Читать книгу Подарок на Рождество. 25 счастливых дней - Кира Буренина - Страница 6

Черное и белое Рождество

Жизнь все-таки удивительная штука: лучшие праздники связаны в нашей памяти с одной семьей, с друзьями детства – ребятами из одного двора, с которыми мы дружили более двадцати лет. Как жаль, что пока еще не создана машина времени! Вот бы крутануть ее лет на двадцать пять назад! Теперь мы не так щедры на чувства, не раскрываем своей души даже самым старинным приятелям. Мы более взыскательны к нашим новым друзьям, и они, как ни странно, за это нас ценят и боятся потерять нашу дружбу. В самом дальнем уголке души мы горько сожалеем о том, что теперь не осталось никого, кто помнил бы нас в пионерской форме, моментально отзывался бы на старые прозвища и смеялся над бородатыми хохмами.

Наши семьи выросли в одном дворе, сложились в одном классе, наши отцы служили вместе, а до этого воевали до последнего дня войны. Наши матери покупали домашний скарб в одних магазинах на одной улице. Сахарницы, ложки, супницы, скатерти, рамки для фотографий и елочные игрушки – в наших семьях продублированы. Как продублированы некоторые черно-белые, с легким желтоватым налетом фотографии и воспоминания.

Когда наша крепкая компания собиралась за столом, обязательно всплывала история о том, как четырехлетний Лева потерялся на елке в Кремле, как на отдыхе в Крыму, куда наши родители исправно вывозили нас каждый год, у Левы болели уши, и маленький, смешной, с платком на голове, он грустно сидел на берегу; как катались на лыжах под Смоленском… Воспоминаний было много, они захлестывали нас, дробились мелкими гранями, искрились, и мы становились моложе, а в глазах появлялся задорный блеск. После этого Лева брал гитару и пел свой любимый романс «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Пел он с чувством, иногда прихватывая не те струны, но нам это было не важно.

Новогодняя встреча двадцатипятилетней давности… Мы сидим за праздничным столом, покрытым старенькой шелковой скатертью «тех времен», у Левы. Отзвенели куранты, после торжественного вручения подарков, благодушные и счастливые, мы расхваливаем коронные блюда его семьи – селедку под шубой и холодец. Раздается звонок в дверь, и Лева, загадочно улыбаясь, манит нас за собой. Мы выбегаем на лестничную площадку (а в Левином доме она огромна) и ахаем. Стараниями Левы и соседей она превращена в новогоднюю танцплощадку – украшена мишурой, надписями с шутливыми поздравлениями и даже маленькой елочкой. Соседи из квартиры напротив выкатывают столик с самодельными наливками (помнится, это был чернослив на спирту), и каждый произносит короткие, но емкие тосты. А потом под магнитофон, вынесенный на площадку, мы танцуем до утра. «Как тогда, в НАШЕМ дворе, правда?» – мечтательно повторяет Лева и опрокидывает очередную рюмочку настойки.

Светало, когда Лева отправился провожать нас, несмотря на наши заверения, что до дома мы доберемся сами. Морозный воздух огласила первая фраза романса «Утро туманное, утро седое», дальше которой дело так и не пошло, но нам хватало и этой строки, чтобы выразить радость от того, что жизнь прекрасна, когда в ней есть такие друзья. Громыхая промерзшими боками, по пустой и гулкой улице полз первый троллейбус. Лева замахал руками, свистнул, подзывая его, как такси, и троллейбус послушно остановился. «С наступившим!» – совсем не сердито крикнул водитель, и мы плюхнулись на холодные, как сугробы, сиденья, а в сумках у нас гремели быстро замерзающие миски и тарелки с гостинцами – салатами, холодцом, пирогами и чем-то еще, всученными нам Левиной женой «на дорожку».

Время летит быстро. Троллейбус больше не ходит по этому маршруту. Лева живет по другому адресу. Праздники мы встречаем или одни, или в других компаниях. Но воспоминания, как и черно-белые фото остаются. Я вспоминаю это каждый Новый год, где бы мне ни пришлось его встречать – с друзьями, в Таиланде, на даче, в Париже, Риме, дома, сразу после балета «Щелкунчик» в Большом театре. Такого торжества не будет больше никогда.

За день до праздника приглашение модельера Игоря Чертова поработать с немецкой дамой оказалось очень кстати. Год был тяжелый, неденежный. «Накуплю деликатесов к столу, подарки друзьям», – мечтала я, собираясь на встречу.

Игорь заранее предупредил меня, что визит дамы очень важен: она заведовала специальной комиссией, выделявшей спонсорские деньги на участие в международной выставке моды молодых талантов в Дюссельдорфе. Кроме того, слыла капризной, жесткой, и угодить ей было нелегко. Так оно и вышло. А еще и чемодан ее потерялся, вот беда. Правда, одета она была супер – не в мехах и туфлях на каблуке, в чем любят шастать немецкие высокопоставленные дамы, но и не как Ангела Меркель. Я разглядела все подробно: маечка, потом майка, потом белоснежная рубашка, джемпер, отличный жакет и дубленая куртка. Внизу яркие легинсы и брюки (!) и очень стильные ботильоны. Я не говорю о пашмине, сумке, шапке и перчатках – дама не зря пробилась в верх модной индустрии. Стиль casual, но все вещи высокого качества. «И что было в том чемодане, кроме косметики и нижнего белья, – подумала я, – если вся: и вечерняя, и повседневная – одежда была на ней». Вечером фрау Шварц отказалась принять приглашение на ужин в ее честь, сославшись на головную боль. На следующий день в шоуруме она явилась в другом комплекте из имеющихся у нее вещей, и все смотрелось стильно.

При виде моделей Игоря дама проявила столько же эмоций, сколько эскимос при виде снега. У меня голова шла кругом: неужели мы теряем спонсорство? Манекенщицы демонстрировали коллекцию, Игорь без конца приставал к даме: здесь мы можем изменить цвет, здесь будет другая фактура, аксессуары. Дама слушала, что-то записывала в свой блокнот, но окончательной оценки мы от нее так и не добились. Расстроенный Игорь отвез нас пообедать в какой-то ресторанчик, а сам вернулся в шоурум. Мы заказали обед, говорили о пустяках, и вдруг между горячим блюдом и десертом фрау Шварц сказала:

– Знаете, я очень не хотела приезжать сюда. Где-то здесь похоронен мой отец, а где – неизвестно. Убит… В сорок третьем мне было два года, а я помню суконный запах его шинели и округлость глянцевого яблока, которое он мне подарил на Рождество. Больше я его не видела. Но остались письма и открытки. Вот. – И она показала мне стопку открыток, перевязанных блеклой розовой лентой. – Я их специально привезла.

Я кончиками пальцев едва дотронулась до этой стопки; казалось, возьми ее в руки – и она рассыплется, как горстка пепла.

– Вот посмотрите. – Фрау Шварц протянула мне открытку с изображением Гретхен у окна, внизу готической вязью было выведено слащавое стихотворение о любви девушки. – Вы можете прочитать!

Фрау Шварц перевернула открытку, и я увидела неровный карандашный текст: «Мои дорогие! Я каждую минуту вспоминаю вас. Надеюсь, что все скоро кончится и я смогу обнять моих дорогих. Пишите мне. Папа».

– Она не дождалась, – продолжила после глубокого молчания фрау Шварц. – Остались только эти письма и открытки. И вот я здесь, в России, и ничего не чувствую, совсем ничего! – Ее голос дрогнул.

И тогда заговорила я: у нас до сих пор хранятся письма дедушки с фронта – хрупкие листочки бумаги, строчки, написанные то простым карандашом, то чернилами. И я ей рассказала о них, об открытке с бравым танкистом и алой надписью: «С Новым, 1943-м годом!» Это писал мой дедушка бабушке и своему сыну, моему отцу. В отличие от отца фрау Шварц дедушка вернулся с фронта живым и прожил с бабушкой долгую жизнь.

И вот мы сидели, молчали, смотрели друг на друга, а потом заревели как коровы. И после этих слез нам стало так легко, мы почувствовали себя такими родными, как сестры.

Поскольку Игорь опаздывал, мы решили пройтись до шоурума пешком. У подземного перехода стояла старушка: она торговала пестрыми веселыми рукавичками, перчатками, шарфами.

– И сколько это стоит? – поинтересовалась дама.

Стоило это копейки, даже на наши деньги, и фрау Шварц купила все. Только разрешила купить мне перчатки и шарф, они мне тоже приглянулись.

– Бери, милая, у меня этого добра хватит, – приговаривала старушка, радуясь такому удачному дню. – Я вяжу, а невестки мои как начнут вязать да плести – аж земля дрожит, так спицы мелькают.

– Ну что же, – радостно произнесла фрау Шварц, – у меня теперь подарков на всех – и мужу, и дочери, и зятьям, и невесткам. А невестки у меня такие – земля дрожит, – повторила она фразу старушки.

Мы вернулись в шоурум, Игорь взволнованно зачастил: он везде был, он нас везде искал, он объездил весь район… Вот, в дар фрау Шварц хотел бы подарить твидовый брючный костюм. Заговорщицки улыбнувшись мне, она ушла в примерочную, и через несколько минут предстала перед нами Марлен Дитрих. Брюки, жакет, белая рубашка, жилет – она была просто великолепна. С этого момента, нет, еще раньше у старушки, все изменилось: фрау Шварц изменила свое настроение. Она еще раз осмотрела модели, дала дельные советы, помогла составить концепцию на немецком языке, пообещала сделать все, чтобы русский модельер получил спонсорство. Оставив обалдевшего Игоря переживать свой неожиданный триумф, мы отправились в аэропорт.

– В этом году у нас тоже будет белое Рождество, – поделилась немецкая дама. Ко мне приедет вся семья: будет лепить снеговиков, делать снежных ангелов, кататься на горе. И еще – возложите от меня цветы у памятника Неизвестному солдату. Я не смогла. А сейчас у меня так легко на сердце! Но объявляют мой рейс.

Проводив немецкую даму, получив более чем щедрый гонорар, я подумала об Александровском саде, о торжественных елях, усыпанных снегом, о карауле почетного батальона, несущего свою службу день и ночь.

– Ну что, – запрыгивая в машину, радостно предложил Игорь, – поехали отмечать?

– Нет, извини, у меня другие планы. Спасибо тебе за предложение поработать. Деньги были очень кстати.

– И куда ты собралась? – решил обидеться Игорь.

– В центр, к Красной площади, пожалуйста.