Читать книгу Империя Машин - Кирилл Кянганен - Страница 5

Мальчик проснулся от стучащих по трубе капель.

В углу, куда он лег головой, обосновался паук, плетя мохнатыми лапками сеть. Паутина шла к его куртке. Мальчик раскрыл глаза и вздрогнул. Ветер качал трубу. Не осознавая, что сон сошёл, он вскочил, напугавшись, что тонет, но ударился головой.

Обнимая лоб, он вспомнил где находится.

Баллон пустел. Он чуть не расплакался. «Растяпа, закрыть забыл». Последний остался. Одевши противогаз, он закашлялся.

Плохо сработал… Пропустил пару отверстий.

Удивительно, что он еще жив, хотя баллон использованный за место подушки вызывающе показывал причину его выживания.

Просидев до утихания качки, он наблюдал за жучками, привлеченными теплом и обклеившими туловищами пленку. Чтобы пробраться к ней, они откусывали товарищам головы, отдавливали лапки, а прилипнув к теплой прослойке впадали в какой—то сон.

Капли забили сильнее и разорвав пленку, он вылез из трубы, отряхиваясь от ползающих под одеждой насекомых.

Было достаточно светло, он помнил местонахождение столовой, поэтому миновав проверочный пункт, прошел другой поток камер, попав в машинное отделение. На лакированном полу прослеживалась цепочка одиноких следов.

Но он видел пса и чувствовал засыхающую на затылке слюну!

Как не высматривал он коридоры, следов лап не обнаружилось.

Отложив вопросы, он занялся осмотром.

По внешнему виду оборудование напоминало гидравлические насосы для откачивания воды, а за ним коридоры, и каждый из них заканчивался окном, из которого вкрадывался дневной свет. И двери.

Не обнаружив и следов ночного кошмара, как и оброненных вещей, он вернулся назад и по новой оглядел план здания.

В тюремную столовую можно попасть и снаружи.

Он подтащил столы к скосу стены, и подпрыгнув зацепился за пролом.

Минутой позже он плевал на кровоточащую ладонь.

Отчим недаром говорил, что он ловкий мальчонка.

Если тут и обитали Слепцы, то они явно не любили день.

Он спустился к столовой через трубу, и, выпнув задвижку, вылез, весь в золе.

Но и ничего радостного мальчик не увидел. Полки пустовали, как и тарелки с кастрюлями. Столы покрыты слоем пыли и грязи, а пол усеян впитавшимся илом.

«Пора покидать тюрьму, мое срок в ней закончился», – прочитал мальчик вслух нацарапанную надпись на стене.

Под надписью лежало упакованное в одеяла тело.

Хоть он и замерз, но ворошить и нарушать чужой покой не стал. Не меньше боялся и подходить к трупу.

Он вышел, сел на крыльцо, вытащив консервы, снял противогаз, и глотал маслины, глядя на идущий ливнем кислотно—зеленый дождь. Ближе к сумеркам ливень прекратился, последняя одинокая капля упала ему на ботинок, отскочив от крыши, и растворилась в коже.

Он протер стекла противогаза, проверил содержимое заплечного мешка, убедился, что припасов осталось не так уж и много, и согласно карте, пошел на север.

Заброшенный остров закончился также внезапно, не успев начаться.

Он стоял на противоположной его стороне по отношению к затопленному убежищу.

Резкий скалистый обрыв, о который бьются и бушуют волны, а за ним синяя гладь, с мерзкими ядовитыми испарениями.

Он быстро отвинтил фильтр, просунул в рот таблетку, и поставил фильтр на место и присел.

Усталость брала свое.

За водной гладью виднелся другой остров. Мальчик еще раз поглядел на карту – это Темплстер.

Название ему подходило.

Вокруг островного города из-под воды торчали куполообразные крыши бункеров, а сам город напоминал часовую башню, если смотреть на него со стороны. Дома в виде здоровенных шестеренок, насаженных на столбы, и постоянно заворачиваясь поднимались то вверх, то вниз, словно гайка, постоянно накручивающаяся на винт. И таких винтов, и гаек были сотни. Снизу, с тусклых прожекторов, шел слабый свет, который едва доходил до средней линии столбов.

Сложный механизм, полети одна деталь, он остановится, замрет и погибнет – подумал мальчик.

К Темплстеру вели пять мостов, соединяющих четыре острова. Пятый был либо поломан, либо не достроен.

Он как—раз обрывался по направлению к острову, где стоял мальчик.

Сваи, торчали из его концов.

Спина похолодела. Развернувшись, он решил обойти островок с левой стороны.

«Где—то наверняка должны быть лодки, да что угодно, не может весь путь быть таким напрасным и глупым».

Торчащие скобы из воды гордо стояли и смеялись над ним немыми голосами.

Ему пришлось вернуться к перекрестку дорог, и продолжить свой путь в другом, неизвестном направлении.

Он надеялся найти проходы к соседним островам.

Ведь попадали как—то люди в обход! Беседовали с отчимом, иначе как он имел бы столь подробную карту?

Нигде не было видно и подобия постройки, походившей на мост.

Торчавшие огрызки выедала ржавчина.

Бетонные стены сменились каменными, которые выдержали проверку волн и запустения куда лучше, чем бетон.

Он перешагивал улицы, напевая про себя уже другую песенку. Песнь отчаяния.

Он лишь ребенок, и его организм еле выдерживает навалившиеся тяготы.

Мальчик понимал, что может, сошел с ума и бродит по кругу, ищет путь, а перед ним сидит отец и смотрит на него с грустью. Ничем тут не поможешь.

Наплыло воспоминание – они с «отцом» в нетерпении ждали. Он – в нетерпении от жажды познать большой новый мир. «Отец», покачивая ногой, в нетерпении из—за потерянного табака, когда люди решили открыть люки и нажать на рычаг, который приведет столетний двигатель в действие.

Как при подготовке к ритуалу, обитатели убежища выстроились у котла и у гермоврат—глаза, раскрывающегося, когда глубина позволяла стеклу сохранять целостность.

– Ваше слово – отошел к зажимам Мастер Убежища, пропуская отчима. Сосед подал ему сигару и люди ждали, когда он докончит.

Его уважали, и докурив сигару он опустил окурок в наполнившийся котел, после чего крышку его завинтили так, чтобы открутить не смогла и ватага людей.

Двигатель хлюпнул, лампы моргнули и по накатанной схеме персонал за пультами повернул штекеры.

Ядро этажами ниже, накрылось контейнерами и пусковой механизм заставил его пожирать раскаленный иридиум, и с натугой поднимать по нарезному пути винт – их убежище, со дна морского, с тайных глубин наверх.

Но сама система была изношена и не поддерживалась в должном внимании, тогда они и застряли.

На второй сотне метров выше дна, и на половину ниже поверхности воды.

Иридиум качался из-под земли, сквозь этот живительный столб, по которому и поднималась энергия вверх, разливаясь кровью по сосудам убежища.

Люди были в панике, и паника усугубилась…

Стержень надломился и свет погас, пропало все.

Вентиляция отключилась, отчистка воздуха велась местными фильтрами.

Система жизнеобеспечения работала на резервных генераторах, на которых пахали вручную денно и нощно крутя винты. Запасы их были невелики.

Людей же на тот день было не мало… Тысяч пятьдесят с кромкой.

Сколько выжило?

Мальчик помнил, что спаслись они с «отцом», да группки.

Вот и все живые.

Умирали долго и мучительно.

Не было света, и приходилось пить воду, используемую для мытья.

Представить только себе, еще вчера ей мыли обувь, а сегодня ты прильнул к бутылке губами и жадно пьешь намешанное нечто вместе с ядовитыми отбеливателями.

И это не самое худшее.

Худшее было впереди, в тот момент, когда однажды иридиум попал в первого человека.

Это случилось в обычный злосчастный день.

Механик в машинном отделении нижнего уровня убежища сидел, попивая кофе.

Вдруг приборы ожили, и он увидел нарастающую стрелку, которая указывала о повышении уровня энергии. Когда уровень достиг пятой части, механик включил освящение в жилых секторах, активировал все системы, и потянул блаженно руку рычага вверх.

Тяга наросла и бункер поплыл по погнутому стержню вверх. Бурным восторгом встретили его, когда он отошел из машинного отделения. Все люди шли к нему обниматься и целоваться.

Он чувствовал себя спасителем.

Но никто из техников не обратил внимания, точнее не заметил маленькой трещинки, в самом нижнем уровне.

Когда под тяжестью и износом надломился стержень, то он проломил каркас блинообразного бункера в отсеке, куда сбрасывали все отходы.

Отходы попали в океан, но иридиум приплавился и стал жестким, заполнив собой отходный отсек.

Он даже спаял края пробоины.

В тот день техник, дежуривший на капитанском мостике удивился, но когда поврежденный сектор стал зеленым и показал значок удачной герметизации без его участия, он допил бутылку пива и заснул, забыв обо всем.

Но вот система работала, и первым делом, техник включил уничтожение отходов через сожжение.

Иридиум начал плавиться, и превратился в летучий газ.

Сквозь вертикальные трубы, он поднялся наверх, и одна из таких труб была в этот момент открыта. Особенность конструкции убежища состояла в том, что мусор выбрасывался через персональный трубопровод, снабженный клапанами и затворами, на случай затопления. Но так как в промежуточных отсеках мусора скопилось приличное количество, а вентиляция заработала недавно, то все затворы были открыты и иридиумовый пар первее устремился к клапанам.

К мусоропроводу и подошел техник, открыл по кодовому замку люк, чтобы вылить остывший кофе. Внезапно ему обожгло глаза, он начал кашлять, и выронил кружку на пол. Иридиумовый пар не имел цвета, поэтому невзирая на то, что машинное отделение с видом на реактор соединялось с коридором прозрачными стеклами, никто и не догадался о истинной причине.

Снаружи, в коридорах, подумали, что ему плохо, дети побежали за медиками.

Механик полз к кнопке, блокирующей проход.

Он помнил это – мальчик словно стоял в том зале, а рядом с ним человек, сотканный из тени, с мечем и в плаще. Его не замечали, да и мальчик непроизвольно смотрел в тот момент сквозь прозрачную дверь на то, как мужчина страдая и корчась от боли, упорно полз к кнопке.

Мальчик подошел к двери, но мужчина по другую сторону резко махнул рукой

– Где охрана?! Увести детей!

А техник с еще видящими вытекающими глазами заорал, остановив его перекошенным лицом.

Мальчика оторвали от стекла. Сзади очутился «отец»

– Это ожоги, он поправится – и взяв за руку начал уводил ребенка прочь.

Подбежали медики, и с помощью ломов вскрыли дверь.

Если до этого, сквозь нее ничего не было слышно, то теперь все люди, стоявшие у створок, услышали:

– ЛЮК! Там ГАЗ! Иридиум течет! Зачем вы открыли?! Зачем погубили всех!

Медики в халатах бросили взгляд на открытый люк.

Там уже был не люк, а дыра, и тут из него хлынуло желтое вещество, а пары развеялись в воздухе.

«Отец» поднял меня на руки, и побежал, сзади лился поток воды, лампы взрывались за спиной, от оборудования шли искры.

Люди в панике побежали за моим «отцом».

Коридоры сменялись коридорами, он бежал к лифту, но лифт не вместит всех, их каюта была на третьем этаже бункера – последнем, и находилась рядом с выходом, единственным выходом теперь.

«Отец» был его охранником, и по всей видимости, понимал опасность иридиума.

Сзади огромное количество людей смешалось с водой, а иридиум лил сильнее.

Вода достигла колен «отца» и бежать становилось все тяжелее.

Из комнат выпрыгивали фигуры с газетами или кофе и очумело глядели на бегущую толпу.

Кто—то бежал за отцом, кто—то закрывал двери кают.

Они не понимали, что таким образом хоронят себя.

«Отец» первым добрался до лифта, и нажал на кнопку, заскрипели засовы, и лифт начал спускаться, огромные турбины подавали сжатый воздух и заставляли лифт опускаться.

Люди были уже близко, их испуганные лица сковали его волю.

Мальчик на всю жизнь запомнил царивший ужас в том кромешном аде.

Лифту предстояло преодолеть еще один этаж, и тут «отец» достал служебный арбалет с осколочными стрелами, пропитанными зеленым раствором. На стреле было написано: имеет парализующее действие.

Он поднял семизарядный арбалет, одной рукой поддерживая меня и прокричал:

– Все стоять! Пойдете по—очереди!

Но его не послушали, и тогда он открыл огонь.

Первые упали, но по их телам заползали остальные, лифт подъехал, отец забежал спиной, затащив меня за ворот, и нажал на подъёмник.

Двери медленно начали закрываться, слишком медленно, и тогда он достал револьвер и пристрелил десять человек.

Двери сомкнулись на голове одиннадцатого.

Мальчик с ужасом и с плачем сидел у него на коленях. Отчим вколол ему в спину укол, и он прогрузился в призрачный сон.

Временами, сквозь полуприкрытые веки, он видел, как лифт миновал второй этаж, где люди прижавшись к иллюминаторам смотрели с завистью на нас, как они молотили в двери, а лифт медленно уходил вверх, к небу, к спасению.

Там стояли женщины, протягивали детей, их лица заволокли мольбы

– Возьмите ребенка и проваливайтесь в бездну!

Но «отец» не двигался с места, и спустя секунды коридоры затапливало водой.

Захлебываясь, люди дрались за вздох.

Поднявшись на третий этаж он открыл двери лифта, разбил пульт управления, а из прибора в стене вытащил схемы и сложил в карман.

Единственный механик, дежуривший в этот момент на третьем этаже поблагодарил небеса, что он согласился остаться здесь, а не ближе к кухне.

«Отец» спросил стоит ли закрыть двери лифтовой шахты, но услышал отрицательный ответ.

Механик сказал, что уровень воды перестал прибывать, и бункер медленно, но уверенно поднимается на поверхность.

А потом началась эпидемия…

Я ее не видел, но отец каждый раз запирал за мной каюту и уходил, а возвращался бледнее мертвеца.

Пару раз он приходил и падал на кровать, а дверь приходилось закрывать мне, но наружу глядеть я не пытался.

Он приказал мне не делать этого грозя выселением.

Время проходило, и наконец «отец» разрешил мне выйти.

Мы вместе прогулялись до конца коридора, прошли дальше, и там я увидел самодельную баррикаду, а у нее сидевшего военного.

На мой вопрос, что он тут делает, тот ответил, что отдыхает. Но когда я отошел, то услышал:

– Зараженные были?

– Вчера пристрелил троих. Ты не представляешь… там был ребенок… И не один, целых три. Их вели старики, а мне… пришлось, я сойду с ума, я сойду с ума…

– Тише, сын услышит.

– Он не твой сын, ты же знаешь.

– Это не имеет значения, он стал мне сыном.

– Будьте осторожней там, и при входе назад сдайте кровь. Ты же знаешь, если заражение… то мне придётся…

– Знаю – оборвал его отец.

Мы прогулялись дальше, по затопленным коридорам и пошли назад. Я сказал, что хочу в туалет. Отец первым зашел туда, все оглядел и разрешил. Он не заглянул лишь в саму кабинку.

Я открыл дверцу и увидел напуганную девушку.

Она сидела, поджав колени и смотрела на меня со страхом, пряча глаза за русыми волосами. Я не знал, что делать. Ей по крайней мере было двадцать, а мне всего семь.

Так и получилось, что я сидел и успокаивал ее, на вопрос отца, чем я там занят, я сказал:

– У меня запор, подожди еще минуту.

Я сказал ей, что все будет хорошо, мой папа добрый, и у нас в каюте тепло и светло. Она долго противилась. Еле заставил ее выйти, и за руку вывел из туалета.

«Отец» смотрел на нас первую минуту, а затем резко подскочил и выхватил мою руку из ее руки. Потом достал пистолет и сказал, чтобы она повернулась спиной.

– Папа, это же ребенок – сказал я, удивляясь собственным словам.

– Какой это ребенок?

– Ты на глаза посмотри, на эти доверчивые глаза, пап, подумай, ты же хороший.

Он нехотя сказал ей:

– Иди за нами. И мы пошли назад. Подошли к посту проверки крови. Военный встретил нас лучом фонаря, ярко бьющим в глаза.

– Кого это ты привел?!

– Вот, сын мой… нашел в туалете.

– Кровь сдавайте живо, и без шуток.

Военный взял ее под руку и повел в соседний коридор. Я не выдержал:

– Вы только дядь аккуратнее с ней, нельзя ведь так с женщинами обращаться, зачем так грубо хватать? За руку возьмите.

Военный высказал непонятную ругань, но взял ее за руку.

Отец сдал свою кровь, проверил – чистый ли анализ, а затем сказал:

– Дай руку сюда, сделал надрез на моей руке, снял слегка кожу сверху, промыл, бросил лоскуток в пробирку, из кармана добавил слегка какой—то кислоты, и затем взял у себя повторно кровь и налил.

Беги в каюту, стой, дай перевяжу ранку и затяну посильнее.

Военный подошел, удовлетворился, что оба сдали. Проверил.

– Повезло вам обоим, не заражены. Удачливые сволочи…

– При сыне…

– Понял, понял. Иди, иди малыш, играй… Или чем ты там занят.

«Все разговоры о судьбе девушки были пустыми, отец постоянно переводил темы.

А я… Я не забуду ее глаз, широких зрачков, пугаемых светом».