Читать книгу Собеседники. Ближним и дальним - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 16

В канун одного из славных событий в жизни Татьяны Батуриной в Волгограде одна за другой вышли три её поэтические книги: «Избранное», «Русь Господня» и «Свеча». В сущности, получилась трехтомная антология, составленная с явным вызовом: поэтесса, круто и без особого отбора перемешав стихи, написанные и много лег назад, и совсем недавно, почти в полном объеме предъявила результаты 30-летнего творческого пути. Несомненно, Татьяна Батурина оказала полное доверие своему читателю, не требуя от него снисхождения, но горячо надеясь быть оценённой по достоинству.

Справедливость такой оценки зависит от верного определения дистанции, отделяющей Батурину раннюю от нынешней. О движении поэта в пространстве и во времени мы судим по изменениям образной системы, по качеству поэтической формы, по глубине развития волнующих его тем. Довольно часто поэты достигают определённого уровня мастерства единожды и навсегда; отдельным счастливцам удается отречься от наработанного, представ перед читателем разными и новыми. В «Руси Господней» и «Свече» поэтесса явилась в новом качестве – как автор стихов духовного содержания. Такой мы её, право же, не знали. Однако в «Избранном» она ничуть не стремится высокомерно отвергнуть своё «мирское» прошлое. Многие страницы этой книги настойчиво возвращают нас к яркому сборнику «Полдень» 1985 года. Это слепки сиюминутных настроений здоровой, победительной, бурно чувствующей женщины. Мир её – тёплый, красочный, иногда – печальный, а в целом – устойчивый и прогнозируемый…

Настроения героини часто меняются, но не выходят за рамки средне-обычного поэтического восприятия. Судя по всему, автору и сейчас по-человечески дорог образ героини, такой взбалмошной и по-женски обаятельной. В память о той, прежней, в сборник включены простые «бабьи» строчки:

Эти и подобные старые стихи листаешь, как… семейный фотоальбом.

В них сохранился дух времени, «когда мы были молодыми»: окаменевшие, казалось, навсегда застойные годы, безответственная лёгкость бытия, порождённая несокрушимым чувством защищённости. От мировых проблем, проклятых вопросов, мук пробуждённого сознания… Свойственный тем, а не нынешним дням дремучий покой разлит в стихах Т. Батуриной «Милость», «Мята», «День рождения», «Старость в прошлом». В них, как на фотоснимках, запечатлена динамика неподвижности.

Но совсем иные качества поэзии Татьяны Батуриной обнаруживаются там, где возникают новые для её творчества темы. Строго говоря, их немного, но они могучим половодьем затопляют территории, принадлежавшие ранее биографии, любовным размолвкам, чужим письмам, природе, старикам, животным – всему тому, что всегда под рукой, тому, что надёжно и плотно заполняло повседневное бытие… Что же это за темы? Главнейшая из них – тема перерождения героини. Она поначалу звучит тихим, сокрушённым стоном-размышлением:

Как-то не по себе от этих строчек именно потому, что мы давно и близко знакомы с жизнерадостной лирической героиней, ныне как бы отрекающейся от своих лет, слов и судьбы. Безмятежно-уютный, обжитой мир являет свою хаотическую изнанку, изменяются содержание, тональность батуринской лирики. Автор вдруг решительно говорит о себе: «чужая всей земле».

И эта короткая строчка, безусловно, скрывает некое событие, отделившее героиню от людей непроницаемой стеной. Что-то произошло, и потрясение велико: его причину почти невозможно объяснить, с ним не справиться в одночасье, ибо оно огромно. Осторожно, боясь сфальшивить, героиня пытается определить, что делается с её душою. Почти каждое новое стихотворение, не называя всего события, приближает нас к пониманию этого глубоко личного процесса:

Момент потаённого вслушивания в себя весьма необычен для чувственной, звонкоголосой поэзии Татьяны Батуриной, её стихи всё чаще окрашиваются отвлечёнными, порою – метафизическими наблюдениями: «И вот я умерла…», «И я – не я…», «Не я, а женщина другая…», «Лететь ли дальше?

Притворяться ль дольше, Что я – не я?», «Гляжу в себя и вижу всякий миг Себя иную…» «Когда к лицу пристанет новый лик…»

Тут уместны только шёпот и аскеза. Героиня себе не нравится, она стремится сбросить с себя уродливую, изжитую оболочку, и мы подчиняемся её страстному порыву к обновлению.

Мы ждём, что буквально «на наших глазах» может произойти чудо: вот-вот опадёт, растает бесследно лягушачья кожа, и явится существо иного мира… Оправданы ли наши ожидания? Да, конечно. Истовая вера героини в саму возможность внутреннего преображения важнее его осуществления на практике. В духовной сфере сам факт изнуряющей борьбы с собой уже равносилен победе.

Но вот лирическая героиня торопится свои интимные чаяния непременно обобщить, придать им наибольший масштаб: «Мы на земле – ещё не мы…» «Не знаем, не ведаем, кто мы…»

Стихи, увы, здесь обретают привкус публичности. Лишь древних иконописцев не пугала принадлежность к безымянной массе. «Нас» – пугает.

Опасность поэтического обобщения в том, что оно редко бывает безупречным. По-настоящему цепляет только то, что обладает качеством штучности и не имеет касательства к массе, большинству. С этой точки зрения поэт в большей степени воздействует на сознание читателя, выражая только себя.

Тогда ему заведомо всё «прощено», ибо он сам себе – жертва и палач. Однако и выход автора на публику обусловлен, как правило, весомыми причинами. В нынешней поэзии Татьяны Батуриной это жест оберега, заклинания от духовного распада. Это и поиск единомышленников… Желание героини во что бы то ни стало предостеречь человечество столь сильно, что она просто не замечает, как впадает в гордыню назидательности:

Весьма вероятно, что так живут всё-таки не «все». Да и чужой опыт обычно не принимается на веру. Как ни грустно, к постижению духовных истин человек всё же приходит в одиночку. И никакие назидания никого не сдвинут с мёртвой точки. Думается, поэзия Татьяны Батуриной блекнет в обобщениях, но в горестной, задушевной исповеди – сияет как никогда.

Впрочем, интуитивно автор очень ясно это осознает. Некоторые её стихотворения пронизывает очень ёмкая, грозная тема Срока, имеющая не столько физическое, сколь духовное толкование. (Вспомним старинное выражение: «Учитель приходит, когда ученик созрел».) Как и срок пребывания на земле, так мера и глубина познания каждому человеку определены своим сроком, который ещё и заслужить необходимо. Заслужить – как? чем?

И стоит ли трудиться, если познать изначально, может быть, и не дано? Кто объяснит, почему Священное писание для чтения доступно любому, а для понимания – избранным? Коль прорастают лишь те зерна, что посеяны, «прорастёт» ли тёмная, дремучая душа?

Вот что волнует сейчас Татьяну Батурину. И вот почему в её новых стихах так много смятения.

«Негаданно время, невнятно число» – так она определяет моменты нынешнего бытия, замаливая беды на руинах часовенки, горюя о «перевернутом доме», о сыне, об отце, что ждет её за пределами земли… Лишь новое для героини чувство нравственной ответственности за свои мысли и деяния выводит её из скорбной задумчивости на уровень активного, светлого жизневосприятия:

Сборник «Русь Господня» запечатлел и попытки мучительного прорыва героини из косности к осмысленному, духовному бытию, и не менее мучительного усилия автора «обновить» свои поэтические средства. Личность поэта и образ лирической героини в этой книге связаны нерасторжимо.

О весомых результатах этой взаимосвязи свидетельствует не свойственная Т. Батуриной ранее тяга к точной смысловой формуле. В коротеньком стихотворении «Собака подошла и улыбнулась…» каждое слово пронизано образом и смыслом. В сложном, описательном «Ночь на цветение садов…», в «Сне о Книге» – вновь «классичная» лексика и оригинальная мысль:

Чтобы увидеть существенный сдвиг в поэтическом мироощущении Татьяны Батуриной, достаточно сопоставить первые попавшиеся метафоры. Десять с лишним лет назад она, к примеру, могла написать весьма ярко, но, на наш взгляд, тяжеловесно: «Мой милый смеялся и сердце купал в кипятке…» Ныне ей довольно минимума слов: «Душа болит без боли…»

Порою увлечённый поиск новых средств выразительности заставляет Татьяну Батурину, наоборот, усложнять поэтическую фразу. Когда ей кажется, что привычные слова недостаточно точны, она целыми пригоршнями черпает из старославянского словаря. И тогда её лирика пестрит красивыми, верными, но неудобными для образного восприятия словами «предержанья», «надмевает», «сота́нники стяжанья», «удельные пути»… Вместе с тем, пребывая как бы на высоте своего изменённого духовного состояния, поэтесса не утратила способности тепло, сердечно говорить о простых вещах. Таковы стихи «Мать», «Пора герани», «Ночные бабушки», «Собор».

Чеканный ритм, изысканное построение фразы отличают стихотворения «Чёрная дыра», «Ожидание весны». Замечательна протяжная, «стонущая» строчка: «О, как темно на этом белом свете!»

И вдруг – лёгкая и радостная концовка восьмистишия:

Само стихотворение можно и запамятовать, но это двустишие хочется цитировать как отдельную миниатюру.

Если прежде героиня ощущала себя существом монолитно-непротиворечивым, то теперь она впервые переживает болезненный разлад души и плоти, житейских целей и духовных устремлений.

Она как будто охвачена недугом взыскательного самоусмирения. Раздумья героини о своей женской судьбе на сей раз неординарны, ибо лишены эгоистического начала. На этой теме спотыкаются многие поэтессы, не имея сил уйти от вульгарной предметности. Татьяна Батурина ныне легко её минует. От ликующего, домашнего гимна материнству («Когда миновало…») она уходит в почти беззвучные жалобы, где, конечно же, не случайно отсутствует личность мужчины. Героиню уже волнует, не «где и с кем», а была ли и была ли истинна, «настояща» её любовь. В немногих любовных стихотворениях нет ни обстоятельств встреч, ни внешности, характера, обидных либо чарующих высказываний избранника. Чисто индивидуальные оценки интимного чувства («не любима, не узнана», «люблю как болею») подавляются объективным утверждением его всеобщности и всеохватности: «Любовь одна способница творить…»

Как дар, как благословение Божие любовь не может быть всего лишь крохотным островком в огромном море неприязни. Героине хочется научиться любить весь мир, и незримая «стена» обступает её всякий раз, когда ей случается убедиться в тщете своих усилий…

Здесь очень явственно стремление автора к фильтрации сугубо частных (не личных) переживаний. Но тем неожиданнее на этом нейтральном фоне звучит мольба героини о «Божьей милости даровать…» «…хоть под старость семейного рая».

Непредсказуемость женской души… Вот такие обмолвки наталкивают на мысль, что героиня, при всей её суровости и объективности, не оставляет мечты о личном счастье. Она от него и не отказывалась, просто ныне у героини изменились требования…

Как автор книги «Русь Господня» Татьяна Батурина, безусловно, выпадает из круга волгоградских поэтов-традиционалистов. У неё традиция другая. Она открыто и сознательно посвящает свою лиру православию, обращаясь к истокам русской духовной поэзии. Откровения Владимира Соловьёва, в некоторой степени – «старшего» символиста Вячеслава Иванова, страстотерпца Даниила Андреева утверждали (и, хочется думать, продолжают утверждать) право человека на сокровенный диалог со Всевышним… средствами поэзии. О том, что такое право и ныне утверждать необходимо, говорить излишне; чистота и святость Слова уже давно, увы, подвергнуты сомнению. В конце XX столетия более неразрешимой, чем когда-либо, остаётся проблема Божественного происхождения творческого дара и его низменного воплощения. Т. Батуриной, видимо, нестерпимо осознавать, что вдохновенный глагол в наши дни чаще служит прельщению, нежели духу, духовности. На наш взгляд, её действительно глубоко задевает «вопрос вопросов» русской духовной словесности: как отличить истинное слово от его подделки?

Право же, можно всю жизнь плести словесные кружева и обманываться беседой с Творцом, вполне искренне полагая, что беседа идёт в русле диалога. На самом деле долгие годы можно убить всего лишь на жалкий монолог…

Самонадеянность, гордыня, тщеславие – никудышные помощники в действиях такого рода. Думается, в поэзии Татьяны Батуриной истинная духовность проявляется там, где сильны мотивы вины, раскаяния и смиренности. Из пустоты подобные чувства не возникают, только они и достойны отклика. И если уж ответ получен, то нет пути назад, к житейским суетам… Важно, чтобы Творец захотел услышать и ответить.

Даниил Андреев, к примеру, до самой смерти сомневался, услышан ли он. Владимир Соловьёв в размышлениях на эту тему надорвал своё сердце. Сложно всё это, таинственно, больно. Татьяна Батурина, направившая своё творчество по следам высоких предшественников, неизбежно усложнила свою жизнь и свою поэзию. Не все, но многие её творения пробуждают чувство гордости за неё, ибо в них есть та смиренная совестливость, которую надумать, подделать невозможно. Таковы стихи «А собор – в небесах», «Сон о Книге», «С серебряной ложки поила цветы», «Я книгу листала в саду»… В балладе «Отрок» она глубоко и с предельной самостоятельностью осмысливает фольклорный сюжет о гибели мальчика с позиции православного понятия воздаяния. Но справедливости ради отметим, что в духовной поэзии Татьяна Батурина делает лишь первые шаги. Чистого восторга, бесхитростного умиления перед мощью открывшейся веры в её стихах пока больше, нежели кристальной мудрости, что даётся человеку, может быть, лишь тогда, когда он ни к чему на свете больше не привязан.

Всему своё время. К счастью, тысячи нитей крепко связывают Татьяну Батурину с землёй, людьми, хлебом насущным, да и с собою тоже. Ей ещё предстоит сделать множество открытий и поделиться ими с читателем. Её жажда жизни, вкус к жизни далеко не исчерпаны, её способность одаривать и принимать дары сейчас сильнее, может быть, чем когда-либо. Свидетельство этому – хотя бы стихотворение «Просьба», где главная мысль, мольба, заклинание таковы: «Любите, пока я жива на земле».

Заметьте, как эта фраза зеркально отражает знаменитое цветаевское обращение:

Земная! Земная женщина, изнемогающая без любви и – от любви, тоскующая по небесной родине, стонущая от подобий и несоответствий…

Она подняла своё лицо к небесам, открыла им своё сердце, но в него ещё не хлынули Божественные ответы.

Всему свой срок.

Татьяна Кузьмина, член

Всероссийского театрального общества,

литературный критик

(«Отчий край», № 2 (14), 1997, Волгоград)