Читать книгу Небесные всадники - Кети Бри - Страница 4

Исари вынырнул из мутного забытья, заменявшего ему сон, в которое он погружался под воздействием всевозможных лекарственных настоек, коими пичкали его Этери и придворный лекарь. Какое-то время он лежал, не шевелясь, глядя на сине-зелёный балдахин, вспоминая день вчерашний и готовясь ко дню сегодняшнему.

Он должен выдержать грядущее сражение, выиграть битву на словах, войну политических взглядов, недомолвок и столкновения интересов. А если проиграет, не за горами битва на мечах, где он заведомо слаб и беспомощен.

Вставать не хотелось, решать не хотелось, жить не хотелось. Но было нужно, а потому Исари откинул полог и вызвал слугу. Чуть позже, перед завтраком, он устроил смотр своим маленьким войскам – своим соратникам.

Этери, свежая, как роза, приколотая на манер аксельбанта к её плечу с помощью булавок и шарфа, сидела на подоконнике, покачивая ножкой в сафьяновой туфельке без каблука. Прямо у её ног расположился мужчина неопределённого возраста, с аккуратно подстриженной бородкой и широкими браслетами на запястьях. Рядом с запечатанным магом стоял юноша – темноглазый, небольшого роста, худой, с острыми чертами лица, явно не знающий, куда себя деть. Это были придворный художник Иветре со своим учеником.

На спинке царской кровати сидел, нахохлившись и ссутулив плечи, цесаревич Амиран. Исари смотрел на него с некоторой тревогой: Амиран придерживался совершенно противоположных взглядов на всё, что только можно представить. Только подкупающая честность и прямота не давали ему участвовать в заговорах или устраивать саботажи против решений Исари. Однако вслух он не стеснялся критиковать решения брата.

Они не были ни дружны, ни близки. Амиран просто ждал, когда престол освободится, чтобы переделать всё под себя.

«Когда я стану царем, – говорил он, глядя в глаза Исари и прекрасно понимая, что станет править только после смерти брата, – я буду править сильной рукой, мне не нужно будет улыбаться, глядя в глаза врагов, как тебе!»

Исари только надеялся, что Амиран к тому времени вырастет, и все начинания и победы на политическом поприще не пойдут прахом.

– Итак, – сказал Исари. – Все меж нами тысячу раз обговорено. Пути назад нет, хотим мы этого или нет.

Амиран в ответ фыркнул, Этери достала из поясной сумки свой вечный кривобокий шарф и принялась щелкать спицами. К рукоделию, которое она не особенно любила, княгиня прибегала лишь в минуты крайнего волнения.

– Не всё обговорено, – бесцветным, нарочито равнодушным тоном произнесла она. – Икар почти добился результатов.

– Не продолжай, Этери, – прервал ее Исари. – Я не могу рисковать: мы не знаем, насколько важно именно добровольное самопожертвование. Быть может, надежда на спасение опасна. Мы не знаем точного действия этой древней магии и…

– Если ваше величество позволит, – сказал Иветре, опуская голову в поклоне, – я могу сказать следующее: ваша болезнь, в нашем случае, – это дар Небес.

Амиран, снова не сдержавшись, фыркнул и так мотнул головой, что чуть не свалился со спинки кровати. Иветре строго посмотрел на него и продолжил:

– Я изучал жизнь ваших доблестных предков и могу сказать точно: способности к этой странной магии, магии крови, просыпались у них только перед лицом смерти. Всегда.

– К тому же, – заметил Исари, прикрывая глаза, – все они были здоровы, как быки, им не приходилось проливать свою кровь вне поля боя.

Этери и Иветре усмехнулись. Аче, ученик Иветре, снова переступил с ноги на ногу и плотнее вжался в стену. Амиран, внимательно разглядывавший свои ногти, добавил скучающим тоном:

– Будь ты здоров, братец, ты был бы самым бесстрашным полководцем. Мчался бы впереди армии, не разбирая дороги, лишь бы не увидеть, как за твоей спиной умирают люди. Твоя тяга к самопожертвованию сродни этому.

– Смейся, смейся над своим государем и братом, Амиран. Я не злопамятен.

– И потому мстить будешь со смирением, свойственным кандидату в святые, и скромно потупив глаза.

– Не мстить, а воспитывать.

– Лучше бы ты приказывал давать мне кнута за проступки, – не унимался Амиран. – Может быть, тогда я что-нибудь и запомнил бы из твоих нудных воспитательных речей. «Царь должен», «Царь обязан», «Стране нужно» – лучшая колыбельная из всех возможных.

– Начать пороть тебя никогда не поздно. Мне только жаль, что современные лекари не умеют ещё пересаживать мозги. Я бы с тобой поделился!

Братья усмехнулись совершенно одинаково. Они были гораздо более похожи, чем думали. «Когда я стану царём, – с неожиданной грустью подумал Амиран, – я буду тосковать по тебе».

За завтраком Этери обратила внимание Исари на камайнскую принцессу, сидевшую рядом с братом. Ей необыкновенно шло бело-сиреневое платье, сшитое с учётом как багрийской, так и камайнской моды. Свежее личико не портили даже излишки сурьмы и белил.

– Хорошенькая девушка. И не глупа. Прекрасно понимает багрийский, но предпочитает делать вид, будто не знает ни слова. Ты ведь догадываешься, зачем её привезли.

– Она станет хорошей женой для Амирана, – ответил Исари, выразительным взглядом окидывая тарелки, стоявшие рядом с ним. Мало сладкого, мало мучного, ничего жирного, острого, соленого. При дворе было принято делать вид, будто никто не замечает разницы между общим столом и тем, что ел Исари.

– Не смеши меня! – сказала Этери. – Кто будет выдавать дочь за младшего брата при наличии холостого старшего?

– Чтобы оставить её вдовой?

– Исари, мы оба прекрасно знаем, что для установления мира ты с таким же печальным выражением лица, как сейчас, принесёшь в жертву не только себя, но и меня, и Этери, – вклинился в разговор Амиран. – И даже эту девушку. Ты совершенно не ценишь отдельную человеческую жизнь.

– Вот совершенно согласна, – с невинным видом заметила Этери, надкусывая пирог.

– Злые люди, в чём ещё вы меня обвините? – спросил Исари, усмехаясь.

– В тщеславии, – отозвался Амиран.

– В гордыне, – ответила Этери.

– Меня?

– Разумеется, тебя, – в один голос воскликнули цесаревич и княгиня.

Этери продолжила:

– Ты любишь взваливать всё на себя и тащить, погибая под тяжестью груза, но отвергаешь помощь. А потом страдаешь.

Исари снова усмехнулся, но теперь уже грустно.

– Я настолько жалок?

– Глупости, – сказала Этери и взяла его под столом за руку, мягко погладила ладонь. – Ты не хочешь выглядеть слабым. Ни в своих глазах, ни в чужих. Это совершенно естественно и понятно.

Исари смотрел прямо перед собой, не мигая. Этери – на него, не отрываясь, подмечая ранние морщины у глаз и рта – признаки боли, которую он терпел. Тёмно-рыжие, расчёсанные на прямой пробор волосы только подчёркивали его бледность и синие круги под глазами.

– Мне не нужно понимания, – медленно сказал он. – Я не имею права на слабость.

– Врать нехорошо, – заметил Амиран. – Не забудь покаяться своему духовнику. Он обожает выслушивать твои надуманные грехи.

– Царю, может быть, и не нужно понимания; царь, может быть, и не допускает слабости, – сказала Этери. – Но человек не может и не должен быть совершенным механизмом, лишённым слабостей.

– Между прочим, механизмы мало того, что бездушны, так ещё и тупы. Всегда вычисляют кратчайший путь, не размениваясь на всякие там обстоятельства. Никого не напоминает?

– Не любите вы меня, я так погляжу, – заметил Исари.

– Мы-то как раз любим, – не согласилась Этери. – А ты себя?

* * *

Этери нравился малый кабинет Исари – большая и светлая, богато обставленная комната, чьи стены цвета слоновой кости украшала щедрая позолота. Нравились удобные мягкие кресла, большой полированный стол из драгоценных пород дерева, нескромного вида магический светильник в виде девушки в легком платье. Девушка держит над головой фонарь и, опустив голову, разглядывает точёную ножку, выглядывающую из бокового разреза полупрозрачной юбки. Искусно сделанная из меди фигурка может двигаться – наклонять или поднимать фонарь повыше. Икар все порывался добавить в основное заклинание ещё и принятие соблазнительных поз, но Исари не согласился.

Этери прошла к окну и опустилась в кресло, которое привыкла считать своим. Идеальное место для наблюдения: падающий из-за спины свет позволял княгине без стеснения разглядывать входящих в кабинет послов, тогда как её лицо оставалось в тени.

Принц Максимилиан пришел вместе со своим секретарём, оставив братьев развлекаться. Камайнского принца Салахада сопровождал наставник – умудренный жизнью старик, с белой бородой и очень молодыми, ясными глазами.

За столом их уже ждал Исари. Он рассеянно поглаживал резную крышку шкатулки для проецирования изображений, рядом лежали две одинаково пухлые папки, полные бумаг.

– Добрый день, господа, – Исари склонил в приветствии голову.

Вслед за его словами с глухим стуком захлопнулась дверь, за ней – окно. Юный камайнский принц испуганно вздрогнул, гелиатский – молча переглянулся с секретарем, оба одинаковыми жестами тренированных бойцов дотронулись до рукоятей коротких мечей.

– Помнится, один поэт сказал, что тот, кто желает мира, должен быть готов к войне…

Этери покинула своё кресло и обошла с кувшином гостей, наполняя стоящие перед ними кубки.

Исари взял свой, выпил до дна, объяснил:

– Двери закрыты, нас невозможно подслушать. В кубках – эликсир истины. Тот, кто выпьет его, в течение двух часов будет с трудом удерживаться от произнесения вслух своих истинных мыслей.

Этери выпила свою порцию, улыбнулась:

– Что у трезвого на уме…

Первым за своим кубком потянулся принц Максимилиан. Его секретарь некоторое время колебался, затем тоже осушил кубок до дна. Выпил эликсир и наставник камайнского принца. Салахад пробормотал: «Я и так никогда не лгу». Однако под пристальными взглядами и он был вынужден последовать примеру остальных.

Исари сказал:

– Думаю, редкий народ не считает себя избранным Небесами для великих свершений. Так думают и жители огромных империй, и маленьких княжеств. Дело в том, что Багре не повезло с самого начала. Ещё до основания нашего царства это место служило полем боя между двумя старыми, сильными державами, которым требовалось расти, чтобы не зачахнуть. Как воинам нужны тренировки, чтобы оставаться сильными, так и империям для поддержания мощи требуются войны.

Ни одна из сторон не давала врагу закрепиться здесь, в узком перешейке между высокими горами, морем и воинствующими дикими племенами, которые убивают всех, ступивших на их землю. Естественным и закономерным было возникновение здесь маленького государства, призванного сдерживать воинственные страны, Камайн и Гелиат, не давать их миллионным армиям, их сильным магам то и дело сталкиваться между собой, ибо это чревато превращением мира в один большой костёр войны.

Исари перевёл дух, налил себе еще эликсира из кувшина, продолжил в полной тишине:

– Багрийская земля пропитана кровью. Кровью камайнцев, кровью гелиатцев, кровью багрийцев. Её слишком много.

– Я слышу, – ровным тоном сказала Этери. – По ночам слышу, как она плачет. Ей не хочется больше крови.

– И что вы сделаете? – спросил Салахад, скрестив руки на груди. – Вы можете хотеть мира, но что сделает ваше крошечное войско против армии моего отца или против гелиатских магов, этих собак? Все знают, что вы тяжело больны, а потому боитесь крови и смерти. Вы не мужчина, вы слабый и хитрый, как женщина, что стоит за вашим плечом и правит из тени! Если бы вы были в силах держать меч, вы бы и не думали о мире.

– Ваше величество, ваше высочество, госпожа княгиня, прошу простить моего воспитанника, – медленно, словно через силу, произнес старый камайнец. – Он ещё молод, горяч, несдержан.

– Этот недостаток – молодость – очень быстро проходит, а вместе с ним и несдержанность, и горячность, и умение говорить правду в лицо, – спокойно и любезно улыбаясь, ответил принц Максимилиан, проводя рукой по короткой курчавой бородке с проседью. – Однако я не могу не согласиться кое в чём с уважаемым принцем Салахадом. Наш хозяин тоже молод и горяч, им владеют благородные и мудрые идеи, однако совершенно неосуществимые, к моему глубочайшему сожалению. Мы обречены воевать, хотим мы того или нет. Это нужно политике, это нужно экономике, это требуется, в конце концов, чтоб держать в страхе простой народ. Любой стране нужен внешний враг, нужен кто-то, против кого можно бороться. Мы и Камайн в этом смысле идеально подходим друг другу. Что же до магов…

– Вредителей, нарушающих законы Небесные и Земные, – тут же бросил Салахад.

– Что же до магов, – продолжил принц Максимилиан как ни в чём не бывало, – они не вмешиваются в человеческие свары. По крайней мере, напрямую. Единственная помощь, которую они оказывают, – это работа госпиталей и лечение пострадавших. Разумеется, они преследуют свою выгоду, но… она не больше, чем у воюющих сторон.

Принц поклонился Исари, продолжил:

– Что же до прекрасных фантазий нашего дорогого хозяина, то они, увы, неосуществимы, как бы лично мне ни хотелось обратного. У вас нет рычага давления на нас. Всё, в чем вы вольны, ваше величество, это выбирать сторону, к которой примкнуть, как делали все ваши предки.

– У меня есть рычаг давления, – ответил Исари, наклоняясь вперед и опираясь локтями о столешницу. Его удлиненное бледное лицо вытянулось ещё больше и совсем побелело. – У меня есть моя кровь…

– Кровь? – удивленно переспросил Салахад и переглянулся со своим наставником.

– Кровь? – приподняв одну бровь, вежливо поинтересовался гелиатский принц.

Исари достал из ящика стола серебряное лезвие, протёр его очищающим раствором из маленького хрустального флакончика. Запахло вином и травами. Царь закатал рукав, полоснул себя по запястью и произнес:

– Смотрите и слушайте. И не говорите, что не видели и не слышали. Это магия крови. Забытая слишком давно, забытая потому, что жертва в ней – сам маг.

* * *

Этери было семнадцать, когда она впервые услышала о магии крови. Она тогда только приняла княжеский венец и должна была позировать для портрета. В Зейский замок, резиденцию князей Гатенских, был приглашён известный художник Иветре.

Больше сотни лет он был известен не только в Багре, но и за её пределами, ибо был одним из запечатанных магов. Тем, кто предпочёл долгую жизнь магическому дару. Его картины и фрески вдохновляли мастеров и в Камайне, и в Гелиате, и в Тарнийских княжествах: Эгрете, Артии и Казге. Быть может, и в других дальних странах повторяют его линии, его свет и тень…

Этери позировала, сидя неподвижно в высоком кресле, с трудом удерживая спину прямой под тяжестью массивного ожерелья-воротника с жемчугами и дымчатыми опалами и венца, плотно облегавшего голову. Художник несколько раз подходил к ней, поворачивал голову то влево, то в право, совершенно не церемонясь с молодой княгиней, и наконец сказал:

– Поразительно, как вы на неё похожи!

– На кого? – переспросила тогда Этери, наблюдая, как художник растирает краски, наносит первые штрихи.

– На Багру. Я был с ней знаком лично. Она говорила, что прибыла сюда из Артии – там немало женщин-воинов.

Этери только пожала плечами. Разумеется, ей с детства прожужжали все уши историей о возникновении Багрийского царства, она знала её отлично, хоть и никогда не интересовалась прошлым. Настоящее и ближайшее будущее интересовали Этери гораздо больше.

– Разве её звали Багра? В летописях её имя не упоминается.

– По крайней мере, она так себя называла. Не думаю, что её всегда так звали. Да и насчёт того, что она была воительницей из Артии, она тоже лгала.

– Но вы ведь не думаете, что она и правда была Небесной Всадницей?

Художник в ответ улыбнулся.

– Я видел, как она делает невероятные вещи, ваша светлость. Иногда я верил в то, что предо мной небожительница.

Этери удивлено взглянула на него, спросила:

– Потому вы… отреклись от магии?

Художник потер широкие золотые браслеты на запястьях, сказал:

– И поэтому тоже. Она владела кровной магией, она сама была магией. Чистой магией.

Как человек, получивший образование в одной из лучших школ-монастырей, Этери считала магию крови лженаукой, примерно как астрологию, переставшую иметь какой-то смысл после того, как маги и учёные смогли доказать, что звёзды – это подвешенные в абсолютной космической пустоте раскалённые шары из пыли и газа. И никакого влияния на человеческую жизнь иметь не могут. Так и магия крови была, по мнению учивших Этери наставников, очевидной пустышкой.

У Этери своего мнения на этот счёт не было, не считая впитанных с молоком кормилицы суеверий, сказок и легенд.

– Пожалуй, – продолжил художник, сосредоточенно работая, – гатенские князья и багрийские цари – единственные из известных мне носителей кровной магии. Вы единственная девочка в семье – верно, ваша светлость?

– Первая за несколько столетий, – улыбнулась Этери в ответ. – Отец только за голову хватался.

– В вас почти нет кровной магии, только её отголоски, и это странно, – сказал Иветре будто бы себе род под нос.

– А в Исари? – с легкомысленным интересом спросила Этери, вспоминая, сколько раз её другу пускали кровь. Глупости, конечно: если бы что-то было, неужели никто бы этого не заметил?

Закончив портрет и управившись с росписью храма Ветра, именитый художник как в воду канул почти на четыре года, а вернулся назад с кипой бумаг, в которых были странные и противоречивые записи о магии крови. Большая часть бумаг была на гелиатском, кое-что на неизвестных Этери языках. Эти бумаги были снабжены переводом.

Если хотя бы половина из написанного была правдой, если бы только Исари мог овладеть этой магией, Багра обрела бы дополнительную силу… Этери думала представить Исари художника вместе с его учеником, гатенцем Аче, но оказалось, что они давно знакомы – ещё с тех времен, когда будущий царь учился в Гелиате.

Только потом, выслушивая пришедшие к Исари мысли о том, как использовать свалившийся на голову шанс, Этери поняла, что натворила. Исари собирался использовать свои возможности на полную, добиться для Багры мира надолго, если не навсегда. Он привык жить быстро, не оставлять ничего на потом.

Теперь Этери сидела в царском кабинете, и наблюдала, как мерно капают в миску капли крови – тёмной, густой.

– Мой двоюродный прадед, Карнат, интуитивно владел этой магией, или, правильнее будет сказать, овладел некой её частью перед самой смертью, – сказал Исари, – когда сражался на стороне Камайнского халифата. Он попал в плен, был приговорен к показательной казни. Гелиатскаий главнокомандующий – не помню, как его звали…

– Лукреций Медесский… – подсказал принц Максимилиан, вежливо улыбаясь, будто они сидят за дружеской чаркой хорошего вина.

– Спасибо, – кивнул ему Исари, и продолжил: – Лукреций Медесский по обычаю предложил Карнату исполнить его последнее желание. Мой предок попросил отпустить тех пленных багрийских солдат, мимо которых он пройдет уже мёртвым. Незаметно для гелиатцев он поранил руку и дотронулся до пленных багрийцев – «пометил» всех, кого только успел. Пленных поставили в два ряда, Карнату отрубили голову.

– И его безголовое тело прошло вдоль шеренги, – завороженно продолжил Салахад. – И без всякой гелиатской магии, это уж точно! Маги проверяли всё, и никаких заклинаний и амулетов не обнаружили.

– «Ущелье Слёз», – рассмеялся принц Максимилиан. – Так там тоже была кровная магия? Ваш отец как раз был ранен, верно?

Об ущелье Слез Этери знала. Ей было почти шесть лет, конфликт между Гелиатом и Камайном вспыхнул с новой силой, отец Исари поддержал Гелиат, а самого Исари отправили в Зейский замок на целых полгода. Тогда-то они и подружились.

Отец Исари был ранен, и пока он лежал без сознания в лагере, все воины слышали плач и стоны их жён, матерей. Слышали, как те их хоронят и оплакивают. Когда царь очнулся, он признался, что ему снилась его умершая недавно жена, которую он страстно любил.

– Это были случайные, почти неконтролируемые пробуждения дара, – произнес Исари, вытягивая руку над миской с собственной кровью. – Я могу больше. Гораздо больше. Например, превратить свою кровь в быстро или медленно действующий яд, наслать ужасные видения, причем на большую группу людей – например, на целое войско.

Кровь в миске вскипела, забурлила и испарилась, превратившись в густое облако непроницаемой тьмы. Этери закрыла глаза и заткнула пальцами уши, но это мало помогло: тьма надвигалась на неё, душила, вопила на тысячи голосов, предвещая вечный и непроходимый ужас. Этери слышала, как падает мебель в кабинете, как кто-то кричит… Но всё это было так далеко от неё, будто в другом мире, а в этом, единственно реальном – только чернильная тьма и ужас.

Это продолжалось, пока Исари не взял её за руку и не сказал мягко и тихо:

– Ты-то чего испугалась?

Этери тут же перестала задыхаться, страх прошел, она оглянулась вокруг: гелиатский принц стоял спиной к спине со своим секретарем, они оба обнажили короткие клинки. Наставник камайнского принца выкрикивал какие-то заклинания – не классической магической школы, а что-то камайнское. Салахад явно с кем-то сражался, – с кем-то, кто пришел к нему из тьмы.

Исари отпил ещё немного из своего кубка, вытянул вперед руку, притянул к себе тьму, и та опала обратно в миску, превратившись в свернувшуюся, высохшую кровь.

– Впечатляюще, – с трудом переводя дыхание, сказал принц Максимилиан, опуская меч обратно в ножны.

Наставник Салахада поклонился, сказал:

– Это древняя, очень сильная магия, она не требует жертв… кроме одной – самого мага, его жизни, его здоровья. Это магия воинов, ваше величество.

Исари отсалютовал им своим кубком, сказал:

– Я рад, что демонстрация произвела на вас впечатление. А теперь, надеюсь, мы сможем перейти к обсуждению мирного договора.

Этери искоса взглянула на своего господина, стараясь не привлекать к себе внимания. Исари дышал неглубоко и часто, на виске билась синяя жилка. Но улыбался он любезно и сидел прямо. Этери знала: переходя некий порог плохого самочувствия, он перестаёт воспринимать свое тело, как живой организм, перестаёт чувствовать боль и слабость, управляя телом, будто куклой. Сейчас был явно тот самый случай.

«Пожалуйста, – мысленно взмолилась она. – Пусть они отпросятся отдыхать».

– Простите, ваше величество, – осторожно сказал старик-камайнец. – После такой встряски я ничего не соображаю.

– Не могу не поддержать наших камайнских друзей, – так же мягко добавил принц Максимилиан. – Я тоже сейчас не в силах ничего решать, ваше величество.

Исари встал, его заметно шатало.

– Что ж, – произнес он не менее любезно. – В таком случае, до завтра.

Он кивнул на бумаги и кристаллы, лежавшие на столе.

– Это вы можете послать своим государям. Думаю, им будет интересно ознакомиться.

* * *

Лейла поправила круглую шапочку с эгреткой, расшитую речным жемчугом, и ещё раз попробовала растолкать старшего брата. Салахад спал, и во сне его безусое лицо казалось ещё юнее, чем когда он бодрствовал и пытался придать себе мужественности.

– Ну же, – надув губы, пробормотала она. – Просыпайся! Там в саду качели.

– Отстань, женщина, – проворчал он сквозь сон. – Не позорь меня, сиди тихо.

Лейла фыркнула. Мальчишка! Ей вот-вот исполнится девятнадцать, так что хоть Салахад и мужчина, а всё же старшая здесь она.

Она разбудила двух своих самых любимых служанок, и уже через четверть часа они под присмотром воинов Салахада резвились на поляне и катались на больших деревянных качелях в форме лодки.

Они уже больше недели жили при багрийском дворе. Чего только не было за это время: и пиры, и охота, а в промежутках меж этими развлечениями мужчины пытались договориться между собой. От Салахада Лейла знала, что молодому царю удаётся не мытьём, так катаньем заставить их подписать мирный договор.

Дело было в том, что обеим сторонам этот договор был выгоден, но клубок противоречий, создаваемый сотни лет, не давал им это сделать. Лейла удивлялась, как это удаётся Исари, на что Салахад лишь насмешливо хмыкал и говорил, что у царя есть отличный острый нож в рукаве, и он отлично режет нитки, а это помогает разделаться с особенно запутанными клубками. А потом добавлял, что как бы царю самому не порезаться о свой нож…

А ещё Лейла побывала на самой настоящей ярмарке за стенами дворца. Дома она почти не выходила за пределы дворца. Её повела туда госпожа Этери, багрийская княгиня, уделявшая ей много времени. Они были не единственными придворными, отправившимися на это развлечение. Почти все дамы и витязи от шестнадцати до шестидесяти, облачившись в одежду попроще, отправились в город.

Специально для этой вылазки для Лейлы пошили одежду багрийской горожанки: жёлтое льняное платье, перевязанное в талии широким чёрным поясом, украшенную бисером шапочку, тоже чёрную, и белое кисейное покрывало, волнами ложившееся на плечи.

Сама княгиня Этери была одета, как гатенская крестьянка: в довольно узкое шерстяное платье в черную, коричневую, красную и синюю полоску, вышитое красным и белым бисером. Волосы она заплела во множество тонких косичек, уложенных в сложную прическу, голову княгиня не покрыла, только надела шерстяной же ободок, вышитый красной нитью. А на боку у неё висел самый настоящий кинжал.

Одежда гатенских горцев разительно отличалась от того, что носили багрийцы-горожане. Пёстрые шерстяные ткани против батиста, шелка, муслина, бархата, парчи и льна.

С девушками увязались и двое из гелиатских принцев, Валериан и Константин. Они на совещаниях были совершенно не нужны, как выразился младший из принцев: «Не пришей собаке хвост». Лейла страшно их стеснялась и больше молчала. Валериан отлично говорил по-камайнски и переводил для Лейлы разговор, ведшийся на гелиатском.

– Расскажите легенду, Этери, – попросил принц Валериан. – Вы обещали, прекрасная княгиня.

Он предложил ей руку, помогая перебраться через канаву. Княгиня улыбнулась, покачала головой и легко перепрыгнула сама. Обернулась, приложила палец к губам, укоризненно сказала:

– Ваше высочество! Мы здесь инкогнито, прочь галантность!

И погрозила пальцем.

Лейла спросила, оглядываясь:

– А его величество и его высочество не участвуют в прогулке?

Обоих братьев Лейла видела за завтраком и обедом. Оба были по-своему красивые и высокие – Лейла им была едва ли по плечо. Царь выглядел выше, так как был очень худ, зато у младшего, Амирана, плечи были гораздо шире. Амиран Лейле очень нравился – когда-то давно, гадая с подругами, она нагадала себе вот такого возлюбленного: со светлыми, как лён, волосами и серыми глазами, похожими на грозовые тучи. Среди камайнцев таких редко встретишь…

Этери только фыркнула и объяснила:

– Амиран на прошлой неделе отвязал на ярмарке лошадей от коновязи и чуть не сжёг трактир. А его величество не любит такие прогулки, хотя, видит небо, я старалась!

Дорога от ворот замка до главной площади заняла почти полчаса, так что госпоже Этери хватило времени рассказать легенду.

– Верить или не верить в это – дело каждого, – так она начала рассказ. – Как образованный, современный человек, я не могу верить в собственное небесное происхождение. Но я багрийка, более того – я гатенская княгиня, и всё своё детство провела в местах, где в эту легенду верят безоговорочно.

Они шли по самому центру улицы, и толпа расступалась перед ними. Лейла поняла, что весь маскарад был затеян исключительно ради увеселения, и что каждый уличный торговец пирожками и каждый попрошайка знает, кто они.

– Так вот, – продолжала Этери. – Всё началось или закончилось, как вам будет угодно считать, ровно триста двадцать семь лет назад, когда тогдашний гатенский князь достаточно ловко – с помощью подкупов, угроз и уговоров собрал под свою руку огромное количество мелких княжеств, создав таким образом то, что после его смерти стало багрийским царством. При нём неотступно пребывала странная женщина – не жена, не наложница и не подруга. Одни говорят, что она была молода и красива, а другие – что она была уродлива и к тому же горбунья… Или была трёхметрового роста и необычайной силы. Не суть важно. Важно то, что она давала князю советы, водила его войска в бой. Князь и правитель, прислушиваясь к ней, объединил разрозненные племена, которые рано или поздно стали бы либо частью Гелиата, либо частью Камайна. Эта женщина родила двоих сыновей, и старший стал царем новообразованной Багры, а младший – гатенским князем.

– И что же в этой легенде мистическое и невообразимое, прекрасная княгиня? – спросил принц Константин. – Разве это единственная воительница в истории или единственная женщина, родившая достигших вершины власти сыновей, не находясь при этом в браке?

– Ничего мистического, – согласилась Этери. – Не считая того, что её считают падшей Небесной Всадницей, покровительницей воинов и проточных вод. Версий её появления две: либо она сама избрала гатенского князя для некой миссии и сама пришла к нему, либо он каким-то образом сумел пленить её и поставить себе на службу. Она умерла, помогая сыну избавиться от кочевников, набегавших на южные границы новообразованного царства. Просто вырвала из груди сердце и бросила его в гущу вражеского войска. Всю долину, в которой происходило сражение, будто бы накрыло темным покрывалом, не пропускающим ни звуки, ни свет. А когда тьма рассеялась, багрийские воины увидели на месте вражеских войск только трупы…

– Откуда такие подробности? – удивился Валериан, а Константин добавил:

– А я не верю в существование Небесных всадников. Наши дирижабли поднимаются выше облаков, – туда, где кончается воздух, пригодный для дыхания. И что-то никто не нашёл ни летающих городов, ни рассветных садов, в которых живут души праведников, – ничего из того, о чём нам талдычат жрецы.

– Аргумент весьма поверхностен, светлый принц Константин, – ответила ему княгиня. – Что до подробностей, то на поле боя было немало магов, доживших до наших дней. Спросите их.

– И все же я считаю, что под Небесными Всадниками подразумеваются древние и сильные маги, и молиться им бессмысленно – им нет дела до наших просьб.

– Более чем уверена в вашей правоте, Константин, – склонив голову, ответила Этери.

Какое-то время они шли молча, а затем оказались, наконец, среди ярмарочных рядов, и весь этот разговор тут же вылетел у Лейлы из головы. Они окунулись в ярмарочную толчею. Госпожа Этери уже яростно торговалась, присмотрев красивое медное блюдо, но не забывала посматривать и на Лейлу.

Их зазывали к своим товарам: торговец шелковой тканью крикнул, обращаясь к княгине:

– Подходи сюда, красавица! Продам тебе отрез ткани на платье, да такой красоты, что самой княгине гатенской не стыдно надеть будет, а уж она-то известная модница.

Княгиня засмеялась и принялась со знанием дела выбирать ткани…

Лейла так увлеклась воспоминаниями, что не заметила, как на дорожке, усыпанной мелкими цветными камушками, появилась ватага юношей в дорогих одеждах. Впереди шел цесаревич Амиран, который был не старше Салахада, – светлоглазый, светловолосый, высокий и широкоплечий. Он остановился как вкопанный, разглядывая трёх девушек в ярких одеждах.

Служанки, увидев незнакомых мужчин, завизжали, закрыли лица рукавами. Лейла осталась стоять неподвижно, не опуская головы. Она видела, как ведут себя багрийские женщины. Разве стала бы госпожа Этери, названная сестра царя, визжать как крестьянка и опускать глаза? Лейла ничем не хуже.

Её охранники, расслабленно гревшиеся на весеннем солнце, схватились было за рукояти мечей, но тут же склонили головы в почтительном приветствии, узнав в юноше наследника багрийского престола цесаревича Амирана.

– Доброго утра тебе, роза Камайна, и твоим спутникам, – поклонившись, сказал Амиран на её родном языке. Он говорил очень медленно, очень правильно, но с таким смешным акцентом, что Лейла, сама того не желая, прыснула со смеху и тут же испугалась: не обидела ли она благородного юношу?

Но нет, он тоже смеялся. Не то над своим акцентом, не то просто вторя звонкому, как серебряный колокольчик, голосу Лейлы.

– Ах, – сказал цесаревич, прикладывая руку к сердцу. – Если б я умел рисовать, то изображал бы только ваше лицо, особенно когда оно, вот как сейчас, озарено улыбкой.

Лейла улыбнулась, не зная, что на это ответить. Цесаревич предложил ей прогуляться по саду, и она в растерянности оглянулась на служанок и охранников.

Один из них лениво поднялся с травы, вновь поклонился.

– Прошу простить нас, ваше высочество, – сказал он на хорошем багрийском. Лейла его неплохо понимала, но предпочитала делать вид, что не знает. – Госпоже Лейле пора возвращаться в свои покои и готовиться к завтраку.

Амиран еще раз поклонился, бросил на Лейлу еще один заинтересованный взгляд, от которого у неё заалели щёки, и спросил:

– Быть может, госпожа Лейла согласится попозировать нашему придворному художнику? Иветре и его ученик – лучшие живописцы нашего времени.

Лейла снова улыбнулась и сказала:

– Я с радостью приму ваше предложение, ваше высочество. Это честь для меня.

Они снова улыбнулись друг другу, и Лейла подала юному принцу руку для поцелуя, как делали это знатные багрийки и гелиатки. Его поцелуй ожёг руку Лейлы, горячая волна прошла по телу от руки до самого сердца. Ей показалось, будто и цесаревич вздрогнул.

Они так и стояли, держась за руки, пока кто-то из свиты цесаревича не отвлёк их. Амирану и Лейле пришлось распрощаться.

По дороге к гостевым апартаментам, выделенным для делегации Камайна, одна из служанок спросила Лейлу:

– Вам понравился цесаревич, госпожа?

Лейла засмеялась.

– Разве не для того отец меня послал сюда, чтобы я очаровала либо царя, либо цесаревича?

– Вы думаете, вам позволят выйти замуж за наследника престола при холостом царе?

– Исари болен, хоть и скрывает это. Он сам будет ратовать за этот брак.

Они вошли в покои, по-камайнски роскошные, пусть и с багрийскими мотивами в отделке. Камайнцы любили красный, зелёный и золотой, багрийцы белый, серебряный и синий, а гелиатцы предпочитали серебро и все оттенки красного.

Лейлу встретил встревоженный Салахад. Лейла задумчиво потирала руку в том месте, где её касалась рука Амирана. Погруженная в свои мысли, она чуть не прошла мимо брата, но он перехватил её чуть повыше локтя.

– Я получил известие от отца, – сказал он. Известие было получено магическим способом, от одного из преданных халифу запечатанных магов. Им можно было доверять. – Мы должны добиться того, чтобы ты стала женой царя. Это важно.

Лейла заплакала. Слезы катились вниз, на пол, на изразцовый, сине-бело-зелёный узор из цветов и листьев.

– Ты чего плачешь, дурочка? – растерянно и удивленно спросил Салахад, убирая руку. – Ты чего?

– А если я люблю другого? – всхлипнув, спросила она.

Салахад отодвинулся на несколько шагов, присел на низкий топчан у стены и спросил будто бы равнодушно:

– Влюбилась? Когда же успела?

Лейла мгновенно растеряла свою независимость, бросилась брату на грудь, уткнулась лицом в богато расшитый кафтан.

– Только что, – всхлипнула она. – Только что!

Салахад вздохнул, погладил сестру по голове.

– Ты должна родить наследника именно от Исари. Его брат… они не в ладах, Лейла. Он хочет воевать, а значит, едва станет царем, все договорённости, которых мы достигнем, пойдут прахом. Исари нужен другой наследник – сын, который продолжит его дело. Нам очень нужен мир, сестрёнка. Очень.

Лейла заплакала ещё горше, потом пробормотала что-то бессвязное…