Читать книгу Под маской альтер-эго (сборник) - Коллектив авторов - Страница 9

Мишель де Нострадам, больше известный в Провансе под именем Нострадамус, – астролог, врач и алхимик, кряхтя выпрямился в неудобном деревянном кресле, растирая опухшие покрасневшие запястья.

Дьявол бы побрал эту подагру! Травяные отвары из конского каштана, мать-и-мачехи и крапивы, которые он ежедневно готовил себе, почти перестали помогать. Да и то сказать, он ведь уже старик. Почти все, с кем Мишель начинал врачебную практику, умерли, не дожив и до сорока пяти. А он, самый старший из них, разменял уже шестой десяток.

Руки сегодня ломило больше обычного. Руки чуяли беду вернее, чем разум и сердце.

– Что-то случится сегодня… Что-то случится, – пульсировала в горячих запястьях тягучая боль.

Утро для летнего месяца Juignet* выдалось на редкость прохладным. Суконный домашний камзол, изрядно потёртый, но уютный, не согревал. Ступни в штопаных-перештопаных шёлковых чулках были холодны как лед. Надо приказать слугe принести бутыль с горячей водой. И шерстяной плед.

Предчувствие беды не проходило. Оседало в душе серой плесенью.

В кабинете запахло дымом. Беззубая кухарка Бригитта разожгла на кухне очаг, чтобы согреть хозяину красное вино со специями – имбирем, корицей и мускатным орехом.

За плотно закрытыми ставнями прогрохоталa по булыжной мостовой повозка. Зеленщика или молочника. Визгливо закричала женщина, видимо, обрызганная вонючей грязью из-под колеса. Протопала под окном сменившаяся ночная стража. В комнату ворвалось приглушенное блеянье – по соседней улице гнали на рынок стадо овец.

Скоро проснётся жена и начнёт свою хозяйственную суету. Служанка возьмётся вытряхивать перины, Бригитта отправится на рынок, нянька прочтёт с детьми молитвы, оденет их, напоит молоком.

Больше ему сегодня ничего не привидится. Можно идти отдыхать.

– Отдохнешь! Уж как ты отдохнешь! – шумело в ушах.

Химеры посещали Мишеля только в абсолютной пустоте, свободной от света, звуков и запахов. Только в этом случае сознание его могло преодолеть время и пространство, открывая череду видений. Иногда страшных, иногда странных и – очень часто – непонятных разуму.

Толстые ароматические свечи в серебряных подсвечниках, медный плоский таз с водой из источника святой Терезы, человеческий череп на конторке – это все для услады глаз знатных посетителей, привлечённых его славой астролога и предсказателя. Известность пришла к Мишелю недавно, после опубликования первой книги катрeн**, и, видит бог, он её не ждал и не желал. Тем более что тогда им заинтересовалась Инквизиция. И только покровительство Екатерины Медичи спасло его от неприятностей.

Раньше Мишель пытался объяснить себе, зачем раз за разом он запирается на ночь в кабинете и занимается таким бессмысленным и тягостным делом, как попытка разглядеть то, что завешено для других непроницаемым пологом. Тщеславие? Гордыня? Любопытство? Ослиное упрямство?

Его жена чистосердечно предполагала последнее.

– Зачем тебе все это надо! – выговаривала она Мишелю, пока служанка расчесывала на ночь её поредевшие волосы. – Ты пожалован пожизненной пенсией за борьбу с чумой. Я принесла в дом приличное состояние. Деньги надёжно вложены в ценные бумаги. Если тебе нечего делать – вернись к врачебной практике!

Не то чтобы он сильно прислушивался к советам жены, но Мишель не раз пытался приостановить сие глупое занятие. Но все время заставал себя после полуночи спешащим с чадящей свечой к своему неудобному креслу.

К Мишелю приходило много народа, молодого и не очень – проситься в ученики. Он заставлял их смотреть в таз с водой из святого источника и рассказывать, что они видят. Часть просителей, морща плоские лбы, безуспешно пытались разглядеть хоть что-нибудь на поверхности воды. Часть тут же бойко начинали рассказывать о землетрясениях, морах и наводнениях, поднимающихся к ним со дна посудины. И тех и других Нострадамус велел гнать со двора.

Однажды к нему пришёл юноша, судя по одежде и манерам – из одного из бедных кварталов города. Носатый, смуглый, узколицый. С сиреневыми кругами под глазами. Похожий на растрёпанного грача подмастерье или ремесленник в порванных башмаках. На таз с водой он даже не потрудился взглянуть и заявил, что видения рождаются лишь в голове. Мишель растерялся. Он никак не ожидал встретить среди приходящего сброда себе подобного. Астролог усадил мальчика на скамейку и устроил ему допрос. Мальчишка отвечал односложно, размахивал руками, с трудом подбирая нужные слова.

Зовут его Жак. Ему шестнадцать лет. Или около того. Родители умерли. Он – подмастерье у башмачника. Нет. Ночью он спит. Устаёт за день – и спит. Видения приходят к нему днём, тогда он просто застывает на месте с остекленевшими глазами. Так люди говорят. Теперь все соседи на него косятся, потому-что он всё про них знает. Знает, что у жены булочника Катерины осенью родится девочка, но долго не проживёт, умрет к Рождеству. А жестянщик Люк скоро сломает ногу. И придётся ему передать дело брату. Продавца рыбы Сержа зарежут в пьяной драке. И дурочка Манон зря думает, что сын молочника Пьер возьмёт её в жены. Красавец Пьер найдёт себе невесту в состоятельной части города. А Манон отдадут за вдового хромого каменщика с соседней улицы.

Хозяин Жака не любит. И кричит, чтобы он перестал видеть чертовщину или убирался ко всем чертям. А как он может перестать? От него же ничего не зависит. Пусть бы доктор взял его в ученики. Жак отработает. Он сильный и многое умеет. Жак хочет, как мессир, видеть далеко вперёд.

– Я знаю, когда вы умрете, мессир, – привёл мальчишка последний довод.

– Тоже мне, бином… Ньютона, – ответил ему Мишель. И расссмеялся.

– Ну и, как ты думаешь, чему я буду тебя учить? – продолжил он. – Расскажу, как сидеть в кресле? Как глаза зажмуривать? Ты или начнёшь видеть далёкие химеры, или не начнёшь. А будешь много болтать – не начнёшь точно. Инквизиция до тебя раньше доберётся. Но вот теперь задача – что мне с тобой делать?

Мишелю не очень хотелось возиться с мальчишкой. Но интересно было посмотреть, что из него в конце концов выйдет.

Жак расстроенно вздохнул и громко, со всхлипом втянул голодную слюну – Бригитта варила похлёбку для слуг. По дому плыл запах распаренного пшена с луком и салом.

Мишель отправил Жака на кухню, где тот получил миску похлебки и тут же её проглотил под неодобрительное бурчание служанки, что кормить тут всяких никаких запасов не хватит.

Пока мальчик ел, в голове у астролога сложился замечательный план.

– Вот тебе письмо к аббату монастыря Фонтевро, – сказал Мишель, протягивая вернувшемуся мальчишке аккуратно сложенный лист бумаги, скреплённый сургучом. – Он мой должник и поэтому не откажет просьбе принять тебя. По утрам ты будешь работать, а потом отец Госсе будет учить тебя чтению и письму. И у тебя останется время смотреть в будущее, по ночам или при свете дня – как получится. А через полнолуние ты будешь приезжать ко мне и докладывать о своих успехах.

Мальчишка тщательно вытер руки о холщовые потрёпанные штаны и осторожно взял письмо в руки.

– А у вас я точно не могу остаться? – на всякий случай спросил он.

– Не можешь, – твёрдо ответил Мишель. – У меня достаточно слуг. И потом, кто здесь будет учить тебя грамоте?

Астролог тряхнул головой, отгоняя от себя воспоминания. На душе было грязно, слякотно и мутно, как в осенней луже. За что Господь посылает ему такие испытания? Чем он его прогневил?

Нет, так просто невозможно. Надо попытаться отвлечься.

Мишель стал вспоминать видения этой ночи. Их было три. Они нелегко дались ему. Ломило затылок. Кружилась голова. Так бывало, когда сознание его пыталось пробиться в слишком далёкое будущее, болезненно будоража ум и сердце.

Иногда Мишеля тревожило, что когда-нибудь он заглянет в совсем уж необозримую даль и увидит там такое, что сердце его не выдержит. Он старательно гнал от себя эти мысли.

Слава Создателю – ни разу не пришлось ему увидеть, как мир, то ли стоящий на трёх китах, то ли вращающийся вокруг Солнца, как заявит через сто лет один сумасшедший ученый, рассыпается в прах. И он надеялся, что так и будет дальше.

Астролог, медленно водя искривлённым пальцем по строкам на желтоватой плотной, в древесных прожилках бумаге, прочитал первый сегодняшный катрeн, написанный летящим неразборчивым почерком. Днём он перепишет его набело дорогими чернилами из орешков дуба с камедью, которые готовит ему местный аптекарь.

Чёрный лицом и опасный душою,

Царь воспарит над заморской страною.

Спешит остаться в дураках

Колосс на глиняных ногах.

Чёрный лицом – не иначе как мавр. Мишель встречал таких всего несколько раз. Но – запомнил. Они были хмурые, непохожие. Другие. Так же выламывающиеся из постоянства и благообразия, как и его химеры.

Про судьбы же стран он мог сказать много больше. И как читавший в свое время Плутарха и Тацита, и как сумевший заглянуть в будущее.

Мавры или нет: империи приходят и империи всегда уходят. Вот и ещё одна страна, которой, возможно, ещё нет на карте, всплывает в океане истории прогнившим брюхом кверху. Придавив при этом тех, кто совершенно безнадёжно будет пытаться её спасти.

Жак приходил к астрологу раз в месяц. Мальчик раздался в плечах, на щеках появился румянец. Мишель допускал его в кабинет. Юноша не переставал восторгаться резным деревянным креслом, ароматическими свечами, черепом на конторке. Видения по-прежнему заставали его днём, часто в самое неподходящее время. Занятия с аббатом шли туго. Жак с трудом выучился читать. С письмом было совсем плохо. Перо выскальзывало из заскорузлых пальцев, царапало бумагу, оставляло кляксы. Выводить буквы было отчаянно трудно.

– Да что там писать-то, – расстроенно отмахивался мальчишка. – Когда отелится очередная корова? Или пойдёт ли дождик в день полнолуния? Вот когда я увижу что-либо стоящее – враз научусь писать!

Мишель сердито хмурил брови и улыбался. Маленький грач начинал ему нравиться…

Мысли всё время возвращались к проклятому мальчишке! Мишель снова попытался думать о чём-нибудь другом.

Следующий катрен предвещал пожар и связанные с ним бедствия в далёкой северной земле. Странным был этот пожар. Он не ушел далеко, но почему-то захватил полмира.

Пожар пустынного дворца —

Начало страшного конца.

И пепел злой звезды Полынь

Покроет множество святынь.

Мишеля давно не удивляло, что страшные видения приходили к нему чаще всех остальных. Мир жесток. Мир несправедлив. Но именно таким его создал Творец, и люди, возможно, недостойны другого.

Подвешенный в безвременье червяком на крючке, не способный отвернуться или закрыть руками лицо – сколько же он всего успел повидать!

Он видел огромных рыб с чревом, набитым людьми, опускающихся на дно.

Он видел змей, раздутых человеческим мясом, исчезающих в круглых отверстиях в горах, ведущих, наверное, в саму преисподнюю.

Он видел стальных быстрых птиц с погонщиками, полулюдьми-полуобезьянами***, сидевшими у птиц в единственном глазу.

Мишель вспомнил свою вчерашнюю химеру. Отвратительную и одновременно притягивающую своим уродством: чудовище в металлической чешуе, плывущее в мёртвом океане звезд. Чудовище только что породило Голема. Перекрученная металлическая пуповина еще тянулась между ними. Голем был пугающе похож на человека. Голем бессмысленно, как младенец, размахивал непомерно раздутыми руками и ногами. Казалось, ещё немного, и он начнёт пускать пузыри головой без лица.

Однажды Жак прибежал к Мишелю в неурочное время. Цирюльник только что закончил подравнивать и расчесывать ухоженную седую бороду предсказателя.

Мальчик едва дождался, пока aстролог освободится. Он был так взбудоражен, что даже отказался от предложенной Бригиттой похлебки.

– Я увидел! – повторял он громким восторженным шепотом. – Нет, ну правда же, я увидел! Огромный город с домами выше соборов! В нём было так же светло ночью, как и днём! А на гладких стенах ярко горели буквы! И бежали по широким улицам огромные жуки, больше человеческого роста!

Мальчишка был так счастлив, что Мишелю тоже стало радостно.

– Теперь надо написать катрен, – добавил он наставительно, наматывая кончик бороды на палец.

Жак сразу сник. И стал путанно объяснять, что он не умеет так складно писать, как великий предсказатель. И вообще ещё писать не умеет, честно говоря…

Катрен они сочиняли вместе. Мишель писал, а мальчик громко дышал ему в ухо.

В городе, где дома

Держат небо на крышах,

В ночь отступила тьма

От разноцветных вспышек.

– Поместите это в вашу следующую книгу, – попросил Жак. – Будет так здорово! Я увидел, а вы об этом написали!

– Я подумаю, – ответил Мишель.

Как недавно всё ещё было хорошо. Но где-то на горизонте, никому не видимые, уже собирались грозовые тучи.

В дверь заскреблась своими жёлтыми слоящимися ногтями Бригитта. Мишель отпер дверь. Принял от кухарки серебряный поднос с белой фаянсовой чашкой. Чашка приятно согрела руки. Первый глоток должен был оказаться самым приятным. Но сегодня он отдавал болотным привкусом неудачи.

Не думать, не думать о том, что может случиться.

Третье сегодняшнее видение пришло к нему почти под утро. Болезненно укололо висок, приоткрылось мутной картинкой. Ветка, вся в светящемся инее, накрывшая Мир.

Катрен, который ему удалось записать, не имел, похоже, никакого смысла. Такое тоже нередко случалось. Но астролог прилежно записал и это четверостишие.

Масками лица закрыты.

Мир, паутиной покрытый.

Ты прикоснёшься рукою

К сердцу за бурной рекою.

Пожалуй, завтра на приеме у графини Сен-Жиль он порадует присутствующих этим катреном и они вместе посмеются над тяжёлой работой странных пауков будущего, соткавших сеть, накрывшую всю Землю. Знатных мира сего приходится развлекать. И с этим ничего не поделаешь.

А потом всё пошло наперекосяк. Мишель очень хорошо запомнил этот день. Жак опять пришёл к нему не вовремя. На этот раз больше обескураженный, чем обрадованный. Он рассказывал медленно, тщательно подбирая слова, чего с ним раньше не бывало.

– Я увидел раскалённый болид, падающий на большой заснеженный город. Он должен был смести его с лица земли. Раздробить в каменную крошку. Я испугался. Невольно протянул руку. И от моего прикосновения болид взорвался в воздухе, не долетев до земли. И город остался цел… Что это значит, мессир?

Мишель с сомнением посмотрел на мальчика.

– Ты уверен? Может быть, тебе просто показалось?

Жак молча протянул вперед правую руку с красной, воспаленной ладонью и пузырем ожога на запястье.

Астролог долго и подозрительно рассматривал пострадавшие места. Потом принёс склянку жирной жёлтой мази и лоскут белого полотна. Густо нанес мазь на запястье, замотал тряпицей.

Сел. Поднялся. Снова сел.

Взял мальчика за здоровую руку, притянул к себе поближе, заглянул в глаза.

– Никогда. Больше. Этого. Не повторяй, – велел сердито. – Ты не можешь прирaвнять себя к Создателю и решать, чему суждено быть, а чему – нет. Иначе я сам отведу тебя к цирюльнику, чтобы он отрезал твои нетерпеливые руки. И я не шучу.

Жак ушёл испуганный и расстроенный. Мишель был испуган и расстроен никак не меньше. Что-то подсказывало ему, что такое добром кончиться не может. И что человек не должен быть наделён такой властью над миром.

Сегодня был день полнолуния. Сегодня Жак должен прийти снова. И Мишелю очень не хочется, чтобы он приходил…

Мальчишка появился, как всегда, после обеда. Когда дети, сморенные жарой, уснули. А домочадцы мирно дремали на диванах и креслах.

Мишель нетерпеливо затолкал Жака в кабинет и сразу приступил к делу.

– Ну? – грозно спросил он. – Надеюсь, ты за это время не давал волю рукам!

Мишель посмотрел на ладонь Жака. Она по-прежнему была замотана белой тряпицей, сильно испачканной землёй.

Мальчишка поймал взгляд астролога, и рука его непроизвольно дёрнулась в попытке укрыться. Всё было понятно без слов.

– Ну и кому же ты помог. И сколько раз с нашей предыдущей встречи?

– Только два раза, – смущённо заверил мальчишка. – Оно как-то само получилось. Первый раз адский корабль с дымящимися трубами увозил множество людей в пасть океана. Я поставил на его пути ледяную гору. Корабль сломал об неё бок. Люди были свободны!

– Дальше.

– Дальше была стальная птица. Из тех, о которых вы рассказывали. Она неслась к Земле с семью монстрами внутри. А внизу были люди… Я сжал птицу рукой. И она сгорела прямо в небе.

Больше Мишелю нечего было спрашивать. Он молча сидел, сгорбившись, в своём кресле. Будто время тянул.

Наконец астролог встал, медленно подошёл к столику у окна. На столике стояли в ряд склянки со снадобьями. Вчера Мишель добавил к ним ещё одну – ни разу не открытую. Налил в бокалы вино. Осторожно добавил в них серый порошок из нового пузырька. Принес один Жаку. Второй пригубил сам.

И велел мальчику уезжать. И не возвращаться до его приказа.

Господи, как болят запястья. У Мишеля дрожали руки. Он подошел к конторке, с трудом отпер маленькую дверцу. За ней, в ящике, хранилось дорогое редкое лакомство – желтоватые, твёрдые, сверкающие на гранях кусочки испанского сахара. Его давали заболевшим детям, угощали особо знатных гостей, жена Мишеля позволяла себе съесть несколько кубиков, когда была в положении.

Астролог сгреб горсть и не глядя кинул в рот.

Сладость сахара, горечь поражения, кислый привкус неизбежного смешались, не принося успокоения.

Мишель сел в свое кресло. И стал ждать.

Наутро из монастыря Фонтевро приехал человек и сообщил, что работник Жак скончался сегодня ночью. Его нашли утром в постели уже холодным. Аббат спрашивал, будут ли у Мишеля особые указания насчёт похорон.

Указаний не было.

Больше Нострадамус кандидатов в ученики не принимал. Хмурый конюх Гастон

заворачивал их от ворот.

* Juignet – старофранцузское обозначение июля.

** Катрен (франц. quatrain) – законченная по смыслу отдельная строфа из четырех строк. Метр и расположение рифм не канонизированы.

*** По одной из теорий, так виделись Нострадамусу пилоты истребителей в кислородных масках.