Читать книгу Собеседники. Ближним и дальним - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 6

У ясного колодца

Оглавление

Подлинного художника или мыслителя можно отличить по наличию у него особой «болевой точки», особой темы или проблемы, раскрытию или решению которой посвящено всё его творчество. О чём бы ни писал, что бы ни говорил автор, – он вновь и вновь «проговаривает» то единственное, то сокровенное, что и составляет истинное содержание его книг. Чаще всего это случается в результате особого экзистенциального переживания, испытанного автором в рамках духовного кризиса, когда писатель остаётся один на один с «последними вопросами», не попытаться ответить на которые – значит не состояться как личность, как творец, чьё бессознательное максимально открыто для отражения архетипических образов родной культуры.

Поэт и прозаик Татьяна Михайловна Батурина – из числа таких настоящих художников. Все многообразные темы и проблемы, поднимаемые в её поэтических сборниках и прозаических книгах, подчиняются логике развития «метатемы», в парадигме которой получают развитие все образы и идеи писательницы. Это универсальная тема Возвращения, адекватное понимание которой невозможно без обращения к библиографической канве жизни автора.

Татьяна Батурина родилась 15 июня 1947 года на сталинградской земле в семье врачей. Вот как рассказывает об этом сама писательница в автобиографической повести «Окошечко» (2007): «Родители мои родились в селе: отец – на Украине, в Житне-Горах, мама – на Быкóвых хуторах под Сталинградом. А встретились на войне. Мама в молодости была настоящая красавица: черноокая, с длинными косами, величаво-стройная. Отец полюбил её, едва увидев, и – на всю жизнь. В моём архиве хранятся их военные билеты, в них – даты и места прохождения военной службы, звания, должности, награды. Отец отдал армии почти десять лет: на финский фронт ушёл в 1939-м, вернулся с Великой Отечественной в феврале 1947-го – из Болгарии, а позже Румынии, там после войны служил начальником двух отделений, эвакуационного и инфекционного, в ветеринарном лазарете. А мамина служба была короче: мобилизована в феврале 1943-го, когда вернулась в Сталинград из плена из-под Белой Калитвы, и служила затем врачом на разных фронтах Великой войны. Когда же и где они встретились, мои родители? Я листаю военные билеты, сопоставляю цифры и наконец нахожу: 3-й Украинский фронт, Запорожская Краснознаменная ордена Суворова дивизия, апрель 1945 года. Они встретились накануне Победы!»

И уже здесь «во весь голос» начинает звучать тема Возвращения, воскрешения прошлого. Даже в рамках документального повествования у Т. М. Батуриной конструируется всеобъемлющий «охранительный» символ, манифестирующий незыблемость и вечность «детского Космоса», райского бытия, возвращение к которому обретает в рамках всего творчества автора панонтологический характер. Это символ Дома, причём мыслится он у писателя не абстрактно, а имеет жёсткий топологический и темпоральный статус, но обретая при этом – как мы сможем убедиться – метафизическое измерение: «Семья наша всегда жила на городских окраинах. Сначала в поселке Отрада, в доме у дороги: там снимали комнату. Этот дом и поныне жив, но, проезжая мимо, не плачу о нем, не горюю, ведь настоящий наш дом, свой, появился много позже. Его построил в Бекетовке отец – конечно же, не без помощи мастеровых людей, но и сам он умел и стену сложить, и раму связать. Дом казался мне огромным: с двумя печами – русской и голландской, с кухней, верандой и чуланом. ‹…› Летом готовили на керогазе или электроплитке, зимой – на печи. За день в доме нахолаживало, и матушка сначала запаливала «голландку» в большой комнате, а потом принималась за кухонную печку. Мы с братом любили ворошить уголья в красной пещере огня, стерегли, чтобы он не соскочил на пол. ‹…› Огонь пел потихоньку свою древнюю домашнюю песню, с кухни уже доносился вкусный запах сваренной с луком картошки, вот-вот должен был вернуться отец… Это был наш дом».

Но в прозу – уже отстоявшись – эти архетипические образы пришли, конечно же, из стихов. Писать их Т. М. Батурина начала ещё в детстве, и с тех пор на читательский суд был предоставлен не один поэтический сборник. Автор представляет свою поэтическую судьбу как единство сменяющих друг друга эпох, вместе с которыми меняется и сама: образ живущей полной жизнью и немного наивной лирической героини в ранних сборниках сменяется образом мудрого поэта, тонко и точно чувствующего ткань народной русской жизни, профетически прозревающего её соборную сущность, вплетающего личностное начало во всенародную судьбу… И при этом обращает на себя внимание удивительная цельность этих стихов – как образно-тематическая, так и формально-стилистическая. Обеспечивается это единство именно ротацией ключевых для поэта символических конструкций, крупнейшей из которых выступает мифологема Дома. В одном из ранних стихотворений Т. М. Батурина пишет:

Виноград мешает дикий

Разглядеть крыльцо,

Невеликий иль великий,

Отвори лицо!

Чей ты в этом белом доме,

Расскажи слезой.

Вишь, топчусь на чернозёме

Рядышком с лозой?

Стерегу ступенек стаю,

Белую резьбу,

Потихонечку врастаю

В землю и судьбу.


(«Виноград»)

Здесь уже Дом мыслится у поэта не как отдельный образ-символ, а как часть целого мифосимволического комплекса – единство Дома и Земли (Сада), репрезентирующего в христианской культуре рай, потеря и обретение которого составляют мистериальную суть как индивидуальной, так и метаисторической судьбы, и если в раннем творчестве Т. М. Батуриной артикулируется первый аспект, то в поздних стихах на первый план выходит надындивидуальное измерение бытия. Но в любом случае залогом прорыва в это сакральное, наполненное смыслами пространство выступает Память как сила, способная обеспечить цельность и гармоничность бытия, постоянно испытывающего угрозы со стороны повседневной действительности.

Дом выступает у поэта не только в качестве универсального архетипического символа, объединяющего практически всю проблемно-тематическую палитру стихов и прозы, но и в качестве особой «точки сбора» хронотопических и метафизических векторов и «силовых полей» художественного мира Т. М. Батуриной. Дом представляется как своеобразный «вход» в особое Пространство памяти, обладающее целым спектром топологических и темпоральных параметров. Дом раскрывает двери в мир памяти, мир Воскресших – потерянных и вновь обретённых. При этом силой, способной возродить и обрести потерянный рай детства и предков, служит особым образом структурированное Слово. Оно уже выходит за рамки традиционной художественности, преодолевает её, переживает. В поэзии Т. М. Батуриной Слово начинает выходить за собственные пределы, преобразует собственную природу, обретая новую жизнь, постигая свою судьбу.

Важно понять, что и сам поэт вместе со Словом максимально широко раздвигает и границы собственного «Я», он получает возможность стать Другим. Так, в стихотворении «Как мне собрать вас под сению воспоминаний…» лирическая героиня органично входит в традиционалистскую ткань фольклора. Мы слышим новый голос поэта, сотканный из полифонического многоголосья русской традиции, ставший одним из тысяч голосов русского Плача:

Как мне собрать вас под сению воспоминаний,

Как удержать на безудержном поле печали

После блужданий моих, обещаний и непоминаний,

После надежд и бессонниц немыми ночами?

Милые люди, любившие нетерпеливо,

Лебеди-братья, судьбой унесённые рьяной!

Ныне готова поэмы плести из крапивы,

Чтобы вернуть вас такими, какими теряла!

Словом плакучим, а может, насмешливым словом

В земли какие мне ветров направить посыльных?

Лебеди-люди, вернитесь без умысла злого:

Руки мои не в крапивных ожогах – в чернильных…


И самым тесным образом с этим расширением поэтического «Я» связана проблема эволюции всего творческого пути Т. М. Батуриной. Это органичное обращение поэта к русскому православию. Оно чувствуется, например, в программном стихотворении «Лицо приближу…», где ясно видно, что усилия поэта обрести утраченное позволяют найти нечто большее:

Что нам делить?

Остался лишь осколок

Былого, словно зеркала кусок, –

И даже он заранее расколот,

И трещина бежит наискосок!

Возьму осколок на единый миг –

Быть может, в нём жива былая сила? –

Лицо приближу, а увижу Лик…


Православие навсегда входит в поэзию, прозу и саму жизнь Т. М. Батуриной, обретая метафизическую плоть и творчества, и жизни… Вот как пишет об этом автор в очень важном для него автобиографическом эссе «Свеча Православия»: «Что значит вера? Это Божий дар. Счастлив тот, кто получил его во младенчестве. Счастливы и те, кто обретает это дар в зрелости, в старости… Кто – обретает! Вера есть свидетельство человеческого стремления к полноте собственной личности, ибо говорит о существовании духовной субстанции – души, духа. Проявления этой субстанции как бы неизвестны, потому что не фиксируются физическими органами чувств, но есть другие: зрение, слух, осязание – духовные, они всё более и более открываются.

Иногда даже говорят: этот человек открытый, а тот – закрыт». Эволюция лирического «Я» поэта во многом связана с этим раскрытием духовных органов зрения, обретением новых чувств, новых возможностей видеть, слышать и осязать то, что прежде оставалось незримым и тайным, говорить с теми, кто, казалось бы, не может проронить ни одного слова…

И здесь мы вновь сталкиваемся, но уже на ином духовном уровне, с главной темой поэта. Преображение языка, всех чувств и самого существа творца транслируется на внешнее пространство страны (в этом смысле особенно важным представляется стихотворение «На просторах малых родин…») и даже мира в целом. Причем тема Возвращения теперь получает новое звучание и из интимно-личностного регистра переходит в профетическую тональность. Идея воскрешения утраченного рая получает иное пространство для реализации – это уже весь универсум в целом, в самой ткани которого свершаются библейские пророчества. Показательно при этом стихотворение «Книга бытия» с его центральным символическим образом Сердцеведца, связывающего всех – живущих и ушедших – и вся – прошлое и будущее – сокровенным вечным Словом:

О многом забываю в простоте,

Любя в судьбе троящуюся точку,

Но всякий раз к незримой бересте

Писец незримый приживляет строчку.

Привьется иль отторгнется привой?

Одно из двух, но – выболит до сердца

И, может быть, обрáзится листвой

Под солнечным приглядом Сердцеведца.


Так личная судьба становится судьбой всей страны и даже мира, и наоборот – в метафизическую ткань универсума оказывается навсегда вплетена индивидуальность поэта. Поэтому у Т. М. Батуриной есть две биографии. Первая – это видный всем жизненный путь: учеба в 56-й и 14-й волгоградских школах, нефтяном техникуме, Волгоградском педагогическом институте, работа химиком и журналистом, первые сборники стихов, первое литературное признание, поэтическая и общественная известность, блестящая защита диссертации… И вторая – незримая, неосязаемая, неукладываемая в скупые ряды строчек в документах и в какой-то степени более «подлинная» судьба: судьба ищущего и пытающегося сохранить найденное человека, судьба поэта, навсегда вписанная в общую метафизическую боль страны и мира, судьба творца, нашедшего слова для разговора с теми, чьи голоса становятся всё глуше и глуше…

Есть у Т. М. Батуриной стихотворение, которое вбирает в себя всю суть её поэзии и её извечных поисков «последних смыслов». Это стихотворение называется «Ясный колодец», и совсем не случайно оно отмечено самим автором в сугубо формальном ключе – оно написано несвойственным для поэзии Т. М. Батуриной «белым стихом». В основе этого стихотворения лежит важнейшая для автора символическая метафора – возможность вновь увидеть ушедших в фокусе особого духовного зрения, собрать их в единой точке метафизических епифаний – в ясном колодце Любви:

На дне любого колодца

Живут лица людей,

Когда-то заглянувших сюда.

Так я увидела бабушку,

Которая ушла до моего рождения.

А теперь рядом с её ясностью

Светится лик моего деда.

‹…›

Однажды я привела сюда сына,

Напоила живой водой,

Чтобы познал он удаление жажды,

Чтобы потом без меня

Долго ведал судьбу.


Александр Млечко, доктор филологических наук

(предисловие к книге Т. Батуриной «Маманин курган». Волгоград, 2012)

Собеседники. Ближним и дальним

Подняться наверх