Читать книгу Запрещенные фрукты. Травелоги и рассказы - Кирилл Куталов - Страница 2

Первое, на что похож Найроби в декабре 2017 – Алма-Ата конца 90-х, которая, в свою очередь, мало чем отличалась от Москвы начала 90-х. Самая большая разница – люди. В Алма-Ате я чувствовал себя в полной безопасности, местные жители были запуганы и забиты, уличное насилие отсутствовало как принцип, а опускавшийся на город ближе к девяти вечера запах жареного на углях мяса хотя и навевал мысли об опасностях и приключениях, но очень скоро становилось понятно, что их причиной может стать разве что неудачный sex encounter в одном из экспатских клубов в районе Достык. Там даже не было вооруженных переворотов.

Надеюсь, здесь их тоже не будет.

На въезде в отель машину досматривают четверо сотрудников службы безопасности. Проход внутрь – через рамку, сумки – на просвет. Сперва меры безопасности удивляют, потому что это всего лишь Ibis Styles рядом с районом Westlands, но вскоре понимаешь, что без досмотра, как в московском аэропорту, здесь не пустят никуда, ни в один магазин, ни на одну парковку.

Вечером над руфтоп-баром отеля кружат птицы, у них хищный профиль крыла, напоминающий американские стелс-истребители, и длинный, чуть раздвоенный на конце хвост. Интернет говорит, что скорее всего это скопа. В километре от отеля, в темнеющем воздухе кружит стая этих скоп – хищный посвистывающий шар. Иногда одна из них пролетает совсем низко надо мной, у нее плоское тело, маленькая голова, она не машет крыльями, парит в потоках воздуха.

На улице красная пыль, в канаве вдоль обочины течет вода. Перед нами три подростка, они оборачиваются, один кидает в канаву бутылку из-под пива, бутылка разбивается о камень. Подростки перепачканы в красной пыли, по улице проезжает автобус, на борту автобуса портрет Снуп Дога, он курит косяк и улыбается, рядом с его лицом надпись: Smoke city.

Местный английский я перестал понимать уже в самолете. В Найроби мы летели на 787 dreamliner Kenya airlines: в белоснежном, с иголочки, салоне стояли старые кресла, обтянутые чем-то похожим на потертые ковры. Стюарды не улыбались, говорили с набитым орехами ртом, разносили несъедобную еду, а после обходили салон с черным мешком Декстера: trash, please. В соседнем ряду я заметил блондинку с прозрачной кожей и в прозрачной блузке, ее присутствие немного успокоило меня, я был хотя бы не самой очевидной жертвой.

На улице дети просят деньги. Они говорят: mister, you have a smart tattoo, don’t be naughty, give me some shillings for this is Christmas time. Если ничего не дать, они скажут: oh, don’t be like that! На них перепачканная красной пылью яркая драная одежда, самые невероятные футболки в мире, красная пыль у них в волосах и на коже, когда они взрослеют, этот удивительный английский превращается в бататовую кашу.

Мы ходим по окраинам Westlands в поисках сим-карты, половина пятого, все магазины закрыты, но открыт рынок, огороженный листами гофрированного железа. В канаве возле рынка – парикмахерское кресло, в нем сидит седой мужчина в черном костюме и белой рубашке, рядом просит милостыню женщина в крайней стадии дистрофии, у нее, кажется, нет одной ноги. Напротив, через дорогу – шиномонтаж и магазин шин, у входа на всю улицу играет бодрый репчик, под него танцует черный парень в черном комбинезоне, дети смотрят на его танец через сетку забора, на столбах – объявления колдунов: снимаю порчу, возвращаю собственность, мужскую силу, доктор Обан.

Мы находим открытую аптеку и покупаем таблетки от малярии.

Здесь работает Uber; напротив жестяной коробки в человеческий рост, из которой невидимый в темноте старик продает сушеных ящериц и барабаны из кожи змеи – магазин с очками по 250 долларов, в кофейнях сидят люди в костюмах и начищенных туфлях.

За час до рассвета кричит муэдзин. В Марокко, в Атласских горах я изучал обертона призывов к утренней молитве: исполненные строгого аскетичного мистицизма на высокогорье, неистовые и яростные ближе к подножью гор, отрешенные, затуманенные гашишным дымом, в Медине. В Найроби муэдзин как будто объявляет остановку в метро: Аллаху акбар. Осторожно, двери закрываются, следующая станция – рождество.

Рассвет начинается в половину седьмого.