Читать книгу Небесные всадники - Кети Бри - Страница 3

Шпиль причальной башни царского дворца сверкал на солнце серебром. Этери ступала по узкой лестнице медленно и осторожно, глядя под ноги и высоко поднимая подол широкой тяжёлой юбки зелёного бархата.

Несколькими ступенями выше, так же медленно и осторожно поднимался её господин, царь Исари, властитель Багрийского царства. Они вышли на причальную площадку как раз вовремя: их накрыла тень швартующегося дирижабля, чьи округлые бока украшал сияющий золотой герб Гелиата. Ореол защитных заклинаний создал вокруг него искусственную радугу, преломляясь в солнечных лучах.

Исари обернулся к Этери, приложив руку к заходящемуся от волнения и долгого подъёма сердцу, и прошептал:

– Я не уверен, что не совершаю сейчас глупость.

– Отступать уже поздно, твоё величество, – усмехнулась она в ответ. – Послы уже прибыли.

Исари собрал пальцы щепотью, прошептал заклинание, помогающее его больному сердцу биться спокойнее.

– Этот мир нужен не нам, а им, почему же они упрямятся? – спросила Этери, запрокидывая голову и наблюдая за огромной гондолой, зависшей над площадкой.

– По той же причине, что и утонувшие два барана из детского стишка, – ответил ей Исари. Его лицо тут же изменилось и засияло самой дружелюбной улыбкой: на площадку вышли долгожданные гости, гелиатские принцы.

Все трое высокие, широкоплечие, с одинаково тёмными волосами и белой кожей. Старшему, Максимилиану, уже около сорока лет, и он давно мечтает о престоле.

Средний, Валериан, очень красив и знает об этом. Младшему принцу лет двадцать, не больше. Корона Константину не светит, он хорошо это понимает и потому пошёл по иному пути: на нём форменная мантия Гелиатской академии высокой магии.

Исари сделал шаг вперед, произнес:

– Добро пожаловать, мои царственные братья! Я рад принимать вас в моём доме.

Мужчины обнялись, обменялись рукопожатиями. Принцы по очереди поцеловали руку Этери, восхитились её красотой, назвали «главной драгоценностью Багры».

У Константина нашлось письмо от её кузена Икара, сбежавшего из дома три года назад и теперь учившегося всё в той же академии. Этери присела в реверансе на гелиатский манер.

Валериан подошёл к краю площадки, облокотился на перила, взглянул вниз на столицу Багры и на сам дворец. Они стояли в самом центре раскручивающейся спирали из дворца, хозяйственных построек, садов и казарм, составлявших резиденцию багрийской царской династии.

Стояла тёплая весна, и сады утопали в зелени, но здесь, на причальной башне, было достаточно холодно из-за ветра. Этери подошла к гостю, проследила за его взглядом. Она не боялась высоты, с детства привыкнув карабкаться по отвесным скалам и разорять птичьи гнёзда.

– О вас ходят странные слухи, прекрасная княгиня, – заметил Валериан. – Будто вы, следуя каким-то замшелым традициям, собираетесь принести обет целомудрия…

Этери прикрыла глаза, досчитала до десяти. Наверняка гелиатский принц был не прочь завести роман с девицей, на которой в случае чего не придётся жениться. В голове пронеслись сотни колкостей, но Исари рассчитывал на неё. Этери ответила серьёзно и просто:

– Я старшее дитя из рода князей Гатенских, Ваше Высочество. И приняла княжескую корону, в обход наследников мужского пола, не для того, что бы прясть, ткать и ожидать мужа. За всё своя плата. Я – честь и совесть царя, его тень, его страж, его преданный пёс. Будь я мужчиной, обрести семью мне не составило бы труда, но от женщины сохранение семейного очага требует больше сил и времени. Я выбирала между семьёй и служением. И выбрала.

– И всё же это жестоко…

– Быть может, – кивнула Этери. – Однако в каждой стране есть традиции, которые лучше соблюдать. Напомните, я расскажу вам одну легенду.

Они принялись спускаться. Этери и Исари шли последними, и княгиня с тревогой смотрела на своего господина. Он был бледен, на висках выступила испарина. На полпути царь остановился и, прислонившись к стене, собрался наложить на себя ещё одно заклинание.

Этери поймала его руку и вложила в неё пастилу, пахнущую кошачьим корнем. Оглянулась, рассеянно замечая несколько трещин в штукатурке и отцепляя подол платья от перил, украшенных коваными листьями винограда.

– Полегче с магией, твоё величество, – нарочито равнодушно сказала она. – Как бы не заработать иммунитет на это заклятие. Придётся искать что-то новое, посильнее.

Исари кивнул, прикрыл глаза.

– А если бы ты слушал меня, – продолжала Этери, чувствуя себя сварливой женой, – мы бы давно решили эту проблему.

– С помощью высших магов? Быть им обязанным?

– Сейчас не время и не место, мой господин.

– Мне не следует сейчас показывать своей слабости. Кто будет прислушиваться к человеку, который едва ли проживет ближайшие десять лет?

– Конечно, если ты упадешь замертво у них на глазах, они ничего не заметят, – ядовито ответила Этери, маскируя ужас, который испытывала каждый раз, когда Исари говорил о своей смерти…

Если делегация Гелиата продемонстрировала всю мощь магии и новейших технологий, то посольство Камайнского халифата прибыло подчеркнуто консервативным образом – верхом на самых обычных лошадях. Ни чешуи, ни рогов, ни клыков, которыми гелиатцы так любили украшать химерные породы. Камайнцы считали магию насилием над природой, а технологии – костылём слабых телом и духом людей, а потому по возможности старались обходиться и без первого, и без второго. Исключение делали лишь для войны, на которой, как известно, все средства хороши.

Камайнцы и гелиатцы смотрели друг на друга с едва сдерживаемой ненавистью. Их народы воевали уже больше тысячи лет – дольше, чем существовало маленькое, по сравнению с соседями-великанами, царство, получившее название по имени возлюбленной женщины основателя – Багра.

Краткие периоды перемирия сменялись долгими войнами, а Багра, зажатая между воинственными соседями, как между двумя жерновами, мучительно выживала. Багрийские цари метались от одного покровителя к другому, предавая, если это было удобно, то одну, то другую сторону. Это была хитрость слабого, единственно возможный выход, пока молодой царь Исари не решил что-то изменить.

Беда была в том, что сам Исари, с рождения одолеваемый тяжёлым недугом, боялся не успеть, а потому спешил. Этери считала, что спешил непозволительно, но поддерживала его безоговорочно. «Служим верно» – таков девиз её семьи, и каждый из князей Гатенских следовал ему буквально. Для каждого из них существовал только его государь, с которым наследник князя, первый и часто единственный, был близок по возрасту.

Когда двадцать семь лет назад у Лахи, отца Этери, вместо долгожданного мальчика-первенца родилась дочь, все сочли это знаком близкой кончины царевича, которому на тот момент едва исполнился год. Он появился на свет слабым и действительно не раз был при смерти, но продолжал упорно цепляться за жизнь.

«Тень царя» не обязана любить того, кому служит. Любить можно лишь по велению сердца, но никак не разума.

Любил ли отец Этери своего царя, а дед – своего? Вся вереница предков, похороненных в семейном склепе далёкого Зейского замка, могла любить своих правителей или ненавидеть, но всегда тяготела к ним и неизменно оставалась верна. Ещё ни один из князей Гатенского рода не предал своего государя, каким бы тот ни был.

От Камайна прислали, в числе прочих вельмож, и самого младшего из двадцати двух сыновей халифа. Он был довольно юн.

И хотя принц держался строго и мнил себя великим воином, мягкий, свойственный детям овал лица выдавал его возраст. Было очевидно, что мальчик ничего не решал. Звали его Салахад ар Джахир. Вместе с ним прибыла сестра. Такая же юная, сверкающая испуганными очами из-под вуали.

Лейлу, так звали девушку, препоручили заботам Этери, и они отлично поладили, болтая через переводчика и отдавая должное искусству дворцовых кулинаров. Лейла чудесно рисовала хной узоры на руках, и Этери отправилась на ужин, красуясь экзотическими цветами на ладонях.

У Исари был младший брат, единокровный, совсем еще мальчишка. Царь представил его гостям как своего наследника. Кто-то из камайнского посольства с благодушным смешком спросил, когда сам Исари собирается жениться. Тот, как всегда, отшутился, но Этери чувствовала, что это его задело.

Исари не собирался жениться и уже натаскивал брата, собираясь передать ему корону лет через восемь.

Этери метнула взгляд на Исари. На его бледный лоб, на голубую жилку на виске. Попыталась представить, что она почувствует, узнав о его смерти. Кроме очевидной тоски по другу детства, кроме спокойной и мягкой любви женщины к мужчине, привычной и тайной, где-то в глубине души таилось предчувствие грядущей пустоты и неизбывного горя, нечеловечески сильного, вечного.

Это её пугало.

Исари в тот вечер был возбуждён и избыточно весел. Он, как мог, изображал здорового человека, даже пил вино, хотя и более чем умеренно. Напрасно Этери сперва намекала, а потом уже и открытым текстом призывала отправиться отдыхать – Исари игнорировал эти обращения.

Он даже не мог усидеть на своём месте, то и дело спускаясь в зал и даже танцуя, чего давно не делал. Этери взирала на это показное оживление со всё нарастающей тревогой, отмечая всё сильнее проступающую бледность, лёгкую синеву над верхней губой, испарину на висках. Под конец вечера царя уже ощутимо покачивало.

Наконец, Этери вспомнила, что Исари зачем-то хотел показать гелиатским и камайнским принцам портретную галерею, и, использовав все женские уловки, уговорила и гостей, и Исари отправиться туда.

Слуги зажгли факелы, Этери накинула на плечи шаль. Они шли ярко освещёнными галереями, ступая по мягким коврам, вытканным лучшими мастерами Багры. Ковры были постелены специально для гостей. Рачительная Этери, взявшая на себя некоторые обязанности по управлению и подготовкой к приёму гостей огромной махины дворца, жалела пёстрые ковры. Особенно один, вытканный узором из золотых длиннохвостых птиц, похожих на павлинов. Он был постелен как раз в картинной галерее, длинный и узкий. Этери старалась не наступать на роскошные птичьи хвосты.

– Это мои предки, – сказал Исари, поднимая повыше факел. С картин на них глядели багрийские цари. Они были похожи: высокие, светловолосые и светлокожие, с тонкими губами и высокими скулами.

В одних из них выделялась камайнская кровь, в других – гелиатская. Приземистость и основательность камайнцев сменялась гелиатской утонченностью.

– Кастрин Кривой, мой прапрадед, воевал с Камайнским халифатом против Гелиатской империи, его ранили в голову в битве при Кренах. Он потерял глаз, но остался жив. Это мой прадед Киван II Смелый, воевал в союзе с Гелиатом против Камайнского халифата. Мой дед Тариэл Красивый, воевал то на одной стороне, то на другой. Мой отец – Исари ll поддерживал Гелиат. Думаю, из-за родственных чувств – моя мать была родом оттуда. Это прочие мои родственники: дяди, двоюродные братья… все они воевали против кого-нибудь из вас и за кого-нибудь из вас…

Он прошёл к самому краю галереи, к последнему портрету, осветил его своим факелом.

– А это я. Не знаю, кем меня наречёт народ: Исари Миротворцем или Исари Дурачком…

Этери не видела ещё этого портрета. Исари тщательно его скрывал, и было за что. На канонический парадный портрет намекала лишь царская мантия, да и та была потрёпана до состояния рубища, вместо роскошных драпировок на заднем фоне – город в руинах. Угадывалась разрушенная стена, сверкал на солнце покосившийся шпиль причальной башни. На переднем плане – озеро крови, а в нем изорванные, испачканные штандарты гелиатских и камайнских полков.

Сам Исари стоял на берегу озера, скромно сцепив руки в замок, улыбаясь загадочно и жёстко. Этери ахнула, зажав руками рот, представляя, какая буря сейчас поднимется. Исари меж тем продолжал, как ни в чём не бывало:

– Они воевали, а я воевать не буду. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на смерть, господа. Отныне мои люди не будут проливать кровь за чужие интересы, моя земля закрыта для ваших армий. Идите через Гатенский хребет или через Тарнийские княжества, теряя по дороге половину армии… Мне всё равно – отныне я не подпишу ни одного документа о союзе, если в нём не будет и третьей стороны.

Послы молчали. Им нечего было сказать: они не имели полномочий решать такие вопросы.

Исари кивнул им.

– Покойной ночи, господа. Встретимся за завтраком.

* * *

Когда Этери было шесть лет, она думала, что выйдет замуж за царевича Исари. Он был такой смешной: бледный и слабенький, невысокий, худой. Этери была выше него на полголовы и, наверное, легко сбила бы с ног, если бы захотела. Но драться с Исари было нельзя – больное сердце. И тогда Этери принялась его защищать. Она приносила ему яйца из гнёзд, которые разоряла вместе с двоюродными братьями, а он рассказывал ей о дальних странах, про которые читал в книгах. Сама Этери читать не любила…

Когда Этери исполнилось десять, она узнала, что Исари не может на ней жениться. Глупые взрослые придумали какие-то глупые законы и традиции: князья Гатена никогда не смешивали свою кровь с царской. Ни разу за триста лет существования царства Багрийского.

Но Этери уже любила. Любила неулыбчивого мальчика, которого его собственный отец, высокий, крепкий и громкий, никогда не обнимал – боялся раздавить. Хрупкое здоровье досталось Исари от матери, гелиатской аристократки, по собственной воле променявшей блистательный двор императора на провинциально-скучный багрийский.

Вместе с болезненностью она передала сыну и свою утончённую, болезненную красоту. «Красоту медленного умирания», – так сказал один художник, рисовавший царственное семейство, а Этери запомнила. И в семь, и в одиннадцать трудно постичь и понять, что жизнь твоего ровесника висит на волоске. А потом неразлучные друзья расстались на долгие шесть лет.

Этери постигала науки в женском монастыре, Исари – в Гелиате, при дворе своего троюродного дяди, императора Александра. Они вернулись в Багру одновременно.

Исари не узнал свою подругу по детским играм – она стала настоящей красавицей, с длинными косами, с тёмными лукавыми глазами молодой женщины, знающей себе цену. Этери лучилась здоровьем и жаждой жизни.

Она его узнала сразу. Исари вытянулся, обогнав Этери на две головы, и почти на всех при дворе взирал сверху вниз. Волосы он по гелиатской моде носил длинными, собранными в хвост, смотрел на мир всё так же серьёзно и без улыбки.

Этери ощутила, как при взгляде на Исари колотится её сердце, и как новое, незнакомое доселе чувство просыпается в ней. Она подошла, поклонилась, тихо сказала:

– Ваше Высочество…

Он улыбнулся, ровно и вежливо, продолжая думать о чём-то своём. От неловкости их избавил Икар, кузен Этери, ездивший вместе с цесаревичем на учебу в Гелиат. Этери знала, что осенью он вернётся назад, поступать в Гелиатскую академию Высшей магии.

Икар приобнял кузину за плечи и, обратившись к Исари, сказал:

– Друг мой, к чему такие условности? Неужто забыты те дни, когда моя сестрёнка воровала для вас на кухне сладкие сдобные булочки?

Только тогда Исари её узнал. Дружбу пришлось возрождать, но они справились. Как раз вовремя. Когда пришла беда, они вновь стояли спина к спине, как в детстве.

Когда Исари лишился отца, ему едва исполнилось восемнадцать. К этому времени он, наконец, перестал расти ввысь, и, к собственному огорчению, совершенно не раздался в плечах. Дни свои он проводил, как ему хотелось: среди книг и в неспешных прогулках по дворцовому саду.

Помогал отцу с делами, хотя ни они сами, ни окружение не верили в то, что Исари доживёт до дня, когда ему придётся надеть на голову царский венец. Царю было всего лишь шестьдесят, он был крепок и силён, и вполне мог бы прожить ещё столько же. Исари лекари обещали в лучшем случае дожить до тридцати.

Ночью он поднимался в башню звездочётов, к самому большому телескопу Багры, долго и бездумно следил за движением звёзд и комет. Это была дань памяти его матери, любившей звёзды, наверное, лишь чуть меньше мужа и сына.

Этери поднималась с ним в башню несколько раз, да так и засыпала там, на софе в углу, под бормотание про то, что нынче седьмая в их системе планида Верность – в созвездии Всадника Воды, а Жемчужный путь ярок.

Такой, безмятежной и размеренной, должна была быть недолгая жизнь цесаревича, которому не было предначертанно стать царем. Отец, мучимый любовью, виной и страхом перед потерей обожаемого сына, был готов исполнить любой его каприз. Но Исари ничего было не нужно, кроме книг, звёздных карт и общества Этери.

Исари любил отца не меньше, чем тот любил его, и ради успокоения царя иногда выбирался из своего добровольного полузаточения. Старался вести жизнь, приличествующую молодому человеку благородного происхождения. Посещал балы и даже танцевал, бывал на пирах и охотах.

И на ту самую, злополучную охоту он поехал ради отца, желая поддержать его – тот впервые взял в большой выезд своего младшего сына от второго брака, шестилетнего царевича Амирана.

Этери всегда любила охоту. Пышные выезды, лай собак, ржание коней, радостные крики загонщиков. Любила погоню в чаще за оленем, любила ощущение подрагивающей тетивы под пальцами – она неплохо стреляла из лука и из арбалета. Отец смотрел на её увлечения сквозь пальцы. Этери была его любимицей, единственной отрадой, наследницей. Ей была уготована роль Тени будущего царя. Князь Гатенский знал, как труден этот путь, как он тернист, как болезнен, и потому разрешал Этери всё… Или почти всё…

Исари тоже любил конные прогулки. Любил ощущение мощного лошадиного тела под собой, ощущение стремительного движения. Вместе с друзьями он вылетел из ворот замка: лошади истосковались по свежей траве, а в горах ещё лежит снег.

Голосам молодых витязей вторили рожки охотников, ведь сам царь ехал на охоту. Этери красовалась в лихо заломленном мужском берете, мелькала верхом на белой кобылке среди придворных дам, махала Исари рукой. Каждая весна для цесаревича драгоценна. Он не мог позволить себе расточать их, как это делают другие.

Они подъехали к подножью гор уже к вечеру, поставили шатры, приготовили свежую дичь на костре. Лагерь заснул далеко за полночь. С тем, чтобы в панике вырваться из забытья под утро, когда земля начала сотрясаться, а камни падать с гор…

В лагере было чуть больше полутора сотен людей. Залаяли собаки, зарыдали женщины, взбесились испуганные кони. Люди хватали лошадей за гривы, вскакивали в седла. Вырвавшийся из рук воспитателей, испуганно озирался вокруг маленький царевич.

– Спасайте царя! – хрипел отец Этери, князь Гатенский.

Спасать было некого. Камень размозжил царю голову. Оказавшуюся поблизости Этери от этого зрелища вывернуло, но спасительное забытьё не пришло. Исари стоял позади неё, крепко прижав к себе младшего брата и не позволяя ему повернуть голову.

Землетрясение вскоре прекратилось.

Они вернулись в столицу траурным шествием. Исари подвёл маленького Амирана к упавшей на колени мачехе, поднял её и обнял – кажется, впервые. Потом долго говорил с ней наедине. От пасынка вдовствующая ныне царица Тинатин вышла с красными глазами и сжатыми в нитку губами. Были те, кто пришёл к ней с предложением о помощи, о том, что хорошо и полезно было бы добиться отречения Исари от прав на престол. Что они считали: Амирану стоит быть царём…

Царица отмалчивалась. Быть может, она и была согласна с такими речами, но против пасынка не пошла.

На коронации Этери показалось, будто Исари похож на Небесных Всадников, покровителей людского рода, изображённых на витражах в храме царского дворца. И совсем немного – на изображенных рядом царей.

Его отец уже в склепе, под надёжным присмотром своих предков, навеки замерших в молитве. Свет, льющийся сквозь их прозрачные коленопреклонённые фигуры, расцвечивал воздух.

У Этери в руках горела свеча, обжигая воском пальцы, но девушка не чувствовала боли. Рядом плакала навзрыд женщина в тёмном покрывале – вдовствующая царица Тинатин, мачеха Исари. К ней прижимался Амиран, с этого дня – цесаревич багрийский. Он удался в отца: такой же крепыш, длинноносый, с близко посаженными серыми глазами, с непокорными волосами, которые, как ни стриги, всё равно торчат над ушами.

Едва Исари передал испуганного мальчика матери, он не пытался больше сблизиться с младшим братом – не видел в этом нужды. Он не хотел, чтобы мальчишке пришлось оплакивать ещё и любимого брата. Но в глубине души Исари понимал, что выстраивать отношения всё-таки придётся.

Новый царь Багры смотрел на ребёнка, цепляющегося за траурное платье матери, и сердце в его груди билось сильно, резко. «Не он ли? – вопрошало сердце, и каждый новый удар его ощущался все больнее. – Не он ли сможет заменить вас на троне, мой государь, когда наступит срок?»

Он не осознавал, что говорит вслух, пока не увидел расширившиеся глаза Этери, державшей в руках свечу и корзинку с дарами своего княжества: лечебными и пряными травами, шерстью и шерстяными нитками, самоцветами. И связкой перьев: голубиных, соколиных, лебединых, перевязанных алой лентой – символом преданности и верности князей царям и напоминанием о том, как было создано их юное, по меркам человеческой истории, царство.

– Я не позволю. Слышишь? – сказала она так тихо, что разобрал слова только Исари. – Я не дам тебе умереть!

Исари только усмехнулся, глядя, как упрямая красавица трясёт косами. Её отца тоже только что схоронили. Он просто вернулся с похорон царя в свой городской дом, лёг спать и не проснулся. Совершенно здоровый, совсем ещё не старый человек.

* * *

…Женщина, чёрно-белая, как снимок со старого магического кристалла, шла меж рядами могил, звонила в серебряный колокольчик. Там, где она проходила, мир терял цвета, становился блёклым, нечётким.

…Женщина остановилась, повернула голову к Этери, и княгиня почувствовала, что сама становится нёчетким чёрно-белым рисунком. Стало страшно. Мучительно страшно…

Этери проснулась и, не придя ещё в себя после кошмара, подскочила, роняя стул, на котором уснула.

Вчера она добралась до своих покоев только после полуночи. Отпустила заспанную служанку, едва та расстегнула крючки на платье, а сама так и уснула, положив голову на письмо Икара, которое собиралась, наконец, прочесть.

Она растёрла затёкшую шею и повела плечами, ноющими от сна в неудобной позе. Щелчком пальцев зажгла свечу на столе, разгладила смятые листы.

«Приветствую тебя, светлая княгиня гор Гатенских, властительница бесчисленных отар, валунов и снега.

Привет тебе, сестрёнка! Не обижайся. Это говорит во мне снобизм гелиатского мага, без пяти минут высшего по отношению к тебе, магу примитивному.

Мой наставник сейчас прочёл бы тебе лекцию о превосходстве высших над всеми остальными магами, ведьмами и шаманами, но, думаю, для тебя это не новость».

Этери усмехнулась и перевернула страницу. Высшие маги действительно любили задирать нос, ибо владели тайными знаниями, большой силой и контролировали половину всего золота, вращавшегося в цивилизованном мире.

Сама Этери, как и большинство людей, владела магией простой, «остаточной», «примитивной», как её ещё называли. Достаточной для комфортной жизни: для избавления от насекомых, уборки жилища, успокоения животных. Воины с помощью нехитрых заклинаний точили клинки и предотвращали отсыревание тетивы, женщины – консервировали продукты.

Исари, к примеру, тратил все свои невеликие силы на лекарские заклинания.

Этери потёрла слипающиеся глаза и продолжила чтение.

«Погода в стольном граде славной нашей империи чудесна. Под таким мокрым снегом особенно не пошатаешься, а потому я всецело отдаюсь наукам и собственным изысканиям. Даже неумеренные возлияния в компании сокурсников меня больше не прельщают. Особенно после того, как друг мой Константин покинул нас ради высокой посольской миссии.

Прилагаю чертежи прибора, над которым работаю. Сердце будет из серебра и стали – это единственные подходящие материалы.

Вместе со мной над ним трудятся лучшие артефакторы из тех, кого я сумел найти. Мне бы ещё денег, сестрёнка, на опыты. Хочу пересадить такое же сердце собаке и посмотреть, что да как».

Этери хмыкнула ещё раз. Что ж, письмо Икара внушало надежду, и княгине очень хотелось верить, что эта надежда не ложная.

Осталось только заставить упрямца Исари принять помощь. Он сражался с магами с ожесточением умирающего, намеревающегося дорого продать свою жизнь. И совершенно не видел, что для победы умирать не обязательно. А ведь его жизнь и жизнь Этери связаны напрямую. Но не только страх за себя заставлял ее бороться. Тень действительно любила своего царя.

В древнюю магию она предпочитала не верить или хотя бы не думать о ней. Этери любила Исари, верила ему без всякой сомнительной магической подоплёки, на которую намекали легенды. Она поддерживала его, была ему предана. Ему – человеку, другу детства, возлюбленному, с которым невозможно соединиться.

«Однако дел ещё немерено. Механическое сердце хоть и работает, но всё ещё не подходит для пересадки. Да, оно может бесперебойно гонять кровь ближайшие триста лет. Но что толку, если оно почти в четыре раза тяжелее сердца из плоти и крови? Этери, без высшей магии здесь не обойтись, это невозможно!»

Этери устало вздохнула. Потянулась к резной шкатулке на столе, достала трубку – длинную, тонкую, черного дерева. Набила табаком. Мужская привычка, также присущая излишне энергичным старым девам. Этери повертела трубку и, высыпав из нее табак, положила назад в шкатулку.

Не стоило травить себя – ей хватало проблем со здоровьем Исари.

«Неужели ты мне не доверяешь, сестрёнка? Пусть я и маг, и без пяти минут высший, и знаю, как относится к нам царь… Видишь, Этери? Я уже пишу: «к нам». Хочет – пусть заказывает артефакт инкогнито, ничего в этом странного нет.

Этери, дорогая, ну ты же понимаешь, что не было в том землетрясении магического следа? Ни в смерти старого царя, ни в смерти дяди Лахи нет магического следа. Как нет на тебе и Исари каких-то кровных уз и пут. Что бы там ни твердили вышедшие из ума сказители и старейшины.

Что плохого в том, чтобы вы были счастливы?»

– Ничего, – ответила она вслух. – Ничего.

Икару не понять – ведь он не чувствовал того, что чувствовала она… А вот ощущает ли эти путы Исари? Несмотря на доверительные отношения, они никогда об этом не говорили. Внезапно Этери подумала, что, даже не люби она Исари, все равно не вышла бы замуж ни за кого другого, не родила бы детей.

Просто потому, что не хотела, чтобы её дитя было привязано невидимой пуповиной к другому человеку. Пусть самому умному, смелому, великолепному властителю. Человек должен иметь право на выбор, даже если этот выбор – предательство своего господина. Пусть так, пусть это право никогда не будет реализовано. Пусть даже мысли такой не возникнет. Но оно должно быть.

Она усмехнулась, растрепала свои длинные косы. Тело – уставшее, затёкшее, требовало движения. Этери дёрнула за шнур, вызывая горничную, которая помогла госпоже облачиться в скромное чёрно-белое утреннее платье и убрать волосы в высокую прическу.

Этери любила гулять по дворцовому саду именно на рассвете, когда он пуст. Никто не стрижёт кусты, не метёт дорожки. Только птицы, только цветы, только ветер… Ничего больше.

Но сегодня не удалось насладиться одиночеством – уже в коридорах дворца она наткнулась на Константина. Гелиатский принц странно вздрогнул, улыбнулся, махнул рукой и размашистым шагом направился к ней.

Зевающая свита осталась позади.

Принц предложил ей руку, и они спустились в сад. Этери не опасалась шепотков и пересудов за спиной, соглашаясь на прогулку с мужчиной. Во дворце не спрячешься от острого взора нигде. Здесь не бывает и не может быть настоящего «наедине».

Багрийский двор, а значит и весь мир, знает, что Этери – одинокая старая дева, пусть пока молодая и красивая.

– У вас по дворцу призраки бродят, – заявил Константин. – Мне не спалось, глядел в окно, а там – чёрно-белая женщина, крылатая. У неё ваше лицо, Этери… Знаете, это жутко.

Они шли по широкой аллее, обрамлённой кустами роз. Огромные, ровно с две сложенные чашей ладони Этери, мерцающие, багровые цветы испускали головокружительный аромат. Константин подошел к кусту, сорвал цветок, протянул спутнице.

– Тяжёлые. Магический сорт?

– «Сердце Багры», – кивнула Этери. – Вывел один запечатанный маг в дар на двадцатипятилетие Исари. Он же создал и напугавшего вас ночью призрака. Иветре, нашему придворному художнику, приходят иногда в голову чудные вещи. Портрет, который вы видели вчера, тоже его работа.

– Запечатанный маг? – переспросил Константин и непроизвольно потёр запястья. В голосе его слышался ужас, смешанный с сочувствием. Запечатанный маг – большая редкость. Стать им – ночной кошмар любого мага. Лучше умереть, чем получить на запястья золотые браслеты, запирающие силу и низводящие высшего до обычного человека.

– Да, – кивнула Этери. – И поверьте, он по-своему счастлив.

– Вы тоже, как камайнцы, считаете магию извращением, насилием над природой? Мне казалось, что Багра развитая страна, а Исари не назовешь ретроградом.

– Я считаю странным, что некая община считает себя выше других в силу данных от природы свойств, – осторожно сказала Этери. Ей не хотелось ввязываться в бессмысленный спор.

Константин, почувствовав её настроение, галантно сменил тему:

– Кого же символизирует эта женщина с крыльями?

Этери улыбнулась. Она тоже испугалась, впервые увидев крылатого призрака. Да и сам Иветре её пугал. Было в нём что-то нечеловеческое – не злое, но и не доброе, равнодушное и мудрое. Он был гением, и, быть может, так проявлялась его гениальность.

Княгиня видела свой портрет, украсивший стену одного из деревенских храмов в Гатене. Портрет был хорош, почти не льстил, но сквозь знакомые черты проступал кто-то другой.

– Моя легендарная и никогда не существовавшая прабабка, конечно. Хотя какая прабабка – с тех пор минуло больше трех столетий, сменилось одиннадцать Багрийских царей, но, впрочем, неважно… Я обещала рассказать вашему брату эту легенду…

– Об упавшей с небес Всаднице со сломанным крылом? Родившей двух сыновей, один из которых стал первым Багрийским царем, а второй – Гатенским князем. Я слышал её от своего однокашника, багрийца… Вы ведь не верите в неё?

Этери с удовольствием не верила бы. Вот только это сложно, когда ты сама – часть легенды. И каждый твой вздох – напоминание о ней.

Они присели на скамейке, Этери положила на колени сорванный цветок.

– Этот договор о мире… – сказал принц, опираясь обеими руками о сиденье скамьи и откидываясь назад. – Как Исари собирается удержать стороны от нарушения договора? Что он может противопоставить двум империям?

Этери, сложив ладони чашей, обхватила цветок и поднесла его к лицу, вдохнула аромат.

– Своё сердце, – едва слышно пробормотала она. – Он противопоставит вам своё сердце.