Читать книгу Позволь мне солгать - Клер Макинтош - Страница 9

Анна

Через полчаса после моего возвращения домой кто-то звонит в дверь.

Я открываю.

– Мне позвонил Марк, – крепко обнимает меня Лора. – Он не хотел, чтобы ты оставалась одна, когда ты так расстроена.

Лора еще раз сжимает меня в объятиях, затем осторожно отстраняется и всматривается в мое лицо, пытаясь определить, насколько мне плохо. Я чувствую прилив вины: не нужно было оставлять то сообщение на автоответчике Марка – он ничего не мог поделать, а теперь будет волноваться весь вечер, отвлекаясь от семинара и обстановки на дороге по пути домой.

– Со мной все в порядке, – с нажимом убеждаю я.

– А по твоему виду так не скажешь. Может, зайдем внутрь? Тут холодно, сил моих нет.

Лора у нас неподражаема. Худенькая, невысокая, с длинными светлыми волосами и девчачьим личиком – хотя ей уже за тридцать, у нее до сих пор требуют документы, когда она пытается купить выпивку.

Рита суетится на гравиевой дорожке и лает в темноту.

– Что это с ней?

– Охотится на белок-невидимок. Сегодня целый день так себя ведет. Рита!

Собака неохотно входит в дом, и я могу закрыть дверь. Только теперь понимаю, что Лора в джинсах, а не в уродливой коричнево-оранжевой форме банка, где она начала работать месяц назад.

– Ты разве не должна быть сейчас в банке?

– Не сложилось. – Она пожимает плечами, видя мое беспокойство. – Все в порядке, честно. Мне там все равно не нравилось. Ну что, я поставлю чайник?

Когда чай уже заварился, мы садимся за столик, и я показываю Лоре фотографию анонимной открытки – мне пришлось сфотографировать ее в полицейском участке (до того я как-то не подумала), и на снимке свет отражается от пакетов для улик, отчего слова на открытке трудно прочитать.

– И все, больше там ничего не было написано?

– Только вот эта одна строчка.

– Полицейские отнеслись к этому серьезно?

– По-моему, да. – Я замечаю ее выражение лица. – А ты думаешь, не стоит?

– Конечно стоит! Ты только посмотри на это. И посмотри на себя – ты, должно быть, ужасно огорчилась. – Лора осеклась. – Слушай, а разве тебе уже не приходили подобные записки, когда папа умер?

– Тогда ситуация была другая. Те люди были просто сумасшедшими.

– А ты считаешь, тот, кто это отправил, нормальный? – Она приподнимает бровь.

Я отворачиваюсь к окну и думаю о папиной истории запросов на телефоне: как он проверял время прилива, как выбирал место, с которого лучше всего прыгать. Думаю о священнике, слышавшем, как мама плачет из-за самоубийства своего супруга. Думаю о том, как мои родители упали с высоты в пять сотен футов в ледяную воду. Думаю, не столкнул ли их кто-то…

– Мне просто нужны ответы, Лора.

Она долго смотрит в свою чашку.

– Иногда полученные ответы нас не устраивают.

Мне было десять лет, когда умерла мама Лоры. Я тогда подбежала к телефону, оскальзываясь на полу: по дому я бегала в гольфах.

– Позови маму к телефону, пожалуйста, – услышала я в трубке.

– Лора! Ты когда в гости придешь?

Мамина крестница Лора заменила мне старшую сестру. Она была на семь лет старше меня, и в то время я мечтала стать такой же, когда вырасту: классной, модной, независимой. Тогда это казалось таким важным.

– Меня сегодня выбрали лучшей ученицей в классе, и… – пыталась похвастаться я.

– Мне правда нужно поговорить с твоей мамой, Анна.

Никогда не слышала, чтобы Лора так разговаривала. Так серьезно. И сердито. Уже потом я поняла, что она просто пыталась сдерживать свои чувства. Я передала маме трубку.

Мамины рыдания перемежались взрывами гнева.

Я уже лежала в постели, родители думали, что я сплю, но я слышала, как мама возмущается:

– Проклятая квартира! Там же сырость в каждой комнате. Алисия сотню раз об этом управляющему говорила. Она нашла в ванной грибы. Грибы! Еще в школе у нее была тяжелейшая астма, но… грибы – бога ради! Неудивительно, что ей стало хуже!

В ответ что-то говорил мой папа. Голос был тихий, успокаивающий, я не могла разобрать слова.

– В общем, – вздохнула мама, – они уже сказали, что переселяют Лору в новостройку. Если это не признание вины, то я вообще тогда не знаю!

Вот только вину они не признали. Жилищно-строительный кооператив категорически отказывался брать на себя ответственность за случившееся. Судмедэксперт установил, что причины смерти Алисии носят естественный характер, ее астма была лишь вторичным фактором.

– Ты все еще скучаешь по ней? – спрашиваю я. На самом деле это не вопрос.

– Каждый день. – Лора заглядывает мне в глаза. – Хотела бы я сказать тебе, что дальше будет легче, но это неправда.

Я думаю о том, как я буду чувствовать себя через шестнадцать лет. Наверное, эта жгучая острая боль в груди все-таки уже не будет душить меня спустя все эти годы? Она должна ослабеть. Должна. Кошмары отступят, и чувство утраты перестанет охватывать меня всякий раз, когда я вхожу в комнату и вижу, что кресло моего отца пустует. Мне станет легче. Неужели нет?

Я подхожу к креслу-качалке, где дремлет Элла, и присаживаюсь на корточки.

Мне нужно отвлечься от наплыва эмоций. Вот мое решение. Отвлечься. Когда умерла Алисия, у Лоры не было такой возможности. А у меня есть Элла. И есть Марк. Марк всегда знает, что сказать, всегда знает, как сделать так, чтобы я чувствовала себя лучше.

Это мои родители послали мне Марка. Я знаю, это звучит абсурдно, но я верю, что люди появляются в нашей жизни именно тогда, когда они нужны нам, и, хотя до встречи с ним я не подозревала об этом, Марк был всем, что мне только нужно.

Через несколько дней после смерти мамы я поехала на Бичи-Хед. После папиной смерти я отказывалась ехать туда, хотя мама проводила там много часов, гуляя по скалам и стоя на месте, с которого он якобы спрыгнул.

Когда умерла мама, я захотела увидеть то, что видели мои родители, – понять, что происходило у них в головах в этот момент. Я припарковала машину и подошла к краю обрыва, посмотрела на волны, бьющие о камни. Голова у меня закружилась от страха высоты, и во мне вдруг вспыхнуло пугающее, иррациональное желание прыгнуть. Я не верю в загробную жизнь, но в тот момент я почувствовала близость к своим родителям – впервые после их смерти, – и мне отчаянно захотелось поверить, что когда-нибудь я воссоединюсь с моими близкими на небесах. Я подумала, что если бы безоговорочно верила в это, то не стала бы медлить.

Судмедэксперт сказал, что самоубийство моей матери было вполне понятно – настолько, насколько может быть понятной любая смерть. Она скучала по моему отцу.

Папина смерть свела маму с ума. Она стала нервной, параноидальной, вздрагивала от каждого шороха и отказывалась брать трубку. Иногда среди ночи я спускалась на кухню выпить воды и обнаруживала, что в доме пусто, а мама отправилась на прогулку.

«Ходила повидаться с твоим отцом», – так она говорила. Его надгробный камень находился в церковном дворе, среди других могил. Я плакала, представляя, как мама стоит одна посреди кладбища.

«Зря ты меня не разбудила. В следующий раз непременно разбуди».

Но она этого так и не сделала.

На Бичи-Хед решили проявить бдительность. Да и не удивительно – приближался канун Рождества, и недели не прошло после «подражания самоубийству», о котором писали газеты национального масштаба. Я все еще смотрела на камни, когда ко мне подошел священник, спокойный, ничуть не осуждающий меня.

«Я не собиралась прыгать, – сказала я ему после. – Я просто хотела понять, что они чувствовали».

Меня остановил не тот священник, который говорил с моей матерью на вершине скалы. Этот был старше и мудрее того молодого, который пришел в полицейский участок, дрожа в легкой, не по погоде обуви, и рассказал, как моя мать набрала камни в рюкзак, как положила на пожухлую траву сумочку и мобильный – в точности как папа уложил свой бумажник и телефон семь месяцев назад.

Молодой священник чуть не плакал. «Она… она сказала, что передумала. – Он старательно избегал моего взгляда. – Я провел ее к машине».

Но моя мать была упрямой женщиной. Час спустя она вернулась к обрыву, аккуратно выложила сумку и телефон и – как установил судмедэксперт – покончила с собой.

Священник, говоривший со мной на Бичи-Хед прошлым Рождеством, не стал рисковать. Он вызвал полицию, дождался, пока они меня увезут, и спокойно закончил свой день, зная, что в его смену никто не погиб.

Я была благодарна ему за заботу. Мне было страшно понять, что все мы можем оказаться всего в шаге от немыслимого.

«Я не собиралась прыгать», – сказала я ему. Но на самом деле не была в этом так уверена.

Вернувшись домой, я обнаружила в почтовом ящике рекламную листовку: «Помощь психотерапевта. Отказ от курения, освобождение от фобий, повышение уверенности в себе. Психологическая поддержка при разводе. Помощь скорбящим». Несомненно, такие листовки разнесли по всему кварталу, но мне это показалось знаком свыше. Я набрала номер еще до того, как успела передумать.

Марк мне сразу понравился. Не успел он заговорить, как мне стало чуть легче. Марк у меня высокий, но ни на кого не смотрит сверху вниз; широкоплечий, но совсем не грозный. В уголках его темных глаз прячутся морщинки, придающие ему мудрый вид, а когда он слушает, то кажется внимательным и вовлеченным в беседу, даже очки снимает, будто это поможет ему лучше слышать. При первой встрече я ни за что бы не подумала, что мы с ним будем вместе. Что у нас будет ребенок. Все, что я знала, – что рядом с Марком чувствую себя в безопасности. И это чувство с тех пор не прошло.

Лора допивает чай, моет чашку и ставит ее в сушку рядом с мойкой.

– Как Марк воспринимает свое отцовство?

Я отхожу от качалки.

– Не нарадуется на малышку. Вечером, возвращаясь с работы, бежит к ней, не снимая плаща. Хорошо, что мужчины не кормят грудью, а то он меня к Элле вообще бы не подпускал.

Я закатываю глаза, но, конечно, я не жалуюсь. Хорошо, что Марк столько мне помогает. Никогда не знаешь, каким отцом кто-нибудь станет, верно? Говорят, женщины инстинктивно выбирают мужчину по характеристикам, которые нам нужны в супруге: он должен быть честным и сильным, должен любить нас. Но никогда не знаешь, выйдет ли он в три часа ночи за черносмородиновым мороженым, которого вам так захотелось, будет ли он вставать ночью, чтобы покормить и успокоить ребенка… А к тому моменту, как ты это понимаешь, обычно уже поздно что-то менять. Мне повезло, что у нас есть Марк. И я очень рада, что он остался со мной.

Мой отец за всю жизнь не сменил ни одной пеленки, и, насколько мне известно, мама ни разу его не просила. Просто так было тогда заведено. Я представляю себе, как папа отнесся бы к тому, что Марк укачивает Эллу или привычным жестом меняет грязный подгузник на чистый, и знаю, что папа непременно отпустил бы колкое замечание, мол, «ну и мужики нынче пошли». Я отгоняю от себя такие мысли. Честно говоря, я вообще не знаю, понравился бы Марк папе или нет.

И это не важно. Не должно быть важно. Марк – отличный отец для Эллы, и это главное.

На первом свидании я выпила лишнего. Алкоголь помог мне снять тревогу, чуть ослабил чувство вины оттого, что я отправилась развлекаться всего через два месяца после маминой смерти.

– Обычно я так себя не веду, – сказала я, когда мы очутились в квартире Марка в Патни, обещанная чашка кофе была позабыта, сменившись еще одним бокалом вина, а осмотр квартиры привел нас в спальню.

Эта фраза сама по себе банальна, но она соответствовала истине. Я никогда не спала с мужчинами на первом свидании. Да и на втором или третьем, если уж на то пошло. Но той ночью поддалась порыву. Жизнь казалась слишком короткой, чтобы медлить с решениями.

На самом деле во мне говорила не решимость, а спиртное. Мой поступок был безрассудным, а не спонтанным. Марк – может, он был не настолько пьян, а может, его еще угнетало осознание того, что мы нарушаем его профессиональную этику, – попытался утихомирить меня, но тщетно.

На следующее утро меня железным ободом сковала вина. Жгучий стыд, разорвавший в клочья мое самоуважение и вытолкнувший меня из постели Марка еще до того, как он проснулся.

Марк застал меня у выхода, когда я уже обувалась.

– Ты уходишь? Я думал, мы сходим позавтракать.

Я помедлила. Не похоже было, чтобы Марк потерял ко мне всякое уважение, но от воспоминаний о предыдущей ночи у меня внутри все сжималось: например, я вдруг вспомнила, как пыталась стащить трусики, исполняя некое пьяное подобие стриптиза, потеряла равновесие и плюхнулась на кровать.

– Мне нужно идти.

– Я знаю отличное местечко неподалеку. Сейчас еще очень рано…

Так и не высказанный вопрос – куда я так тороплюсь в восемь утра в воскресенье? – заставил меня согласиться.

К девяти похмелье отступило, как и неловкость. Если Марк ничуть не смущается, то почему я должна стесняться? Но мы согласились, что все произошло куда быстрее, чем мы оба ожидали.

– Можем, попробуем начать заново? – предложил Марк. – Прошлая ночь была великолепна, но… может, нам стоит устроить еще одно «первое свидание». Узнать друг друга получше.

В следующий раз мы переспали только через пять недель. Тогда я еще не знала, что уже беременна.

– Может, в газеты обратиться? – спрашиваю я Лору.

– По-моему, ты торопишь события.

– Они написали статью, когда мама умерла. Может, сделают продолжение. Попросят читателей поделиться информацией. – Я вспоминаю открытку: «Самоубийство? Едва ли». – Тогда никто не объявился, но если мама была не одна в тот день, если кто-то ее столкнул, то могут быть свидетели.

– Анна, священник видел твою маму.

Я молчу.

– Он говорил с ней над обрывом. И она сказала, что хочет покончить с собой.

Мне хочется зажать уши руками: «Ла-ла-ла-ла-ла!»

– Но его не было рядом, когда она спрыгнула, так? Он не видел, была ли она одна, когда вернулась.

– Что ж, – помолчав, говорит Лора, – Кэролайн приезжает на Бичи-Хед, она готова спрыгнуть с обрыва. Священник отговаривает ее, а час спустя кто-то ее убивает?

Лоре не нужно объяснять мне, насколько абсурдно это звучит.

– Может быть, она пыталась спастись от кого-то. Считала, что лучше покончить с собой, чем позволить кому-то убить себя. Только она не смогла пойти на самоубийство, и, когда священник думал, что спасает ее, на самом деле он толкал ее прямо к…

Я осекаюсь. Жалость во взгляде Лоры невыносима.

– К кому?

Элла проснулась, она гулит в качалке и сует кулачок в рот.

– Кто убил ее, Анна? Кто мог желать Кэролайн смерти?

Я прикусываю губу.

– Не знаю. Один из тех идиотов, которые винят окружающих в том, что сломалась машина…

– Как те идиоты, которые присылали анонимные записки после смерти твоего отца?

– Вот именно! – Я торжествую, думая, что она подтвердила мою точку зрения, но затем вижу выражение ее лица, и каким-то образом оказывается, что права она.

Гуление Эллы сменяется громкими криками, и я вынимаю малышку из качалки и прикладываю к груди.

– Ты только посмотри на себя – настоящим специалистом в этом вопросе стала. – Лора улыбается.

В самом начале я могла кормить грудью только в одном кресле, особым образом разложив вокруг подушки, и при этом мы должны были оставаться в комнате одни, чтобы ничего не отвлекало Эллу от еды. Теперь же я могу покормить малышку, поддерживая ее одной рукой. И стоя, если приходится.

Но я не позволяю Лоре сменить тему разговора. Она задала правильный вопрос. Кто желал бы маме смерти? Некоторые продавцы машин, с которыми мои родители и Билли пересекались, не скрывали, что занимаются темными делишками. Может, смерть мамы и папы стала результатом неудачной сделки?

– Ты поможешь мне разобрать вещи в мамином и папином кабинете?

– Сейчас?

– А что, не получится? Тебе уже пора идти?

Если Лора не поможет мне, я сама этим займусь.

Или, быть может, причиной всему стала страсть мамы к общественным протестам? Помню, я была еще подростком, когда мама участвовала в движении за запрет экспериментов над животными в Брайтонском университете и в результате из-за своей агитационной деятельности начала получать огромное количество писем с угрозами от сотрудников университета и членов их семей. Не помню, чтобы в последние годы она участвовала в каких-то серьезных протестных акциях, был только какой-то протест по поводу незаконных строительных работ и петиция за ремонт велодорожек. Но, может быть, в ее кабинете я найду что-то о других ее акциях.

– Нет, я не в том смысле… Я хотела сказать, ты уверена, что хочешь заняться этим прямо сейчас?

– Лора, ты весь год меня пилила, чтобы я разобрала эти вещи! – напоминаю.

– Ну, просто глупо работать за кухонным столом, когда ты могла бы обустроить себе отличный кабинет. И вовсе я тебя не пилила. Хотя я действительно считаю, что это принесло бы тебе облегчение, что бы там ни говорил Марк.

– Ну, Марк этим на жизнь зарабатывает, знаешь ли, – как можно мягче отвечаю я.

– Что хорошего в том, чтобы запереть комнату и притворяться, будто ее и вовсе нет? Такой подход не кажется мне здоровым.

– Марк не говорил, что нужно притворяться, будто комнаты нет, он просто предлагает заняться этим, когда я буду готова.

– То есть когда он скажет, что ты готова?

– Нет. Когда я решу, что готова, – уже резче отвечаю я.

Я знаю, что Лора – как и дядя Билли – на моей стороне и мое благополучие важно для них, но иногда мне хочется, чтобы они не так настойчиво стремились защитить меня.

Все произошло слишком быстро, вот в чем проблема. Мы с Марком и года не прожили вместе, а нашему ребенку уже восемь недель. Мы все еще узнаём о любимой еде, фильмах и книгах друг друга. Я всего раз виделась с его матерью. Мы словно подростки, которых застукали за первым сексом, вот только мне двадцать шесть, а Марку – сорок.

Это, кстати, тоже проблема.

– Да он тебе в отцы годится, – сказал Билли, когда я поделилась с ним новостью. Вернее, двумя важными новостями одновременно. «Я кое с кем познакомилась, он переезжает ко мне. Ой, да, а еще я беременна от него, роды должны быть в октябре».

– Папа тоже был на десять лет старше мамы.

– И смотри, к чему это привело.

– Это еще что значит?

На последний вопрос Билли отвечать не стал, и я была благодарна ему за это. Я не хотела знать. Никогда не хотела знать. Когда ты маленький, родители кажутся тебе самим совершенством. Может, они слишком часто на тебя кричат, не дают тебе денег на карманные расходы, пока ты не наведешь порядок у себя в комнате, но они твои родители. Они тебя любят. А ты любишь их.

Только в университете я поняла, что не у всех такие родители, как у меня. Что не у всех мама и папа постоянно скандалят, не у всех мама и папа каждый день пьют. Этого озарения мне хватило – и я не стремилась к новым. Я не хотела знать, как живется моим родителям в браке. И крепкий ли у них брак. Это было не мое дело.

Как и в остальных комнатах первого этажа, окна кабинета – во всю высоту стены, с покрытыми краской ставнями. Ими так редко пользовались, что они не закрываются. В центре комнаты стоит двойной стол, за которым мои родители могли работать одновременно.

Правда, так случалось только в те дни, когда они заполняли налоговые декларации, и это пренеприятнейшее занятие неизменно приводило к скандалам.

– Анна, попроси отца передать мне степлер, – однажды в субботу сказала мама, когда я заглянула к родителям в кабинет посмотреть, долго ли им еще корпеть над декларациями. Я сама передала ей степлер и ушла кататься на велосипеде, пока скандал не закончился.

В основном родители дежурили в демонстрационном зале по очереди, пока я не выросла настолько, что смогла приходить к ним на работу после школы или самостоятельно добираться домой…

Опустив ладонь на дверную ручку, я глубоко вздыхаю. Я не пользуюсь этой комнатой. Я сюда не захожу. Я притворяюсь, будто ее нет.

– Ты не обязана это делать. Мы и так проверили все важные документы.

Лора с напускной скромностью намекает на тот долгий день, когда она тщательно отбирала документы, просматривая бумаги моих родителей в кабинете, а потом провела еще один день на телефоне, обзванивая компании, меняя имя на чеках и отменяя десятки подписок на имя моих родителей. Мою благодарность омрачало чувство вины. Кто помогал Лоре, когда умерла Алисия? Я представляла себе семнадцатилетнюю Лору в новостройке, куда они с Алисией совсем недавно переехали, представляла, как она просматривает ее бумаги, и у меня разрывалось сердце.

– Время пришло, – говорю я.

Я хочу узнать все о жизни своих родителей. Все, на что я закрывала глаза. Все, во что я не хотела верить. Мне нужно все это выяснить. Кто был моим родителям друзьями? Кто был им врагами?

Кто убил их?