Читать книгу 72 - Кейси Эшли Доуз - Страница 2

-1-

Не успеваю я что-то понять в том, где я и что я, как мне уже собираются приставить ряд условий для того, чтобы я «тут» смог остаться.

А кто сказал, что я хочу?

С этими идиотами, считающими меня чокнутым или подсадным. Может, мне лучше рассказать, какого хрена здесь твориться и как отсюда смыться?

Но гляжу на Лютера и понимаю: сейчас мне лучше держать рот на замке. Для трещания еще выдастся время, наверное.

– Короче – подытоживает он, серьезно глядя на меня – у тебя сейчас будет, так называемый, испытательный срок. Ты должен будешь показать нам, что ты не хрен какой, как говорит Ричи, который отмудохает нас всех или не подсадная утка. Еще надо разобраться с твоими долбанными часами. Короче, мы должны понять, что ты точно чист и тебе можно доверять. До того момента у тебя будет ряд ограничений.

– Ограничений? – уточняю я, хмыкнув.

– Закрой пасть и слушай – шипит Ричи – если что, я голосовал за то, чтобы кинуть тебя на хрен в трап.

– Как будто это секрет – бормочу я, но благо он меня не слышит, потому что Лютер уже продолжил.

– Первое, и самое главное – говорит он – один из хоплэтов в порядке очереди постоянно будет рядом с тобой, Везучий. Следить за тобой, приглядывать.

Хочу возмутиться или сострить на счет сортира – но все так запутано и непонятно, а мое здравие сейчас каким-то образом зависит от пары дюжин этих ребят, потому решаю промолчать и на этот раз.

– Второе – ты получаешь работенку наравне со всеми. Но в отличии от олдовых хоплэтов – у тебя не будет какой-то конкретной ботрачки. Будешь каждый день трудится там, где трудится хоплэт, чья очередь в этот день за тобой смотреть. Это для того, чтобы присмотр тебе мог быть оказан всегда.

Работа?

– Третье. Ты слушаешь, Везучий? – Лютер изгибает бровь и его строгий взгляд скользит по мне, словно желая найти все изъяны.

– Да – киваю я, вновь рефлекторно прикрыв ладонью часы, хотя их все уже видели и обсудили – работа, я слушаю.

– Уже не работа, мать твою, слушай внимательнее. Потому что если нарушишь условия – отправишься к чертовой матери в трап под личным руководством Ричи.

Перспектива этого и правда заставляет меня подсобраться и сильнее сосредоточиться на словах Лютера.

– Значит.. третье. Пока ты не получаешь всей инфы, что мы подсобрали о Хоплесе. Расскажем лишь кое-что, необходимое для того, чтобы ты мог нормально понимать свою ботрачку и в общем наши цели здесь. Что и как. Остальное – только когда закончится испытательный срок.

– И когда он закончится?

– Когда ты заслужишь доверие, долбанный ушлепок – фыркает Ричи и вновь начинает свою шарманку – он ни хрена не понял, Лютер, с ним возится что сортир бумажкой драить – никакого толка, этот хоплэт все равно все напорет! Давайте уже его в трап и закончим это все на фиг.

– Рич, уймись – цедит Лютер сквозь зубы – голосование проведено, решение принято большинством голосов. И мне плевать, что ты думаешь об этом, усек?

Ричи вновь шипит что-то про «долбанный ушлепков с часами», но все-таки в итоге замолкает.

– Итак.. мать твою, Рич, из-за тебя забыл, какой пункт сказал!

– Третий – подсказывает рыжая девушка – про инфу рассказал.

– Да, спасибо, Сью – кивает он – ага.. ну и последнее. Тебе в любое время дня и ночи запрещается самому расхаживать по территории Хоплеса, что-либо смотреть, делать и уж тем более брать. Не важно – отвлекся твой хоплэт-надзиратель, или ты сам улизнул у него из-под носа. Если вдруг такая фигня случится – путь тебе в трап заказан. И мне плевать, почему и зачем ты это сделал, окей?

– Окей – киваю я, сам еще не до конца понимая, с чем именно соглашаюсь.

– Так.. ну вроде все. Ну и конечно общие правила для всех хоплэтов, разумеется.

– Что за общие правила?

– Не трогать девчонок, отбой и подъем по времени, жрать только вместе со всеми.

– А почему.. – даже не знаю, что здесь меня удивляет больше. Что у стаи подростков, огражденных от правил – появился собственный устав, то, что они ему подчиняются или то, какими глупыми в нынешнем свете кажутся эти правила?

– А почему мы не можем общаться с девчонками? – говорю я в итоге. Смотрю на девчонок – они вроде сидят все вперемешку, никто особо не отгораживается.

– Не трогать девчонок и не общаться с девчонками – разные вещи, Везучий. Конечно, если они сами будут не против – можешь и потрогать, так сказать, да только за два месяца не наблюдал я здесь ни у кого романтического настроения. Как-то нам ни до этого.

– Жрать без спроса нельзя – предупреждая мой следующий вопрос, продолжил он – потому что неизвестно сколько еще еды здесь есть и насколько хватит. Едим – не чтобы в кайф, а чтобы могли дальше работать. По этой же причине подъем и отбой у всех общий – потому что кумекать над выходом отсюда мы можем только общими стараниями всех сфер хоплэтов, а если одни будут обедать, когда другие только встали, а третьи легли – ни черта из этого не выйдет уж точно. Еще вопросы?

– Ты сказал – встаете и ложитесь в одно и то же время. В какое?

Все вновь приглушенно зашептались.

– Часы есть только у тебя, умник хренов – фыркает Ричи – и это тебе далеко не преимущество. У нас этих хреновин нет. Мы ориентируемся по окну. Как только потемнело – отбой. Как рассвело – подъем.

– Да, по очереди спим возле самого окна. Солнце чуть встанет, и тому хоплэту что возле окна – сразу лучи в рожу бьют – кивнул Лютер – а он уже всех остальных будит.

– Ага. А Почему хоплэты?

Лютер смотрит на меня, как на идиота:

– А кто еще живет в Хоплесе, Везучий?

– Почему просто не называть друг друга по именам?

– А ты их все запомнишь? – он абстрактно окидывает взглядом ребят – мы здесь узники, а не друзья. Я знать не знаю имен и доброй половины, и не особо жажду запоминать. А они мое знают – только потому что благодаря мне все еще не сдохли и не перегрызли друг другу глотки. Проще, когда все мы обозначаемся одним словом.

– Хоплэты.. – повторяю я озадаченно, смакуя слово – если дословно, то получается что мы отчаявшиеся найти выход из Отчаяния?

Впервые я вижу на его угрюмом лице горькую усмешку:

– Все верно, Везучий. Наконец-то ты начинаешь смекать. Добро пожаловать в Хоплес.

-2-

Однако, я совсем не собираюсь здесь оставаться без явных причин. У меня много вопросов, и уверен, на большинство из них они могут дать ответы. Но перед тем, как Лютер пускается в краткую «ограничительную» историю о Хоплесе для меня, я спрашиваю то, что волнует меня уже давно.

– Что такое трап?

Лютер смотрит на меня какое-то время, после чего мотает головой:

– Нет, Везучий, это тебе пока рано знать. Единственное, можешь мне поверить – тебе точно никогда не захочется там оказаться.

– Почему рано? Вы так много о нем говорите, и угрожаете им, а что это такое – я знать не могу?

– Держи свои возмущения при себе, хоплэт – резко отвечает он, давая понять, что с ним пререкания плохи – сказал нет, значит нет. Но если тебе так невтерпеж – я могу тебе не рассказать о нем, а сразу показать. Но тогда ты там, на хрен, и останешься. Ну что, идем смотреть трап?

Я хмыкаю и Лютер удовлетворительно кивает:

– То-то. Значит.. что касательно всего этого дерьма, в котором ты плаваешь вместе с нами. Первое – и самое главное, пожалуй – спасательных жилетов нам не выдали.

Он смотрит на меня, а я молчу, не совсем врубаясь, что он имеет ввиду.

– Мы в океане дерьма, плавать не умеем, а спасательных кругов нет – поясняет рыжая, единственная из девчонок не опасающаяся прямо смотреть на меня – вот что имеет ввиду Лютер.

– Спасибо, Сью – кивает он ей – а то Везучий походу не Везучий, а Тупой. Ну да ладно.

Немногое-то прояснилось, но ладно.

– Итак. Мы, как и ты, Везучий, ни черта не помним. Ну, отдельные фрагменты до сих пор, бывает, всплывают в памяти.

– Я вот вчера вспомнил, что надо делать, если в переходник попала вода – скучающе кивает парень из общей толпы – на хрен мне только это надо, если здесь ни одного проводника? Только если на тот свет.

Кто-то приглушенно хохочет, но Лютер не обращает на них внимания:

– В целом да. Память возвращается частями, обрывочная и зачастую бесполезная. Все мы вспоминаем то или иное, но большинство так и остается лишь белым листом .

– А почему мы ничего не помним?

– Мне откуда знать? – жмет плечами Лютер – если б знал, давно бы придумал, что с этой дрянью делать. Только в отличии от тебя, мы здесь появились всей гурьбой и сразу. Два месяца назад. Знаешь, как мы отсчитываем дни?

– Как?

Он подходит к столу и берет исписанные мелкими-мелкими палочками лист. Большинство из них зачеркнуто:

– Солнце встало – это один день. Одна палочка. Солнце село – день закончился. Палочка зачеркивается. Сейчас у нас 67 зачеркнутых палочек и одна ждет сегодняшнего заката. Из чего мы делаем вывод, что торчим здесь больше двух месяцев.

Он кладет лист обратно как ни в чем не бывало.

– Ручки мы нашли, когда обшаривали отсеки. В общем, появились мы здесь два месяца назад. Кучей, очухались прям в этом долбанном холле. Ни черта не помним – в жизни никогда друг друга не видели. А может и выдели – черт его теперь знает, если мать родную не помним. Короче, естественно, сначала паника, все дела. Потом начали искать выход.

Неприятная горечь подступает к моему горлу, когда я понимаю, чем закончится этот рассказ.

– Короче, выхода мы пока так и не нашли.

– Но как-то же вы сюда попали?

– Ага, как и ты – кивает он – так же ни хрена не помним. Но мы хотя бы попали все вместе. Черт знает, может нас сюда занесли. А вот как здесь из пустого места очутился ты спустя два месяца – и зачем – гораздо интереснее.

Я закатываю глаза, так как даже история Хоплеса опять вернулась к подозрением обо мне. Лютер принимает обоснованность моего «замечания», потому возвращается к главному:

– Естественно, когда стало понятно, что мы в дерьме – появилась необходимость что-то делать, чтобы протягивать дни и искать выход. Тут и осозналась потребность в коллективной работе, да и вообще работе, так сказать. В собранности, сечешь? Если один будет работать – а второй ноги закинет да начнет мамочку звать, а при этом жрать будут по равному, но далеко так не уйдет. Нам понадобилось время, понимание и хорошие тумаки, чтобы признать, что мы должны действовать сообща, если хотим отсюда выбраться.

Но так и не выбрались – мысленно замечаю я, а моя отчаяние становится все больше. Теперь я понимаю, почему Лютер назвал это место Хоплесом, а нас всех хоплэтами.

– Мы не долбанная секта и не провозглашаем мир во всем мире – добавляет Лютер даже как бы с презрением – никто не заставляет водить хороводы друг с другом, лыбиться и говорить «доброе утро, сэр». Не хочешь – молчи, и так далее. Главное – выполняй свои обязанности и соблюдай правила. Дружелюбия от тебя никто не требует. Но нарочно создавать конфликты тоже нельзя – это стопорит общую работу.

Он так много талдычит об общей работе – но где ее результаты, если они все еще здесь? Где-то.

– Короче, батрачка у нас делится на несколько видов. Первые – кормаки, они ищут еду в секторах, шкафчиках и так далее. Короче, ответственны за то, чтобы мы с голоду иной день не сдохли.

– Здесь есть еда в шкафчиках? – уточняю я, но он пропускает мой вопрос, тем самым не давая задать и новый. Например, откуда она здесь и как за 2 месяца и 20 голодных людей до сих пор не кончилась?

– Вторые – пытаки. Они каждый раз обходят изученные сектора и пытаются найти выходы и лазейки, где бы эти выходы могли бы быть. Сейчас уже почти все сектора изучены, так что мы просто пробегаемся по ним и убеждаемся, что все еще в дерьме. Таким макаром тебя Ричи сегодня и нашел в 24-А.

– 24-А..

– А, да.. чтобы не запутаться, мы составляем схематичные наброски каждого отсека, и называем его как-нибудь. Как угодно – главное, чтобы не повторялось. Это помогает скоротать время при их обходе. И третьи – чистяки. Они ответственны за чистоту нашего быта, так сказать. Мы нашли пару тарелок здесь, едим руками, но это ничего. Ну плюс сортиры тоже сами себя не почистят, а если этого не сделать вонища стоит жуткая. Короче всей грязной в прямом смысле работой занимаются чистяки.

Я морщусь и Лютер ухмыляется:

– Вижу в твоих глазах, Везучий, вопрос: «кто согласится на такую работу?». Вот и узнаешь. Потому что рано или поздно к тебе будет приставлен хоплэт-чистяк и тебе придется заниматься этой самой работенкой целый день. Так, вроде все сказал. Ну.. из того, что тебе пока положено знать.

Я недоуменно вскидываю бровь:

– Так стоп. То есть вы, ребята, хотите сказать, что торчите тут два месяца, исследуете это.. самое место, ни черта не находите, ни черта не помните. Но продолжаете ничего не менять и делать это по кругу, по кругу ни черта не находить, просто каждый день сильнее предыдущего бояться, что закончится еда, и при этом еще меня называете тупым..

Глаза Лютера тут же зажигаются от ярости. Он подбегает ко мне и толкает в стену, схватив за грудки:

– А что ты предлагаешь, Везучий? У тебя есть какие-то другие варианты? Может подскажешь, что нам делать, умник?

Я ловлю краем глаза движение справа и поворачиваюсь, насколько мне позволяет хватка Лютера. Движение быстрое, едва заметное – птица пролетела за окном. И меня осеняет:

– Вы говорите, что не можете выбраться. Но вы пытались это сделать через окно?

-3-

Чувствую, что хватка Лютера на мне немного слабеет. Лишь чуть, но это позволяет мне юркнуть вниз и выскользнуть из его цепких рук. Провернув это, я быстро подхожу к большому окну под напряженными взглядами остальных хоплэтов и смотрю вниз:

– Да, высота чертовская.. но можно ведь выбить и кричать, верно?

Я оборачиваюсь обратно, но теперь вижу, что Лютер выпустил меня не из-за недоумения. Или ошеломления снизошедшим озарением моей догадки. Он смотрит на меня скептично и даже как-то презрительно, скрестив руки на груди. Зато подает голос Ричи:

– Ты думаешь, тут кроме тебя все ушлепки полоумные? Мы уже все что могли сделали с этим сраным окном. Выбить никак – видимо пуленепробиваемое. Мы и так и сяк пытались – хоть бы трещинка одна появилась. Кричать тоже нет- нас не слышат. Днем делаем это..

Он подходит ко мне и подцепляет с пола большой белый лист бумаги. На нем написано ручкой «SOS» и раз сто, наверное, обведено для жирности.

– Кстати, какого хрена ее сегодня не прицепили? – осведомляется Лютер, на что отвечает рыжая девушка. Она так часто участвует в их разговорах, что я даже запоминаю, как ее зовут. Сью:

– А смысл? Два месяца псу пол хвост. Всем либо насрать, либо ее никто не видит.

– Пофиг – отмахивается Ричи и вновь поворачивается ко мне, раздраженно испепеляя взглядом – а вечером мы дежурим с фонариком перед сном. Посылаем сигналы через это окно в соседние здания. Но пока что все дерьмово – никто не откликнулся, как и сказала Сью, за долбанных два месяца, так что окно можно сказать не в счет.

Я вновь изумленно гляжу в окно. Напротив нас, через дорогу, такие же высотные здания. Там наверняка кто-то живет. Плюс снизу ездят машины. Ходят люди. Я хмурюсь:

– Но как они могли не откликнуться?

– Хрен их знает, мне насрать, насрать почему им насрать и почему всем насрать. Если всем насрать почему мне должно быть не насрать?

В какой-то момент Ричи кажется сам запутался в хитросплетениях своих «насрать» в предложении.

– Ладно, сверху.. но мы на большой высоте. Кто снизу? Можно прыгать, кричать – они должны нас услышать?

– Не уверен, что снизу нас кто-то есть, Везучий. В Хоплесе семь этажей – вновь вмешивается Лютер – все их мы уже исследовали вдоль и поперек. Уверен, если бы под нами кто-то и был – он бы давно услышал наши крики. Ты просто не представляешь, как способны кричать 20 хоплэтов, в один момент обнаруживших, что они заперты в какой-то чертовой ловушке.

Я не желаю так просто мириться с тем, что окно невозможно задействовать для вылазки:

– Ладно. Есть еще окна?

– Ни одного больше – Лютер наблюдает со мной уже даже с какой-то насмешкой – ни в одном долбанном секторе. Ни одного окна или даже чего-то похожего.

– Оно единственное?

– Да. И совершенно бесполезное.

– Но..

– Поверь – устало перебивает он меня – за 67 долбанных дней, когда твоя единственная дума – выбраться, 20 хоплэтов успевают испробовать все. Все, что ты сказал – и все, что еще будет приходить в твою тщеславную полую черепушку в течении недели.

– По-моему, если все так, как ты говоришь, то это повод отчаяться – язвительно замечаю я.

Они будто сонные муравьи. Неужели они смирились со своим поражением неизвестной природы и собираются и дальше уживаться тут с едой, идиотскими правилами, запертые черт знает где этой незавидной компанией?

– Наверное, поэтому я и назвал это поганое место Хоплесом – усмехается Лютер – и не думай, что мы тут болваны и сосунки. Все мы, когда только очухались, были как ты. Хотели мир перелопатить и рассчитывали уже к вечеру очутиться за пределами поганого гадства. Но, как видишь – мы все еще здесь. Все так же месим землю руками – но теперь уже подходим к этому с умом.

С умом? Это как? Каждый день делать то же, что и предыдущий – несмотря на то, что это не дает никаких результатов?

Однако, предложить взамен мне нечего, потому остается лишь промолчать. Лютер же воспринимает это как знак поражения и принятия их точки зрения:

– Вот и ладненько. Короче, сегодня мы уже свое отлопатили – он смотрит на окно, за которым свечение уже стало теплым.

– Солнце к закату клонится – кивает Ричи – скоро отбой, мать его. Надо бы пожрать.

– Это точно – соглашается Лютер и глядит на меня – повезло тебе, сегодня без батрачки. А завтра закрепляю тебя за Сью.

Я мгновенно перевожу взгляд на рыжую девушку, которой, кажется, совершенно все равно что только что за ней первой прикрепили самого проблемного и опасного (по их мнению) хоплэта из их полоумной шайки.

– Сью! – окликает он ее и она встает с ковра, грациозно подойдя к нам. Смотрит в упор лишь на Лютера.

– Да? Я так поняла, новенький за мной завтра?

– Да. Покажешь ему что да как, да глаз не спускай. Я бы его лучше с Ричи кинул, но чувак пока не в себе. Боюсь, только проблем наживет нам. А мне пока нет времени с ним возиться, так что первая ты. Потом по очереди передашь за тобой.

У них уже есть упорядоченная очередь? Если я все правильно понял из слов Лютера – первыми в этой очереди перед Сью стоят лишь они с Ричи.

– Окей – она безразлично глядит на меня пару секунд – тогда завтра тащу его с собой.

– Сью у нас кормак – объясняет Лютер и хмыкает – так что завтра тебе унитазы не грозят. Слушай, черт его подери – он глядит на Сью – может этого хоплэта неспроста назвали Везучим?

– Посмотрим, как его удача проявится дальше – претенциозно дергает она плечами.

Я стою, не зная, что делать дальше. Но кажется, болтать со мной дальше никто не намерен. Так сказать, рамки «ограниченной информации» мне обозначили, что в них есть дали – а что за ними «ни-ни».

Я беспомощно оглядываюсь, когда слышится какой-то хлопок.

– Так, кому баранину? – Ричи открыл одну из консерв, правда я не успел увидеть, откуда он ее достал – короче, народ, этой банки на двое. Держите, девчонки.

Он дает ее двум девчонкам, после чего наклоняется и достает еще одну банку. Ага, понятно – он выуживает их из-под столика. Там небольшое темное отверстие – наверное, хранят от солнечных лучей. Хотя зачем, если в остальных комнатах окон и так нет?

– Эй, тушеная фасоль и фрукты – кричит он теперь уже, парадируя какой-то акцент. Начинает раздавать хоплэтам еду на двоих, а те разбирают и рассаживаются по своим местам.

Почему-то я был уверен, что они будут есть вместе в одном месте. Откуда во мне эта уверенность, если я не помню, как надо есть и где я ел в прошлом?

Я мнусь. Во-первых, мне не шибко хочется подходить за едой к Ричи – уверен, ничего хорошо меня не ждет. Либо даст какую-то дрянь, либо не даст вообще – либо даст жестянкой по башке. Короче, все варианты не камильфо.

Очевидно, увидев мою озадаченность, Сью хмыкает:

– Пошли, Везучий. Возьмем еду.

– Меня зовут Лаки – поправляю я. Почему-то сильно бесит, что из-за Лютера ко мне прицепилось это дурацкое прозвище.

– Да мне плевать – признается она – но если тебе так хочется..

Однако, я рад, что банку мы возьмем на двоих именно со Сью. Может, тогда Ричи не будет выпендриваться или пытаться вновь на меня наброситься – только теперь уже с тяжелым предметом в руках.

– А с кем ты обычно ешь? – спрашиваю я.

– Ты странный – фыркает она – как придется. Какая разница, с кем брать банку? Главное не с Беном, он всегда жрет больше отпущенной половины, а так плевать вообще. Поел и все. Не усложняй.

– Окей.

Решаю пошутить, чтобы разрядить обстановку, и с нарочитым участием спрашиваю, оглядывая хоплэтов в очереди:

– А который из них Бен?

Уловка действует. Сью едва заметно дергает уголком губ и кивает в сторону крупного парня:

– Он.

У него густая черная шевелюра и огромные ручища. До этого мне самым мощным казался Лютер, но очевидно я не заметил вовремя Бена.

– Я думал увидеть толстяка – признаюсь я – а не..

– У нас толстяков не водится – замечает она – все постоянно в работе, в движении, а еды не так уж много. Поэтому даже если умудряешься кого-то объесть – это уходит в мышцы, а не жир. Жиру в нас откладываться попросту некогда.

Я киваю.

Наконец, очередь доходит до нас. Ричи дружелюбно ухмыляется, увидев Сью, но тут же мрачнеет, когда замечает меня:

– Решила пожрать с придурками, малышка Сью? – уточняет он, тряся жестянку дольше положенного, и все сверлит меня взглядом.

– Если бы я решила пожрать с придурками, то пригласила бы тебя, зайчик – язвит она ему в ответ и выхватывает банку прямо из рук. Он усмехается:

– Ловко, ловко, детка.

– А то. Кто ж тебя научил ими жонглировать, не забывай.

Кажется, Ричи отвлекается от меня, потому что больше не переключается на эту тему – а едва отходим, всучает банки уже следующим.

– С тобой он ладит – замечаю я очевидное, когда мы садимся на уголок одного из ковров и Сью открывает консерву.

– Ричи со всеми ладит – жмет она плечами, словно сказала что-то обыкновенное. Оторвав острую крышку, она прямо ногтем делит содержимое пополам.

– Лютер же сказал, у вас есть пара тарелок..

– Да, когда консервы жидкие или сладкие. А это ты что, руками не выковыряешь, или ты белоручка, Лаки? – она с вызовом глядит мне прямо в глаза.

Однако то, что она все-таки назвала меня по имени, заставляет меня не затевать очередные разборки и молча согласиться с этим. Тем более, в том дерьме, где мы оказались – есть руками из банки не самое страшное, что может быть.

– Ты сказала, Ричи со всеми ладит – напоминаю я, когда мы приступаем к еде – это ты пошутила так?

– Я похоже на шутницу?

– Если честно, то нет.

Какое-то время она молчит, после чего заявляет:

– На самом деле Ричи душка.

– Ага – бурчу я, а моя щека будто бы заново начинает саднить от его ударов – я заметил.

Она глядит на меня с прищуром, словно я нытик какой-то:

– Просто они с Лютером одни из первых смогли унять свою панику и попытаться хоть как-то нас организовать. Поэтому понятно, что он так горячо болеет теперь за сохранение этого порядка – ведь это единственное, что нам остается. Он просто охраняет свое детище и все. Но сам видишь – он не шибко мощный, и громким «лаем» просто пытается выглядеть грозным. Если с ним не воевать – он даже веселый и забавный. Бывает вечерами морит шутки или типо того, поднимает в нас дух, иначе говоря, когда мы совсем впадаем в отчаяние.

Я придаю внимание той детали, как Ричи дурачился и гримасничал с хоплэтами, пока раздавал банки. Однако, это все равно не меняет мое мнение о нем:

– По мне – он полный псих и придурок.

– Не меньший, чем ты – осаждает она меня.

– Да я..

– Я ем в тишине – перебивает меня твердо – либо затыкаешься, либо я забираю всю банку и доедаю сама, усек?

Ясно, видимо было ошибкой критиковать при ней Ричи. Ну конечно, глупо было думать, что она вдруг начнет кивать головой и соглашаться с тем, что один из их лидеров полный придурок, а странный новый хоплэт – самый правый и притесненный, даже если все именно так и есть.

Лютер может затирать что угодно касательно того, что дружить никто ни с кем не заставляет – но уверен, как-то они уже притерлись за эти месяца друг к другу. А я чужак.

На мгновение я об этом забыл.

Когда все доедают, а солнце за окном совсем садится, Лютер начинает подгонять:

– Давайте, отбой. Реще делайте свои дела и отбой. Давайте-давайте.

Я иступлено гляжу, что кто-то куда-то уходит, кто-то преспокойно укладывается на коврах в шеренгу.

– Куда они идут? – спрашиваю у Сью, которая тоже направилась в сторону с теми некоторыми.

– В туалет. Если надо – идешь, если не надо – ложишься. Все просто.

– Мне надо.

–Поздравляю – фыркает она и уходит.

Однако, я спешу за ней, так как видимо туалет именно там. Парни и девчонки вновь стоят в одной очереди, поочередно ожидая, пока можно будет зайти в одну из пяти кабинок.

– Разве здесь не должно быть больше унитазов? В смысле, на каждом из этажей?

– Откуда ты знаешь? – она как-то странно сверкнула глазами.

– Мне кажется.. так должно быть.. Я не знаю, откуда это берется в моей голове, клянусь, но у меня такое ощущения просто.. я не помню этого, просто.. как будто знаю. Слушай, Лютер сам сказал, что со временем всем нам обрывками возвращается память.

– Да – кивает она – но что-то бессмысленное и бестолковое. А у тебя то освещение, то унитазы. Все в точку и все именно про Хоплес..

– Я правда не знаю, почему так.

– Почему-то я тебе верю – кивает она, но едва я хочу ее поблагодарить, как она добавляет – с таким безвольным выражением лица сложно что-то замышлять.

И мои благодарности так и остаются несказанными. Я хухлюсь и скрещиваю руки на груди, однако, и ответить ничего не могу – я понятия не имею, как выгляжу.

– Как думаешь, сколько мне лет? – спрашиваю я.

– Я тебе что, мамочка? Откуда мне знать.

– Ну.. на сколько я выгляжу? Мне кажется, ты лет на 17.

– Сам смотри и гадай.

– Куда смотреть?

– В сортире зеркало. Только не зависай там, а то Лютер разозлиться. Отбой и так всегда затягивается из-за очередей в сортир. Если еще и ты там зависнешь, разглядывая себя любимого..

Теперь очередь и вовсе кажется мне бесконечной. Возможность увидеть, как я выгляжу, и примерно понять, сколько мне лет – в паре шагов от меня. Еле подавляю желание распихать всех и протиснуться без очереди.

Не из вежливости – просто отдаю отчет, что отпихну я максимум двоих, а от остальных помощнее отхвачу знатных тумаков и вообще окажусь в конце очереди.

Наконец, забегаю в кабинку и первым делом не ширинку расстегиваю, а гляжу в кусок стекла на стене.

На меня в ответ таращится худощавый парень с бледной кожей и загнанными синими глазами. Ресницы длинные, но этого сразу не приметить – они такие же белые, как и волосы. Верхняя губа чуть полнее нижней. Слишком выпирают ключицы из-под серой футболки, что висит на мне мешком, как на вешалке. Но в целом – да, я скорее всего примерно того же возраста что остальные. Вряд ли старше.

Я не знаю, как выглядят люди за пределами Хоплеса, но вспоминая выпученные глаза Ричи и сплющенную физиономию Лютера – могу позволить себе тщеславную мысль о том, что я самый симпатичный из них всех. Может, поэтому Ричи так фигово меня принял?

С другой стороны – я и правда откуда-то знаю про здешнее освещение. Однако, раз мне всего 17 – выходит, версия с электриком отпадает? Но кто знает, может мой отец в этом разбирался, поэтому и я смекаю?

Отец.. напоминание того, что я ничего не помню о своем прошлом, омрачает то, что я наконец то смог узнать, как выгляжу.

-4-

Путник бредет впереди всех остальных.

Он перетаскивает ноги по дороге, то и дело отпинывая пустые банки из-под газировки или пакеты из-под чипсов. Он устал, но он продолжает идти. Как и люди, что следуют за ним.

Он знает, ради чего он это делает.

Наконец, чуть поправляет платок, что закрывает его голову от солнца. Ночью же он использует его против ветра. Слегка сощурившись, поднимает глаза и смотрит на небо. После чего вновь устремляет глаза в даль.

Передышка закончена.

Он вновь продолжает путь, рефлекторно нащупав пистолет за поясом.

Ему нелегко, но он знает – Им еще сложнее. Намного и намного сложнее.

И времени у них осталось совсем мало.