Читать книгу Традиции & авангард. Выпуск № 3 - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 4

Проза, поэзия
Анна Лукашенок
Украденные буквы
Повесть
Глава 2. По Млечному пути

Оглавление

10.01

На следующее утро к магазину с бело-голубой вывеской зазмеилась очередь. Люди с бидончиками, флягами, бутылками торопливо выстраивались друг за другом: это был единственный магазинчик в районе, куда каждое утро привозили свежее молоко. Во всех прочих супермаркетах и ларечках молоко не выдерживало никакой критики. На вкус оно настойчиво отдавало яичной скорлупой, а при добавлении в кофе растекалось поверху масляной пленкой. Поэтому когда магазинчик возник, слава о нем распространилась по сарафанному радио. Слухи – лучшая реклама, и какие бы скидки ни выставляла соседняя «Соточка», её молоко так и оставалось на полках, лишь время от времени сами собой менялись черные цифры на боку.

– Завезли сегодня пожирнее, – важничала женщина в вязаной шали, отвинчивая крышку от фляги. – И творожок нынче зернышко к зернышку!

Её товарка качала головой и притопывала ножкой – от нетерпения и чтобы разогнать кровь, стынущую на морозе.

Но в тот момент, когда словоохотливая покупательница уже готовилась войти в крошечный тамбур, наполненный благословенными молочными реками, её нагло отпихнул высокий мужчина в глухом пуховике.

– Куда без очереди? – истерично заверещала старушка, но сейчас же смолкла, когда нахал обернулся к ней. – А, это ты, Женечка?.. Тоже за молочком?

– Я вообще-то по делу, – важно заявил он и хлопнул дверью перед самым носом.

«Мама, – подумал он раздраженно. – Как будто дома тебя не хватает».

Минуту спустя ручку двери украсила многозначительная табличка «Технологический перерыв». Толпа, загудев недовольным ульем, начала рассасываться. У «Соточки» появился шанс наконец сделать план.

Продавщица сняла натянутые до локтей хирургические перчатки и косынку, обнажив тугую, обернутую вокруг головы косу. Развязала прилипший к шее бантик и стащила фартук со смеющейся телячьей головой. Утерла пот со лба: в крошечном помещении с удобством размещались только двое людей да прилавок и царила вечная духота.

– Я ж тут всего по три часа в день работаю, – затараторила женщина, завидев Евгения. – С девяти до полудня, а потом молоко кончается, ну и еду обратно в деревню. Мы в том году с машины продавали, а тут поднялись немного… Помощники завелись хорошие, мы доильные аппараты сладили, обогрев в хлеву сделали по уму… прям волшебник из песни…

Евгений вместо ответа обескураженно молчал. Назойливой рекламы ему хватало дома в телевизоре.

– …А станет хозяйство побольше – так еще соседний павильон выкупим, глядишь, и сырик возить начнем…

– Буквы, – вежливо вставил Евгений. К молоку он не питал особой любви и выносил его разве что в составе кофе. Люди, с причмокиванием пившие молочные коктейли и восхищавшиеся ряженкой, вызывали неподдельное удивление, доходившее до брезгливости.

– А, это… – протянула продавщица. – Так приехала с утра, смотрю – нет буков. И слово-то получилось такое дурацкое… Что за зверь такой – МЛОК? Ну а мне что – торговлю же не тормозить? Позвонила вам первым делом, да и запустила продажу.

Евгений скрежетнул зубами. То, что могло показаться, пусть и с натяжкой, безобидной выходкой школьника, грозило превратиться в бессмысленную и беспощадную серию. Впрочем, сначала надо утвердиться в своей теории.

– То есть вчера все буквы еще были на месте? – уточнил он, торопливо записывая основные моменты её монолога в блокнот.

– Вроде да, – нахмурилась продавщица. – Обычно же не смотрю…

Евгений поднял голову от листа. Вот оно – проблеск. Обычно. Вчера, во время расспросов людей на улице, он слышал это слово множество раз – обычно. Обычно не обращали внимания. Обычно проходили мимо. Да вроде все было как обычно.

«В равнодушии и невнимательности людей кроется зло», – проговорил он про себя, а вслух сказал совсем другое:

– Все понятно. – И, не обращая внимания на дальнейшую тираду, без прощания вышел за дверь в объятия зимы.

* * *

Он вошел в свой кабинет. Обшарпанные стены казались милыми и уютными, от стоящего радиатора расходилось осязаемыми и почти зримыми лучами тепло. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказалось, что это всего лишь пар от сохнущих носков.

– Опять ты, Веня, газовую атаку устроил, – поморщился Евгений.

Его напарник хмыкнул, громко брякая ложечкой в кружке с надменной надписью «Лучшему сотруднику отдела». От этого кончики баронских усов, завернутые кверху полумесяцем, совершили кокетливое движение. Усовый реверанс. При взгляде на эту кружечку и усы Евгений Борисович, чье лицо украшала разве что благородная свежевыбритая синева, а стол – картонный стаканчик «KFC», надулся. Лучший сотрудник отдела глядел на него насмешливо:

– Что, Евгений Борисыч, как там украденные буквы? Нашли преступника? Надо поспевать, а то, глядишь, целая серия вырастет.

– Не трави душу, – разозлился Евгений.

Сосед всегда обращался к нему по имени-отчеству, и дело было не столько в том, что он годился ему в сыновья, сколько в выражении фальшивого, пропитанного ядом снисхождения лже-уважения. Новичок вгрызся в новую работу усердно, лихо стартанув; но, как часто бывает в теплых уютных кабинетах, успел немного устать и замедлился.

Евгений Борисович, выплыв из пучины зависти и тягостных воспоминаний о собственной «боевой молодости», с тоской поглядел на папки дел, высившиеся перед ним. Здесь, завернутые в картон, подписанные номерами, лежали дела, которые предстояло закрыть. В основном угнанные велосипеды, разбитые стекла в автомобилях. Мелочи, за которые толком и браться-то не стоит, но которые копятся. Пропавшие буквы грозили оказаться странным украшением этого вороха призрачных вещей. Вишенкой на торте его непродуктивности.

– А как там твой огородный террорист?

Самодовольные Венины усы потухли и опустились.

– Ищем, Евгений Борисович.

– Плохо ищете, – мстительно заметил Евгений. – Портретов нигде нет.

– Знаете что, – разозлился Веня, – вот пойду и распечатаю. А вы, Евгений Борисович, и дальше над буквами корпите. Может, и соберете из букв «ж», «о», «п» и «а» себе повышение.

Евгений проворно схватил со стола листок с образцом заявления и свернул его в бумажный снежок. Запустил во врага – но тот уже исчез за фанерной дверью, напевая что-то про опасную и трудную службу. И только президент на календаре лучезарно улыбался, несмотря на точное попадание в голову.

* * *

Минутная стрелка отмеряла последнюю четверть часа медленно, как перед казнью. Секундная стрекотала бодрым кузнечиком, но от её крошечных частых шажков время шло как будто не быстрее, а зануднее.

Гора коричневых папок уменьшалась с одной стороны, но вырастала с другой – правда, уже отмеченная фиолетовой печатью «закрыто». Евгений шлепал почти не глядя – все эти дела ему были знакомы. Мериды, стелсы и треки преследовали его мысли разноцветными стаями, и названия, написанные на их стройных рамах, жили собственной жизнью. Когда минутная стрелка задумчиво замерла на середине между одиннадцатью и двенадцатью, он не выдержал. Встал с потертого стула, надел шапку и темно-синий пуховик.

Веня, сидящий напротив, поднял было удивленную бровь и собрался что-то сказать, но промолчал. Отвел глаза. Шумно хлебнул чай из кружки. Нижняя кромка усов потемнела от влаги. Евгений посмотрел на прощание в добрые глаза президента и буркнул – то ли ему, то коллеге, то ли горе бумаг:

– До завтра.

На улице невидимый груз спал с плеч. Мороз, кусавший все утро, теперь подутих – уступив место пушистому ватному снегу. Хлопья скользили по сизым щекам участкового, и он впервые за день расслабленно улыбнулся.

Под ногами стремительно наметало сугробы. Евгений топтался на месте, поднимая то одну ногу, то другую. Любовался тем, как серебристый снежок стремительно заметает четкие ребристые следы армейских ботинок. В блеске фонарей он переливался. От такой красоты в участковских глазах защекотало, поплыло. На ум полезли сказки про снежную королеву и серебряное копытце, и он даже не успевал сердиться на пешеходов, врезающихся в спину и нетерпеливо толкающих в бока. Снег искрился, выхваченный светом светофора. Желтым окном шаурмячной. Красным лучом фары. Двумя золотыми семерками ломбарда.

Евгений прищурился. И точно: проба турецкого золота лишилась сотенного порядка.

Традиции & авангард. Выпуск № 3

Подняться наверх