Читать книгу Антитела - Кирилл Куталов - Страница 4

Бизнес-аналитик туристического агентства «Антидот» Лишнев обычно обедал в одиночестве – не в офисной столовой, а в кофе-зоне за углом от ресепшена.

Еду Лишнев приносил с собой, в пластиковых контейнерах. Он бы и за рабочим столом ел из своих контейнеров, но так делать ему запретила Марина, вице-президент по клиентскому сервису, сказала: пахнет твоя курица на весь опенспейс.

Девочкам на ресепшене тоже пахло, но прямо сказать Лишневу об этом они не решались и не любили его молча, даже по утрам не здоровались, как будто не было его в природе: не человек, а пустота с запахом курицы.

Место в офисе у Лишнева было козырное, насиженное, у дальней от входа стены, в углу, и в рабочее время он для разгрузки смотрел порно, а когда заводился так, что не мог больше терпеть, шёл в офисный туалет и мастурбировал, сидя на унитазе.

Контейнер из-под еды тоже мыл в туалете.

Дежурный охранник офиса видел на своих мониторах всё, что происходило в опенспейсе, и мог догадаться, почему Лишнев проводит в туалете так много времени, но, как и девочки на ресепшене, предпочитал с ним не связываться.

Лишневу полгода назад исполнилось сорок. Он жил один в маленькой съёмной квартире на улице Вавилова, неподалёку от метро «Университет», хотя прописан был в гораздо более просторной трёшке на Большой Спасской вместе со своим отцом. Отец Лишнева вскоре после смерти жены поселил у себя женщину Любу. Люба вела хозяйство, убиралась, готовила и спала с отцом в одной постели. Она была на тридцать лет моложе отца Лишнева и на два года старше самого Лишнева.

В прошлом году Лишнев заезжал к отцу проверить, что у него и как – Люба мыла пол в белой комбинации на тонких бретельках, чёрных велосипедках до середины мощных икр и чёрных хозяйственных перчатках. Перчатки от воды блестели как в БДСМ-порно. От Любы пахло горячо и потно, жёлтые волосы прилипли ко лбу, лицо у неё было розовое, а рот – большой и шумный, она всасывала через него воздух и громко выдыхала, как будто штангу поднимала. Когда Лишнев вошёл, Люба поздоровалась с ним и продолжила мыть пол, низко наклоняясь и отставляя зад, а потом остановилась, разогнулась и спросила Лишнева, почему он так на неё смотрит.

С тех пор Лишнев в квартире на Спасской не появлялся.

Он нашёл в сети ролики с милфами, похожими на Любу по возрасту и телосложению. В одном из роликов милфа доминировала над тощим парнем с длинным и тонким членом, сидела крутым задом у него на лице и мочилась ему на грудь. Лишнев досмотрел ролик в офисном туалете, поставив телефон на полочку рядом с унитазом.

В рабочее время, кроме просмотра порно, Лишнев сводил в экселе цифры, отслеживал тренды по рынку и писал отчёты для директора агентства Серёжи. В кабинете Серёжи, угловом стеклянном аквариуме с видом на Лужники, стоял винный холодильник – Лишнев как-то погуглил пару этикеток и пришёл к выводу, что на вино Серёжа тратит в месяц больше, чем у него, Лишнева, зарплата.

Серёжу Лишнев презирал и в глубине души желал агентству «Антидот» прогореть, а Серёже – разориться и пойти по миру вместе со своей Мариной. Все знали: они спят. Пришла в июле секретаршей, а в январе стала вице-президентом, нормально такое вообще?

По пятницам Марина приходила в офис в розовом спортивном костюме, плюшевом, с вышитой на спине короной, иногда надевала с костюмом серебряные туфли на высоких и тонких каблуках, и губы у неё были как компрессором накачаны.

Лишнев подслушал, как она говорила возле кофе-машины, что губы подарок папы с мамой, типа она их не сделала, типа они у неё натуральные. Конечно, рассказывай.

Напротив офиса «Антидота» над главной ареной Лужников чернел на фоне Воробьёвых гор плазменный экран в форме огромного кольца. Обычно на нём весь день в панораме 360⁰ показывали новости – про открытие новых мостов, урожай и международную обстановку.

В пятницу, после Выборных игр, экран с утра не работал – избирком считал голоса, а рендерная служба обрабатывала данные. В половину шестого по чёрной поверхности плазмы протянулась наконец ярко-белая полоса и развернулась в стабильно чёткое изображение – страна получила окончательный рендер свежеизбранного Президент-бота.

Внизу, на причале Воробьёвской набережной, напротив теплохода-ресторана «Пришвин», захлопал салют.

Пока тусклые в дневном свете залпы оседали над рекой, все, кто работал в «Антидоте», оставили дела и подошли к окну, чтобы в деталях рассмотреть новое первое лицо.

– Молодой какой, – сказал кто-то.

– И волосы густые, и не седые почти, на висках только.

– Кожу подтянули.

– Вообще посвежее стал, конечно.

– Круто сделали.

– Я б ему дала, а то достало старичьё, – сказала Марина.

– Ты кого, Марина, старичьём назвала? – хохотнул в своём угловом аквариуме директор Серёжа.

– Ой, Серёж, точно не тебя, – засмеялась мелко Марина. – Ты клёвый и молодой, здесь и без тебя хватает.

Лишнев повернулся к Марине, хотел спросить у неё, что она имеет в виду и кого это здесь хватает? Но не спросил, потому что тридцатипятилетний Серёжа из своего аквариума сделал в его сторону указательным пальцем такой жест, как будто стрелял из пистолета, как будто говорил: что, попало в тебя, да? – и только луч вечернего солнца блеснул на стальном корпусе громоздких Серёжиных панераев. И ведь не поспоришь, потому что действительно попало: он, Лишнев, был в «Антидоте» самым старшим, а значит, Марина говорила правду, и нечего тут отношения выяснять, если нечем ответить.

Рядом со столом Марины, под подоконником, возле чёрной пластиковой корзины для мусора, стояли её туфли, девять пар: серебряные с металлическими заклёпками на носке, три пары красных разного оттенка, три пары чёрных и голубые с блеском. Лишнев, когда увёл глаза от пальца Серёжи, упёрся в них взглядом. Изнутри все туфли были отделаны светлой, телесного оттенка кожей и выглядели как запасные части тела, которые Марина снимала, надевала и снова снимала.

– Так, ну ладно, – крикнул из кабинета Серёжа. – В честь рендера объявляю короткий день. На сегодня всё!

В офисе как страницу перевернули или переключили канал: все заговорили, засмеялись, отошли от окон, начали собираться домой.

Лишнев тоже засобирался – сохранил таблицу с цифрами по итальянскому направлению за месяц, спрятал в сумку пакет с пластиковым контейнером, где лежали остатки обеда, и переобулся из офисных лоферов со стоптанными подошвами и протёртыми изнутри задниками в кроссовки. Он наклонился, чтобы задвинуть лоферы под тумбочку, а когда вынырнул из-под стола, к нему шёл Серёжа. В руках у Серёжи была стопка распечаток.

– Я к тебе, – сказал Серёжа. – Задержись ненадолго. Дело есть.

Лишнев на всякий случай ещё раз нажал на клавиатуре Ctrl + S.

– В понедельник нужна презентация по результатам квартала для инвесторов. Будем новое направление открывать. Я тебе скинул в почту пару таблиц, и вот это тоже посмотри, – Серёжа положил распечатки на стол Лишнева. – Возьми отсюда цифры и покажи красиво.

– Пятница же, – сказал Лишнев. – Когда я всё сделаю?

– Слушай, там на полчаса, – Серёжа усмехнулся. – Просто цифры посмотри и расставь по слайдам.

Вдоль офисного окна на фоне панорамы Лужников прошла Марина в розовом спортивном костюме. У дверей опенспейса она остановилась и посмотрела в сторону Лишнева с Серёжей.

– Давай, не подведи, а то премии нам не видать, – Серёжа подмигнул Лишневу и двинул к дверям, подскакивая на ходу. На животе и по бокам у Серёжи через пояс брюк свисала пухлая складка, и на бегу она тоже подскакивала.

Лишнев просидел над презентацией до темноты – сводил таблички, подставлял цифры, сверялся с распечатками, вычитывал. Когда уставал, смотрел вприкуску порно. В половину десятого уборщица, молодая казашка в синем рабочем халате, кедах и ярко-жёлтых наушниках погасила в опенспейсе ненужное освещение.

На улице стало тише, рассосалась пробка на кольце. Новый Президент-бот улыбался и панорамно сиял с гигантской плазмы посвежевшей подтянутой кожей.

В одиннадцать вечера Лишнев закрыл наконец эксель и пошёл прочь по пустому офису.

– Ненавижу, суки, гады, – тихо сказал он, стоя возле окна на лестничной клетке. – Когда это всё кончится уже?

В окне на фоне чёрного неба с тонкой оранжевой полоской погасшего заката вдоль горизонта отражалось его лицо, обычное, ничем не примечательное, немолодое и круглое, чуть провисшее по-хомячьи по краям скул, с глубокими складками, отходящими от крыльев носа, и тремя продольными морщинами на лбу. Волосы в стекло разглядеть было сложно, но Лишнев и так знал, что их становится меньше, особенно посередине головы. Отражение ничего не ответило Лишневу. Приехал лифт и увёз его вниз.

***

Если бы полицейский дрон, с вечера пятницы занятый патрулированием Тверской и окрестностей, переместился бы субботним днём в пространство над улицей Вавилова и просканировал бы одно из окон одноподъездной башни, то оператор дрона увидел бы на своих камерах Лишнева – одинокого физического, который ходил по квартире и разговаривал сам с собой.

По вибрации стёкол дрон распознал бы отдельные слова, а искусственный интеллект СОН определил бы их как нецензурную брань и угрозы в адрес другого физического. После этого СОН объявил бы оранжевый уровень тревоги и выслал бы к Лишневу наряд.

Возможно, камера дрона зафиксировала бы также, что в ушах одинокого человека нет никаких устройств для воспроизведения звука, данные трекинга подтвердили бы, что отсутствует и встроенный блютус-передатчик. Тогда СОН классифицировал бы происходящее как психическое расстройство в стадии обострения, и вместо усиленного киберпсами полицейского экипажа на улицу Вавилова отправилась бы бригада санитаров.

Лишневу повезло, что дом, где он мерил шагами малометражную однокомнатную квартиру, был до четвёртого этажа укрыт разросшимся ясенем. Дрон не мог его увидеть и помешать ему разговаривать с несуществующим собеседником тоже не мог.

Говорил Лишнев с Серёжей.

Он начал, как только проснулся. Сначала у себя в голове раскладывал, что скажет он, что ответят ему, и в голос заговорил ближе к обеду.

– Абсурд какой-то, – зашёл Лишнев издалека. – Если бы ты мне раньше сказал, что нужно к понедельнику, я бы как-то всё распределил, не сидел бы до одиннадцати.

– В пятницу! – Лишнев поднял к лицу руки и потряс ладонями.

– Сам-то, небось, ебаться поехал? – Лишнев навис над столом, за которым сидел воображаемый Серёжа.

– Сука, гад! – на этой реплике Лишнев ударил по столешнице кулаком и ушиб костяшку мизинца.

– Вот уйду, и ебитесь сами со своими табличками, понял, гандон? – Лишнев стискивал челюсти и одними губами выплёвывал слова в зеркало над раковиной в совмещённом санузле, пока держал ушибленную руку под струёй холодной воды.

– Уйду, – тихо и глухо повторял он, подхватывая ногтем содранный лоскуток кожи на кулаке.

– И деньги ваши мне не нужны, – кожа не поддавалась, и Лишнев вцепился в лоскуток зубами.

Со стуком запрыгал по белой крышке стиральной машины телефон, на экране всплыло профайл-фото лендлорда: худой, с тёмной миллиметровой щетиной на черепе и впалых щеках человек в зеркальных очках стоял в треть оборота на фоне бутылочно-зелёной стены. Костлявый и похожий на топор нос его был скошен вправо, как будто свёрнут.

– Салют, – сказал лендлорд и чавкнул жевательной резинкой. – Тринадцатое число. Я ничего не получил.

Лишнев провёл ушибленной рукой по лбу и наверх, по редеющим волосам. В зеркале было заметно, как опухла и начала темнеть в месте удара костяшка мизинца.

– Привет, – Лишнев так и остался стоять с ладонью на голове, другой рукой прижимая к щеке телефон. – Я в понедельник переведу, у меня аванс в понедельник. Ну, то есть он тринадцатого, но если на тринадцатое выходные выпадают, то его переносят на понедельник. В общем, в понедельник до обеда.

Профайл-фото лендлорда молчало сквозь зеркальные очки.

– До обеда, – сказала трубка и чавкнула.

Лишнев дважды кивнул, глядя в зеркало.

– Да, конечно. Всё сделаю.

Лендлорд отключился.

– Сука, – сказал в пустую трубку Лишнев. – Гад.

Три часа спустя Лишнев лежал голый на хозяйской полуторной кровати с полужёстким продавленным посередине матрасом. На стене напротив висел телевизор, прошлогодняя модель с улучшенной цветопередачей. В нижней части экрана оранжевым светилась полоска перемотки, сам экран был тёмным, но за темнотой можно было разглядеть несколько обнажённых человеческих тел, поставленных на паузу – Лишнев только что удовлетворил себя под фетиш-оргию, которую нашёл по ключевым словам: офис, каблуки, групповуха. Если бы не разросшийся ясень под окном, то полицейский дрон отметил бы, что телевизор не подключён ни к одной государственной сети и используется только для несертифицированного просмотра неустановленных видеоматериалов – не самое серьёзное нарушение, но вместе с другими несоответствиями может вызвать вопросы.

Завибрировал телефон. Лишнев нажал «Принять видеозвонок». На экране появилось лицо пожилого мужчины. Редкие седые волосы торчали прозрачным гребнем сверху головы и клочьями по бокам, белели отросшим щёки и подбородок. Позади мужчины желтела спинка спального гарнитура карельской берёзы – золотистая, с мелкими тёмными сучками, похожими на соски.

– Ты почему голый? – спросил мужчина.

Лишнев прикрылся покрывалом, поднялся на своей кровати и тоже сел. Они с мужчиной стали в этот момент похожи, только фон позади Лишнева был белый, обычный кусок стены, обезличенная коммерческая жилплощадь для одинокого физического лица.

– Спал, – ответил Лишнев. – Устал за неделю. А у тебя что? Как здоровье?

– Здоровье моё его волнует, посмотрите, – когда мужчина раскрывал рот, в переднем ряду снизу и сверху торчало по одному тёмному жёлто-коричневому зубу, остальное пространство во рту было пусто и черно. – Ждёшь, что кони двину? Думаешь, как бы квартиру заполучить?

Мужчина засмеялся. Из чёрного рта появился белёсый язык, в камеру телефона полетели капельки слюны.

– Денег нам с Любой переведи, – мужчина приблизил лицо к камере, так что стали видны пигментные пятна на коже. – Ты там что, уморить нас решил?

Мужчина смотрел в камеру телефона с усилием, прищурив глаза и отведя в сторону подбородок.

– Переведу в понедельник, – сказал Лишнев. – Я помню.

– Помнит он, – мужчина показал одинокие зубы. – Ты про квартиру даже не думай. Не дождёшься, понял?

На этом экран погас.

Лишнев лёг на спину. Локтем при этом он случайно нажал на пульт телевизора, и потемневшая на паузе оргия ожила, задвигались члены и рты, а громкость скакнула на максимум. Лишнев стал ловить пульт, а тот убегать от него, выскальзывать, поворачиваться не тем боком – и выключил он телевизор, только когда по трубе отопления уже стучали откуда-то из глубины дома.

Лишнев завернулся гигантской самокруткой в покрывало, свернулся калачиком, поджал ноги к груди.

– Суки, гады, – прошептал Лишнев. – Когда всё это закончится, а?

***

В воскресенье на улицах Центрального округа Распределённой метрополии людно. Сегодня праздник, первые послевыборные выходные, традиционный день, когда физические едут в центр гулять вдоль бульваров и пить кофе у прудов. Лишнев тоже отправляется в центр. Он едет на метро до Чистых, там поднимается наверх и направляется по бульварам вниз, в сторону Неглинной.

От ходьбы на свежем воздухе ему становится весело, воздух разгоняет кровь, и даже воображаемый Серёжа как будто уменьшается в размерах, отползает куда-то в сторону сознания.

Светит солнце, с экрана на крыше Центрального банка смотрит новый Президент-бот. Он улыбается, склоняет голову чуть вбок, в уголках глаз видны тонкие морщинки.

Лишнев доходит до Неглинной, по ней до Кузнецкого и сворачивает в сторону Большой Дмитровки.

По дороге он искоса смотрит на своё отражение в витринах, в окнах домов и припаркованных вдоль улицы автомобилей. Каждое стекло, каждая гладкая поверхность, способная отражать свет, показывает ему лысеющего сорокалетнего офисного работника, показывает скоротечно, на секунду, и тут же сменяется бетонной стеной, кузовом грузовичка доставки или вовсе пустым просветом переулка.

Лишнев успевает промелькнуть в зеркальных очках темноволосой девушки, одетой в слишком узкие чёрные джинсы и короткую белую маечку, из-под которой виден пирсинг в пупке. Девушка идёт на Лишнева с ярко-алой улыбкой, Лишнев видит поверхность её губ, влажную и блестящую, и его сердце пропускает удар от волнения, но девушка проходит мимо и обнимает другого мужчину, Лишнев не успевает его рассмотреть, потому что толпа подталкивает Лишнева дальше.

Лишнев останавливается возле чёрного автомобиля с тёмными зеркальными окнами, чтобы посмотреть на своё отражение и убедиться, что он ещё не исчез до конца. В следующую секунду стекло ползёт вниз, съедая отражение Лишнева, а вместо него появляется кто-то неприятный с гладким незапоминающимся лицом, он вопросительно дёргает подбородком, как бы спрашивая Лишнева, какого чёрта он здесь забыл.

«Отпиздить бы тебя, – думает Лишнев, ни к кому конкретно не обращаясь. – Сука».

День яркий и жаркий, и люди вокруг Лишнева слабо одеты. Впереди него идёт пара, парень и девушка, парень положил руку девушке на бедро, он притягивает её к себе, прижимает к своему левому боку, от этого ей неудобно идти, она делает правой ногой короткие неловкие шаги, переваливается.

– Как утка, – говорит Лишнев.

Парень оборачивается, но ничего не говорит.

Впереди улица заполнена людьми, темнеет стена из спин и голов. Лишнев идёт туда. Он один на белом свете, как Президент-бот на экране, и вся разница между ними в том, что Лишнева никто не ждёт и не устраивает в честь него гуляний в солнечный жаркий летний день.

– Суки, – шепчет Лишнев, щурясь на солнце.

Издалека доносятся ритмичные звуки, как будто кто-то смеётся невесёлым смехом. Толпа впереди расплёскивается, как вода в стаканчике в зоне турбулентности, и отдельные капли летят в стороны: Лишнев видит человека, который быстро бежит ему навстречу. Человек высоко поднимает колени, у него широко раскрыты глаза, а нижнюю часть лица закрывает маска. Когда человек пробегает мимо, Лишнев оборачивается ему вслед и смотрит, не двигаясь с места.

Это невозможно.

Это запрещено.

Никому нельзя закрывать лицо, это грубое несоответствие.

За человеком в маске бежит ещё один, за ним ещё, а потом Лишнев видит невероятное: на следующем бегущем по улице Большая Дмитровка человеке надета не просто маска, а чёрная балаклава, из-под которой видны только глаза. Это выглядит так дико и неожиданно, что Лишнев не сразу осознаёт: кроме маски на человеке надет ещё и шлем с прозрачным забралом, форма «Стальной фаланги», а в руке у него зажата резиновая дубинка. Человек с дубинкой бежит очень резво, жёстко всаживая берцы в асфальт, и вскоре догоняет первого, сбивает его подножкой, а когда тот падает на асфальт, начинает наотмашь бить сверху.

Они оба без лиц, один в чёрной маске, второй в чёрной балаклаве и шлеме, и от этого выглядят не вполне людьми, а скорее абстракциями, числами из экселя, которые Лишнев двигает на работе из ячейки в ячейку. Одна абстракция избивает другую, а та уворачивается от ударов и катается по земле.

С экрана над соседним зданием, улыбаясь и склонив голову чуть вбок, смотрит на происходящее Президент-бот. Смотрит ласково и с умилением, как смотрят на щенка или котёнка.