Читать книгу Спасти внутреннюю Японию - Кирилл Сергеевич Вавилон - Страница 12

В темном месте, в коротеньких шортах, я падаю в лужу. Лужа холодная, острая, словно шипы. Вокруг меня промелькнул тонкий свет от фонаря и я вижу – это осень в лесу. Нарисовать на полотне и любоваться, но я внутри этой картины стою коленями в луже и не могу подняться. Промозглая, сырая, чужая осень. Осень нужна, она как олицетворение безысходности, она как депрессия со всеми своими плюсами. Осень – это та часть жизни, после которой ценишь лето. Это не зима со своими морозами и снегами. Ты знаешь, с чем тебе бороться, одеваешься в чугунные латы и бьёшь с сокрушительной силой. Зима всегда проигрывает, но не осень. Она в тонкой, оранжевой, порванной маечке. У неё такие длинные каштановые волосы и милая улыбка. Осень красивая, милая девочка, с ножом в руке. Осень, словно бритвенный станок, я боюсь осень, она всегда режет меня. Осень перестала со мной играться, перестала смотреть в глаза и улыбаться. Теперь я в её объятиях, сегодня я впился коленями в землю и она всасывает меня. Промозглая забирает меня к себе, в себя и навсегда. Я не буду бороться, не буду бояться. Я устал, забирай меня.

Я проснулся от дикой головной боли. Мне хочется кричать, но я не могу издать ни звука. Пытаюсь дёрнуться, но не получается, не выходит. Кто-то стянул меня чем-то непонятным. Всюду темнота, я, наверное, один в палате, ибо не слышу ничьё сопение. Разрываюсь от боли, суставы выкручиваются, я руками сжимаю простынь под собой пытаясь что-то сделать, но ничего не получается. Покрылся весь потом, прядь мокрых волос падает на нос и щекочет его. У меня прорезается голос и я начинаю кричать. Я ору на всю палату: ААААААААААААА!!!!!! АААААААААА!!!!!! ААААААААА!!! Никто не приходит, я будто в аду. Тут так жарко и душно, мне нечем дышать, задыхаюсь, я сейчас умру. Голова разрывается, никто не приходит на помощь. Меня, инвалида, связали. Не могу пошевелиться, и эта ужасная боль! За дверью загорелся свет, и я вижу шаги в щелочку. Я кричу снова, но будто бы никто меня не слышит. Я лежу на кровати, смотрю на потолок, и на глаза наворачиваются слёзы. Слёзы бессилия, слезы безысходности, слезы ненависти.

Я снова проснулся, опять в своей палате. Весь мокрый и с головой, которая уж очень сильно болит. Кто-то стучит в дверь и тут же входит. Это седой врач низкого роста. Он здоровается, смотрит в папку, называет меня по имени, подсовывает стул и садится рядом. Он улыбается мне и весь такой приветлив.

– Почему вы меня привязали? Почему у меня голова разрывается от боли? Что происходит?

– Тише-тише, давай по порядку. Привязан, потому что так нужно. Почему голова болит, точно сказать не могу, такие вот последствия операции.

– Кто вы такой? Вы мой врач?

– Да, – он смотрит в папку, – Миша, я твой врач.

– Скажите, что происходит? Всё так быстро произошло, только недавно я был в своей кровати, а сегодня в этой палате и связанный.

– Всё просто. Твои родители оплатили операцию. Ну ты ведь сам понимаешь, какого рода операция?

– Я смогу ходить?

– Я не могу ответить тебе на этот вопрос. Понимаешь … – он смотрит в папку, – Миша, всё не так просто. Мы сделали тебе операцию, но как всё обернётся – неизвестно и тут нужно только ждать и наблюдать за тобой и твоим организмом.

– Но почему я связан?

– Твои позвонки плохо функционируют, точнее они функционируют, но ниже спины они атрофированы. Нижние позвонки, копчик и таз. Это то, что позволяет человеку передвигаться, но в твоём случае они бесполезны из-за позвоночников, которые не функционируют.

– Но я не понимаю…

– Подожди дружок, я не закончил. Видишь ли,…

– Миша.

– Да, видишь ли, Миша, позвонки нужно, как бы даже так тебе объяснить… В общем, их нужно реанимировать, понимаешь? Пока ты еще развиваешься, пока твоё тело растёт. В позвонки вставляются шесть, скажем так, зажимов. Каждый из зажимов должен прижиться в твоё тело, дабы как-то оживить позвонки. В зажимах находится лекарственная форма, которая дозируется через аппарат и попадает тебе в костный мозг. Таким образом, если все шесть приживаются, то ты с большой вероятностью сможешь ходить.

– Но есть одно «но»? – Он посмотрел удивлённо сквозь очки. – Какое «но»?

– Мне ведь не пять лет. Я знаю, что везде есть «но».

– Да, действительно… есть одно но. Дело в том, что зажимы могут не прижиться, ни один из них. И нужна будет новая операция.

– Всё понятно. Операция эта дорогостоящая, как и всё в процветающем капитализме, и шанс, что они приживутся, очень маленький.

– Ну… молодой человек, не стоит быть таким пессимистичным.

– Я не пессимистичен, я реалист. К тому же, мне кажется, оптимизм это проявление слабости.

– Хм, интересная мысль. А что тогда проявление силы?

– Всё. Всё что не проявление слабости это проявление силы. Жизнь так устроена, что расслабляться нельзя. Вообще никогда, даже когда расслабляешься на диванчике перед телевизором. Нужно держать себя в тонусе. – Он захотел встать и как будто уйти. Видно, что он меня не слушал. Но я настоял, повысив тон. – Идти вперёд, когда другие не смогли. Идти вперёд, когда не хочется и когда уже некуда. Идти вперёд всем чертям на зло, себе на погибель. Не думать, когда надо было бы подумать и струсить. Делать, что можешь, что должен. Что хочешь. Заставлять себя там, где дурочки из сказки не смогли, спрятались и убежали. Показать всем свою силу, если надо поставить всех на колени. Пусть – Тут я разошёлся еще сильнее, загорелся огонь в глазах. Я такого в себе никогда не замечал. Я начал разговаривать с кем-то более менее умным, кто не является моим родственником, кто не моя бабушка. У меня внутри всё накипело, я даже стал себя бояться. Я когда разошёлся, он изменился в лице. Мне кажется, он даже подумал, что я сейчас прыгну на ноги и буду плясать перед ним. Я покраснел, прядь волос прилипла к вспотевшему лбу. Я объяснял ему на словах все, что едва-едва укладывал в голове. Я почувствовал какую-то силу, которой мне не хватало. Я жжжжег напалмом. Он был потрясён.

– Тише-тише, Миша, Михаил. Всё – всё, я тебя понял. Я … – У него пропал дар речи. Он затих. Встал с кровати, подошёл к окну, смотрел на листья, на пасмурную погоду. Мне кажется, он тогда почувствовал себя как-то иначе. Он стал грустным, о чем-то задумался. О тех вещах, которые не проникали в его голову просто так. Он от них отворачивался, уходил, защищался. А тут я, я сошёл с ума и мысли разорвали голову и вышли наружу песней. Он мне говорит: – Понимаешь, эм…

– Миша.

– Да, Миша. У меня мало времени, на чем мы там остановились? – Сделал вид, как будто этого не было. Не было моей слабости перед ним, его слабости перед самим собой. Он отошёл от окна и вернулся ко мне. Но еще когда стоял там, что-то хотел сказать, после тяжелой мысли, когда повернулся и посмотрел на меня. Губы соединились в трубочку, но расплылись. Как будто ничего и не было.

– Одно «но» и я пессимистичный, но на самом деле реалист.

– Да, верно. К слову, вы всё правильно подметили, молодой человек. Зажимы могут не прижиться.

– Я всё понял.

– Ну не стоит так расстраиваться.

– Стоит! Что я могу сделать, чтобы они прижились?

– Правильное питание, режим сна и, в целом, здоровый образ жизни. Витамины для укрепления суставов, отсутствие травм и всё в этом духе. Ну и, конечно, постоянное обследование, и слушать лечащего врача.

– Почему я стянут этими полотенцами или что это?

– Это вынужденная мера, чтобы зажимы не сошли с места. Не ёрзать спиной, не делать резких движений и прочее.

– Резкие движения у инвалида?

– Ну что ж ты так, Миша. Инвалиды и не на такое способны.

– Я всегда буду ходить с железками в спине?

– Возможно да, а возможно и нет. – Потом он запнулся и задумался, – а возможно ты и вовсе не будешь ходить.

Стук в дверь. Она открывается и заходят мои родители. Они бросаются к кровати, потом смотрят на врача. Поворачивают голову в мою сторону, потом опять в его. Врач встаёт и проходит к двери. Мама его окликает, но он, не оборачиваясь, просит зайти к нему и удаляется, аккуратно прикрыв дверь.

– Миша, Мишенька, дорогой мой. Как ты себя чувствуешь?

– Мама, у меня очень болит голова, мне так плохо.

– Ну ничего, дорогой мой, это пройдёт.

– Нет, мам, мне очень плохо. Сделай что-нибудь с этим, пожалуйста. Сделай что-то с этим всем!

– Не кричи, сынок. Мама сейчас сходит за медсестрой. – Всё так и происходит, она выходит из палаты, а отец подсаживается на место врача.

– Ну что ты, рассказывай. Как самочувствие?

– Хуёвое, папа. – Он мне задал какие-то банальные вопросы, я бездумно дал банальные ответы.

Входит мама с медсестрой. Она спрашивает, где болит, как болит. Вытаскивает из кармана своего халата какую-то таблетку. Наливает в стакан воду и протягивает мне, я пытаюсь приподняться, но она крикнула на меня, чтобы я лежал и не двигался. Медсестра вкинула в мою глотку таблетку, залила водой и ушла. Мы остались наедине.

– Мама, папа, я никогда этого не забуду. Даже если ничего не получится, я всегда буду помнить и ценить вашу доброту. Вы прекрасные родители и я вас очень люблю. – У мамы от моих слов выступают слезы. Отец опустил голову и потирает нос, якобы он чешет, но я то знаю. Впрочем я сам немного всплакнул от такого напора сентиментальности.

– Можно еще просьбу? Я тут пролежу ведь не один день и, наверное, не одну неделю. Можно ко мне привезти Надю?

– Надю!? – Удивлённо интересуется отец.

– Надюююшааа, заходи. – Кричит мама и в палату входит Надя. Вся такая сияющая. Она подбегает к моей кровати, садится рядышком. Родители выходят, чтобы оставить нас наедине.

Она сидит на краю кровати возле моих ног, смотрит и молчит, я тоже молчу. Мои губы пересохли, я жадно пытаюсь хватать воздух, но получается странно.

– Привет, как дела?

– Привет. Дела? Как дела? Да, ты знаешь, ну так. Вот, это, как его. Слушай, воды дай, ладно? Вот там мама в пакете принесла.

– Воды? Да-да конечно, сейчас. Вот, держи. – Она протягивает воду и держит её напротив моего лица.

– Спасибо тебе, конечно, но я связан и не могу шевелиться.

– Ах, да, точно. – Надя краснеет. Неловко откручивает бутылку, крышка падает под кровать. Она суёт воду, но очень неумело. Тем самым обливает мой рот, подушку и одеяло. Я всё же схватил несколько капель и с наслаждением проглотил. Прокашлявшись, поблагодарил за воду.

– Извини. Я такая неряшливая…

– Да нет, что ты, не извиняйся.

– Нет, прости, я должна была помочь тебе, но только сделала хуже. Сейчас крышку подниму.

– Да не надо, воды всё равно уже почти нет. Расскажи лучше, как ты тут оказалась.

– Я не знаю, как это произошло и каким образом меня отпустили родители, но…

– Ты конкретно скажи, как так получилось, что ты приехала? Ты приехала с родителями или как?

– Не-е-т, ты чего. Я с твоими приехала. Они приятные люди, мне понравилось.

– Скажи, а как так получилось?

– Я думала о тебе, скучала и решила сходить в гости. Стучалась в дверь, но никто не открыл. Тогда я пошла домой и написала записку. Бумажку вложила в дверь и ушла. Вечером к нам пришла твоя мама, а потом моя мама рассказала мне о тебе, и я захотела поехать. Она позвонила твоей маме, они договорились и, в итоге, она разрешила поехать с твоими родителями. Вот, как-то так.

– Поразительно. Это так поразительно.

– Что именно?

– Ну то, что я не заслуживаю такого к себе отношения, вы слишком хорошие ко мне все. Я такой брюзга, слишком вот такой весь из себя, а вы, несмотря на это такие вот все положительные. – Мне всегда казалось и я чувствовал от этого большое раздражение. Что все они имеют дело не со мной, а с хорошим, милым мальчиком Мишей. Который на самом деле не хороший, и не милый. А другой. Просто совершенно другой человек и никто этого не знал, потому что никому этого не надо было. Потому что и ситуаций не было таких, чтобы и они, и я, мы все поняли кто я такой и из какого теста состою.

– Брось это. Ты хороший, ты очень хороший мальчик и я надеюсь, что у тебя всё будет хорошо. Я очень этого хочу.

– Ты так добра ко мне, я даже не знаю благодарить ли или нет.

– За это не благодарят, принимай как должное, но не забывай ценить и помнить.

– Смешно звучит. Спасибо тебе, Надя.

– Да, кстати, Миша. У меня же для тебя подарок есть.

– Класс! Показывай скорее.

– Я не просто просила у тебя те карточки, которые ты для меня делал, а попробовала связать тебе носки, смотри. – И тут что-то со мной произошло.

– Носки!? Ты насмехаешься надо мной или что!? Какие носки!? Может быть встать их сейчас и надеть!?

– Нет, что ты сразу кричишь так. Я же хотела как лучше, чтобы ты не мёрз.

– АААААА!! Чтобы не мёёёрз значит, да? Может быть, мне еще пробежаться? А??

– Пожалуйста, не кричи, ты меня пугаешь, я не хотела тебя обидеть.

Несмотря на это, Надя не ушла. Она осталась сидеть на этом же месте, я очень сильно разозлился, но на мою злость не было должной реакции. Никто не кричал, не спорил со мной. Она вела себя спокойно и по милому, как-то по-доброму хорошо, и я смог успокоиться.

– Я совсем не понимаю, что со мной происходит. Извини, может это из-за операции или каких-то таблеток.

– Да-да, это из-за них всё, я уверена. Ты очень хороший, но сейчас такое положение. Ты должен понимать, что это всё пройдёт. Ты очень сильный человек. Как-то энергетически крепкий и никогда не сдаёшься. Это будто бы манит меня к тебе. – Она подсела еще ближе, положила руку мне на лоб и смотрела в глаза.

– Я рада, что с тобой знакома. Ты помогаешь мне верить в себя, всеми этими вещами, как ты борешься с этой жизнью.

– Спасибо тебе Надя, но я не понимаю, о чем ты говоришь. Я ничего такого не делаю.

– Делаешь, ты просто воспринимаешь это как должное, потому что ты такой человек. Любой другой на твоём месте упал бы, свернулся калачиком и пролежал так до смерти. Сгнил бы в своём коконе, но не ты. Ты другой.

– Извините, дети, что вас перебиваю. Но сейчас к Мише придёт медсестра и ему нужно делать укол. Надежда, пойдём-ка.

– Пока, Миша. Мне было приятно тебя видеть, увидимся, когда ты вернёшься обратно.

– Пока, Надя. Носки только оставь и извини меня. Мам, и тебе пока. Спасибо вам, что приехали.

– Я еще приду, дорогой. – Сказала мама, закрыв дверь с обратной стороны. Их шаги отдалялись от моей палаты, а внутри душа вновь мокрела, сжималась в размерах и давила на глаза всей своей тяжестью.