Читать книгу Совершенство - Клэр Норт - Страница 27

Полет до Стамбула занял немногим более полутора часов. Нож, угрожающий мне нож, мысли о ноже. Что делать бедной девушке?

Я взяла себя в руки.

Дыхание, пульс, сознание, кровь.

К тому времени, когда мы начали снижаться, я полностью контролировала каждую частичку своего тела, установив обратную связь с каждым его сантиметром: мышцы расслаблены, колени не сжаты, руки наготове, пальцы непринужденно подогнуты.

В самолете Гоген не пытался со мной разговаривать, а сидел, выпрямившись в кресле, чуть прикрыв глаза, – бизнесмен в командировке, возможно, возвращающийся домой с отдыха турист. Размышлять на эту тему бесполезно, а делать выводы – лишь создавать себе проблемы.

Он оставался рядом со мной, когда самолет совершил посадку. Пассажиры вышли из салона, но мы остались. Стюардессы, стоящие у входа, взглянули на нас, потом тоже ушли. Кондиционеры выключены, двигатели умолкли, остались только мы.

– Сохраняйте спокойствие, – произнес он.

– Я спокойна.

Тут он на меня посмотрел, первый прямой взгляд более чем за час, внимательно и – несколько удивленно.

– Уай, – пробормотал он, – я действительно верю, что вы спокойны.

Звуки шагов по подогнанному к двери трапу. Двое мужчин – белые рубашки, черные брюки, солнцезащитные очки, темные волосы, разводы от пота на спинах. Они знали Гогена, он знал их. На первый взгляд они показались невооруженными, но когда трое мужчин хотят запугать женщину в пустом салоне самолета, оружие особо и не нужно.

Гоген поднялся с кресла, потянулся, размял шею и прогнулся назад.

– Идемте? – пригласил он.

Я последовала за ним.

На бетонке у трапа уже ждала машина с турецкими номерами, сидящим за рулем водителем и тихонько тикающим на жаре двигателем. Запах авиационного керосина, двое мужчин в желтой униформе, выгружающие багаж, подъезжающий к отсекам топливных баков заправщик. Казалось, никто не заметил небольшого зрелища, происходившего прямо у них на глазах. Я было подумала ринуться бежать, звать на помощь, но Гоген оставался рядом со мной, и это не сулило ничего хорошего. Рано или поздно ему захочется отлить, поесть, попить, поспать, позвонить жене, побыть минутку наедине с собой. Рано или поздно им придется все забыть.

Или не придется, а вот так умереть – просто глупо.

Я залезла в машину. Кто-то швырнул туда мой багаж, обозначенный бумажной лентой вокруг ручки, и начал в нем копаться. Он без особого внимания коснулся баночки с кремом для загара, но это ничего не значило. Всему свое время. Я начала терять интерес к бриллиантам. Какой смысл быть богатой, если не можешь тратить деньги?

Мы выехали через ворота в металлической ограде, окаймлявшей взлетно-посадочную полосу, не предъявляя никому никаких паспортов, и покатили по прямой дорожке, обсаженной низкорослыми деревцами, пока не достигли автострады. Над нами простиралось серо-желтое небо, подернутое жарким маревом. Таксисты вели себя просто убийственно, автобусы были переполнены, отовсюду слышался рев клаксонов, и стлался дымок от выхлопов. Мы направились в сторону города, затем свернули и начали петлять по промзоне, мимо зданий из некрашеного шлакобетона и складов, обнесенных изгородями из гофрированного металла. Я за всем внимательно следила, засекая положение солнца, считая километры и примечая дорожные знаки и прочие ориентиры.

Рекламные щиты: новейшее кухонное устройство для идеальной домохозяйки, идеальная одежда, идеальный автомобиль для идеальной семьи, фотография папы (за рулем), мамы (с ребенком на руках) и трех улыбающихся детишек (коим предназначено стать врачами и юристами) рядом с зализанными серебристыми контурами их только что купленной машины (Дорога – это Жизнь).

Идеальный: совершенный и правильный во всех отношениях. Без малейших недостатков.

Недостаток: ошибка, недочет, промах.

Совершить промах: заслужить порицание. Быть на перепутье.

Гоген следил за тем, как я внимательно за всем наблюдала, потом спросил:

– Вы раньше бывали в Турции?

– Конечно, – ответила я, не отводя взгляда от дороги. – И ела бараньи мозги.

– Я видел, как их подавали, но никогда не пробовал.

– Не надо шарахаться, когда их вам подносят. В этом городе заказанное блюдо вам по традиции показывают, прежде чем начать его готовить. Сырое мясо, сырая рыба, сырые мозги. Подобная практика отвратительна нашим вкусам к еде в пластиковой упаковке.

– А вы гурман?

Гурманство: культурный идеал кулинарного искусства; высокая кухня, тщательное приготовление и подача блюд, как правило дорогих, с редкими винами, даже если это экономически неуместно.

Гурман: человек с утонченным вкусом и страстью к высокой кухне.

– Я обожаю слизывать сахарную пудру с края десертной тарелки, – ответила я. – А еще вылизываю тарелку, если там остается вкусная подливка.

Он промолчал.

* * *

Промышленный цех в безлюднм месте.

Длинная бетонная стена, окружающая внутренний двор с утрамбованным желтым песком. Груда старых покрышек в углу двора. Из-под них выглядывает парочка тощих зевающих котят, не желающих покидать свое убежище.

Квадратное одноэтажное здание. Рулонные ворота, после поднятия которых внутрь может заехать грузовик. Металлические двери, высокие зарешеченные окна. Битое стекло, трава, пробивающаяся сквозь потрескавшиеся кирпичи, вытяжные вентиляторы, которые ничего не вытягивают.

Грязный и продавленный диван, некогда с обивкой с изображениями кувшинок, из-под которой лезет наружу желтая поролоновая набивка. Новенький лиловый чайник на небольшой подставке, несколько кружек со сбитыми краями, тоже расписанных цветами – вьющиеся лозы с перемежающимися ярко-зелеными вкраплениями и лиловыми бутонами.

Двери, которые можно запирать.

Ворота, которые можно охранять.

Очень непрезентабельная секретная база для людей из секретной службы.

Один из них сидел на «бобовом пуфе» у двери, второй – снаружи на бетонных ступенях, куря тонкую коричневую сигарку, дым и запах от которой проникали сквозь разбитые окна. Гоген взмахом руки указал мне на диван. Он открыл мой чемодан и лениво пробежался по его содержимому. Я ждала, сложив руки на груди. Продавленный посередине тюбик зубной пасты вызвал у него едва заметную гримаску отвращения в уголках губ. Он тщательнейшим образом изучил мой американский паспорт, а обнаружив на самом дне чемодана австралийский паспорт, засунутый в путеводитель по Оману, зашел так далеко, что позволил себе улыбнуться.

Он передал оба паспорта и мой бумажник одному из своих людей, который куда-то их унес. Я сложила суммы на счетах, которые вот-вот засветятся, и прибавила к ним имена, которые вот-вот раскроются. Получалось очень даже много. Какую часть моей цифровой жизни придется уничтожить, когда все это свершится?

Затем пришла женщина в платке с птицами, летящими по затянутому тучами небу, сняла у меня отпечатки пальцев, взяла образец волос и мазок эпителия изо рта, тем самым еще больше усугубив мое положение.

– Во многих отношениях вы довольно беспечны и некомпетентны как воровка, – задумчиво произнес Гоген, когда женщина поместила образцы в капсулы и унесла их. – Как вам удавалось все это время оставаться в живых?

– У меня очень незапоминающееся лицо.

– Вы к себе несправедливы.

– Нет, – ответила я, скрестив ноги и руки. – Это не так.

Его пальцы прошлись по баночке с кремом для загара, и я осознала, насколько оборонительными и защитными сделались все мои движения, как сильно пальцы рук впились в локти, как сразу отяжелели ноги. Мне захотелось принять более расслабленную позу, но я не сделала этого, пока он находился так близко к бриллиантам.

Он отвернул крышку, заглянул внутрь, впился взглядом в мое лицо, чуть наклонив голову набок, о чем-то гадая.

Я выдержала его взгляд, позволив ему гадать дальше.

Выражение его лица не изменилось, глаза так и смотрели на меня, но он запустил пальцы в баночку, пошарил ими там и беззвучно вытащил ожерелье принцессы Шаммы, положив его, по-прежнему покрытое ванильного цвета кремом, на стоявший между нами стол.

Баночку он отложил в сторону.

Встал. Подошел к раковине из нержавеющей стали у стены с ящичками внизу и трубами, отходящими вбок по бетонной стене с выбоинами и редкими зелеными пятнами.

Вымыл руки.

Вернулся к своему стулу.

Сел.

Молчание.

– Я думаю, мне хотелось бы, чтобы меня сейчас же арестовали.

Молчание.

Гоген чуть поерзал на стуле, наклонился вперед, уперев локти в колени и сцепив пальцы над слегка расставленными ногами. Я заметила, как при наклоне во внутреннем кармане пиджака у него блеснула авторучка. Мне показалось глупым и показным шиком такому практичному человеку носить с собой подобную вещь.

Я сменила позу, поочередно двигая конечностями. Ступни на полу, руки на коленях.

– Мне кажется, вы должны вызвать полицию, – сказала я.

Молчание.

Я вслушивалась в молчание, во все слова внутри него.

Молчание.

Ощущение звуков вокруг тебя при полном молчании. Дорожный шум где-то вдали, капанье воды из крана, скрип ступеней снаружи, жужжание мухи, угодившей на синюю липучку в луче света. Мы ждали, пока не раздалось пение муэдзина, фальшивившего сквозь динамик, а через несколько минут вступил его конкурент, бравший ноты чуть правильнее, но находившийся чуть дальше и призывавший правоверных на молитву.

Аллах – самый великий, Аллах – самый великий.

Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха.

Свидетельствую, что Мухаммед есть посланец Аллаха.

Спешите молиться.

Спешите успешествовать.

Аллах – самый великий, Аллах – самый великий.

Нет Бога, кроме Аллаха.

Тут Гоген произнес:

– Расскажите мне о ваших отношениях с Байрон-Четырнадцать.

Я слышала эти слова, как будто они доносились из-под воды, замедленно и углубленно. Повернула голову, чтобы внимательнее посмотреть на него, ожидая, заговорит ли он снова, заключался ли какой-либо иной смысл, которого я не уловила в этих звуках.

– Вы принимали какие-либо предложения работать на Байрон-Четырнадцать?

Громче, четче, его голова поднимается.

Теперь моя очередь молчать. Я закрыла глаза и попыталась собраться с мыслями, проложить тропу сквозь безвестность.

Он прервал мои мысли.

– Мисс Уай, обдумывание того, что вы должны или не должны говорить, не имеет при сложившихся обстоятельствах особого значения. Правда так или иначе откроется.

– Нам обоим есть что предложить, – ответила я. – Вам нужна информация, мне нужно выйти отсюда целой и невредимой.

– Вы ошибаетесь: о переговорах или торге речь не идет.

Я оглядела комнату. В ней остался лишь один из людей Гогена, жевавший резинку и, казалось, равнодушный ко всему происходящему. Снаружи людей будет больше, они охраняют подходы и подъезды, однако они уже забывают меня, незнакомцы, нежащиеся на солнышке.

Я встала, но Гоген не шевельнулся. Я зашла за спинку дивана, повернулась, двинулась в другую сторону. Я оглядывала комнату в поисках орудия: шариковой ручки, сигаретницы, пепельницы, мобильного телефона – чего угодно. У него где-то по-прежнему лежал нож. Туфли на мне были без каблуков, но вовсе не идеальные для быстрого побега.

– Я врунья, – наконец произнесла я. – Вру, когда напугана.

– Вы боитесь?

– Я спокойна, – ответила я. – Вы же сами видите. Можно внести предложение?

– Если хотите.

– По-моему, вы тоже врун, мистер Гоген, Мугурски или как вас там еще. Мне кажется, мы обхаживаем друг друга, вместо того чтобы поговорить начистоту. Бриллианты вас не интересуют.

Как же жалко теперь выглядели драгоценности, покрытые косметической слизью, стекающей на разделявший нас стол. Достойная драка из-за нескольких кусочков углерода.

– Разумеется, вам нужно вернуть их обратно в Дубай, чтобы ваш босс не выглядел полным идиотом. Честь семьи, деловая хватка и все такое. Но вам-то на самом деле все равно, так ведь? Не ваше это дело.

Губы его сжались, а затем снова расплылись в скупой улыбке.

– Нет, – тихо признался он. – Не совсем мое.

– Но вот Байрон-Четырнадцать не все равно?

– Как я уже сказал, Байрон-Четырнадцать – убийца, террорист. Файлообменная сеть не так уж непробиваема, как вам известно. Я знаю, что вы с ним контактировали, а теперь мне нужно знать, о чем вы говорили. Это Байрон нанял вас, чтобы вы похитили «Куколку»?

– Зачем бы ему это?

– Вот вы мне и расскажите.

Я медленно, но легко повернулась, пошла в другую сторону, остановилась у своего стула, но не села, подошла к стене, вернулась к стулу и остановилась.

– Рейна бин Бадр эль-Мустафи – вам знакомо это имя?

– Это молодая женщина, которая умерла. Я слышал о ней.

– Она приходилась двоюродной сестрой принцессе Шамме бин Бандар.

– Вот откуда я его слышал: о ее смерти упоминалось на брифинге.

– У нее было «Совершенство». – Легкое пожатие плечами, Гоген ждал продолжения. – Я выкрала «Куколку», потому что это было трудной задачей. А когда Рейна умерла, я украла алмаз еще и потому, что хотела кому-нибудь крепко насолить, и создатели «Совершенства» подошли для этого как нельзя лучше.

– Почему?

– У нее же было «Совершенство».

– Это вы уже говорили, но не «Совершенство» заставило ее покончить с собой.

– А у вас есть «Совершенство», Гоген?

– Нет, хотя я, разумеется, знаком с системой его функционирования.

Я снова прошлась туда-сюда, несколько шагов, опять остановилась и начала, тщательно подбирая слова:

– Мне кажется… – пробормотала я. – Мне кажется, что вы ошибаетесь. По-моему, оно помогло ей умереть. Она была милая, мне она нравилась. Пусть даже она меня и не помнила. Я испытывала к ней… какую-то… привязанность, что ли. По-моему, я, возможно, склонна придавать подобным вещам куда большее значение, чем они имеют на самом деле, но все же, это мое мнение, так сказать, побочный эффект… всего? Какой антоним у слова «совершенный»?

– Несовершенный? – предположил он.

Синонимы: бракованный, дефектный, ошибочный, плохой.

Я взглянула на Гогена и не увидела на его лице ни малейшего признака того, что он чем-то проникся или что-то понял, так что закрыла рот и продолжила мерить комнату шагами.

Через некоторое время, чуть поерзав на стуле и слегка вздохнув, Гоген предпринял следующую попытку:

– А этот Байрон…

– Хотел узнать, есть ли у меня «Совершенство». Почему вы так заинтересовались, мистер Гоген?

– Что еще хотел этот Байрон?

– Предупредить меня насчет вас.

– А еще?

– Это все. У меня такое чувство, что вы, ребята, обожаете друг друга подставлять и накалывать, и меня это очень забавляет.

– Мне нужно, чтобы вы связались с Байроном.

– Зачем?

– Чтобы попросить о встрече.

– Вот вы и попросите о встрече.

– Думаю, Байрон не станет со мной разговаривать.

– Выходит, вы хотите сделать меня своей «шестеркой»? По-моему, среди воров этот статус не пользуется почетом и уважением, мистер Гоген, но даже по моим стандартам это ниже плинтуса.

– Да, – задумчиво протянул он, хороший человек в грязном мире. – Думаю, наверное, так оно и есть.

Я снова принялась расхаживать по комнате, раздумывая на ходу. Ходьба помогала размышлять, теперь остались лишь мысли без слов, но слова зарождались, а мысли множились.

Я взглянула на Гогена, наблюдавшего за мной с пластикового стула с изогнутой спинкой.

Поглядела на мужчину, сидевшего в углу на «бобовом пуфе», и сказала:

– Мне нужен ноутбук и чашка кофе, если можно.

Гоген улыбнулся.