ярдов, как услышал знакомый голос.

Альфред.

Том остановился и оглянулся.

Сын, отчаянно работая руками и ногами, отбивался от обоих негодяев. Он нанес три или четыре удара в челюсть человеку в колпаке и больно пнул лысого. Но разбойники повисли на нем с двух сторон, и орудовать кулаками стало невозможно. Том медлил, не зная, что делать – продолжить погоню или броситься на выручку сыну. В этот момент лысый подставил Альфреду ножку, и тот со всего маху хлопнулся на землю. Разбойники навалились на него и стали осыпать градом ударов.

Том побежал назад и с такой силой врезал лысому, что тот кубарем полетел в кусты. Держа наготове молоток, он повернулся ко второму мерзавцу, который уже испробовал силу его удара. Тот не стал еще раз испытывать судьбу и, придерживая сломанную руку, нырнул в чащу.

Том посмотрел по сторонам: вниз по тропинке удирал лысый. Зато вора уже не было видно. Том проклинал все на свете. Эта свинья стоила половину их состояния. Тяжело дыша, он опустился на землю.

– Здорово мы им врезали! – возбужденно сказал Альфред.

Том поднял глаза.

– Свинью-то уже не вернешь. – В нем кипела обида. Они купили поросенка весной, едва заработали достаточно денег, и все лето откармливали. Сейчас свинья стоила пенсов шестьдесят – вполне достаточная сумма, чтобы прожить зиму да еще прикупить кожаной обувки. Без свиньи им долго не протянуть.

Том с завистью посмотрел на Альфреда, который уже вполне оправился от погони и потасовки и снова был полон сил. «Давно ли и я мог бегать быстрее ветра, не чувствуя, как колотится сердце? – думал Том. – Тогда мне было… двадцать лет. Двадцать лет. Будто вчера…»

Он поднялся на ноги, положил руку на широкое плечо сына, и они пошли обратно. Юноша был ниже отца на ширину ладони, и чувствовалось, что очень скоро он его догонит, а возможно, и перегонит. «Хорошо, если и мозги так же быстро растут», – подумал Том и сказал назидательно:

– Ввязаться в драку может каждый дурак, умный же знает, как ее избежать.

Они свернули с тропы, пересекли болотце и стали карабкаться вверх. Вот уже и березовая роща. Том вспомнил про Марту. У него засосало под ложечкой. Разбойник набросился на нее так неожиданно, что она даже не успела испугаться.

Том ускорил шаг, и через минуту они с Альфредом вышли на дорогу. Марта неподвижно лежала на том же месте. Глаза закрыты, на волосах подсыхала кровь. Рядом на коленях стояла Агнес, а подле нее, к удивлению Тома, – какая-то женщина с мальчиком. Теперь ясно, почему он не мог отделаться от чувства, что за ним наблюдают, – в лесу было полно людей. Он нагнулся и приложил руку к груди девочки. Дыхание было нормальным.

– Она скоро проснется, – уверенным голосом сказала незнакомка. – Ее стошнит, а потом она поправится.

Том с любопытством посмотрел на женщину, склонившуюся над Мартой. Она была совсем еще молода, лет на двенадцать моложе его. Короткая кожаная туника едва прикрывала гибкие загорелые руки и ноги. Темные волосы, клином заходившие на лоб, обрамляли прекрасное лицо. Том ощутил прилив желания. Она подняла взор и посмотрела на него. Том вздрогнул – у нее были глубоко посаженные глаза необычного золотисто-медового цвета, что придавало ее лицу какое-то волшебное очарование. Он понял, что она читает его мысли.

Том в смущении отвернулся, поймав на себе обиженный взгляд Агнес.

– Где свинья?

– Там были еще двое разбойников, – ответил Том.

– Мы им врезали как следует, но тот, что со свиньей, смылся, – сказал Альфред.

Агнес скривила губы, но промолчала.

– Девочку можно перенести в тень, – сказала незнакомка, вставая. Она была небольшого роста, как минимум на фут ниже Тома.

Он наклонился и осторожно поднял Марту. Ее тельце показалось ему невесомым. Он перенес девочку на несколько ярдов и опустил на травку в тени старого дуба.

Альфред собирал разбросанные инструменты. Мальчик незнакомки, широко раскрыв глаза и разинув рот, молча за ним наблюдал. Он был года на три моложе Альфреда и, как показалось Тому, выглядел странно – не имел ничего общего с чувственной красотой матери. Белокожий, с огненно-рыжими волосами и зелеными глазами навыкате, смотревшими тупо и настороженно. Взгляд у него был напряженно-глупый, такие дети обычно либо умирают в младенчестве, подумал Том, либо, вырастая, становятся деревенскими дурачками. Было заметно, что Альфред чувствовал себя неловко под этим взглядом.

Пока Том смотрел на него, мальчик выхватил из рук Альфреда пилу и стал ее рассматривать, словно диковинку. Оскорбленный такой наглостью, Альфред потянул пилу к себе, и мальчишка тут же отпустил ее с безучастным видом. Мать прикрикнула на него:

– Джек! Веди себя прилично. – Казалось, она смутилась.

Том посмотрел на незнакомку. Мальчишка был совершенно не похож на нее.

– Ты его мать?

– Да. Меня зовут Эллен.

– А где твой муж?

– Умер.

Том был удивлен.

– И ты путешествуешь одна? – спросил он недоверчиво.

Даже такому мужчине, как он, в этом лесу находиться небезопасно, а уж одинокая женщина едва ли могла бы здесь выжить.

– Мы не путешествуем, – сказала Эллен. – Мы живем в этом лесу.

Том был потрясен.

– Ты хочешь сказать, что вы… – Он запнулся, не желая ее обидеть.

– Разбойники, – договорила за него Эллен. – Да. Ты думал, все разбойники такие, как Фарамонд Открытый Рот, что стащил вашу свинью?

– Да, – признался Том, хотя ему хотелось сказать: «Я никогда не думал, что среди разбойников встречаются такие красивые женщины».

Не в силах сдержать любопытство, он спросил:

– Но в чем же твое преступление?

– Я прокляла священника, – ответила она и отвернулась.

Тому не показалось это таким уж преступлением, правда, не исключено, что священник был очень могущественным… или очень обидчивым, или, может быть, она просто не хочет говорить правду.

Он взглянул на Марту. Она открыла глаза и теперь выглядела озадаченной и слегка испуганной. Агнес встала возле нее на колени.

– Не бойся. Все в порядке.

Марта приподнялась, и ее вырвало. Агнес поддерживала девочку, пока не закончились спазмы. Том был поражен: предсказание Эллен сбылось. Она еще сказала, что Марта поправится. Похоже, этому можно верить. Он с облегчением вздохнул, сам удивляясь, как сильно это его взволновало. «Если бы я потерял свою малышку, я бы этого не пережил», – подумал Том, едва сдерживая слезы. Он заметил, что Эллен смотрит на него с симпатией, и снова ощутил, что ее золотые глаза способны заглянуть прямо в душу.

Он отломил ветку дуба, оборвал с нее листья и вытер ими лицо Марты. Она все еще была бледна.

– Ей нужно отдохнуть, – сказала Эллен. – Пусть она пролежит столько, сколько требуется, чтобы пройти три мили.

Том посмотрел на солнце. До темноты у них еще оставалось много времени. Он сел и стал ждать. Агнес, обняв дочку, нежно ее укачивала. Джек переключил свое внимание на Марту и теперь разглядывал ее все с тем же идиотским вниманием. Тому хотелось побольше узнать об Эллен. Неужели ему не удастся уговорить ее поведать свою историю?

– Так как же это все случилось? – нерешительно спросил он.

Она снова заглянула в его глаза и заговорила.

Ее отец был рыцарем – большим, сильным и грубым. Он мечтал иметь сыновей, с которыми мог бы скакать на лошадях, охотиться и сражаться, – компаньонов в попойках и ночных оргиях. Но в этом деле ему здорово не повезло, так как родилась Эллен, а жена вскоре умерла. Он женился снова, но вторая жена оказалась бесплодной. Он стал презирать ее и в конце концов выгнал. Возможно, он был жесток, но Эллен, которая его обожала, так не думала, и она разделяла его презрение. Когда мачеха ушла, Эллен оказалась в окружении мужчин. Она коротко остригла волосы и носила при себе кинжал. Она не знала, что такое играть с котятами или выхаживать слепых щенят. Когда ей было столько же, сколько сейчас Марте, Эллен умела плеваться, есть яблоки прямо с сердцевиной и так двинуть лошадь в живот, что у той перехватывало дыхание, и можно было подтянуть подпругу еще на одну дырку. Она знала, что всех мужчин, которые не входили в шайку ее отца, звали хуесосами, а женщин, не желавших иметь с ними дела, свинячьими подстилками, хотя и не понимала – но это ее и не особенно заботило, – что означают эти ругательства.

Слушая ее голос, мягко звучавший в прозрачном осеннем воздухе, Том прикрыл глаза и представил себе плоскогрудую девчушку с перепачканным лицом, сидящую за длинным столом в компании головорезов – дружков отца, пьющих крепкое пиво, рыгающих и орущих песни о битвах, грабежах, насилиях, лошадях, рыцарских замках и девицах, пока не наваливался сон и ее маленькая золотистая головка падала на шершавый стол.

Если бы ее грудка могла остаться плоской навсегда, она прожила бы счастливую жизнь. Но пришло время, когда мужчины стали смотреть на нее совсем иначе. Они больше не смеялись во всю глотку, услышав: «Прочь с дороги, а то я отрежу тебе яйца и скормлю их свиньям!» Некоторые глазели, когда она снимала шерстяную тунику и в полотняной рубашке укладывалась спать. И теперь, если хотели помочиться, они поворачивались к ней спиной, чего прежде никогда не делали.

Однажды Эллен увидела, что отец беседует с приходским священником – это случалось крайне редко – и оба время от времени поглядывают в ее сторону, из чего можно было заключить, что речь идет именно о ней. На следующее утро отец сказал:

– Ступай с Генри и Иверардом и делай то, что они тебе скажут. – И поцеловал ее в лоб.

Эллен мучилась вопросом: что, черт побери, на него нашло, может, добреет с годами? Она оседлала своего серого жеребца, отказавшись ехать на дамской лошади или пони, и тронулась в путь в сопровождении двух стражников. Они привезли ее в монастырь и оставили. Едва стражники уехали, стены монастыря содрогнулись от страшных проклятий. Пырнув ножом аббатису, Эллен пешком ушла домой. Но отец посадил ее на осла и, связав по рукам и ногам, отправил назад. В наказание ее заперли в келье до тех пор, пока не заживет рана аббатисы. Там было холодно, сыро и темно, как ночью, и ничего, кроме воды, ей не давали. Но когда ее выпустили, она снова ушла домой. И вновь отец отправил ее в монастырь. На этот раз, прежде чем бросить в темницу, ее высекли.

Конечно, в конце концов она сдалась и, облачившись в подрясник, послушно следовала монастырским правилам и зубрила молитвы, хотя в душе ненавидела сестер, презирала праведников и не верила ни единому слову из того, что ей говорили о Боге. И все же она научилась читать и писать, освоила музыку, рисование и счет, а к французскому и английскому языкам, на которых говорили в доме отца, добавила латынь.

Надо признать, что жизнь в монастыре оказалась не такой уж плохой. Это была община, в которой жили только сестры-монахини со своими строгими правилами и ритуалами, а именно к такой жизни она привыкла с детских лет. Все сестры должны были выполнять какую-нибудь физическую работу, и скоро Эллен приставили ухаживать за лошадьми, а потом и вообще поручили управлять конюшнями.

Бедность ее не страшила. Правда, послушание далось нелегко, но в конечном итоге и это пришло. Третья добродетель – целомудрие – никогда не доставляла ей особых неприятностей, хотя время от времени – исключительно назло аббатисе – она знакомила ту или иную послушницу с запретными удовольствиями…

На этом месте Агнес прервала рассказ Эллен и, взяв Марту, отправилась поискать ручей, где можно было бы умыть девочке лицо и почистить одежду. Она и Альфреда взяла с собой на всякий случай, хотя и сказала, что они будут в пределах слышимости. Джек тоже было собрался с ними, но Агнес твердо велела ему остаться, и он, похоже, понял, так как снова сел. Том догадался: Агнес увела детей, чтобы они больше не слушали эту нечестивую и крайне непристойную историю, предоставив Эллен беседовать с Томом.

Однажды, продолжала Эллен, когда они были в нескольких днях пути от монастыря, лошадь аббатисы захромала. Случилось так, что неподалеку находился монастырь Кингсбридж, и аббатиса попросила тамошнего приора одолжить ей лошадь. Добравшись до своего монастыря, она приказала Эллен вернуть лошадку в Кингсбридж, а хромую привести назад.

Вот там-то, в монастырской конюшне, неподалеку от разваливавшегося Кингсбриджского собора, она встретила парня, похожего на побитого щенка. У него была расхлябанная щенячья походка, он постоянно с опаской озирался и имел такой неуклюжий и испуганный вид, что, казалось, всякое веселье выбито из него навсегда. Когда она с ним заговорила, он ничего не понял. Она попробовала латынь, но он явно не был монахом и ничего не понял. Когда же она сказала несколько слов по-французски, его лицо озарила радость.

В монастырь Эллен уже не вернулась.

С того дня она стала жить в лесу, сначала в шалаше, сложенном из веток и листьев, а затем в пещере. Она не забыла навыков, приобретенных в доме отца: охотилась на оленей и лебедей, ставила капканы на зайцев, ловко потрошила дичь, готовила мясо и даже умела обрабатывать шкурки и шить из них одежду. И конечно, ее пищей стали лесные фрукты и ягоды, орехи и коренья. Лишь то немногое, что нельзя было добыть в лесу – соль, шерстяную одежду, топор или новый нож, – приходилось красть.

Худшее время наступило, когда родился Джек…

«Ну а что же француз?» – недоумевал Том. Действительно он был отцом Джека? Если да, то когда он умер? И как? Но по лицу Эллен было видно, что она не расположена говорить на эту тему. И заставить переменить решение ее не удастся. Так что свои вопросы Том оставил при себе.

К тому времени отец умер, шайка его разбрелась, и на всем белом свете у нее не осталось ни родственников, ни друзей. Когда подошло время рожать, Эллен развела у входа в пещеру большой, на всю ночь, костер; под рукой были вода и кое-что из еды, а чтобы защититься от волков и диких собак, она приготовила лук, стрелы и ножи и даже разложила украденную у епископа плотную красную мантию, в которую собиралась завернуть младенца. Единственное, что ее страшило, это родовые муки; и довольно долго ей казалось, что она умрет. Но как бы там ни было, она выжила, а малыш родился здоровым и крепким.

С тех пор прошло одиннадцать лет. Эллен и Джек жили просто и скромно. Лес давал им все необходимое. На зиму они припасали дикие яблоки, орехи, солили и коптили дичь. Эллен часто думала, что если бы на земле не было ни королей, ни лордов, ни епископов, ни шерифов, все могли бы жить такой жизнью и быть совершенно счастливы.

Том спросил, как ей удавалось обезопасить себя от других разбойников, таких, например, как Фарамонд Открытый Рот. «Что было бы, если бы однажды ночью они набросились на нее и попытались изнасиловать?» – подумал Том, и дрожь возбуждения пробежала по его чреслам, хотя сам он никогда не овладевал женщиной против ее воли, будь то даже собственная жена.

Но Эллен ответила, что разбойники ее боятся, и, глядя в ее странные глаза, Том понял, почему: они считали ее ведьмой. Что же касается других людей, проезжавших через лес, людей, которые знали, что могут безнаказанно ограбить, избить и даже убить разбойника, то от них Эллен просто пряталась. Почему тогда она не испугалась Тома? Да потому что увидела, какая беда приключилась с Мартой, и захотела помочь. Ведь у нее у самой есть ребенок.

Она научила Джека всему, что знала с детства: как следует обращаться с оружием и охотиться. А еще она научила его тому, что узнала в монастыре: читать и писать, петь и складывать цифры, говорить по-французски и по-латыни и даже пересказала ему Библию. А долгими зимними вечерами она развлекала сына услышанными от француза историями, и балладами, и песнями, которых тот знал бесчисленное множество.

Тому казалось невероятным, что Джек умел читать и писать. Сам-то он мог написать лишь свое имя и несколько слов, таких, как «пенс», «ярд» или «бушель». Агнес, будучи дочерью священника, знала больше слов, хоть и писала медленно и с трудом, высунув от усердия язык. Альфред же не мог написать ни слова и с трудом узнавал собственное имя, а Марта и этого не умела. Возможно ли, чтобы этот полоумный ребенок был более грамотным, чем все семейство Тома?

Эллен попросила Джека написать что-нибудь, и тот, разровняв землю, нацарапал на ней несколько букв. Том узнал первое слово: «Альфред», но, будучи не в силах прочитать остальные, почувствовал себя круглым дураком. Спасая его от позора, Эллен прочла: «Альфред больше Джека». Мальчик быстрыми движениями нарисовал двух человечков – одного побольше, другого поменьше. И хотя изображение выглядело довольно примитивно: один был широкоплеч, с глуповатым выражением лица, а другой – маленький, ухмыляющийся, – Том, который знал толк в рисовании, был поражен простотой и точностью нацарапанной на земле картинки.

Тем не менее ребенок казался ненормальным. Угадав мысли Тома, Эллен призналась, что тоже стала это понимать. Джек никогда не общался с другими детьми, он и людей-то других не видел, а потому рос как звереныш. И хотя был обучен грамоте, он не знал, как себя вести, молча пялился и цеплялся как репей.

Говоря это, она выглядела уязвленной. Ее неприступная самонадеянность улетучилась, уступив место озабоченности и отчаянию. Ради Джека ей нужно вернуться к людям, но как? Будь она мужчиной, то, возможно, выпросила бы у какого-нибудь лорда клочок земли, особенно если бы удалось правдиво соврать, сказав, что возвращается из паломничества в Иерусалим или Сантьяго-де-Компостела. Конечно, и женщины ведут хозяйство, но все они вдовы, у которых есть взрослые сыновья. Ни один лорд не даст хозяйство женщине с маленьким ребенком. Ни в городе, ни в деревне ей не предложат работу, и потом, жить-то ей негде, а работницам редко предоставляют угол для жилья. Деваться некуда.

Том ей сочувствовал. Она дала своему ребенку все, что могла, но этого оказалось недостаточно. Но он тоже не видел выхода. Эта красивая, предприимчивая, бесстрашная женщина была обречена провести остаток дней, скрываясь в лесу со своим странным сыном.

Вернулась Агнес с детьми. Том с тревогой посмотрел на Марту. Она выглядела так, словно ничего страшного и не произошло – вот только лицо поцарапано. На какое-то время история Эллен отвлекла его, теперь же он вспомнил о положении, в котором оказался сам: работы нет, свинью украли. Солнце уже клонилось к закату. Том начал собирать пожитки.

– Куда путь держите? – спросила Эллен.

– В Винчестер, – ответил он.

В Винчестере были замок, дворец, несколько монастырей и, что самое главное, собор.

– Солсбери ближе, – сказала Эллен. – Когда я была там в последний раз, там как раз перестраивали собор.

У Тома ухнуло сердце. Это как раз то, что он искал. Он верил, что если бы ему удалось получить работу на строительстве собора, он вполне мог стать старшим строителем.

– В каком направлении Солсбери? – поспешно спросил он.

– Надо вернуться на три-четыре мили назад. Помнишь развилку, где вы повернули налево?

– Да. Там еще заросший пруд.

– Точно. Если повернешь направо, попадешь прямиком в Солсбери.

Они двинулись в путь. Агнес не питала симпатии к Эллен, но все же нашла в себе силы поблагодарить ее:

– Спасибо, что помогла мне с Мартой.

Эллен улыбнулась и задумчиво посмотрела ей вслед.

Они уже шли какое-то время по дороге, когда Том оглянулся.

Эллен стояла на том же месте, слегка расставив ноги, и, приложив к глазам ладонь, чтобы не слепило солнце, смотрела им вслед. Ее странный мальчик был рядом. Том помахал ей, и она ответила.

– Интересная женщина.

Агнес промолчала.

– Странный мальчишка, – сказал Альфред.

Они шли навстречу низкому осеннему солнцу. Тому было любопытно, что за город этот Солсбери. Прежде он никогда там не бывал. Он почувствовал, что волнуется. Его заветной мечтой было построить собор от первого камня до последнего, но такое случается крайне редко. Гораздо чаще старое здание улучшают, расширяют или частично перестраивают. Ему и это подошло бы, а там, глядишь, и доведется построить собор по собственному проекту.

– Почему он меня ударил? – спросила Марта.

– Потому что хотел украсть нашу свинью, – ответила Агнес.

– Свою надо иметь! – возмутилась Марта, словно до нее только теперь дошло, что разбойник сделал что-то нехорошее.

«Эллен устроила бы свою жизнь, если бы владела каким-нибудь ремеслом», – размышлял Том. Каменщик, плотник, ткач или кожевник не могли оказаться в бедственном положении. Любой из них всегда мог пойти в город и поискать работу. Были среди них и женщины, правда, как правило, вдовы или жены ремесленников.

– Чего ей не хватает, – сказал Том, – так это мужа.

– Ну моего-то она не получит! – твердо заявила Агнес.