Читать книгу Канарейка - Кира Страйк - Страница 4

И вот теперь этот звон.

  Открытые глаза защипало, заслезило, заставляя снова опустить тяжелеющие веки.

  А громовые раскаты, вдруг, сменились мелодичным переливом.

  У нас возле дома, в котором находилась прежняя квартира, располагался храм. Так вот до чего умелый в нём был звонарь. Я даже окна открывала, чтобы слышнее было, когда монах поднимался на колокольную башню и прикасался к своему волшебному инструменту.

  И каждый раз, вглядываясь в тонкий тёмный силуэт, раскачивающий тяжёлые колокола в сдержанном мистическом танце, я думала о том, каким же даром нужно обладать, чтобы уметь извлекать звуки, исполненные такого величия, заставляющие людей останавливаться и прислушиваться к собственной душе.

  Вот и сейчас кожа покрылась знакомыми мурашками, а чарующая мелодия подхватила сознание и понесла далеко-далеко, успокаивая боль, возвращая покой.

  Как будто ты стоишь у тайного порога

  И слышишь в тишине биенье сердца Бога…

  Кажется, я снова уснула. И видела самый странный в своей жизни сон, больше походивший на воспоминание.

  В светлой, какой-то сияющей комнате, напомнившей мне пустую яичную скорлупу изнутри, плакал маленький ребёнок. Сжавшись в комок и пригнув светлую кудрявую голову к коленкам, малыш, тихонько всхлипывал, подрагивая худыми плечиками.

  И так сердце сжалось, глядя на него – такого несчастного, одетого в странную белую… девчачью ночнушку? Так захотелось забрать его горечь, утешить, успокоить.

– Ты чего, маленький? – руки сами потянулись к мальчишке, чтобы поднять, прижать к груди. – Что случилось? Я помогу, мы всё обязательно исправим.

  Тёплые руки доверчиво обвили шею, и он поднял мокрое от слёз лицо. Боже мой, как же оно было похоже на лицо маленького Костика. Перед глазами встало воспоминание того самого дня, когда Лёва привёл меня к себе домой знакомиться с сыном. Те же пушистые волосы, те же глаза, полные сострадания, а теперь – страдания, те же мягкие ручки на моей шее.

– Бабуля, я боюсь. – носик жалостливо сморщился и солёные градины снова покатились из глаз…

  … моего внука?

  Душа зазвенела. Ноги ослабели, и я присела на невесть откуда взявшийся низкий детский стульчик, укачивая, обнимая бережно и крепко, обмирая каждой клеткой от запаха волос этого светлого ребёнка.

  И я запела.

  На город заснеженный ночь опустилась,

  И вдоль дороги зажгла фонари.

  Зимнему городу лето приснилось,

  Зимнему городу лето приснилось,

  Скверик завьюженный спит до зари…*

  Слушала свой голос – и не узнавала. Мой, точно – мой, но какой-то иной. Ошеломляющий, проникающий под кожу, как тот самый колокольный перелив. И простенькая песня звучала волшебством, плавно кружа голову, вместе с невидимыми пушистыми снежинками.

  Малыш, заслушавшись, успокоился и обмяк у меня на коленях.

– Что тебя так испугало? – проводив отголоски улетающего эха, спросила я.

– Там мама и папа ждут, зовут, а я боюсь, и от того не могу найти выход. У меня не получается.

– Не надо переживать, родной. Стоит только перестать бояться, как всё наладится. Вот смотри. – я совсем не была уверенна в том, что делаю, но внук ждал моей помощи, и я не было никакой возможности обмануть его веру.

  Просто взяла и представила дверь на гладкой стене. И она появилась.

– У-ух,– с восторгом и облегчением выдохнул внук, – я бы без тебя не справился. А времени совсем маленько осталось.

– Тогда я тебя провожу. – как ни хотелось побыть с ним подольше, пришло понимание, что задержка продлевает страдания Леночки и Кости – там, в недоступном более для меня мире (это я почему-то знала точно), где они ждут своего сына.

– Это было бы хорошо. С тобой – не страшно.

– Пойдём? – взяла тёплую ладошку в свою.

– Пойдём. – решился он.

  Перед самой дверью внук остановился и потянул за пальцы вниз, обнял и тихонько шепнул в самое ухо:

– И ты тоже не бойся. Всё будет хорошо – я знаю.

– А мама с папой? – в тон ему спросила я.

  Было так важно… Так хотелось, чтобы детям моим не было больно. Чтобы кто-нибудь им рассказал…

– Им расскажут. – встал на носочки, дотянулся до ручки и скрылся.

  А я осталась одна. Нет. Пожалуй, наедине с единственной мыслью, что ни жизнь моя, ни смерть не оказались напрасными. Что, даже если бы меня всё-таки спросили, готова ли я на такую замену – добровольно отдала бы оставшиеся годы за возможность стать проводником, помочь этому мальчику найти дорогу к родителям. И, наверное, это было понятно, раз не спросили.

  Скорлупа, вдруг, раскололась, разлетелась на осколки, погружая меня в неведомое ничто.

  Очнулась совсем в ином настроении. Было так хорошо и совсем не страшно. Сон помнился до каждой мельчайшей детали. Согревал так, словно всё это случилось наяву. Даже пальцы ещё, казалось, хранили тепло детской ладони.

  Только голова всё-таки немного гудела, в груди ныло, и не имелось никакого ответа на вопрос, где я, всё-таки, нахожусь.

  Спугнуть послевкусие сна было так жалко, что я, не открывая глаз, просто повернулась на другой бок, ощутив под собой довольно жёсткую поверхность, а на себе – странное колючее покрывало.

  Так. А вот это уже неожиданно. Всё-таки, желательно оглядеться и понять, что произошло, и на каком я свете. В общем-то, сознание смирилось с тем, что … Пф-ф-ф! Меня больше нет? Ну так есть же! Есть! И вряд ли в раю или в аду выдают колючие одеяла.

  Взгляд упёрся в темноту. Сосредоточившись, смогла различить тёмные стены, уходящие в высокий потолок. Через узкое открытое окно, в помещение пробивался рассеянный лунный свет. Но толку от него было, прямо скажем, маловато. И тишина. Как в склепе.

  Хотя, в склепе, кажется, должно быть тесно, холодно и сыро. А тут, вроде, ничего. Плед, опять же.

  Хотелось чего-то, что смогло бы оживить атмосферу, подтвердить реальность и этих стен, и самой меня.

  И тут совсем рядом, за окошком, замысловатой трелью залилась ночная птица.

– Спасибо. – вздрогнув, поблагодарила я и, не очень-то задумываясь, вывела нечто похожее в ответ.

  Правда, губы оказались такими сухими, что получилось не очень, чтобы очень. А птичке понравилось. Слышно было, как ночная певунья вспорхнула и пристроилась на оконный проём. Там и осталась, снова и снова радуя слух живыми звуками.

  Состояние было донельзя странное. Вот, вроде бы, и насторожиться, и даже испугаться. А настроения даже просто удивиться не имелось. Вместо всего этого – просто взялась ковыряться в последних воспоминаниях, пытаясь сложить картину последних, так сказать, реальных событий.

  Вот я проснулась там, в своей кровати, вот крадусь по пустынному коридору, а дальше память услужливо разбивает произошедшее буквально на кадры.

  Загорается свет, я упираюсь во что-то твёрдое… Что это? И почему растоптанные мужские ботинки почти на уровне глаз? Стремянка! Лёвушкина аккуратная стремянка, всегда стоявшая в углу кабинета. Удобно было иметь её под рукой, на случай перевесить или просто протереть картины. Об неё я и стукнулась.

  Картины! Вот, что было нужно вору. А то, что обувь принадлежала именно грабителю – сомнений не вызывает. И как прознал, что дома никого не должно было быть? Мария? Ни за что не поверю. Только не она. Скорее… да господи, тьма народу знает, что в день памяти Лёвы я каждый год остаюсь у детей. Начиная от соседей и заканчивая сотрудниками. А вот в этот раз сложилось по другому.

– Так, и дальше?  – я сладко зевнула и закашлялась.

  Душу, вдруг, согрела злорадная мысль о том, что картины вору или ворам вряд ли достались. Может внешняя сигнализация и не была включена по причине того, что я вернулась, но локальную, подключённую к самым ценным объектам – не под силу не потревожить никакому умнику. По крайней мере так уверяли установщики.

  И всё же… Ну стукнулась головой – от этого ведь не умирают. По крайней мере от удара в лоб, который получила я.

  Сердце. Вспомнилось, как солнечное сплетение сковало ледяным холодом. Переживания и внезапный испуг просто его доломали.

– А оно стучит. – такая нелогичная мысль была последней, прежде чем организм незаметно провалился в дрёму.

* Вера Дворянинова "Мамин сыночек".