Читать книгу Небесные всадники - Кети Бри - Страница 6

Амиран потряс головой, как большая собака, выбравшаяся на сушу из глубокой и быстрой реки.

– Ничего не понимаю, – растерянно произнес он. – Какая сила? Какие Небесные Всадники?

Аче оглянулся, шепнул:

– Ваше высочество, здесь не время и не место!

– Для такого нигде не время и не место, – Амиран ухватил подмастерье за ворот, приподнял над полом и хорошенько встряхнул. Аче не сопротивлялся – повис, как большая кукла. Потерявшие опору ноги зацепили ржавое ведро, опрокинули. На пол посыпались тряпки, какой-то сор.

– Кто ты такой, и кто такой твой учитель? Откуда вы взялись?

– Здесь действительно не стоит говорить об этом. Если бы вы согласились встретиться со мной в городе…

– Пойдём сейчас. Я все равно не успокоюсь, пока не узнаю правду.

– Охрана… – тихо напомнил Аче. – Сейчас уже поздний вечер, и…

– Охрану мы минуем, друг мой и предатель, – хлопнул его по плечу Амиран. – Прошу прощения, дважды предатель – как я мог забыть?

– У вас злой язык, ваше высочество, – пробормотал Аче, опуская голову. – Впрочем, вы имеете право попрекать меня.

Амиран усмехнулся. Какое там право! Он даже не успел разобраться в происходящем. Однако отказать себе в удовольствии уколоть мальчишку не смог.

– Не один ты излазил дворец вдоль и поперек.

Цесаревич оделся поскромнее и вооружился мечом. Затем протянул мнущемуся рядом Аче длинный кинжал в потёртых ножнах, сказал подчеркнуто небрежно:

– Не потеряй. Отцовский.

Аче кивнул, аккуратно приладил ножны к поясу.

Они действительно покинули территорию дворца незамеченными… почти: тонкая паутинка магической охранной сети скользнула по лицам и лопнула, пропуская.

К стене, отделяющей замок от города, решили пробираться через парк, подсвечивая тропинку магическими шарами – простейшим заклинанием, которым владели все жители мира. Далеко не ушли. Шестеро мужчин, вооружённых холодным и огнестрельным оружием, выступили из темноты, окружая юношей, вставших спинами друг к другу. Амиран тихо выругался и достал свой короткий и широкий клинок. Аче последовал его примеру.

– Кто вы такие и как смеете нападать на людей здесь, под стенами дворца? – раздражённо спросил Амиран.

Один из мужчин сплюнул себе под ноги, сказал с незнакомым Амирану акцентом:

– Я смею всё, что принесет мне деньги.

– Будешь грабить? – рыкнул Амиран, раскручивая оружие в руке. – Только учти: я здесь смею действительно всё.

– Грабить? – спросил вожак, снова сплевывая под ноги. – Я буду убивать: мёртвые не отвлекают и не болтают, когда выворачиваешь их карманы.

Амиран вырвал из рук Аче кинжал, метнул, но слегка промахнулся: метил предводителю шайки в глаз, а попал в плечо. Кинжал жалобно звякнул, встретившись с кольчугой. Мужчина глухо заворчал, как разъярённый медведь, сделал несколько шагов вперед. И Аче, и Амиран к тому времени уже погасили свои магические шары и теперь с удивлением смотрели на грабителя, оказавшегося настоящим великаном. Он был почти на две головы выше цесаревича и гораздо шире его в плечах.

Амиран стоял, чуть наклонившись вперед и расслабив руки. Казалось, меч вот-вот выпадет из его пальцев.

Противники застыли всего на пару секунд, но Аче пока-залось, что прошли часы. Грабитель первым сдвинулся с места, медлен-но зама-хиваясь широким, чуть изогнутым мечом. Амиран легко уклонился, уходя с линии атаки. И даже не попытался парировать удар.

Великан повторил свой маневр. Амиран – свой. Цесаревич умело использовал преимущество, которое ему обеспечивали молодость и гибкость. Да и оружие его было гораздо легче, чем у нападавшего. А замах, требо-вав-ший-ся разбойнику, зара-нее преду-преж-дал Амирана о направлении удара.

Клинок рассек воздух. Грабитель, не ожидавший атаки, едва удержал равновесие. Амиран, уклонившись, неожиданно оказался совсем близко от полностью раскрывшегося противника, но тут же отступил.

Аче с удивлением понял, что нападавшие по какой-то причине не используют пистоли и не нападают всем скопом.

Впрочем, вспотевшему от волнения подмастерью не дали долго рассуждать: один из грабителей кинул ему дурно сбалансированный меч и крикнул на ломаном багрийском:

– С аристократишками не драться раньше. Весело!

Аче быстро понял, что с ним играют, как кошка с мышкой. Он не лез на рожон, уходя в глухую оборону. Аче удерживал руку при ударе, берег ее от травм, не желая лишиться своего рабочего инструмента. Лоб его заливал пот, он уже начал задыхаться, но сдаваться не собирался.

Аче выкрикнул несколько ругательств, разбойники засмеялись, заулюлюкали, подзадоривая своих бойцов. Аче почувствовал, что руки начинают дрожать не то от усталости, не то от злости. С неожиданным для себя провор-ством он подобрался к противнику и нанес удар снизу вверх.

– Ах ты, благородыш! – проревел тот, бросил меч и схватился за многозарядную пистоль. – Игры кончились.

Разбойник выстрелил почти в упор. Аче с удивлением почувствовал жжение в груди, головокружение. Он опустился на колени, а потом и вовсе лег, прижав руки к груди, чувствуя, как их заливает чем-то теплым. Мысли мутились, никак не получалось сосредоточиться.

Амиран оглянулся, в его глазах полыхнула такая ненависть, что противник попятился. Остальные грабители, в том числе и раненый, подошли ближе. Амиран замер в необычной боевой стойке, удерживая меч почти параллельно земле. А потом одним слитным движением бросился на противника, как змея. Через мгновение стрелявший в Аче грабитель пучил глаза, а на губах его пузырилась алая пена.

Пистоль, новенький, многозарядный, с клеймом известного гелиатского завода, мягко упал на землю. Грабитель странно скосил глаза, замычал, кажется, только сейчас сообразив, что под подбородком у него торчит клинок Амирана, острие которого сидит прямо в горле.

Амиран шагнул назад, выдергивая меч. Его противник согнулся пополам, пытаясь отхаркнуть кровь, но повалился на бок.

– Вот теперь тебе точно конец, – главарь рванул к цесаревичу, но внезапно взвыл, превращаясь в живой факел.

– Не люблю опереточных злодеев, – сказал кто-то позади Амирана. – Они так нелепы…

Амиран оглянулся и встретился взглядом с нежданным спасителем.

– Помогите! – крикнул Амиран. – Мой друг умирает.

– Тогда с этими разберемся по-быстрому, – кивнул маг, и в руках у двоих грабителей взорвались пистоли.

Оставшиеся двое переглянулись, но вместо того, чтобы сдаться или напасть, одинаковыми отточенными движениями вонзили кинжалы друг другу в глаза – резко и сразу доходя до мозга.

Нечаянный спаситель подошел ближе, зажег огромный огненный шар прямо над своей головой, присвистнул, разглядев, наконец, Амирана:

– Ваше высочество!

Амиран мог ответить тем же, ведь он, наконец, узнал этого мага: перед ним стоял принц Константин. Принц ткнул ногой один из трупов, с презрением сказал:

– Негодные наемники из Казги. Негодные – потому что мужчины. В Казге, знаете ли, беспощадный матриархат. И мужская жизнь не имеет цены.

– Мой друг ранен, – повторил Амиран.

Константин опустился на колени, провел раскрытой ладонью над телом, хмыкнул.

– Он в обмороке, но жить будет. Возвращаемся в замок?

– Нет, – сказал Амиран. – Нет, мы пойдем в город.

Кого поджидали наемники? Его, цесаревича, наследника престола, который чуть не натворил глупостей? Обещавшего всё рассказать Аче – подозрительного подмастерья подозрительного художника? Как Амиран мог быть так слеп, долгие годы не замечая, что происходит вокруг? Исари всегда считал его несмышлёнышем…

Или, быть может, ждали Константина, гелиатского принца, убийство которого повлечёт за собой новый конфликт. А может быть, этот самый принц – шпион? А если шпион, то чей? Магов или гелиатской короны?

Амиран не знал, что и думать.

* * *

Константин остановил кровь, Амиран перевязал рану, пожертвовав для этого подол своей длинной рубашки, заправленной в штаны. Аче пришел в себя, пробормотал что-то о том, что он ранен и умирает.

– Глупости, – сказал Константин. – От пули в плече сложно умереть. Особенно при своевременной помощи.

– В плече? – удивился Аче и, приподнявшись, охнул. – Я думал, меня ранили в сердце…

Амиран хохотнул и оглянулся, пытаясь в неверном магическом свете отыскать свой кинжал. Константин помог Аче подняться. Амиран, отыскав кинжал, подхватил Аче с другой стороны. Оба принца были высоки, и подмастерье завис между ними, едва касаясь носками сапог земли.

– На вашем месте, ваше высочество, – сказал Константин, – я бы вернулся во дворец.

Амиран вздохнул. Да, именно так и следует поступить. Он должен вернуться назад, под охрану, в безопасное место. Но выпадет ли ему ещё один шанс поговорить с Аче? Исари явно не собирается делиться с братом своими тайнами и, возможно, отдалит почти проболтавшегося Аче от Амирана.

Вечно так! Амирана считают мальчишкой – глупым, ни на что не способным, а потом удивляются, что он совершает глупости! Обладай он всей информацией, и ему самому, и Исари стало бы несравнимо легче.

– Да, – ответил он вслух. – Стоило бы. Но мы пойдем в город.

– И всё же я пошлю вестника. По крайней мере, своей охране, – предупредил Константин.

– А сами-то вы что здесь делаете?

Гелиатский принц пожал плечами.

– Жизнь слишком коротка, чтобы полёживать на пуховых перинах. Когда я ещё приеду в Багру? А узнавать истинный лик города, страны и народа лучше по ночам. Когда всякие лишние и скучные люди идут спать. Да и ваш призрак не способствует полноценному отдыху.

– Вы об ожившем изображении Багры? – Амиран хмыкнул. Это была ещё одна странная шутка Иветре, стоившая казне больше ста записывающих кристаллов. Они располагались в разных частях дворцового парка и могли перемещаться по хитро замаскированным желобкам, воспроизводя изображение то тут, то там. Кристаллы были старые, чёрно-белые и маловместительные, но и этого хватало, чтобы из-за быстрой смены картинок запечатлённая трёхметровая фигура казалась почти живой и пугающей. Амиран сам её побаивался, если честно. И до сих пор с содроганием вспоминал, как впервые увидел Всадницу, ровно в полночь покидающую одну из картин в галерее. Ту самую картину, которую Аче сегодня показывал Лейле.

Амиран потёр лицо, удивился сам себе – будто сто лет с тех времен прошло. А ведь ещё и суток не минуло.

– Мы пойдем в город одни, найдём какой-нибудь трактир, – упрямо сказал он, поигрывая очищенным от крови кинжалом. – Я должен поговорить с Аче о…

– Магии крови, – продолжил за него Константин. – Верно?

Аче вздрогнул, но промолчал.

– О чём? – переспросил Амиран.

– О том, чем занимается ваш брат. О том, на что он тратит остатки здоровья.

– Я видел сегодня странные вещи… – напряженно сказал Амиран, кусая губу.

– Я посылал запрос в Академию, узнавал об этом вашем Иветре, – сказал Константин, закидывая на плечо едва стоящего на ногах Аче. – Узнавал, за что его запечатали. Хотите разговора? Отчего бы и не поговорить.

Гелиатец зашагал по тропинке в сторону города, легко и небрежно неся свою ношу.

– Вы когда-нибудь ели кшелитский суп? – внезапно спросил он, вырывая шагавшего следом Амирана из задумчивости. – Вообще пробовали кшелитскую еду? Их знаменитый пьяный белый суп? Между прочим, в город приехал кшелитский цирк со своей передвижной харчевней. Вы не знали?

– А вы уже объездили весь город?

Константин повёл левым, свободным от ноши плечом.

– Я же говорю: ваша оригинальнейшая система охраны давит на мои магические каналы. Буквально гонит из дворца. И этот призрак, шатающийся по ночам…

Амиран фыркнул.

– Так что я ночую в городе, – продолжил Константин. – Предупреждая вопросы: и Исари, и капитан вашей охраны в курсе. Всё-таки у статуса принца есть свои преимущества. Будь я просто магом из свиты гелиатских принцев, я был бы вынужден терпеть неудобства.

– А как это ощущается? – полюбопытствовал Амиран. Сам он никак свой магический канал не ощущал и знал от силы полтора десятка заклинаний, большей частью предназначенных для ухода за оружием.

– Как если бы у вас была третья рука, которую чем-то отдавило… – улыбнулся Константин.

Они вошли в город, углубились в лабиринт улиц, вышли к небольшому пустырю, на котором сейчас раскинулся большой шатёр цирка и несколько шатров поменьше.

– Мой учитель сравнивал магический канал с волосами, – заметил Амиран, оглядываясь. – А дискомфорт от перекрытия канала – с волосами, собранными в тугой хвост, или с неудобной и тесной одеждой. Ничего смертельного, но неприятно.

– У вас, примитивного мага, очень может быть, – согласился Константин. – Если сбрить вам волосы или туго стянуть их, качество вашей жизни не изменится. А вот если моя третья рука онемеет или её, не дай Всадники, парализует, я потеряю гораздо больше.

Они нырнули под полог полосатого шатра, освещённого изнутри тремя десятками разноцветных магических шаров. Маленькие шары носились над головами, большие – плавно перемещались почти у самого пола.

Управляла ими сидевшая на столе магичка – судя по всему, ещё студентка, одетая по гелиатской моде, слишком вызывающе для Багры. На ней была узкая чёрная мантия с высокими разрезами по бокам, сквозь которые виднелись красные, обтягивающие штаны и высокие сапоги.

Её кожа, как и у всех кшелитов, была очень тёмной, а глаза неправдоподобно ярко-зелёными.

– Шахла! – обрадованный Константин сгрузил Аче на первую попавшуюся деревянную лавку и раскрыл руки для объятий. – Иди ко мне, малышка.

Шахла вспорхнула со своего места и, не стесняясь, прижалась к груди гелиатского принца.

– Мы с Шахлой с одного факультета, – объяснил Константин, крепко обнимая девушку. – Только Шахла на три курса младше. Ну что, подруга, накормишь нас, усталых путников, своим знаменитым пьяным супом?

Шахла, засмеявшись, выскользнула из объятий:

– Тин, когда ты уже запомнишь: не пьяный суп, а каль-наер!

Константин ответил на это скабрезностью, основанной на сходстве этого названия и гелиатского бранного выражения. Амиран против воли засмеялся, а кшелитка покраснела и метнулась куда-то вглубь шатра.

Суп, приготовленный на основе перебродившего кобыльего молока, действительно немного пьянил. Аче есть не стал, лежал с закрытыми глазами, вытянувшись на лавке. Амиран не решился его тревожить. Только сейчас до цесаревича начало доходить, что он убил человека. Впервые в жизни. Осознание произошедшего накрыло его мутной волной.

Наверное, он изменился в лице, потому что Константин перегнулся через стол и похлопал его по плечу.

– Ничего, ничего, это естественно, что ты чувствуешь страх и слабость. Это естественная реакция на стресс душевно здорового человека.

– А вы… вы сами убивали? – спросил Амиран, подаваясь вперед. Сам он думал совсем о другом. Убивал ли Исари? Если то, что сегодня произошло в кабинете, не бред и не шутка, то у царя Багры есть тысяча способов стать убийцей.

– Всяко бывало, – спокойно ответил гелиатский принц. – Я одно время прибился к отряду странствующих рыцарей. Целое лето приносил добро, знаете ли. Ну и, сами понимаете, даже сражаясь на стороне добра, невозможно не замарать рук. У меня есть одно преимущество – я маг. Мне не обязательно смотреть в глаза умирающему от моего оружия и чувствовать, как лезвие меча проходит сквозь плоть.

Константин помолчал, отхлебнул принесенного супа и добавил с подкупающей и неуместной откровенностью:

– А вообще, я тот еще трус. Когда я впервые убил человека… дрянь был человечишко, если начистоту… убийца, вор, возможно – насильник, но я все ж полночи плакал. Потом привык, конечно. Человек ко всему привыкает…

Они посидели молча, прихлебывая из расписных глиняных мисок свой пьяный суп. Подошла Шахла, тихонько присела рядом с гелиатским принцем, положила локти на стол. Амиран заметил, что в правом ухе у нее длинная серьга из бусинок и перьев, а в левом – не то стрекоза, не то бабочка.

Константин приобнял девушку, поцеловал, как братья целуют сестер – в висок.

– Знакомьтесь, Амиран! Перед вами самая наивная кшелитка на свете. Говорят, где прошел наивный кшелит, там хитрому гелиатцу делать нечего. Так и у нас вышло: я продал наивной первокурснице свои старые учебники в полтора раза дороже их настоящей цены. Поспорил с друзьями, смогу ли я обхитрить кшелитку. А она, заранее узнав, кто я такой, перепродала их в пять раз дороже, и особенно дорого – те, в которых я оставил заметки на полях.

Шахла засмеялась, ткнула принца кулачком в плечо, заметила:

– А ведь могла отдать книги троюродному брату из Зердени, подделывателю векселей!

Константин тоже широко улыбнулся, снова приобнял девушку:

– Наивная кшелитская девочка, видишь, сколько ты потеряла?

– Нет, ты лучше посчитай, сколько я приобрела!

Константин хлопнул себя по лбу, обрадованно сказал:

– Слушай, Шахла, раз уж мы тут, угости моего друга своими знаменитыми пампушками.

– Это не меньше часа ждать, – неуверенно пробормотала девушка, вставая. Многочисленные браслеты на её руках зазвенели.

– Мы никуда не спешим, – заверил ее Константин, и она убежала на кухню.

Гелиатский принц откинулся на спинку скамьи, почесал нос и сказал:

– Хорошая девушка, правда? Я на ней женюсь – потом, лет через двести, когда моё высокое происхождение забудется, как страшный сон. Эх, хорошо быть магом! Это настоящая свобода.

– А я не женюсь, – мрачно сказал Амиран, поигрывая кинжалом. – Вообще.

– Вольному воля, – усмехнулся гелиатец.

– Разве я волен? – неожиданно для самого себя разозлился Амиран. – Даже жениться по любви не могу! Это единственное, что я у него просил, и это он мне дать не захотел. Почему я должен донашивать за ним всё? Страну, жену, принятые им поворотные решения? Почему он, зная, что болен, не отрёкся от короны? Наш троюродный дед, у которого в детстве отнялись ноги, именно так и поступил: отрёкся в пользу младшего брата, был лишь регентом до его совершеннолетия…

– Я люблю своих братьев, дай им Всадники долгих лет жизни, – сказал Константин. – И особенно сильно я их люблю за то, что они стоят между мной и престолом. Вы думаете, что станете счастливее, обзаведясь дурацкой золотой шляпой на голове? Вы станете счастливее, цесаревич?

– Он мне не брат! Он всегда это подчеркивал! Всегда! Всегда ревновал меня к отцу. Всегда напоминал, что я рождён ему на замену! А я не виноват, не виноват, что родился здоровым!

Аче всхрапнул во сне, и Амиран со злостью толкнул его в бок. Тот вскрикнул и проснулся, едва не упав со скамьи.

– Как ты? – хмуро спросил у него Амиран.

– Уже лучше, – со стоном ответил Аче, садясь. – Я могу начать свой рассказ?

* * *

– Эта история началась, когда мой учитель Иветре закончил Гелиатскую Академию магии, в три тысячи пятьдесят седьмом году от Ухода Всадников… – начал свою речь Аче.

Константин сложил голову на руки и демонстративно захрапел. Аче прервался, вопросительно посмотрел на гелиатского принца.

– Вы бы ещё прямо с сотворения мира начали, любезный мастер!

– При нём мой учитель не присутствовал, ваше высочество.

Константин мотнул головой.

– Без титулов. Мы ведь не во дворце.

Аче коротко кивнул и продолжил.

– Он никогда об этом не говорил. Мне, по крайней мере. Часть из того, что я вам расскажу, я подслушал, часть понял сам…

– Вы любитель подслушивать и подглядывать, – усмехнулся Амиран.

– Я человек маленький, – вернул ему улыбку Аче. – Мне ничего не говорят. Всё, что я могу узнать, мне приходится узнавать самому.

– Продолжайте же, Аче, – попросил Амиран, складывая локти на стол и подаваясь вперёд. – Как бы вы ни вызнали то, что вызнали.

– Итак, мой учитель Иветре отправился в путешествие после окончания Академии. И не куда-нибудь, а в Казгу, вместе с однокурсницей, молодой целительницей. Назад он вернулся один, утверждая, что девушка умерла во время учебы у казгийской целительницы.

– Такое бывает, – кивнул Константин. – Классическая магия редко совместима со всяким шаманством. Однако то, что вы рассказали, любезный мастер, отлично мне известно. Как и любому, кто отправит запрос в архив Гелиатской Академии магии. Мне также известно, что по возвращении он, маг-погодник по специализации, вдруг начал проявлять интерес к медицине, в частности – к хирургии, перестал общаться с друзьями, принялся изучать экзотические магические практики – не то чтобы порицаемые, но не рекомендованные к самостоятельному изучению. К примеру, магию крови…

– Магию крови… – эхом откликнулся Амиран.

Константин кивнул ему.

– Это редкий и по большей части бесполезный дар, который невозможно до конца обуздать. И цена его слишком – я бы сказал, непозволительно – высока.

– Слишком высока? – спросил Амиран, хмурясь.

– Сколько в среднем живёт маг?

– Лет пятьсот, – ответил Амиран.

– А обычный человек?

– Сто – сто тридцать…

– Кровный маг едва ли доживает до сорока. Вдумайтесь! Даже запечатанный маг, отказавшийся от жизни в пользу магии, умирает лет в девяносто. А тот, кто отдал дар и оставил жизнь, вполне протянет триста. А тут – сорок лет!

– Мой отец прожил шестьдесят.

– Разумеется, люди умирают молодыми. К сожалению, слишком часто они умирают раньше срока, но маг крови – другое дело. Он сжигает себя изнутри. У этого пути слишком много изнурительных оков, любой эмоциональный всплеск порождает магическую бурю. Я управляю своей третьей рукой, а маг крови – нет.

Амиран вздрогнул, в его ушах прозвучал сдавленный, хриплый голос Исари: «Я могу тебя убить».

Он повернулся к Аче и спросил неожиданно севшим голосом:

– Когда умер мой отец, Исари, он…

Аче, опустив глаза, тихо ответил:

– К сожалению, цесаревич, я знаю ответ на ваш вопрос. Да. Землетрясение было вызвано всплеском магии вашего брата.

– Он убил моего отца, – тихо сказал Амиран. – Зачем?

– На этот вопрос ответ знаю я, – ответил Константин. – Об этом тогда много говорили. Старый царь хотел назначить наследником вас. Из добрых побуждений: не хотел взваливать на больного человека этот груз.

Амиран вскочил, стукнул кулаком по столешнице с такой силой, что подскочили глиняные миски.

– Вздор! Вздор! Вы – гелиатский шпион, Константин! Змея! Вы хотите рассорить меня с братом, и ничего более!

Константин мгновенно преодолел расстояние между ними, опустил неожиданно тяжелую руку ему на плечо.

– Прекратите истерику, юноша.

Амиран дернулся, но руку скинуть не смог.

– Я ненамного моложе вас.

Цесаревич оглянулся вокруг, устало сказал:

– Меня окружают предатели и шпионы.

– Я знаю о том, что ваш отец хотел изменить порядок престолонаследия, от своего отца, – сказал Константин мягко и тихо. – Но документы не были подписаны, если вообще существовали.

– Мой учитель шантажирует его величество, – подал голос Аче, про которого, казалось, уже забыли. Оба принца – и гелиатский, и багрийский, повернули к нему головы.

– Чувством вины… и вообще…

– И что ему надо? – недовольно нахмурившись, спросил Амиран.

– Разумеется, вернуть свою возлюбленную. Вернуть Багру, – Аче несмело улыбнулся и робко добавил: – Вы дадите мне дорассказать то, что я знаю?

* * *

Иветре откинул полог шатра, вышел в тёплые, южные сумерки. В Гелиате, хоть и славящемся мягким климатом, всё же не бывает так тепло, как здесь, на границе Казги и какого-то мелкого княжества, название которого он не удосужился запомнить. Но в Гелиате не бывает и такой сухой, раскалённой жары, какая наступает здесь к середине лета.

Появившимся совсем недавно неосознанным жестом Иветре потёр массивные золотые браслеты на запястьях. Подумал: стоит ли то, что он обретёт, потери магии?

Потом решил, что стоит. Кем бы он был? Одним из тысяч магов, задирающих нос, но не смыслящих ни в силе, ни в магии абсолютно ничего. А теперь он в шаге от уникальной, забытой, преданной анафеме силы, дававшей много, но и требующей не меньше.

Но слава Всадникам, жертва требовалась не от него, а сила будет принадлежать ему… Вспомнив о Небесных Всадниках, Иветре усмехнулся. Знали бы жрецы, какую ересь, и подчас опасную ересь, они несут!

Его рассуждения были прерваны гортанными кшелитскими вскриками. Четверо всадников на верблюдах появились словно ниоткуда, будто темнокожие духи пустыни, не злые и не добрые.

У одного из них через седло была перекинута фигура, завёрнутая в чёрный мешок с дыркой напротив лица. Её сгрузили прямо под ноги Иветре, и тот кинул под копыта верблюдам мешок с золотом – свои последние сбережения. Теперь у него нет денег даже на то, чтобы купить воды у водовоза. Но оно того стоит.

Предводитель наемной банды откинул с лица тряпку, защищавшую его от песка и солнца:

– Тварь. Добывая тебе эту рабыню, я потерял шестнадцать воинов. Разве эта горстка монет поможет их вдовам?

– У меня больше ничего нет, и на большее мы не договаривались. Берите то, что есть, и проваливайте.

Кшелит криво улыбнулся, блеснул в свете взошедшей луны золотой зуб.

– А иначе что? – он кивнул на золотые браслеты. – Чем ты меня напугаешь, магик? Силы-то ты лишён.

Иветре опустился на колени, снял покрывало с привезённой ему рабыни, ласково коснулся пальцами её тёмных нахмуренных густых бровей. Она охнула, очнувшись, улыбнулась Иветре:

– Милый, ты всё же не бросил меня.

Он сглотнул, чувствуя, как с трудом проходит в горле ком. Иветре помог девушке подняться, распутал чёрную тряпку, в которую она была завёрнута, крепко и искренне обнял:

– Разве я мог бросить тебя, Багра?

– Деньги, – напомнил о себе кшелит, нетерпеливо постукивая кнутовищем о ладонь.

Иветре повернул девушку спиной к себе, провёл рукой между лопаток. Багра вздрогнула, повернула к нему своё личико с острыми, мелкими чертами, напоминающее мордочку хорька или ласки.

– Пожалуйста, – жалобно сказала она, в голосе слышны были слезы. – Пожалуйста, миленький, не надо! Иветре, я не хочу!

– Тебе придется, – строго ответил Иветре. – Нас убьют, если ты…

Она быстро кивнула, мелко задрожала и отошла на несколько шагов, раскинув руки, оглянулась на Иветре в поисках поддержки. Он кивнул.

Наверное, это больно, когда крылья прорываются сквозь плоть, рассеянно подумал Иветре, чувствуя, как ходит ходуном под ногами земля. Он поднял взгляд на Багру, на её спину, почувствовал смесь благоговения и азарта, глядя на роскошные крылья. Метра четыре, а может быть, и больше, в размахе.

– Всадница! – крикнул кто-то из кшелитов. – Мы выкрали из храма Небесную Всадницу!

Девушка снова неуверенно оглянулась на Иветре. Лицо её было бледным, лишённым красок. Она прокусила губу, и тоненькая струйка крови была единственным ярким пятном.

– Убей их, Багра, – шепнул он, едва удерживаясь от прямого приказа. – Убей их.

Она снова быстро и затравленно кивнула, шагнула ещё ближе к попятившимся кшелитам.

– Госпожа, – зашептали они, падая со своих верблюдов, простираясь ниц. – Пощади, госпожа. Вечно служить будем.

Багра остановилась, заколебалась. Её огромные крылья неуверенно зашевелились.

– Их следует убить, Багра, – мягко, но непреклонно сказал Иветре. – Убей.

– Да, – отозвалась она. – Да, конечно.

Иветре никогда не видел, да и никто, наверное, не видел, как убивают Небесные Всадники. Это не было ни страшно, ни красиво. Это было никак: только что кшелиты плакали и молили о пощаде, а теперь перестали.

Их больше не существовало – остались только кучи песка, отдаленно напоминавшие человеческие тела.

– Не убивай верблюдов, – сказал Иветре. – Мы их продадим.

– Хорошо, – ответила девушка. Она стояла, безвольно уронив руки и крылья.

Иветре, сам того не ожидая, почувствовал вину и странную нежность. Он обнял девушку, она доверчиво прижалась к нему в поисках защиты и поддержки.

Иветре поцеловал её – просто так, желая отвлечь, и задохнулся от силы, пришедшей к нему вместе со вкусом её крови, текущей из ранки на губе.

* * *

– А что было дальше? – спросил Амиран, крепко сжимая черенок отцовского кинжала.

– Всякое было, – задумчиво сказал Аче. – Любовь была… если её можно так назвать. И предательство, если его можно так назвать.

* * *

Верблюдов они продали, прикупили необходимых вещей. Багре – два платья вместо тех жутких тряпок, в которые она была замотана.

Исхудавшая, бледная, она часто жаловалась на боли в спине – там, куда втягивались крылья. Механизм их появления и исчезновения был Иветре совершенно непонятен. Впрочем, понимания ему и не требовалось – он умел управлять Багрой, и большего ему было не нужно.

Разве что с научной точки зрения. Иногда Иветре ловил себя на мысли, что думает о Багре не как о красивой девушке, бывшей однокурснице, а как о результате изящного эксперимента, магоконструкте, сродни недавно появившимся плотоядным и крылатым коням.

Как и любому магоконструкту, ей требовался поводырь. Такие существа не отличались умом, зачастую не были способны даже покормиться без приказа. Эти безмозглые создания требовали управления, постоянного и тщательного, кроме того времени, что проводили в наведённом сне.

Багра, конечно, была самостоятельней и сообразительней, чем химеры, но всё же не намного. Она цеплялась за него, мага, каждую свободную минуту, преданно заглядывая в глаза.

Иветре принял решение отправиться в Гатенские горы – это было сравнительно близкое и сравнительно безлюдное место. Он нанялся в охрану каравана. Маг, пусть и запечатанный, очень и очень полезен. Даже в таком искалеченном виде он был сильнее, чем десяток разбойников.

Багра всю дорогу просидела на выделенном ей месте в повозке вместе с другими женщинами. Больше молчала, почти не ела. Её считали не то сумасшедшей, не то просто забитой.

Иветре не вмешивался в её взаимоотношения с людьми. Он хотел, чтобы Багра изображала более или менее нормального человека. Нужно было сохранить тайну её могущества.

Магоконструирование на основе человеческого тела было запрещено во всем мире: и Гелиатской Академией магии, и ее основными конкурентами на западе – Братствами магов.

Казгийские ведьмы, бездновы дилетантки, просто не слышали ни о каких договоренностях. И творили, что в голову взбредёт. Если бы в Гелиате узнали, что на самом деле произошло с Багрой, её бы убили. Она слишком опасна для сбалансированной системы магической науки.

Впрочем, Иветре не был благородным спасителем – он всего лишь не желал делиться могуществом, свалившимся ему в руки, как созревший плод.

Они прибыли в столицу Гатенского княжества в самом начале осени. Столица – слишком громко сказано. Всего лишь большая деревня у подножия Зейского замка, твердыни Гатенских князей.

Единственной достопримечательностью замка были его стены – высоченные, гладкие, созданные по технологии оплавленного камня. Зацепиться там было совершенно не за что. Говорят, князьки собирали деньги на эти стены чуть ли не сотню лет, а теперь ещё сотню будут собирать на сторожевые башни.

Сама цитадель представляла собой приземистое строение, покрытое черепицей и десятком артефактов против атак с воздуха.

Старый князь с удовольствием принял на службу запечатанного, а значит, пошедшего против Гелиата мага. Сам князь воевал на стороне Камайна, женат был на камайнке и здорово сопротивлялся всем попыткам Гелиата утвердить свою власть на отрогах Гатенских гор.

Его сын, роковой красавчик, зачем-то пытался развлечь Багру при каждой совместной трапезе разговорами и шутками. Та молчала, закрываясь с каждым днём всё сильнее.

– Она нездорова, – говорил Иветре доброхотам и сочувствующим и, между прочим, не лгал. – Я выкупил её у кшелитских работорговцев. Бедная девочка. Одни Всадники знают, что она пережила.

Женщины замка сочувственно вздыхали, подкладывали Багре кусок повкуснее и не нагружали работой.

Её усаживали на кухне разбирать траченные молью крупы или делать ещё что-нибудь несложное, но нужное, занимающее много времени даже с учётом применения двух десятков хозяйственных заклинаний, сил на которые хватало у самых слабых из примитивных магов. В большом хозяйстве свободных рук не бывает.

Сам Иветре следил за магической частью замка, за амулетами и защитой, за десятком химероидных тварей, на которых бойцы князя патрулировали границы. Это была несложная, но тоскливая работа, как раз под стать запечатанному магу, магическому калеке.

Иветре тщательно культивировал в Багре чувство благодарности и вины. Магический поводок – это одно, а человеческие чувства – другое. Он также подумывал связать её жизнь со своей, но всё не решался. Пока однажды не увидел, как наследничек князя садится у ног его персонального источника могущества и власти, и как несмело ласкает Багра смоляные кудри княжича.

– Прости, – потерянно и испуганно шепнула она. – Прости. Я так люблю его.

Иветре вцепился в волосы, усмиряя бешенство. Вся её благодарность, всё её чувство вины перед Иветре за то, что ему пришлось отказаться от магии – всё это оказалось ничем перед любовью.

А Иветре оказался слишком слаб и самонадеян и не сумел обуздать невероятную мощь Всадницы.

Он предпочёл улыбаться, – так, что от гримасы сводило зубы. Предпочёл притвориться другом… Он слишком хорошо играл эту роль. Играл до самого конца и даже дольше.

* * *

Вернулась Шахла, зевая, убрала со стола, подвязала полог шатра: полумрак рассеяли первые солнечные лучи.

Амиран с хрустом протянулся, чувствуя, что его тело одеревенело от долгого сидения.

Кшелитка принесла обещанные пампушки. Это были крохотные, размером с ноготь мужского большого пальца, пирожки, жаренные на масле. Есть их следовало, нанизывая на деревянную палочку и окуная в густой, пряный и ароматный мясной соус.

– Приятного аппетита, – сказала Шахла и устроилась, положив голову на плечо Константина. И гелиатский принц сидел, не шевелясь, – берег её сон.

* * *

Лейла стояла в большом храме, закутанная в несколько слоёв драгоценных тканей, тяжёлых, жёстких от вышивки золотой канителью. Сотни свечей горели, уничтожая пригодный для дыхания воздух, и у Лейлы кружилась голова.

Девушки в белом, стоявшие на отгороженной невысокой оградой площадке, запели «Она приближается» – свадебную песнь, и Лейла действительно приблизилась к алтарю, не сделав ни шага.

Он ждал её у алтаря, лица его было не разглядеть в тени – только волосы алели, как пожар.

Девичьи голоса звучали все ближе, поднимаясь к высокому куполу, скрытому туманом от чадящих курильниц. Голоса ввинчивались в уши, в кружащуюся от недостатка воздуха голову.

Лейла преклонила колени, поцеловала унизанную перстнями мертвенно-холодную руку своего будущего супруга, прошептала едва слышно слова клятвы.

Он поднял её с колен – холод от его рук пробирал до костей даже сквозь несколько слоёв одежды.

Он тоже говорил что-то – должно быть, отвечал на её клятву своей, но слов Лейла не различала, только невнятный гул, идущий будто из-под земли.

Он надел ей на голову венец, впившийся в виски острыми крючьями. Лейла закричала, принялась срывать это орудие пытки с головы, но венец не поддавался, запуская крючья все глубже и глубже, прямо в мозг.

Он склонился к ней, и Лейла смогла, наконец, рассмотреть бледное, без единой кровинки лицо.

– Я не хочу, – жалобно сказала она, чувствуя, как по щекам катятся слёзы и смешиваются с кровью, текущей из ран, оставленных крючьями на внутренней стороне короны. – Я не смогу. Не смогу, пожалуйста!

Лейла проснулась от собственного крика.

Поняла, почему ей было так жарко и неудобно. Она заснула у горящей жаровни, под меховым пледом, в туго зашнурованном платье. Не удивительно, что ей снятся такие сны.

В комнату вошла Этери, с распущенными волосами и в ночной рубашке. С порога спросила:

– Ты проснулась? Отлично. Исари хочет с тобой поговорить, – и, сдерживая зевок, добавила: – Неугомонный. Лучше бы спать пошёл, ну честное слово. Через два часа рассвет, и если ему пожелается ещё и со мной разговоры вести, я его просто… – она всё-таки зевнула, прикрывая рот ладонью, и продолжила: – Свяжу его и напою сонным зельем. Совсем с ума сошёл!

Затем она внимательно взглянула на Лейлу, обошла её кругом, покачала головой:

– Нет, так не годится, милая Лейла. Сейчас я прикажу принести холодной воды, ты умоешься. Надо ещё тебя переодеть – платье безнадежно измято. Ты чуть ниже меня, а в бедрах шире, но, думаю, мы что-нибудь подберём.

Этери позвала одну из своих служанок, та проводила Лейлу в уборную комнату, помогла расшнуровать платье и умыться. Лейла прополоскала рот экстрактом фиалки и мяты, почистила зубы мелом.

Зевающий цирюльник причесал её и припудрил, скрывая следы слёз. Этери стояла рядом, сложив руки на груди, и внимательно следила.

– Вот так-то лучше, – удовлетворённо сказала она и добавила: – Почему вы так печальны, Лейла? У вас такой вид, будто вы идёте прямо в пасть дракону.

Лейла прижала пальцы к вискам. Голова болела, боль пульсировала, отдаваясь внутри злостью. И еще этот сон… Она сказала, не подумав и желая, чтоб и Этери было так же плохо, как ей самой:

– А вы выглядите так, словно и не княгиня, а мамаша в борделе, подкладывающая свою работницу под денежного клиента, – не достойные принцессы и вообще воспитанной девушки слова, подслушанные от брата, вырвались сами собой. И Лейла тут же прикусила язычок.

– Извините.

Какое-то время Этери стояла молча, побледнев и опустив руки, и Лейла испугалась, что лишилась единственного, какого-никакого, а союзника, но тут княгиня отмерла, её губы задрожали, она обняла Лейлу, прижала к себе и зашептала:

– Прости, прости меня, милая девочка. Сама видишь, как всё…

Они постояли какое-то время, обнявшись, пока обеим не стало неудобно и неловко. Лейла первая выскользнула из объятий.

– Я понимаю, – сказала она, опустив голову. – Я ведь тоже так воспитана. Моя мать, моя бабка, её мать и её бабка – все они давали клятву без любви и всегда оставались верны ей. Так чем я лучше?

Из покоев гатенской княгини Лейла вышла с высоко поднятой головой. Пожар в груди отпылал, угли тихо тлели. Она слишком многого хотела? Да, наверное. Разве любая из девушек, любая из её сестёр не отдала бы всё, чтобы оказаться на месте Лейлы? Стать багрийской царицей…

А всё остальное – лишь плод её беспочвенных мечтаний. Да, именно так.

Двое стражей проводили ее полутёмными, неуютными, пустыми коридорами в ту часть замка, где Лейла ещё не бывала. Один из них распахнул перед ней решётчатую дверь, ведущую в маленькую, узкую комнату без окон, и прошел следом, стараясь не задеть принцессу даже краем плаща.

Потянул за один из рычажков, выглядывавших из стены. Пол задрожал, и Лейла почувствовала, что движется вверх. Она едва удержалась, чтобы не охнуть и не вцепиться в руку сопровождающего ее воина.

«Это лифт, – поняла она, – ещё одна гелиатская игрушка».

Стражник всё так же молча открыл перед ней дверь, помог выйти из кабины и, поклонившись, указал на следующую дверь. За ней оказалась большая круглая комната со стеклянным куполом и огромным телескопом в центре. Он был почти в три раза больше, чем тот, которым пользовался звездочёт в отцовском дворце.

Звёзды не интересовали Лейлу. Астрология её смешила, смысла в наблюдении за сверкающими небесными телами через увеличительные стекла она не видела. Хотя, кажется, это важно для земледелия, но земледелие её тоже мало интересовало.

Сидевший рядом с телескопом багрийский царь казался маленьким. Он повернулся, когда Лейла вошла, ответил на её поклон, подошёл, поцеловал руку.

Лейла вздрогнула, но не почувствовала ожидаемого холода, бросила взгляд на его руки: ни единого кольца.

– Вы не носите колец? – глупо спросила она.

Царь поднял руку, пошевелил пальцами, улыбнулся:

– Не ношу.

Он подвел её к единственному стулу, вежливо и деликатно, касаясь лишь кончиков пальцев. Лейла села на неудобный высокий стул, а он, царь, разместился прямо на полу, с видимым наслаждением вытягивая длинные ноги и откидывая голову на массивную ножку телескопа.

– Это моё тайное место: телескоп и лифт были предназначены для моей матери. Она часто поднималась сюда, даже когда уже почти постоянно лежала.

– Она тоже болела? – спросила Лейла, тут же отругав себя за это «тоже». Разумеется, все вокруг знали о болезни царя, но никто не говорил ему об этом в лицо.

– Тоже? – переспросил её Исари, приподнимая голову. – Да, тоже. Но по-другому. Она преимущественно страдала от головных болей и образований в голове… её состояние было стабильным, маги не давали ей умереть. Она могла прожить долгую жизнь, но предпочла родить меня. Ей не стоило этого делать… Ей нельзя было иметь детей.

Лейла сидела, опустив голову, теребя в руках кружевной платок. Страшно хотелось спать. Как в тумане, она услышала голос царя:

– Вы не хотите посмотреть на звезды? Сегодня туманность Шайл видна изумительно, а Звездный Всадник в хорошем расположении духа.

Принцесса из вежливости приникла к окуляру, всматриваясь в небесную алмазную крошку. У телескопа явно была магическая начинка: картинка была чёткой и яркой. Далёкие, туманные миры переливались пурпуром и золотом.

Когда Лейла была маленькой и ещё не подозревала, что астрономия – это по большей части скучные расчёты и ночные бдения, она мечтала, чтобы изобрели такой сильный телескоп, в который можно было бы увидеть другие миры; быть может, там тоже живут люди?

Было бы интересно посмотреть на их города, сады, леса… А потом изобрести такой дирижабль, который сможет отправиться туда. Лейла воображала себе жителей далёких миров высокими, синелицыми, живущими в хрустальных городах. А ещё они, наверное, не говорят, а щебечут, как птицы.

Вскоре Лейле доказали беспочвенность ещё мечтаний. Объяснили, что если такие полёты и будут возможны, то уж точно не на её веку. И летать, должно быть, смогут только маги, ибо полёты займут сотни лет.

И даже если появится телескоп, способный показать жизнь в других мирах, то в нём будут видны давно погибшие люди на планете, которая, вероятно, давно превратилась в голый камень. Ведь свет от звезд добирается до наблюдателей тысячи лет, а изображение, пойманное линзой, всего лишь иллюзия того, что было когда-то.

После этих откровений учебный энтузиазм Лейлы иссяк. Какое-то время она ещё вспоминала свои небылицы, даже пыталась записывать, но ей это вскоре наскучило.

Багрийский царь рассказывал ей о звёздах, показал звезду-тёзку Лейлы, мерцающую алым светом в холодной глубине. Он стоял, сгорбившись, опираясь одной рукой о спинку стула. Лейле не было интересно, ей хотелось спать.

Она почти задремала под мягкий и тихий, вкрадчивый голос, но встрепенулась, почувствовав, что жених целует её. Наверное, это было романтично, как в тех книгах, что носила для Лейлы ее подруга Валида, дочь известного вольнодумца. Поцелуй под стеклянным куполом, после разговора о звёздах, не может не быть романтичным.

Лейла отпрянула, едва удержавшись от того, чтобы вытереть рот тыльной стороной ладони. Царь, глядя на неё, усмехнулся, сделал шаг назад, спрятал руки за спину.

– Прошу простить эту вольность, ваше высочество, – так же мягко сказал он. – Это был неожиданный порыв. И недостойный.

Он взял колокольчик со стола, на котором лежали вразброс бумаги, звёздные карты, какие-то рисунки, и позвонил. Лейла вздрогнула от этого звука.

Вновь зашумел пришедший в движение лифт, в котором вместе со стражником поднялись две вцепившиеся друг в друга служанки. Они низко поклонились царю, подхватили госпожу под руки. Та не сопротивлялась, машинально передвигая ноги.

В покоях она с наслаждением стянула с себя платье, сшитое по чужим лекалам, пахнущее чужими духами, и нырнула в постель.

Её сон продолжился ровно с того момента, на котором остановился…

Там, во сне, её виски сжимал венец, грозясь раздавить голову, как тыкву. А багрийский царь потрепал её по макушке, как собаку или ребёнка, и снял тесный обруч. Тот ожил, обвил его правую руку, впился в неё. Губы царя дернулись, скривились от боли, но он ничего не сказал, повернулся к Лейле спиной, и та ахнула, разглядев кровоточащие обрубки крыльев.

Храм развеялся, как дым, вместе с тяжелым ароматом фимиама, вместе с высокими голосами дев в белом, певшими про любовь небесную, про нерушимые клятвы.

Теперь они стояли на высокой скале, внизу в ущелье гремела узкая, но бурная река. Уродливые обрубки крыльев на спине царя шевельнулись, раскрываясь, словно пытались поднять хозяина в воздух. На землю упало несколько облезлых перьев, их подхватил и унес ветер.

Царь стоял на самом краю обрыва, несколько камешков из-под его сапог упали вниз, вслед за перьями.

– Исари! – крикнула Лейла, впервые называя багрийского царя по имени. – Исари!

Уже готовый шагнуть в пропасть мужчина обернулся, взглянул на Лейлу отстраненно и строго.

– Я не люблю вас, – быстро сказала Лейла, сама не понимая, говорит она по-багрийски или по-камайнски. – Но я не хочу, чтобы вы умирали, Исари!

Он сделал шаг назад, неловко взмахнул правой рукой, которую обвила её корона. И сон сменился обычным забытьем уставшего человека.