Читать книгу Игольное ушко - Кен Фоллетт - Страница 4

Фабер… Годлиман… Две стороны треугольника, который однажды получит завершение в виде третьей, образованной еще двумя персонажами – Дэвидом и Люси.

А пока мы видим их всего лишь в роли главных действующих лиц во время церемонии, происходящей в небольшой сельской церкви. Она древняя и очень живописная. Позади нее тянется обнесенный каменной оградой и весь заросший полевыми цветами погост. А сама церковь… Будь я проклят, если она не стояла на этом же месте, когда Британия пережила последнее вторжение иноземцев почти тысячу лет назад! По крайней мере это событие точно помнила северная стена нефа – толщиной несколько футов и всего лишь с двумя маленькими окошками, она служила напоминанием о временах, когда храмы Господни предназначались не только для духовной, но и для физической защиты, а потому округлые окна-бойницы делались более удобными для стрельбы из лука, чем для проникновения вовнутрь божественного света. И даже теперь местный отряд самообороны имел самые серьезные виды на это здание, если враг вновь пересечет Английский канал и вторгнется в наши пределы.

Но в августе 1940 года солдатские сапоги еще не громыхали под ее сводами и солнце все-таки освещало ее сквозь витражи, которые пережили и богоборцев Кромвеля, и алчных чиновников Генриха VIII, а внутри звучали благородные аккорды органа, не поддавшегося пока ни плесени, ни древесному жучку.

Это было чудесное венчание. Люси, конечно же, вся в белом, а ее пять сестер – они же подружки невесты – в абрикосового оттенка платьях. На Дэвиде – парадный мундир пилота королевских военно-воздушных сил, совершенно новенький и сверкающий, поскольку надел он его впервые в жизни. Они пели Двадцать третий псалом «Господь – мой пастырь» на мотив «Кримонда».

Отец Люси не скрывал гордости человека, выдававшего замуж старшую и самую красивую из своих дочерей за прекрасного парня в военной форме. Он был фермером, но за руль трактора не садился давно, поскольку сдал свои пахотные земли в аренду, а остальные угодья стал использовать для разведения породистых скаковых лошадей. Хотя, конечно же, прошлой зимой и пастбища пришлось распахать под посадку картофеля. Но, несмотря на то что он в большей степени был джентльменом, чем крестьянином, кожа его огрубела от постоянного пребывания на воздухе и его отличали широкие плечи, могучая грудь, и мозолистые руки землепашца. Да и большинство мужчин, находившихся по одну с ним сторону от центрального прохода, во многом напоминали его – краснолицые здоровяки, которые всяким фракам и модным ботинкам предпочитали твидовые костюмы и крепкие башмаки.

И подружек невесты можно коротко описать как типичных сельских девиц. Но вот невеста… Та была вся в мать. Темные волосы с рыжеватым отливом. Длинные и густые, они просто сияли красотой. Широко посаженные янтарного оттенка глаза на овальном лице. И когда она посмотрела на викария своим ясным и прямым взором, а потом произнесла четко и громко «Я согласна!», бедный викарий даже вздрогнул и подумал: «Боже, да у нее это всерьез!» – что, согласитесь, весьма странно для священника, привыкшего подводить влюбленные пары к венцу.

И у семьи по другую сторону прохода тоже имелись свои характерные черты. Отец Дэвида под вечно хмурым и озабоченным видом профессионального юриста прятал добрейшую натуру. (Он сам дослужился до майора в Первую мировую, и считал всю эту новую военную дребедень, так же как и сына в форме летчика, всего лишь недолговечным недоразумением.) Но в его семье никто больше не был на него похож. Даже сын, стоявший сейчас у алтаря и клявшийся любить свою жену до самой смерти, которая, кстати, могла оказаться совсем недалека – не дай-то Бог, конечно! Нет, все остальные члены его семьи уродились в мать Дэвида, сидевшую рядом с мужем, – черноволосую и смуглую женщину с изящной фигурой.

При этом Дэвид был ростом выше их всех. В прошлом году это помогало ему бить рекорды по прыжкам в высоту в Кембридже. Для мужчины он выглядел, пожалуй, даже чересчур смазливым. Его лицо тонкостью черт походило на женское, если бы нижнюю его часть не скрывала густая борода. Ее он подравнивал дважды в день. Еще бросались в глаза его длинные ресницы, а в целом он производил впечатление юноши умного и чувственного, и это полностью соответствовало действительности.

Все складывалось просто идиллически – два счастливых красивых человека, выходцы из вполне состоятельных и крепких семей, которые воистину служат настоящей опорой государства, сочетались браком в сельской церкви в один из самых погожих летних дней, о каком можно только мечтать при британском-то климате.

Когда их провозгласили мужем и женой, обе матери семейств и глазом не моргнули, а отцы дружно расплакались.

* * *

То, что каждый из присутствующих обязан поцеловать невесту, – варварский обычай, подумала Люси, когда очередная пара влажных от шампанского губ мазнула ее по щеке. Он, вероятно, являлся отголоском еще более варварских традиций темной древности, когда каждому мужчине племени дозволялось… Словом, она считала, что пора стать наконец цивилизованными людьми и отказаться от всей этой гадости.

Она заранее знала: ей не понравится эта часть церемонии. Шампанское она любила, а вот что касалось закусок в виде куриных ножек или крохотных капель икры на огромных кусках хлеба, а также речей, фотографий, пошлых шуток по поводу медового месяца… Что ж, могло быть и хуже. Не будь войны, отец не поскупился бы снять для них Альберт-Холл.

Уже девять человек пожелали, чтобы все ее проблемы были малютками, намекая на потомство, и только один, уже слегка подвыпивший, проявил хоть немного оригинальности, выразив ту же мысль иначе: «Желаю, чтобы не только кошки резвились в вашем саду». Люси пожала десятки рук, делая вид, будто не слышит реплик типа: «Я был бы не против оказаться сегодня ночью в пижаме Дэвида». Жених в своей речи благодарил родителей Люси за то, что они отдали за него такую замечательную дочь, а папаша Люси в ответ распинался, что не только не потерял дочь, но и приобрел сына. Все это выглядело безнадежной пошлостью, но ее полагалось терпеть – опять-таки в силу традиций.

Какой-то ее троюродный дядя, пошатываясь, возник со стороны бара – Люси при его появлении передернуло. Но она тем не менее представила его мужу.

– Дэвид, знакомься, это мой дядя Норман.

Дядя что было сил сдавил изящную руку Дэвида.

– Так-так, мой мальчик… И когда же на первое задание?

– Завтра, сэр!

– А как же медовый месяц?

– У меня увольнительная на двадцать четыре часа.

– Но, как я понял, ты только что закончил обучение?

– Да, но я умел летать и раньше. Начал еще в Кембридже. Кроме того, когда такое творится, пилотов хронически не хватает. Думаю, уже завтра придется подняться в воздух.

– Дэвид, довольно, – шепнула Люси, но дядя Норман уже захватил инициативу.

– А на чем будешь летать? – спросил он с любопытством школьника.

– На «спитфайере». Вчера уже видел свою машину. Славная «птичка». – Дэвид успел нахвататься жаргона военных летчиков. Он так и сыпал выражениями типа «птичка», «летающий гроб», «штопор», «бандит на два часа». – Восемь пушек, разгоняется до трехсот пятидесяти узлов, а вираж может выполнить в обувной коробке.

– Чудесно, чудесно! Вы, парни, должно быть, даете прикурить этим люфтваффе, а?

– Вчера сбили шестьдесят их асов, а сами потеряли только одиннадцать, – сказал Дэвид с такой гордостью, словно лично принимал в этом участие. – А днем раньше они пытались прорваться в Йоркшир, так мы заставили их убраться назад в Норвегию поджав хвосты. И у нас не оказалось ни одной потери!

Дядя Норман с пьяным восторгом обнял Дэвида за плечи.

– Как сказал недавно Черчилль, «никогда еще столь многие не были обязаны столь немногим», – высокопарно процитировал он.

– Он, наверное, имел в виду поставщиков продовольствия для солдатских кухонь, – с улыбкой попытался изобразить скромность Дэвид.

Люси с отвращением слушала, как они превращали кровавую бойню в тривиальную болтовню.

– Дэвид, нам пора ехать переодеться, – сказала она.

В разных машинах они отправились домой к Люси. Помогая ей выбраться из свадебного платья, мать заметила:

– Не знаю, милая, чего ты ждешь от нынешней ночи, но тебе следует знать…

– Брось, мама, мы живем в 1940 году, в конце-то концов!

Ее матушка слегка покраснела.

– В таком случае все должно быть хорошо, дорогая моя, – произнесла она совсем тихо, – но все же если есть нечто, о чем бы ты хотела со мной поговорить, то позже…

Только теперь до Люси дошло: выдавить нечто подобное стоило ее матери немалых усилий, – и она пожалела о своей резкости.

– Спасибо, мама, – сказала она, касаясь ее руки. – Я непременно обращусь к тебе.

– Тогда на этом я оставляю тебя в покое. Позвони, если что-нибудь понадобится. – Она поцеловала Люси в щеку и удалилась.

В одной нижней юбке Люси уселась перед трюмо и принялась расчесывать волосы. Она в точности знала, чего ждет от нынешней ночи. На нее нахлынули воспоминания, которые сулили новые приятные ощущения.

Это случилось через год после их знакомства, на танцевальном вечере-маскараде. Скоро они уже начали встречаться каждую неделю, а часть пасхальных каникул Дэвид провел с семьей Люси. И мама, и папа одобрили выбор дочери – он был хорош собой, умен, по-джентльменски воспитан и происходил из одного с ними общественного класса. Отец, правда, посчитал его излишне высокомерным, однако мама возразила, сказав, что сельские землевладельцы уже шесть веков придерживаются такого мнения о выпускниках университетов. Сама она уже видела: Дэвид будет к своей жене добр, – а в длительных отношениях она считала это самым важным. И вот в июне Люси разрешили провести выходные дни в семейном доме Дэвида.

Они обитали в викторианской копии фермерского дома XVIII века – квадратной формы строении с девятью спальнями и террасой, откуда открывался замечательный вид на окрестности. Осматривая их сад, Люси больше всего поразилась мысли о том, что люди, посадившие все эти растения, прекрасно знали: они сами не доживут до того дня, когда можно будет полюбоваться их подлинным расцветом.

Они весело проводили время, пили пиво на террасе вдвоем и нежились в лучах послеполуденного солнца, когда Дэвид сообщил ей, что вместе с еще четырьмя приятелями по аэроклубу в Кембридже записался на курсы пилотов военно-воздушных сил. Он хотел стать настоящим летчиком-истребителем.

– Я уже и так неплохо умею водить самолет, – сказал он, – а эксперты предсказывают, что неизбежная теперь новая война будет вестись преимущественно в воздухе.

– И тебе не страшно? – спросила она.

– Ничуть, – отозвался он машинально, но потом посмотрел на нее и признался: – Да, страшновато.

Она подумала тогда, какой же он отважный, и крепко сжала его руку.

Чуть позже они переоделись в купальники и побежали к озеру. Вода оказалась чистая и прохладная, но солнце еще припекало, в воздухе разливалась жара, и потому они с удовольствием плескались у берега.

– Ты хорошо плаваешь? – спросил он.

– Да уж лучше, чем ты!

– Вот как? Тогда сплаваем наперегонки к острову?

Она приложила ладони козырьком ко лбу и посмотрела на солнце. Задержавшись в этой позе почти на минуту, она притворилась, будто даже не догадывается, как соблазнительна в своем мокром купальнике. Остров на самом деле был крохотным клочком земли, поросшим деревьями и кустарником, ярдах в трехстах от берега, как раз посреди озера.

Она опустила руки, при этом выкрикнув:

– Старт!

И пустилась быстрым кролем.

Дэвид, с его длиннющими руками и ногами, конечно же, победил, а Люси силы отказали, когда до острова оставалось еще ярдов пятьдесят. Она перешла на брасс, но и от этого легче не стало и ей пришлось перевернуться на спину, чтобы отдышаться. Дэвид, который уже давно сидел на берегу, отфыркиваясь как морж, снова вошел в воду и поплыл ей навстречу. Поднырнув под нее сзади, он подхватил ее под руки классическим захватом спасателя и медленно стал подтягивать к берегу. Его ладони лежали под самой ее грудью.

– Мне это нравится, – заметил он, а Люси хихикнула, хотя все еще тяжело дышала.

Через какое-то время он лукаво сказал:

– Наверное, мне лучше все же тебе признаться?

– В чем? – Внутренне она затрепетала.

– Глубина озера всего четыре фута.

– Ах ты ж!.. – Она вырвалась из его рук, смеясь и плескаясь, а потом ощутила под ногами дно.

Он взял ее за руку и вывел на берег прямо в заросли деревьев, мимоходом показав ей старую перевернутую лодку, наполовину сгнившую под кустом боярышника.

– Мальчишкой я уплывал сюда на ней, прихватив одну из папиных трубок, коробок спичек и щепотку табака, завернутую в старую газету. Здесь я научился курить.

Они оказались на поляне, со всех сторон окруженной кустарником. Мох под их босыми ступнями был чист и слегка пружинил. Люси уселась на землю.

– Обратно поплывем очень медленно, – сказал Дэвид.

– Пока мне не хочется даже думать об этом, – отозвалась Люси.

Он сел рядом, поцеловал ее, а потом нежно стал прижимать вниз, пока она не откинулась полностью на спину. Он гладил ее бедра, прикасался губами к шее, и скоро ее нервная дрожь стихла. А когда его рука осторожно и немного нервно легла на мягкий треугольник у нее между ног, она выгнулась всем телом, чтобы лучше чувствовать его прикосновение. Она прижала его лицо к своему и стала целовать жадно и влажно. Он дотянулся до лямок ее купальника и стянул их вниз.

– Не надо, – сказала она.

Он зарылся лицом между ее грудями.

– Люси, ну пожалуйста!

– Нет.

Он очень серьезно посмотрел на нее.

– Для меня это может стать последней возможностью.

Она откатилась в сторону и поднялась. А потом из-за того, что надвигалась война, из-за умоляющего взгляда его раскрасневшегося юного лица, из-за желания, которое уже зажглось в ней самой и не хотело гаснуть, она одним движением скинула с себя купальник и стянула резиновую шапочку, позволив волне темных, с рыжим отливом, волос расплескаться по своим плечам. Встав перед ним на колени, она взяла его лицо в ладони и сама прижала его губы к груди.

Так она лишилась невинности: безболезненно, радостно, только, быть может, чуточку раньше, чем полагалось бы.

Но легкий и пряный привкус чувства вины нисколько не делал эти воспоминания менее приятными.

Она начала облачаться в свой бальный наряд. Тогда, на острове, она, пожалуй, несколько удивила его. Сначала – когда ей захотелось, чтобы он целовал ее груди, а потом еще раз – когда она пальчиками помогла ему войти в нее. Такого явно не происходило в романах, которые он читал. Она же, подобно большинству своих подруг, черпала информацию о сексе из книг Д.Г. Лоуренса[10]. Ей нравилась хореография его любовных сцен, но она не принимала их «звукового сопровождения». То, как люди у него доставляли наслаждение друг другу, выглядело красиво, но она ни на секунду не поверила, будто сексуальное пробуждение женщины сопровождается чем-то вроде трубных звуков, раскатов грома и звона цимбал.

Дэвид в этом смысле был менее искушенным, чем она, но оказался нежен и получал удовольствие, только если его получала она, а это, по ее мнению, было очень важно.

С той самой первой близости это случилось у них всего лишь еще один раз. Ровно за неделю до свадьбы они занялись любовью опять, что и послужило причиной их первой размолвки.

На этот раз все произошло в доме ее родителей утром, после того как все разъехались. Он пришел к ней в спальню в халате и забрался в постель. Было очень хорошо, и она почти изменила свое мнение относительно труб и цимбал Лоуренса, но Дэвид сразу же собрался уходить.

– Останься, – попросила она.

– Но сюда могут войти.

– Мы мало чем рискуем. Вернись в постель. – Она разомлела в тепле и неге, ей хотелось полежать с ним рядом.

– Мне это действует на нервы, – сказал он, подпоясывая халат.

– Еще пять минут назад ты не нервничал. – Она протянула к нему руку. – Приляг ко мне. Я хочу изучить твое тело.

Ее прямота откровенно смутила его, и он отвернулся.

Она откинула одеяло, обнажив свои чудные груди.

– Ты заставляешь меня чувствовать себя какой-то дешевкой! – Сидя на краю кровати, она разразилась слезами.

Дэвид обнял ее и взмолился:

– Прости меня. Прости, прости. Ты у меня тоже первая, и потому я не всегда знаю, чего ожидать, веду себя неловко… Ведь этому же никто не научит, верно?

Она хлюпнула носом и кивнула, соглашаясь с ним. До нее не сразу дошло, что на самом деле он нервничал, поскольку знал – через восемь дней ему придется подняться в воздух в хрупком самолетике и сражаться за свою жизнь в облаках. Поэтому она сразу простила его, а он осушил ее слезы, и они вернулись в постель, и он был с нею особенно нежен…

Она почти собралась. Встала и изучила свое отражение в большом зеркале. В ее вечернем наряде присутствовал слегка милитаристский дух – прямые плечи с погончиками, – но равновесие сохранялось благодаря очень женственной блузке. Ее волосы ниспадали завитками из-под кокетливой высокой шляпки. Появляться в свете пышно разодетой выглядело бы бестактностью – особенно в этом году! – но она чувствовала, что ей удалось добиться практичности в сочетании с элегантностью, а это соответствовало стилю, который стремительно входил в моду.

Дэвид дожидался ее в холле и поцеловал со словами:

– Вы, как всегда, восхитительны, миссис Роуз.

Их снова отвезли к месту гулянья, чтобы они смогли со всеми попрощаться. Ночь они собирались провести в номере отеля «Клариджес» в Лондоне, а потом Дэвиду предстояло отправиться в Биггин-Хилл, а Люси – вернуться домой. Она пока поживет с родителями в коттедже, которым можно пользоваться во время увольнений Дэвида.

Последовали еще полчаса рукопожатий и поцелуев, после чего они уселись в машину. Один из кузенов Дэвида снабдил их ради такого случая своим «эм джи» с откидной крышей. Как и полагалось, к заднему бамперу привязали пустые консервные банки и старый башмак, крылья густо усыпали конфетти, а слово «Молодожены!» вывели ярко-красной губной помадой.

Помахав всем на прощание, они укатили прочь от высыпавших на улицу гостей. Проехав ровно милю, остановились и очистили машину от всей мишуры.

Когда они снова тронулись в путь, уже наступили сумерки. Хотя фары автомобиля были снабжены фильтрами затемнения, Дэвид все равно гнал очень быстро. Люси чувствовала себя абсолютно счастливой.

– В «бардачке» лежит бутылка шипучки, – сообщил Дэвид.

Люси открыла перчаточный отсек и достала бутылку шампанского с двумя аккуратно завернутыми в бумагу бокалами. Вино все еще оставалось достаточно холодным. С громким хлопком вылетела пробка и исчезла в темноте. Дэвид закурил сигарету, пока Люси наполняла бокалы.

– Мы опоздаем к ужину, – сказал он.

– Ну и пусть. – Она подала ему бокал.

Но сама Люси слишком устала, чтобы почувствовать удовольствие от напитка. Казалось, машина несется на ужасающей скорости. Она позволила Дэвиду выпить большую часть вина. После чего он начал насвистывать «Блюз Сент-Луиса».

Езда на автомобиле по Англии периода затемнения оставляла странное ощущение. Водитель не видел огней, которые были так привычны перед войной: света из окон коттеджей и фермерских домиков, подсветки куполов церквей и ярких вывесок гостиниц, – но более всего бросалось в глаза отсутствие туманного сияния тысяч фонарей расположенного неподалеку города. И еще – водителю не встречалось никаких дорожных указателей, специально снятых, чтобы дезориентировать немецких парашютистов, выброски которых ожидали чуть ли не завтра. (Всего несколько дней назад фермеры в Мидландсе наткнулись на парашюты, рации и карты, но, не обнаружив больше никаких следов высадки, пришли к выводу, что десантирование не производилось, а снаряжение сбросили просто для того, чтобы посеять панику среди местного населения.) Впрочем, дорогу до Лондона Дэвид и так хорошо знал.

Они въехали на вершину крутого холма. Легкая спортивная машина преодолела подъем без усилий. Сквозь прищуренные глаза Люси всматривалась в темноту впереди. На спуске с холма дорога уходила вниз резко и извилисто. До нее донесся надрывный рев двигателя встречного грузовика. Покрышки «эм джи» издавали скрежет каждый раз, когда Дэвид вписывался в очередной поворот.

– Мне кажется, ты едешь слишком быстро, – вяло заметила Люси.

На следующем левом вираже автомобиль стало заносить. Дэвид перешел на пониженную передачу, опасаясь тормозить, чтобы избежать нового заноса. Узкие пучки света фар выхватывали только участки живой изгороди по обе стороны от дороги. На следующем повороте, резко уходившем вправо, Дэвид снова не справился с управлением. Вираж казался бесконечным, маленький автомобиль сначала развернуло на сто восемьдесят градусов, и он некоторое время продолжал стремительно двигаться задом наперед. Потом вращательное движение возобновилось.

– Дэвид! – закричала Люси.

Из-за облаков внезапно показалась луна, и они увидели грузовик. Он с черепашьей скоростью полз вверх по склону, выпуская через выведенную наверх трубу густые столбы выхлопных газов, казавшиеся серебристыми при лунном свете. Люси успела разглядеть не только лицо водителя грузовика, но и его тряпичное кепи, усы и отвисшую от страха челюсть, когда он начал тормозить.

Их «эм джи» теперь снова неслась капотом вперед. Места, чтобы разминуться с грузовиком, было достаточно, но при условии, если Дэвид сумеет взять свою машину под контроль. Он вывернул руль и нажал на газ. Но это стало ошибкой.

Легковушка и грузовик сошлись лоб в лоб.