Читать книгу Династия Одуванчика. Книга 1. Милость королей - Кен Лю - Страница 7

Пророчество Рыбы
Глава 4
Джиа Матиза

Оглавление

Дзуди, пятый месяц двадцать первого года правления Единых Сияющих Небес

Через несколько дней Куни вернулся в «Великолепную вазу», чтобы встретиться со своими друзьями – шайкой молодых людей, которые вступались друг за друга во время драк в тавернах и вместе наведывались в дома индиго.

– Куни, когда ты собираешься сделать со своей жизнью что-нибудь разумное? – спросил Рин Кода, все такой же долговязый и нервный, но теперь зарабатывавший на жизнь тем, что писал письма для неграмотных солдат гарнизона Ксаны. – Всякий раз, когда я вижу твою мать, она вздыхает и просит меня, как твоего доброго друга, уговорить тебя начать работать. А твой отец остановил меня сегодня на улице и сказал, что ты оказываешь на меня плохое влияние.

Слова отца задели Куни больше, чем он был готов признать, поэтому, пытаясь выбраться из неприятной ситуации, он начал хвастаться:

– У меня есть амбиции.

– Ха! Неплохо сказано, – воскликнул Тан Каруконо, старший конюх, про которого говорили, что лошадей он понимает лучше, чем людей. – Всякий раз, когда кто-то из нас предлагает подыскать тебе работу, ты находишь самые разные смехотворные отговорки: например, со мной ты не хочешь работать из-за того, что лошади якобы тебя боятся…

– Так и есть! – запротестовал Куни. – Лошади начинают проявлять норов, когда рядом оказывается кто-нибудь с необычным характером и развитым разумом…

Тан не обратил внимания на слова Куни.

– Ты не хочешь помогать Кого, потому что считаешь государственную службу скучной…

– Боюсь, ты неправильно меня цитируешь, – перебил его Куни. – Я сказал, что мои творческие способности не могут быть заключены в жесткие рамки…

– И ты не хочешь работать с Рином, потому что наставнику Лоингу будет стыдно видеть, как ты цитируешь классическую любовною лирику, которой он тебя научил, чтобы писать письма для солдат. Что ты хочешь делать?

Вообще-то, Куни с удовольствием развлекался бы написанием любовных писем для солдат, наполняя их перлами мудрости наставника Лоинга, но не хотел отбирать заработок у Рина: понимал, что у него это получается лучше, хотя никогда не заговорил бы о своих мотивах вслух.

Хотелось сказать, что он мечтает добиться чего-то выдающегося: чтобы им восхищались, когда поедет во главе процессии, – но всякий раз, когда пытался представить какие-то подробности, перед глазами у него появлялась лишь пелена. Иногда ему начинало казаться, что отец и брат правы: он подобен ряске на болоте и дрейфует по жизни, не в силах сделать что-нибудь полезное.

– Я жду…

– …Подходящего шанса, – вместе закончили за него Тан и Рин.

– Ты совершенствуешься, – добавил Рин, – потому что повторяешь эти слова как минимум раз в день.

Куни бросил на него обиженный взгляд.

– Кажется, я понимаю, – заявил Тан. – Ты ждешь, что прибудет мэр в шелковом паланкине и попросит разрешения представить тебя как цветок Дзуди.

Все рассмеялись.

– Обычным воробьям не понять орла, – заявил Куни, выпятив грудь и одним ловким движением допив пиво.

– Я согласен. Орлы соберутся возле тебя, когда заметят, – сказал Рин.

– Правда? – Куни приободрился, услышав комплимент.

– Конечно, ты выглядишь как ощипанный цыпленок. И твой вид должен привлекать орлов и стервятников со всей округи.

Куни Гару без особой злости стукнул приятеля.

– Послушай, Куни, – заговорил Кого Йелу, – мы устраиваем прием. На нем будут присутствовать важные люди. При обычных обстоятельствах их и не встретишь. Кто знает, может, там будет твой шанс.

Кого был старше Куни почти на десять лет. Прилежный и любящий науку ученик, он сдал имперские экзамены на самые высокие отметки, но, поскольку происходил из простой семьи, которая не имела связей в чиновничьей среде, стал третьеразрядным клерком в городской администрации и не мог рассчитывать на большее.

Удивительно, но работа ему нравилась. Мэр, человек из Ксаны, купивший эту синекуру, не имел таланта к управлению, а потому полагался на мнение Кого при принятии большинства решений. Кого Йелу завораживали задачи, встававшие перед мэром, и у него был настоящий талант по их решению.

Другие видели в Куни ленивого и бесполезного молодого человека, обреченного на нищету или преступления, но Кого нравились его манеры и моменты удивительных прозрений. Куни необычный, а такие люди редко встречались в городе. Вот пошел бы он на прием, так его шутки помогли бы хорошо провести время.

– Конечно, – оживился Куни.

Он охотно посещал приемы – еще бы, все бесплатное: и угощение, и выпивка!

– Друг мэра, богатый фермер по имени Матиза, только что переехал в Дзуди. В Фасе у него возникли проблемы с магистратом, и он решил перебраться сюда, чтобы начать все заново, но большая часть его состояния вложена в домашний скот, который совсем не просто быстро обратить в деньги. Мэр устраивает прием в его честь…

– Но главная цель приема – заставить гостей принести подарки для Матизы, произвести хорошее впечатление на мэра и решить таким образом проблему с наличностью, – вмешался Тан Каруконо.

– Ты мог бы прийти на прием как слуга, нанятый на один раз, – предложил Кого. – Я отвечаю за организацию, так что готов помочь получить работу официанта. У тебя появится шанс поговорить с важными гостями, когда будешь подавать заказанные блюда.

– Нет, – отмахнулся от предложения Кого Куни Гару, – я не собираюсь кланяться ради еды или денег: я пойду туда как гость.

– Но в приглашении мэр написал, что каждый гость должен принести в качестве подарка не менее ста серебряных монет!

Куни приподнял брови:

– У меня есть ум и привлекательная внешность, а это бесценно.

Все расхохотались, но Кого покачал головой.


Перед входом в дом мэра висели ярко-желтые светильники. По обе стороны от двери стояли молодые женщины в традиционных коротких платьях Кокру и выдували на входящих гостей ароматические мыльные пузыри, те лопались и распространяли запахи жасмина, османтуса, роз и сандалового дерева.

Кого Йелу выполнял роль привратника: приветствовал гостей и заносил их дары в специальную книгу – для того якобы, чтобы господин Матиза мог написать всем благодарственные письма, – но все знали, что позднее книгу будет читать мэр и от стоящей рядом с именем дарителя суммы зависит его благополучное существование в Дзуди.

Куни пришел один, в чистом белье и самой приличной одежде, даже голову вымыл. И не был пьян, что сам считал едва ли не подарком окружающим.

Кого остановил его у двери:

– Я совершенно серьезно, Куни: если не принес подарок, я не могу тебя впустить. В противном случае ты должен сесть вместе с нищими: туда принесут остатки трапезы, когда гости поедят. – И он указал в сторону стола у внешней стены поместья, примерно в пятидесяти футах от входа, где даже в столь ранний час нищие и тощие сироты дрались из-за мест.

Куни подмигнул Кого, засунул руку в складки рукавов и вытащил новенький лист бумаги, сложенный в несколько раз.

– Очевидно, вы меня с кем-то перепутали. Меня зовут Фин Крукедори, и я принес тысячу серебряных монет. Вот записка, позволяющая снять эту сумму с моего счета.

Прежде чем Кого успел что-то ответить, послышался женский голос:

– Какая честь снова видеть знаменитого господина Крукедори!

Кого и Куни повернули головы и увидели стоявшую у ворот девушку, лет двадцати, которая смотрела на Куни с озорной улыбкой. Светлая кожа и вьющиеся ярко-рыжие волосы, характерные для жителей Фасы, выглядели в Дзуди необычно, но на Куни самое большое впечатление произвели ее глаза: удлиненные, в форме дирана, они походили на озера темно-зеленого вина. Всякий мужчина, заглянувший в них, был обречен.

– Госпожа, – спросил Куни, откашлявшись, – вас что-то позабавило?

– Да, вы, – ответила незнакомка. – Господин Фин Крукедори пришел минут десять назад вместе с отцом, мы очень мило поболтали, и он даже сделал мне несколько комплиментов. И вот вы снова здесь, но выглядите несколько… иначе.

Куни сделал серьезное лицо:

– Должно быть, вы перепутали меня… с кузеном: он Фин, а я Пин, но звучит похоже. Вероятно, вы не очень хорошо знакомы с диалектом Кокру, иначе знали бы, что подобные тонкости не редкость.

– О, так вот в чем дело? Должно быть, вас часто путают с кузеном, однако чиновник Ксаны, которого я видела на рынке, также не знаком с подобными тонкостями.

На мгновение Куни покраснел, но тут же рассмеялся:

– Похоже, кто-то за мной шпионит.

– Я Джиа Матиза, дочь человека, которого вы намеревались обмануть.

– «Обмануть» – очень сильно сказано, – заметил Куни, на лице которого не дрогнул ни один мускул. – Я слышал, что дочь господина Матизы красавица, какие встречаются не чаще, чем рыбка диран, и надеялся, что мой друг Когзи впустит меня обманным путем, чтобы я смог полюбоваться ее красотой. Но теперь, когда я добился своего, входить вовсе не обязательно, так что мне пора.

– У вас совсем нет стыда, – заметила Джиа Матиза, однако глаза ее смеялись, а в словах не было яда. – Можете войти как мой гость. Вы возмутительны, но интересны.


Когда ей было двенадцать, Джиа украла снотворную настойку у своего наставника, и ей приснился мужчина в простой серой тунике.

– Что вы можете мне предложить? – спросила она тогда.

– Трудности, одиночество и долгую сердечную боль, – сказал он.

Джиа не видела его лица, но ей понравился голос: мягкий, серьезный и одновременно с легкой смешинкой.

– Звучит не похоже на счастливый брак, – сказала она.

– О счастливых браках не слагают песни и не рассказывают истории. За каждую боль, пережитую вместе, нас ждет двойная радость. О нас будут петь тысячу лет.

И он вдруг предстал перед ней в желтых шелковых одеждах, а потом поцеловал, и она ощутила вкус соли и вина.

Тогда Джиа поняла, что ей суждено выйти замуж именно за этого человека.


Джиа не могла забыть прием, хотя после него прошло несколько дней, а их диалог могла произвести едва ли не дословно.


– Никогда прежде не слышала, что поэма Лурусена написана о человеке, проснувшемся посреди ночи в доме индиго, – со смехом сказала Джиа.

– Да, традиционная интерпретация предполагает, что речь идет о высоколобом политике и ему подобных, – заметил Куни. – Но вслушайтесь в строки: «Мир пьян – лишь я один трезв. Мир спит – не сплю лишь я один». Понятно, что речь идет о доме, где вино льется рекой. Когда-то я провел целое исследование по этому поводу.

– Не сомневаюсь, что так и было. И вы рассказали о своей интерпретации наставнику?

– Да, но его взгляды оказались слишком ортодоксальными и помешали ему оценить мое мастерство. – Куни взял две маленькие тарелки с подноса, который проносил официант. – Вы знали, что можно макать пельмени со свининой в сливовый соус?

Джиа скорчила гримасу:

– Звучит не слишком аппетитно. Два вкуса несовместимы – вы смешиваете кулинарию Фасы и Кокру.

– Но если вы не пробовали, как можете утверждать, что это плохо?

Джиа последовала совету Куни: сочетание оказалось изумительным, что ее немало удивило.

– В еде ваши инстинкты куда лучше, чем в поэзии, – сказала Джиа и окунула в сливовый соус еще один пельмень.

– Однако вы больше никогда не станете смотреть на поэму Лурусена прежними глазами, ведь так?


– Джиа! – Голос матери вернул девушку к реальности.

Джиа решила, что молодой человек, сидевший перед ней, совсем не урод, но приложил все усилия, чтобы казаться таковым. Его глаза шарили по ее лицу и телу, но во взгляде не просматривалось даже намека на интеллект, а из уголка рта сбегала тонкая струйка слюны.

Нет, это явно не ее человек.

– …Его дядя владеет двадцатью кораблями, что бороздят торговые пути Тоадзы, – донесся до девушки голос свахи, а потом она почувствовала весьма ощутимый укол в ногу палочкой для еды.

Это означало, что улыбаться следует более сдержанно, но Джиа не собиралась следовать каким-то дурацким условностям и зевнула, даже не попытавшись прикрыть рот. Лу бросила на дочь предупреждающий взгляд, а та, не обращая на мать внимания, наклонилась вперед и спросила:

– Табо, так?

– Тадо, – ответил молодой человек.

– Да, правильно. Тадо, скажите, где, по вашему мнению, вы будете через десять лет?

Лицо Тадо, и так не отягощенное интеллектом, стало и вовсе бессмысленным. Прошло несколько неловких мгновений, но тут на его лице появилась широкая улыбка:

– О, я понял вопрос. Не беспокойся, милая: через десять лет я рассчитываю уже обзавестись собственным поместьем у озера.

С совершенно невозмутимым выражением лица Джиа кивнула, молча глядя на сочащийся слюной рот молодого человека, а все, кто находился в комнате, смущенно поеживались.

– Госпожа Матиза настоящий знаток лекарственных трав, – заговорила сваха, нарушив неловкое молчание. – Она училась у лучших наставников Фасы, поэтому, я уверена, сумеет позаботиться о здоровье своего супруга и подарит ему много красивых детей.

– Да, не меньше пяти, – с важным видом добавил Тадо. – А лучше даже больше.

– Надеюсь, вы видите во мне не только поле для вашего плуга, – сказала Джиа и тут же ощутила очередной тычок палочкой.

– Я слышал, что госпожа Матиза талантливая поэтесса, – вкрадчиво сказал Тадо.

– О, вы интересуетесь поэзией?

Джиа принялась накручивать рыжий локон на палец – многие сочли бы это кокетством, но Лу поняла, что ее дочь насмехается над молодым человеком, и бросила на нее подозрительный взгляд.

– Я люблю читать поэзию, – простодушно сказал Тадо, утирая слюну рукавом шелковой туники.

– В самом деле? – На губах Джиа снова появилась озорная улыбка. – У меня появилась замечательная идея! Почему бы вам тоже не написать стихотворение? Вы можете выбрать любую тему, а через час я вернусь, прочитаю его, и если понравится, то выйду за вас замуж.

И прежде чем сваха успела что-то сказать, Джиа встала и решительно направилась в сторону своей спальни, но уже через мгновение на ее пороге появилась рассерженная мать.

– Мне удалось его напугать?

– Нет: он пытается написать стихотворение.

– Какая настойчивость! Я впечатлена.

– Скольких достойных молодых людей ты уже отвергла? Первый претендент на твою руку появился в год Жабы, а сейчас год Крубена!

– Мама, ты хочешь, чтобы твоя дочь была счастлива?

– Конечно хочу. Однако у меня складывается впечатление, что ты намерена остаться старой девой!

– Но, мама, тогда я смогу жить с тобой!

Лу, прищурившись, посмотрела на дочь:

– Ты что-то от меня скрываешь? Может, у тебя появился тайный поклонник?

Джиа ничего не ответила и отвернулась, как всегда, чтобы не лгать. Лу вздохнула: дочь замолкала, если знала, что ее ответ может не понравиться.

– Если ты будешь продолжать в том же духе, то очень скоро ни одна сваха в Дзуди не захочет иметь с тобой дело и здесь у тебя будет такая же плохая репутация, как в Фасе!

Ровно через час Джиа вернулась в гостиную, взяла у Тадо листок и, откашлявшись, прочитала:

– Твои волосы – как огонь.

Твои глаза – как вода.

Я хочу, чтобы ты стала моей женой, —

Твоя красота дает новый смысл моей жизни.


Молодой человек, с трудом скрывая волнение, воскликнул:

– Вам нравится?

Джиа задумчиво кивнула:

– Вы вдохновили меня на такие строки:

Твои глаза – как пустые колодцы.

Ты истекаешь слюной, как гусеница,

Но желаешь иметь жену.

Как насчет свахи? Она уж потыкает палочками!


Молодой человек и сваха выскочили из их поместья как пробки, а Джиа громко рассмеялась им вслед.


Куни ни при каких обстоятельствах не мог нанести визит в дом Джиа: даже самая глупая сваха не могла предположить, что безнадежный мошенник – подходящий жених для уважаемой, пусть и не слишком известной, семьи, стремящейся войти в высшее общество.

К счастью, у девушки имелся превосходный повод покидать дом без сопровождения: в окрестностях Дзуди она собирала местные растения, изучала и готовила из них лечебные настойки.

Куни показал Джиа свои самые любимые места: излучину реки, где самая лучшая рыбалка; место под деревом, где можно поспать; таверны и чайные из тех, что респектабельные молодые леди никогда бы не нашли сами. Джиа очень там нравилось: люди вели себя раскованно и не забивали голову дурацкими понятиями о приличиях, – и она наслаждалась компанией Куни и его друзей, которых не интересовало, насколько правильно она делает поклон или насколько изящна ее речь, зато они аплодировали, если она пила вместе с ними, и внимательно слушали, когда рассказывала, что у нее на душе.

В свою очередь Джиа показала Куни новый мир, на который он прежде не обращал внимания: траву под ногами и кусты вдоль пыльных проселочных дорог. Сначала его интерес не был искренним: он считал, что ее губы гораздо привлекательнее, чем цветы, назначение которых она пыталась объяснить, – но после того, как Джиа научила справляться с похмельем жеванием имбиря и энотеры, стал ее учеником и уже с истинным интересом спрашивал, указывая, например, на сорняк с пятью белыми лепестками и листьями, имеющими форму сложенных для молитвы рук:

– Что это такое?

– Это очень интересное растение, а точнее… – начинала объяснять Джиа. – Листья и стебли называются «лен милосердия», а цветы – «воронья отрава».

Куни тут же опустился на четвереньки, чтобы получше все рассмотреть, совершенно не тревожась, что может испачкаться. Джиа рассмеялась, глядя на мужчину, который ведет себя как любопытный мальчишка. Казалось, на Куни не распространялись обычные нормы поведения, и это позволяло ей чувствовать себя с ним непринужденно.

– Ты права, – с удивлением признал Куни, – но издали они выглядят как одно растение.

– «Воронья отрава» – это медленный яд, но цветы так красивы, что вороны, несмотря на то что благословенные Кана и Рапа создали их мудрыми, не в силах устоять перед искушением. Они таскают их в свои гнезда и со временем погибают от ядовитых испарений.

Куни, как раз нюхавший цветы, отпрянул, и звонкий смех Джиа разнесся по всему лугу.

– Не беспокойся, ты намного больше вороны, поэтому от такой дозы не пострадаешь. Кроме того, «лен милосердия» – естественное противоядие.

Куни оторвал несколько листочков и принялся жевать.

– Как странно, что яд и противоядие растут вместе.

Джиа кивнула:

– Один из главных принципов науки о лекарственных растениях состоит в том, что таких пар очень много. Ужасно ядовитая семишаговая змея, обитающая в Фасе, предпочитает тенистые заводи, где произрастает гриб «плачущий мальчик», который выделяет антидот. Трава «огненная саламандра», превосходная острая специя, лучше всего уживается с подснежниками, прекрасным средством от лихорадки. Природа пытается примирить смертельных врагов.

Куни покачал головой:

– Кто бы мог подумать, что растения открывают нам столь сложную философию и мудрость?

– Ты удивлен? И все из-за того, что лечение лекарственными травами – женское ремесло, недостойное внимания ученых мужей и докторов?

Куни повернулся к Джиа и поклонился:

– Мной руководило невежество. Я не хотел выказать неуважение.

Джиа низко поклонилась в ответ, сделав джири:

– Ты не считаешь себя лучше других, а это признак истинно большого ума.

Они обменялись улыбками и продолжили прогулку.

– А какое твое любимое растение? – спросил Куни.

Джиа задумалась, а потом наклонилась и сорвала маленький цветок с плотными узкими желтыми лепестками.

– Они все мне дороги, но больше всего я люблю одуванчик. Он похож на маленькую хризантему, но полезнее и выносливее, легко приспосабливается к новым условиям. Поэты могут сочинять оды, посвященные хризантемам, но листья и цветки одуванчика пригодны в пищу, сок помогает избавиться от бородавок, а корни позволяют бороться с лихорадкой. Чай из одуванчиков придает бодрости, а если пожевать корни, перестанут дрожать руки. Из сока одуванчика можно делать невидимые чернила, которые проявляются, если смешать их с соком гриба под названием «каменное ухо». Это универсальное и полезное растение, и люди всегда могут на него положиться. А еще он игривый и веселый. – Джиа сорвала еще один цветок, белый пушистый шарик, подула на него, и в воздух взвились оперенные семена, часть которых опустились на волосы Куни.

– Но хризантема благородный цветок, – возразил он, даже не пытаясь стряхнуть их.

– Ты прав: осенью хризантема цветет самой последней, бросая вызов зиме. У нее изысканный, ни с чем не сравнимый аромат. Если добавить лепестки хризантемы в чай, он пробуждает дух, а в любых букетах хризантема доминирует, но этот цветок не внушает любовь.

– Тебе не нравится аристократия?

– Я считаю, что истинное благородство проявляется иначе.

Куни кивнул:

– У вас, госпожа Матиза, поистине широкий ум.

– О, лесть вам не идет, господин Гару, – со смехом сказала Джиа, однако тут же стала серьезной. – Расскажи лучше, кем ты себя видишь через десять лет.

– Понятия не имею. Жизнь – это эксперимент. Кто может заглядывать так далеко вперед? Я лишь пообещал себе делать самое интересное всякий раз, когда представится такая возможность. И если я смогу выполнить это обещание, то через десять лет не стану ни о чем жалеть.

– Но почему ты дал себе такое обещание?

– Как правило, делать то, что интересно, когда появляется шанс, порой страшновато: большинство не осмеливаются – например, не пытаются обманом пробраться на прием, куда их не приглашали, – но взгляни, насколько приятнее стала моя жизнь теперь, когда мне посчастливилось познакомиться с тобой.

– Самое интересное не всегда самое легкое, – сказала Джиа. – Человека могут ждать боль и страдания, разочарование и неудачи, и не только его, но и тех, кого он любит.

Куни сразу стал серьезным.

– Но если не пережить разочарований и боли, нельзя оценить добытое с трудом сокровище.

Джиа повернулась и положила руку ему на плечо:

– Я верю, что ты совершишь великие деяния.

Ее слова были ему как бальзам на душу, и он вдруг понял, что до встречи с Джиа ни одна женщина не становилась ему другом.

– В самом деле? – спросил он с усмешкой. – Откуда ты знаешь, что я тебя не обманываю?

– Я слишком умна, чтобы кому-то удалось меня обмануть, – без колебаний ответила Джиа, и они обнялись, не заботясь о том, что кто-то может их увидеть.

Куни чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. И пусть у него не было денег для достойного выкупа за невесту, он решил, что должен жениться на Джиа.


«Иногда самое интересное одновременно самое скучное», – сказал себе Куни и отправился к Кого в надежде получить работу в администрации Дзуди.

– Ты же ничего не умеешь, – сказал ему Кого, нахмурив брови.

Понимая, что друг действительно нуждается в помощи, Кого начал расспрашивать своих знакомых и вскоре обнаружил, что в департаменте принудительных работ требуется стражник для присмотра за новобранцами и мелкими преступниками, приговоренными к каторжным работам: несколько дней их держали в камерах, пока не набирался отряд нужной численности, после чего отправляли на работы. Иногда стражнику приходилось сопровождать новобранцев и заключенных во время таких путешествий. Складывалось впечатление, что с подобной работой справилась бы дрессированная обезьяна с палкой. Даже Куни не мог ничего испортить.

– Никогда прежде не думал, что буду таким образом служить императору, – сказал Куни, вспомнив о чиновнике, благодаря которому познакомился с Джиа, и подумав, что надо бы хорошо угостить коллегу, чтобы между ними не осталось обид. – Но я не собираюсь заниматься сбором подобных «налогов» – ну если только речь не пойдет о богачах.

– Если не станешь транжирить, все будет в порядке, – сказал Кого. – Платят они вполне прилично.

Настолько, что у Куни появилась возможность получить у ростовщиков под залог заработка сумму, необходимую для выкупа невесты.


Гило Матиза ничего не понимал. Как мог Куни Гару, разгильдяй с сомнительными перспективами, без денег, без недвижимости, а до недавних пор и без работы – даже собственная семья выгнала его из дому, – любитель общества женщин легкого поведения и вообще повеса, заинтересовать его дочь? Почему ей не могла угодить ни одна сваха, а на предложение этого молодого человека согласилась?

«Мне он интересен», – заявила Джиа отцу, и все – больше никаких объяснений. Ничто не могло ее разубедить. Если Джиа принимала какое-то решение, то готова была идти до конца. Тогда Гило сказал, что хочет побеседовать с будущим зятем.

– Понимаю, у меня не самая лучшая репутация, – смиренно признался Куни, сидя в позе мипа рари и глядя на кончик собственного носа. – Но, как сказал когда-то проницательный Лурусен, «мир пьян – лишь я один трезв; мир спит – не сплю лишь я один».

Гило был удивлен, поскольку совершенно не ожидал услышать цитату из классики Кокру от невежды.

– Но какое отношение это имеет к тебе?

– Поэт говорил о неожиданно снизошедшей на него ясности после долгой жизни в сомнениях. До тех пор пока не встретил Джиа и вас, я не понимал смысла поэмы. Изменившийся человек стоит десяти других, добродетельных с рождения, потому что знает вкус искушения, а потому будет прилагать все силы, чтобы не сойти с правильного пути.

Гило смягчился. Конечно, хотелось бы, чтобы Джиа удачно вышла замуж – за богатого местного купца или государственного чиновника с хорошими перспективами в правительстве, – но Куни поразил его своим интеллектом и почтительностью, а это дорогого стоило. Быть может, слухи о нем слишком уж преувеличены?

Гило Матиза вздохнул… и принял предложение Куни Гару.


– Я вижу, ты решил поделиться с моим отцом своей трактовкой стихотворения Лурусена. Что же, впечатляет: когда я в первый раз тебя услышала, то почти поверила.

– Как говорят в деревнях, «вой, когда увидишь волка, и чеши в затылке, когда перед тобой обезьяна».

– И сколько еще у тебя таких поговорок?

– Хватит на каждый день нашей с тобой жизни.


Брат и отец снова стали принимать Куни в своих домах, поверив, что блудный сын наконец взялся за ум.

Нарэ Гару была так счастлива, что обняла Джиа и, заливая слезами ее платье, все повторяла:

– Ты спасла моего сына!

Джиа краснела и смущенно улыбалась, но не отстранялась.

Свадьба получилась шикарной – за все заплатил Гило, – и о ней еще долго говорили в Дзуди. И хотя он отказался обеспечивать молодой паре роскошную жизнь («Раз уж ты сама его выбрала, то и жить должна на то, что он зарабатывает»), приданое Джиа позволило им купить небольшой домик, и Куни больше не приходилось прикидывать, как скоро истощится терпение друга, чтобы начать подыскивать себе новое место для ночлега.

По утрам он отправлялся на работу, где, сидя в кабинете, заполнял отчеты и каждый час проверял, не замышляют ли вялые заключенные какие-либо безобразия перед отправкой на работы в Великие туннели или Мавзолей. И очень скоро Куни начал эту работу ненавидеть, отчетливо понимая, что его несет по течению, о чем и говорил супруге.

– Не волнуйся, муж мой, – говорила та. – Служат и те, что лишь стоят и ждут. Есть время полета и время снижения; время движения и время отдыха; время действий и время приготовлений.

– Вот что значит поэт, – заметил Куни. – Даже в бумажной работе умудряешься увидеть романтику.

– Вот что я думаю: возможности появляются в самой разной форме. Удача не более чем готовность вовремя поставить капкан – в тот момент, когда кролик выскочит из норы. Ты подружился со многими горожанами Дзуди, когда был никчемным бездельником…

– Джиа, я не хочу…

– Но я вышла за тебя, верно? – Джиа быстро поцеловала его в щеку, чтобы успокоить. – Дело в том, что теперь ты чиновник Дзуди и можешь подружиться совсем с другими людьми. Верь себе – все это временно. Воспользуйся шансом расширить круг общения. Я знаю, тебе нравятся люди.

Куни, следуя совету Джиа, теперь частенько после работы отправлялся вместе с другими чиновниками в чайную или заглядывал в гости к старшим коллегам, если приглашали. Вел он себя скромно, уважительно и слушал больше, чем говорил. Когда новые знакомые ему нравились, Куни приглашал их вместе с семьями посетить его небольшой дом, чтобы продолжить общение.

Вскоре Куни уже знал всю структуру правительства города не хуже, чем переулки и рынки Дзуди.

– Я думал, они скучные, – признался он как-то жене. – Но когда узнал их получше, понял: они вовсе не плохи, просто… не такие, как мои прежние друзья.

– Чтобы летать, птице требуются не только длинные, но и короткие перья, – сказала Джиа. – Тебе нужно учиться общаться с разными людьми.

Куни кивнул, радуясь мудрости Джиа.


Лето приближалось к концу, и в воздухе парили семена одуванчиков. Каждый день, возвращаясь домой, Куни с завистью наблюдал за этими снежными пушинками, которые танцевали у него перед глазами. Они были такими легкими, что порыв ветра мог унести их на мили, от одного конца Большого острова до другого или до самого моря, до острова Полумесяца, до Огэ и Экофи. Ничто не могло им помешать отправиться к вершинам гор Рапа и Киджи или ощутить вкус тумана водопадов Руфидзо. Семенам было под силу увидеть весь мир, лишь бы природа отнеслась к ним благосклонно.

Куни чувствовал, хотя и не мог объяснить причину, что ему предстояло прожить удивительную жизнь, суждено взлететь высоко, как семенам одуванчика, как всаднику на том воздушном змее, много лет назад.

Он был подобен семенам, привязанным к увядающему цветку, и просто ждал, когда мертвый воздух позднего летнего вечера оживет и начнется буря.

Династия Одуванчика. Книга 1. Милость королей

Подняться наверх