Читать книгу Внуки Тантала - Кеннет Дун - Страница 7

Во время ленча позвонила Габриэла, поинтересовавшись моими планами на вечер. Я ответил, что не знаю, сколь долго буду заниматься делами, но могу заглянуть к ней на стаканчик, если она еще не ляжет спать. Поскольку Габи поняла, что под «делами» я имею в виду именно ее дела, такой ответ ее вполне удовлетворил.

Когда наступил положенный час, я надел шляпу, на всякий случай попрощался с мисс Пиблз и поехал в гольф-клуб Кэннела в парке Монтерей. Архитектор любезно внес меня в список своих гостей, так что охранник без вопросов открыл передо мной ворота.

Я искренне надеялся, что мне не придется вприпрыжку бежать за Кэннелом по полю и восхищаться его ударами – никогда не разбирался в гольфе и не понимал, как можно получать удовольствие от этой игры. К счастью, оказалось, что он ожидал меня за столиком на веранде клуба, куда меня и препроводил метрдотель.

Кэннел мне понравился. Это действительно оказался весьма бодрый пожилой мужчина. Он не выглядел моложе своих лет, но от него словно исходила какая-то юная энергия, не позволявшая назвать его стариком. Чем-то архитектор напомнил мне Айка Эйзенхауэра – такой же жилистый тип с короткими седыми волосами и пронзительными стальными глазами. Кэннел пожал мне руку – естественно могучей хваткой – и тут я заметил, что с ним за столом сидит еще один человек, который тоже тянет ко мне клешню поздороваться.

Он был сильно моложе Кэннела, но семейное сходство бросалось в глаза, из-за чего я сделал вывод, что имею дело с Кэннелом-младшим. И не ошибся.

– Знакомитесь, Эдвард Кэннел, мой сын. И деловой партнер. Мы вместе руководим бюро «Кэннел, Кэннел и Шульц».

Я протянул обоим Кэннелам свои визитные карточки. Эдвард принялся внимательно изучать свой экземпляр будто тысячедолларовую банкноту и не прерывал этого занятия, даже когда официант подошел узнать, какие напитки нам принести. Я заказал содовую, а старший Кэннел взял по сухому мартини для себя и сына.

– Напитки для членов клуба и их гостей бесплатны, – вдруг очнулся Кэннел младший.

Я рассеянно кивнул.

– Предпочитаю не пить на работе. Старая полицейская привычка.

Отец и сын обменялись взглядами. Я не заметил в них тревоги, скорее какое-то дружеское взаимопонимание. Интересно, Кэннелы и правда предпочитают вместе проводить вторую половину дня на поле для гольфа или отец специально позвал сына на встречу со мной с каким-то умыслом?

– Как я понимаю, вы хотели расспросить меня о Габриэле Торне, – промолвил старший. – Можно узнать, с какой целью.

К этому времени я уже успел сформулировать версию ответа, достаточно правдивую, но не раскрывающую имя Габи и суть ее интереса.

– Меня наняли члены семьи мистера Торна, – объяснил я. – Поскольку он исчез много лет назад, а теперь снова объявился в Калифорнии, возникли некоторые имущественные вопросы. Родственники его давно не видели и пока не могут вступить с ним в контакт. К тому же мистер Торн ведет себя… довольно специфично. Вот я и хочу понять, что он за человек, прежде чем предпринять дальнейшие шаги.

– Вы уже посещали его так называемый «Собранный путь»? – прищурился Кэннел.

– Пока не довелось.

– Понятно. Ну, что ж. Я расскажу вам о Гейбе Торне, правда, не понимаю, как вам это сейчас может помочь.

Он вздохнул и отпил из своего бокала.

– Мы начинали с Гейбом вместе. Фактически мы одного возраста, почти одновременно получили дипломы архитекторов, хотя и учились в разных школах. Вначале мы стажировались в одном бюро, у Обердорфа, знаменитого архитектора, эмигрировавшего из Швейцарии. Там и познакомились. Мы сошлись на почве общих интересов, у нас, естественно, как и у всех начинающих, было свое видение настоящего американского стиля – совершенно противоположное тому, что делал Обердорф. К тому же нас не допускали до серьезных проектов. В общем, мы с Гейбом как-то сидели в баре и решили, что можем рискнуть и основать собственную фирму. Со средствами проблем не было: Гейб был из богатой семьи, я тоже мог позволить себе вложить деньги. Конечно, поначалу было непросто. Мы оба были молоды, нас никто не знал, но тогда в Калифорнии был строительный бум. Голливуд разрастался, появлялись новые набобы и кинозвезды, которым непременно нужен был особняк или вилла, – Кэннел улыбнулся своим воспоминаниям. – К тому же молодость и происхождение сыграли нам на руку. Мы ходили на вечеринки, набивались в гости, посещали подпольные клубы, где отлавливали выскочек и, пока они пили, вливали им в уши наши проекты. Так что дела быстро пошли в гору. Вот тут и стала очевидна разница между мной и Гейбом. Он, не побоюсь этого сказать, был гением. Он создавал образы поистине прекрасных зданий из каких-то простейших форм. Даже заказчики, которые приходили со своими собственными идеями, увидев проекты Гейба, тут же забывали обо всем, что они там себе навоображали. В общем, скоро мы оба поняли, что наши пути расходятся. Расстались весьма мирно – каждый забрал свою долю и занялся делом. Я привлек новых партнеров, мы продолжали выполнять частные заказы, бизнес рос. Гейб же открыл собственное бюро, где уже не сдерживал свое визионерство. Вы видели здания в центре, которые он построил?

– Видел несколько. Очень впечатляет.

– Да. Все были под впечатлением. А ведь ему еще не исполнилось и тридцати. Он посылал проекты на конкурсы и неизменно выигрывал. Ему начали подражать. Каюсь, даже я иногда заимствовал какие-то его идеи, конечно, в своей скромной манере. Я никогда не мнил себя художником, но точно знал, что нужно заказчикам, – доверительно наклонился ко мне Кэннел. – Это меня всегда и выручало. Даже когда началась рецессия, наша фирма оставалась на плаву. И войну мы пережили. Теперь я смогу оставить дело сыну.

Старик с гордостью посмотрел на Эдварда. Я понял, что мысленно он уже соскочил с воспоминаний о Торне к истории собственных успехов, поэтому решил вернуть его в нужное мне русло.

– Торн исчез в конце 20-х годов. Может, его фирма пала жертвой финансового кризиса?

Кэннел пожевал губами и снова сделал глоток.

– Не думаю. Он работал на себя, был, фактически, свободным художником. Без заказов он все равно бы не остался. К тому же, повторю, Гейб был из богатой семьи и мог не заботиться о деньгах, а просто творить для удовольствия. Если честно, к этому моменту мы с ним уже несколько лет не общались. Так что я не знаю, что творилось в голове у Гейба перед исчезновением.

– Почему вы не общались? – заинтересовался я.

– Гейб сильно изменился, – медленно произнес Кэннел. – Мне кажется, его сильно подкосила смерть жены и ребенка. Он и до этого не отличался общительностью. Он был светским скорее из вежливости и воспитания, а так его больше всего увлекала только работа. А после трагедии он совсем замкнулся в себе. Если мы встречались на каких-то мероприятиях для архитекторов, то он быстро здоровался и тут же отходил в сторону, будто боялся, что его будут расспрашивать о жизни.

Я не мог скрыть изумления.

– Вы сказали о смерти жены и ребенка. Вы были с ними знакомы? Как их звали?

– Конечно, я их знал. Гейб женился довольно рано. Едва ли не сразу после колледжа. Они с Мэри друг друга обожали. Она никогда не скандалила из-за того, что он мог на несколько дней запереться в кабинете, работая над проектом. Или, что он уходил в пьяный загул, когда не шло вдохновение. Мэри укачивала маленького Джона, когда Гейб работал. А он сам, когда родился ребенок, тут же бросил все гулянки. Каждую свободную минуту стремился проводить с семьей. Честно говоря, я им немного завидовал. Я тогда еще сам был холостым, не встретил твою мать, – подмигнул он Эдварду. Тот смутился.

Мэри и Джон, подумал я. Какая прелесть. Интересно, знает ли Габриэла о своем погибшем брате.

– Когда они умерли?

– Уже не помню, – недоуменно посмотрел на меня Кэннел. – Года за три или за четыре до его исчезновения. Автомобильная авария. Ужасная трагедия. Странно, почему вы спрашиваете. Родственники, которые вас наняли, по идее должны это знать.

К Кэннелу вернулась подозрительность. Я решил немного приоткрыть карты.

– Меня наняли родственники его второй жены, – сказал я. – Видимо, они не знали об этом происшествии.

Тут настала очередь старика вылупиться на меня.

– Вы сказали «второй жены»?! Но как это возможно? Когда Гейб снова успел жениться?

– Получается, где-то за год до исчезновения. Во всяком случае, у него родился еще один ребенок, которого он бросил совсем младенцем.

– Боже мой.

Кэннел был явно потрясен. Он достал носовой платок и вытер пот с высокого лысеющего лба. Потом с сомнением посмотрел на бокал с остатками мартини, словно раздумывая, не заказать ли чего покрепче.

– Я и понятия не имел, – проговорил он. – Как я и сказал, мы почти не общались с Гейбом после смерти Мэри. Он сам пресекал все попытки общения, бросил старый круг друзей. Мы… в общем… подозревали, что он запил. Много раз пропускал заседания комиссий, в которых состоял. Кто-то видел его в баре, почти лежащим на стойке. Но я думаю, что он просто запирался и пил в своей студии. Если честно… мы тогда… те, кто его знал, не очень удивились, когда Гейб пропал. Решили, что у него депрессия, и он больше не может оставаться в своей студии, да просто в городе, где он был так счастлив. Решили даже, что он…

– Наложил на себя руки? – любезно подсказал я.

– Были такие мысли, – признал старик. Он как-то сразу утратил весь молодецкий задор и больше не походил на генерала-победителя. – Да, я долгие годы корил себя за то, что проявил себя плохим другом. Что мне надо было больше внимания уделить Гейбу, прорвать его стену отчуждения… Но если вы говорите, что он снова женился… Это же все меняет.

– Не обязательно, – задумчиво произнес я. – Вполне возможно, что он пытался заместить потерянную семью новой, а когда понял, что ничего не получается, просто сбежал.

Кэннел задумчиво кивнул и сделал знак официанту принести еще бокал.

– Но все-таки Габриэль Торн вернулся, – напомнил я. – Вы виделись с ним?

– Да. И это было ужасно, – передернул плечами Кэннел. – Я его едва узнал. Глаза, форма носа и лба его, но все остальное…

Я вспомнил, что говорю с профессиональным архитектором, который даже человеческие лица воспринимает в виде суммы пропорций.

– Передо мной стоял опустившийся старик, – продолжал он тем временем. – С жуткими длинными седыми патлами, неряшливой бородой. И одет он был в какую-то хламиду, то ли индийскую, то ли египетскую. На ногах сандалии. Я хотел поговорить с ним, вспомнить старые времена, но Гейб лишь посмотрел на меня, как на какую-то букашку, и сказал «оставь это». И все. Словно захлопнул дверь у меня перед носом.

– Зачем вы встречались?

– О, это самое интересное. Вы же слышали всю эту галиматью про «Храм Возрождения»?

Я кивнул.

– Вначале, когда Гейб вернулся два года назад, мы все очень обрадовались. Честно. Я был рад узнать, что с ним все в порядке, во всяком случае, физическим. И к тому же, Габриэль Торн – это по-прежнему легенда в нашем мире. Выглядело так, будто он хочет вернуться к работе. Но все пошло наперекосяк. Эдвард расскажет лучше меня, – кивнул он сыну.

Тот с сожалением оторвался от созерцания моей лежащей на столе визитки.

– Да, мистер Торн написал письмо в комитет Американского института архитекторов, в котором я состою. Мы тогда объявили конкурс «США будущего» – на самый оригинальный проект общественного здания. Институт периодически устраивает такие конкурсы, спонсоры охотно дают на них гранты. В основном они служат поддержке начинающих архитекторов. Конечно, скорее всего, эти проекты не будут реализованы, потому что иногда там побеждают чистые безумства, но это дает шанс молодым заявить о себе, получить денежный приз и пустить его на что-то менее экстравагантное, – Кэннел-младший усмехнулся. – Так вот, мистер Торн заявил, что желает представить свой проект на конкурс. Мы, конечно, удивились. Сами подумайте – это же Габриэль Торн, живая легенда, а хочет участвовать в конкурсе для дебютантов. Но в нашей переписке мистер Торн вполне разумно объяснил, что, раз уж он давно выбыл из бизнеса, то не хочет сразу открывать контору и искать новые заказы. Что ему надо в первую очередь заявить о своем возвращении. В этом смысле конкурс «США будущего» подходил идеально. У нас была даже договоренность, что самые интересные проекты мы опубликуем в журнале «Архитектурный дайджест». Я посовещался с отцом и другими членам комиссии, так что мы даже решили пойти мистеру Торну навстречу. Не заставлять его участвовать в общем конкурсе, а принять его работу в рамках отдельной программы. Может, даже выдать приз, например, «за вклад в облик современной Калифорнии».

Эдвард перевел дух.

– Но что-то пошло не так? – спросил я.

– Все, – мрачно кивнул он. – В первую очередь сам проект мистера Торна. Он прислал нечто… невообразимое. Какой-то нелепый сплав из буддийских пагод, египетских пирамид и Вавилонской башни, если бы она существовала. Чем-то его макет напоминал знаменитый Дворец Советов, который хотели построить в СССР, только намного фантасмагоричнее. Внизу была пирамида, обнесенная арками и галереями на манер слоеного пирога. А венчала это все башня, напоминающая гигантскую печную трубу. Я даже не буду перечислять, какие там были проблемы с окнами и переходами, мы с коллегами провели не один вечер, пытаясь разобраться в этой конструкции.

– Я так понимаю, это и был знаменитый «Храм Возрождения»?

– О, да. В конце концов, мы решили, что не можем допустить этот опус на конкурс, даже в специальном формате. Это было не здание, а воспаленный бред архитектора. Я не решился послать отказ мистеру Торну в письме, поэтому пригласил его на встречу в совет института.

– И он явился?

– Да. Как и описал отец: с длинными волосами, в балахоне и сандалиях. Сперва наш привратник не хотел его пускать. Мы постарались вежливо объяснить мистеру Торну, что хотя его проект очень… интересен, мы не можем его допустить ни на одно из мероприятий, организуемых Архитектурным институтом. И вряд ли он получит одобрение Калифорнийского совета архитекторов. Что тут началось! – Эдвард сжал зубы и выдохнул. – Торн бушевал и в прямом смысле слова проклинал нас. Он орал, что столько лет совершенствовал свое искусство и впитывал мировую мудрость, пока не смог постичь конструкцию идеального здания для перерождения человеческой души, а мы – тупоголовые муравьишки (он именно так и сказал) не можем распознать его величие.

– Вы считаете, он сошел с ума? – уточнил я.

Отец и сын переглянулись.

– В определенный момент мистер Торн действительно вел себя как одержимый, – согласился Эдвард. – Особенно когда стал утверждать, что его здание не предназначено для обычной жизни, оно предназначено для жизни после смерти.

– Жизни вне смерти, – уточнил старший Кэннел. – Он так сказал.

Эдвард кивнул.

– Но потом он быстро успокоился. Особенно когда я разъяснил ему, что он фактически не может заниматься архитектурной деятельностью в Калифорнии. Его лицензия давно просрочена, он не платил взносы в свою гильдию, а после сегодняшнего скандала на его профессиональной карьере и вовсе можно поставить крест. Во всяком случае, в нашем штате. Он о чем-то посовещался со своим помощником, таким неприятным молодым человеком лет тридцати, после чего оба молча нам кивнули и удалились.

– К счастью, скандал удалось замять, – продолжил Кэннел. – Мы просто сделали вид, что никакой заявки не было. Все-таки для многих Гейб – по-прежнему недосягаемый авторитет современной архитектуры. Его ранние работы изучают в университетах. Мы не хотели позорить его имя.

– Но потом прошел слушок, что Торн основал какую-то общину, где возводит этот самый храм. То тут, то там упоминалось его имя. Наконец эта идиотская статья в «Сан». Мы боимся, что скандала все-таки не удастся избежать. Говорят, у Торна уже появилось много последователей.

– Сейчас такие странные времена настали, – мрачно промолвил Кэннел. – То, что противоречит разуму, многим кажется привлекательным. Все эти эксперименты с сознанием, с расширением психических возможностей. Современные люди готовы поверить в любую волшебную башню или храм, обещающий им жизнь после смерти или вечное блаженство. Как по мне, американцы стремительно глупеют.

Я хотел сказать, что не только американцы и не только теперь. Всегда существовали мистические учения и таинственные храмы, и всегда находились люди, которые хотели в них верить.

– Мне жаль моего друга, мистер Стин, – печально промолвил Кэннел. – Жизнь обошлась с ним несправедливо. Все что я могу – это сделать все от меня зависящее, чтобы мир запомнил Габриеля Торна великим архитектором, а не очередным шаманом-мошенником.