Читать книгу Не судьба. Роман о восьмидесятых - Кирилл Берендеев - Страница 12

Оля все больше стала пропадать на работе – не то из-за приближающихся майских праздников, не то из-за поисков. Приходила уставшая, иногда недовольная, иной раз просто затюканная. С таким видом, будто внутри у нее сидело что-то такое, о чем лучше не говорить, что надлежит никогда не показывать. Раз только помянула, аккурат перед днем Победы: «Заляпалась полностью». Я начал мямлить, мол, зря ты так, можно бы и забросить это дело, она только покачала головой, ничего не ответила, только глаза выдали – искрились тем жадным огнем, выдающим и ее собственное желание докопаться до правды-истины.

После праздников на нее снова навалилось, она совсем смолкла. Приходила всегда голодной. И будто пытаясь очиститься, вцеплялась в меня, неистово, жадно, долго не успокаиваясь. Иногда я уж не мог, она сама… не знаю, что там про нас, про нее думал Михалыч, все это видимо, внимательно выслушивавший. Может, действительно надеялся, что распишемся и съедем. Хотя чем мы плохие соседи? Может, следующие хуже будут, откуда ему знать? А может просто хотел хоть немного побыть в одиночестве в пустой квартире – я видел порой, как ему не хватало покоя. Михалыч желал его, как потерянный Эдем. Потому и разговор, если приходилось сталкиваться со мной одним, что в последнее время случалось довольно часто вечерами, неизменно заводил о предстоящем бракосочетании. Я отшучивался, ну а Ольга, если только слышала, начинала дерзить и насмехаться. Я уводил ее прочь, понимая, что сейчас не лучшее время, но и ее понять можно – судя по всему, копнула она очень глубоко. И чтоб не думать постоянно об этом своем копании в моральных нечистотах, солнышко старалась переключаться, больше на меня, знакомого, понятного, близкого, наконец. Или ругаться с Михалычем, это тоже отпускало.

А я занимался своими новыми обязанностями. Директор «Дружка» дал мне карт-бланш на создание «чего-нибудь классического, но модного» как он выразился. Я думал недолго, благо под рукой находились еще старые задумки, не успевшие воплотиться в жизнь в прежнем ателье. За неделю, чуть изменив раскрой, набросал эскиз плаща. И молодежного, для студентов-модников, и вполне себе консервативного, для руководителей. То есть вполне себе по цене демократичного, если достать хорошую хабэшную ткань. С крылаткой на спине, широкими отворотами, если нужно, застегивающимися под горло и оставлявшими крохотный ворот – весной и осенью у нас ветра промозглые – с поясом без пряжки, завязывающимся как пионерский галстук. Почти в пол, что вроде как вышло из моды еще в начале восьмидесятых, но сейчас, судя по выкройкам из «Бурды», вполне туда снова входило. Частично этими образчиками я и пользовался, когда создавал эскиз.

Директору понравилось, его помощникам тоже, утвердили без привычных переглядок, без звонков и согласований с вышестоящими инстанциями, еще бы, сами себе голова. На все про все ушло три дня: подсчитали стоимость, порешали размеры и рост – и выдали мне закройщика, человека опытного, с настолько большущим стажем, что мог уже на память чертить любые выкройки на любую фигуру. Плащ для него, даже такой, достаточно сложный, не создал проблем, вместе мы с ним мазавшись мелом, провозились всего-то полтора дня, при этом я больше ему мешал советами. Шить решили без подкладки, вискоза и дорога и не достанешь, а вот хлопок пришлось разбавить полиэстером на тридцать процентов: других тканей уже не находилось. В конце августа решили пустить в серию, а пока добавили в каталог пошива, посмотреть, кто и какой фигуры станет заказывать. Что тоже неплохо для дебюта. И моего, и их. Плащей у кооператива еще не случалось.

После мне было предложено сделать что-то и на осень, я немедля достал из загашника ветровку типа «летучая мышь», не знаю, почему так называется крой, больше похоже на белку-летягу. Выждав три дня для приличия, подошел к директору с новой-старой идеей, которую не успел пропихнуть в прежнем ателье.

Тот долго и с некоторым удивлением смотрел на раскрой и эскиз.

– Я не совсем понял. Какая ткань?

– Лучше джинса, но можно обойтись вискозой, можно сделать чисто синтетической, это же ветровка, тут неважно.

– А рукава, они что, прямо от резинки? – Я кивнул. – Кстати, резинка очень широкая, у нас сейчас с такими туго, – продолжил директор механически, потом спохватился. – И воротник-стойка.

– Все верно. Молния двусторонняя, лучше пластиковая тракторная с большими бегунком и брелоком. Четыре кармана – нагрудные накладные и врезные на поясе. Лейблы один на левом накладном кармане, второй сзади на резинке. Ветровка тоже без подкладки, понятно.

– Понятно, – повторил начальник. И немного помявшись, вызвал зама. А тот моего закройщика. Затем пришло еще трое.

Странное это было зрелище – директор, молодой парень двадцати пяти лет спрашивает совета, насколько молодежно и модно представленное изделие у своих коллег, тех, кому хорошо за сорок, а то и за пятьдесят. Что они могли сказать? Скорее всего, очевидное. Никого мой конструктивизм не вдохновил, пришлось снова убрать выкройку подальше с глаз долой, в толстую уже папку к ей подобным, понимания не нашедшим. Много ж их скопилось с времен техникума, когда я просто для себя сочинял и разлиновывал выкройки на миллиметровке, подгоняя их сперва под сорок восьмой, а позврослев и вымахав, под пятидесятый, рост третий. Утешал себя только тем, что может еще какое ателье заинтересуется. Все свои наработки, те, что действительно нравились, я не выбрасывал, после неудачных попыток, упорно хранил в ожидании иных времен. Благо теперь они неслись неслыханной чередой, и все по нарастающей. Ускорение, перестройка, гласность, демократизация, самоуправление, – многие уж не помнили, с чего это все началось, хотя прошло всего три с небольшим года со дня воцарения нового генсека, а уж столько всего свершилось, столько переменилось за это время. Одна кампания следовала за другой, непрерывным потоком, будто из рога изобилия. Население, единственное что успело сделать, так это вывести для себя простую мысль, озвученную моим знакомым, пригласившим меня на новую работу – надо ковать железо, пока еще есть такая возможность, ведь, в стране с непредсказуемыми виражами перемен, стоит быть готовым к любому исходу.

А потому спешили все. Да и я тоже старался не оставаться в стороне, тоже что-то выдумывал – на этот раз, что попроще и попонятней. Следующую ветровку с привычными двумя накладными карманами на молнии, в которые были врезаны обычные, без застежки, начальник принял с нескрываемым удовольствием – простые формы казались ему признаком успеха. Пусть так, главное, мои изделия пошли в продажу, и некий процент мне с каждого проданного изделия, как их изобретателю, даже полагался по договору. Словом, тужить по не принятому было некогда, мы с закройщиком на пару работали, не покладая рук, благо, покупателей и заказчиков у кооператива хватало. Странно, я даже выпустил из головы начавшийся – уже два месяца как – чемпионат страны, в котором «Асбест» успел выиграть выездную встречу и продуть две домашних всухую; все эти пертурбации с командой мне вдруг стали далеки и неинтересны. Даже когда меня встретил один из фанатов, некогда не раз и не два отоваривавшихся в нашем ларьке у стадиона, где я некогда стоял за прилавком, выдавая и упаковывая собственноручно изготовленные футболки, оверлочные шарфы и прочую атрибутику, встретил, напомнив о скорой битве между нашими и прибывающими традиционно грозными гостями из Ростова-на-Дону, я только головой покачал. Вот удивительно самому показалось странным это движение. Вроде изредка, но приходил на матчи команды, все равно переживал за своих, теперь же…. Видимо, все имеет свое начало и конец. Сейчас мне оказалось совершенно безразличным, на каком месте идет «Асбест», какие противники ему оказались по плечам, а с какими он не смог справиться. Что интересного будет в новом туре, а что в следующих. Я извинился перед знакомым и пошел дальше, а тот, будто не веря услышанному, и какое-то время просто смотрел мне вслед.

Это было как раз тридцатого апреля, праздники снова удлинились за счет выходных, снова, как и в Новый год, страна гуляла три дня.

Не вся страна. В ту субботу случилось страшное: взрыв метана на шахте «Коминтерновская» унес жизни двенадцати человек и забаррикадировал в недрах на глубине четырехсот метров еще двадцать. Пока шли праздники, к ним пробивались спасатели. К счастью, уже третьего числа всех вывели на поверхность, живых, но здорово помятых взрывом.

Город ничего не знал о случившемся, праздник как-никак. Власти решили не прерывать веселье граждан. Молчали радио и телевидение, а газеты… ну да, они по выходным просто не печатались. В воскресенье состоялась традиционная первомайская демонстрация, на которой прошла колонна горняков, вся в черном. Пока она двигалась вдоль трибуны с руководством обкома и прибывшим представителем ЦК партии по площади Революции, узнавшие неведомо как службисты о планах горняков не молчать о своем горе, крутили руки и вязали особо настырных, пытавшихся докричаться до высокого начальства. Плакаты вырывали, рабочих отправляли в кутузку. Говорят, около шестидесяти человек в тот день не добрались до трибун. Да они кричали, они пытались – но их не услышали. Или не захотели услышать. Наверное, последнее, ведь на трибуне стоял директор «Асбеста», по совместительству и руководитель предприятия «Асбест-шахты», он рассказывал прибывшим из самой Москвы телевизионщикам, что вот уже летом начнется работа на новой, тринадцатой шахте имени Генриха Шлосса, известного немецкого инженера, интернационалиста, который, прибыв в наш город в первые годы советской власти, восстановил добычу угля в регионе. А к девяносто третьему году, не скрывая гордости продолжал директор, в строй будет введено еще шесть шахт, и тогда общая добыча угля составит немыслимые для нашей области…

Конечно, во вторник все вскрылось, да тогда уже, после праздников, вся пресса, все каналы только и вещали о случившемся, ни словом не обмолвившись, а чего же это вы, милые, так невовремя подаете столь важную, столь трагичную информацию? Где вы были все эти три дня?

Горняки снова попытались придти с челобитной к зданию обкома, но на сей раз даже попытка не удалась, их отловили бойцы ОМОНа еще на подступах. Впрочем, на помощь руководству пришел главный инженер. Лично встречаясь с семьями погибших и с пострадавшими он распорядился выделить – кажется, из своего кошелька – по десять тысяч на похороны и по пять на реабилитацию. И просил у органов отпустить всех задержанных за нарушение общественного порядка, он за них ручается.

Так и вышло. Неудивительно, что так вышло, скорее, даже закономерно. Как и то, что говорливого директора объединения сразу после дня Победы убрали на «заслуженный отдых», его место занял зам, а Ковальчук сам передвинулся на ступеньку повыше, став правой рукой нового правителя «Асбеста».

Все случилось так быстро, как это и обычно происходило в последние годы. Впрочем, большинство подобной ротации не заметило, директору в прошлом году стукнуло шестьдесят три, давно пора на пенсию. Ковальчук на его фоне и вовсе выглядел пацаном, ему недавно исполнилось сорок восемь.

О нем с Олей я смог поговорить только вечером восьмого, когда еще о перестановке знали только в руководстве «Асбеста». Да и разговор вышел какой-то не такой, она устала, сперва только отмахивалась и лишь когда я спросил насчет шахт, несколько удивилась. Треп директора солнышко не слышала, на все майские поехала к родным, снова без меня. Почему-то не рискнула представить своего жениха. Не хотела сглазить или боялась их мнения? Даже не могу сказать определенно – в самом деле, Олина душа для меня по-прежнему оставалась под завесой мрака.

Я еще сказал, мол, негоже столько времени не знакомить, она отшутилась, извиняясь за свою внезапную робость, мол, время не пришло, в отпуск встретимся как следует, я тогда всех соберу, а пока пусть лучше проверим друг друга – в недолгой разлуке.

– Новые шахты? – Оля удивилась, – Нет, не слышала. Странно, у нас пласт вширь заканчивается, разведка говорит: недра вокруг опустели, один слабый уголь, будем больше порожняка вырабатывать, себестоимость вырастет. Вроде все пробурили, все изведали, пласты истончаются, только вглубь идти. Ничего не понимаю.

– Я думал, ты в курсе. Ты же говорила…

– Я про один наш разрез говорила, вот там можно еще долго ковыряться, но только уголь станет дороже. Зачем директору это ляпать, я не понимаю, любая проверка выведет на чистую воду эту хитрость.

– Может, они и копать ничего не будут, просто заявление на будущее. Тут же московские власти.

– Вот тем более глупость. Не знаю, кто это придумал, но если что – надо все разузнать, – ее глаза снова загорелись, знакомым огнем полыхнув. – Любопытная история, вот только непонятно, кому она на руку.

– А если будут копать?

– Значит, данные ложны или ошибочны, хотя как можно ошибиться, если даже со спутника видно…. Вот тем паче надо копать.

– Оль, погоди копать. Мы ж договорились про Ковальчука, ты его сперва добей.

– Не буду его добивать, меня посадят и надолго. Но может главный инженер со всем этим связан, он же генератор идей всех махинаций на нашем предприятии. И кстати, все равно его зацеплю, он ведь должен был подписывать постановление о результатах разведки. Интересно, что получил.

– А мне интересно…

– Зая, я всем занимаюсь, поверь мне. И не надо переживать, тут приходится не одну шахту закладывать, чтоб разузнать, что там, под поверхностью и как глубоко ушли. Все, как в рудном деле.

– Из тебя знатный рудознатец выходит.

– Льстец, – улыбнулась она. – Я еще почти ничего толком не раскопала. Вот только, что к предприятию очень тесно примазался Абызов, начальник сортировочной, если ты не в курсе. Я еще пока не разузнала, каким он боком и за что навар получает, но конечно, дознаюсь.

– Даже не думаю сомневаться, – кивнул я. Хотя, если честно, рассчитывал совсем на иное. Но Ольгу не переубедить, по опыту, пусть и недолгому, знал. Теперь будет идти к Ковальчуку и его заемным делишкам кружными путями, долго, трудно, и не факт, что до конца года доберется. Но я уже знал, хватка у нее титановая, не отпустит.