Читать книгу Голем в Голливуде - Группа авторов - Страница 10

Обход соседей, живших ниже Касл-корта, Джейкоб закончил поздним вечером.

Начав с подножия холма, он двигался вверх. Люди, которые предпочли жить в получасе езды от ближайшего супермаркета, были не расположены к поздним визитам. Кое-кто отозвался, но дверь не открыл, а тот, кто открыл, ничего не знал. По общему мнению, дом над обрывом – как бельмо на глазу и давным-давно необитаем.

Номер 332, после которого дорога превращалась в грязный проселок, прятался за высоким оштукатуренным забором, ощетинившимся штырями от птиц и угрюмыми камерами наблюдения.

Высунувшись из окна машины, Джейкоб долго улещивал владелицу по интеркому. Потом еще минут десять пялился на изъеденные ржавчиной стальные ворота, пока хозяйка дозванивалась в управление и проверяла номер его бляхи.

Наконец затарахтел движок и створка отъехала в нишу. Включив ближний свет, Джейкоб покатил по щебеночной дорожке, меж кочек и кактусов петлявшей к ухоженному асимметричному белому кубоиду – модерну пятидесятых годов, втиснутому в ландшафт.

Женщина за пятьдесят в изумрудном фланелевом халате ждала у парадной двери. Даже в темноте хмурость ее фонила на десять футов. Джейкоб приготовился, что сейчас его отошьют.

Но хозяйка, представившись Клэр Мейсон, всучила ему огромную кружку горького чая и коротким узким коридором провела в гостиную с гладким бетонным полом и внутрь скошенными окнами – точно рубка звездолета, что бороздит тьму в вышине над городскими огнями. На стенах безумствовал абстрактный экспрессионизм. Мебельный дизайн был рассчитан на бездетных худышек.

Не успел Джейкоб открыть рот, хозяйка засыпала его вопросами: ей грозит опасность? Надо бояться чего-то конкретного? Не созвать ли соседский дозор? Она здешняя староста. Потому сюда и переехала, что искала покоя.

– Может, вы что-нибудь знаете о доме выше по дороге? – спросил Джейкоб. – Номер 446.

– А что с ним такое?

– Кто там живет?

– Никто.

– Не знаете, кому он принадлежит?

– А что?

– Какой интересный вкус, – сказал Джейкоб: чай смахивал на заваренное гуано. – Что это?

– Крапивный отвар. Предотвращает инфекции мочевого пузыря. У меня есть ружье. Обычно держу его незаряженным, но, послушав вас, наверное, заряжу.

– Я думаю, в этом нет необходимости.

Наконец Джейкоб сумел унять ее беспокойство и подвести разговор к камерам наблюдения. Через кухню – оникс и цемент – прошли в переоборудованную кладовку: запас консервов, сигнальные щиты, коротковолновый приемник. Мониторы, предлагавшие обзор местности с разных точек. Кресельная подушка с двугорбой вмятиной свидетельствовала о долгой и охотной вахте.

– Весьма впечатляет, – сказал Джейкоб.

– У меня доступ с телефона и планшета, – сказала Мейсон, усаживаясь в кресло.

Жалкая похвальба выдавала парадокс, таящийся во всяком параноике: преследование дарует оправдание соответствующей мании.

– Сколько времени хранится запись?

– Сорок восемь часов.

– Можно взглянуть на вчерашнюю запись около пяти вечера?

На мониторе появилось окно, разбитое на восемь квадратов с почти одинаковыми картинками дороги. Мейсон кликнула по счетчику, ввела время, задала скорость просмотра 8х и тюкнула пробел.

В окошках разноцветье сменилось зеленью ночного виденья, но все прочее осталось неизменным.

Как в наипаршивейшем авторском кино.

– Можно чуть быстрее? – попросил Джейкоб.

Мейсон увеличила скорость до 16х.

На экране промелькнула тень.

– Что это было?

– Койот.

– Откуда вы знаете? Можно отмотать?

Мейсон закатила глаза, отмотала запись и установила скорость 1х.

Верно: высунув язык, по дороге крался тощий мохнатый зверь.

– Поразительно, как вы разглядели, – сказал Джейкоб.

Клэр Мейсон мечтательно улыбнулась экрану:

– Практика, голубчик, практика.

Джейкоб сидел в «хонде», прислушиваясь к лязгам и щелчкам остывающего мотора. Движок уработался. Каждая поездка к месту преступления отнимала у него годы жизни. С учетом карты «Дискавер» и авансированного жалованья стоило бы, пожалуй, пересесть в прокатную машину.

Если ехать сюда на автомобиле, камеры Клэр Мейсон не избежишь. Однако ни отпечатков покрышек, ни смятых растений.

Пехом? В обход дороги, упрятав ношу в бакалейный пакет?

Вертолет?

Реактивный ранец?

Ковер-самолет?

Абра, Кадабра и Алаказам!

Как ни странно, под небом в россыпи звезд дом выглядел не столь зловеще. Ветер доносил шорохи, писки и уханье невидимых тварей, многочисленных ночных завсегдатаев.

Фонарь, который Джейкоб достал из бардачка, не понадобился ни перед домом, ни внутри. Вполне хватило лунного света и городского зарева.

Любопытное место – совершенно уединенное и совершенно открытое.

Избавление от трупа требует секретности. А тут все напоказ. Похоже, особое представление для избранной публики.

Кто владелец дома?

Кто о нем знал?

Джейкоб глянул на спутниковый телефон – не пропустил ли звонок Хэмметта – и нахмурился. Нет связи. Казалось бы, эти штуки должны работать повсюду.

Водя телефоном, Джейкоб побродил по дому – одно деление то появлялось, то исчезало. Пригвоздить его удалось на выходе из спальни. Джейкоб подождал значка пропущенного вызова. Ничего.

Удивительно, тут совсем не пахло смертью. Жутковато, но терпимо. Джейкоб не был мистиком, однако верил, что людей тянет туда, где их души находят свое отражение, а со временем души обиталища и обитателя сливаются.

Здесь царил покой на грани дзэнской безмятежности. Прекрасное место для писателя, художника или скульптора – идеальная студия под открытым небом. Хотя мало кто из творцов такое осилит.

Разве что богатей, строящий из себя художника.

По опыту Джейкоб знал, что подавляющее большинство злодеев выбирают путь наименьшего сопротивления. Потому-то и злодеи, что исступленно желают потакать своим прихотям, тратя как можно меньше сил. В массе своей преступники – патологические лентяи.

Чего не скажешь о нынешнем парне. У него есть стиль. Мерзкий, но явный. Возможно, в нем и впрямь была инакость – либо мнилась ему. Была и такая разновидность преступников – редкая, но яркая. Потрошители, Эды Гины, Деннисы Рейдеры[6] и прочие выродки. Из кожи вон лезли, только бы попасть в газеты. Примечательный злодейский подвид – Гитлеры, Сталины и Пол Поты.

Оба типа опасны. Первый – безоглядностью, второй – оглядкой.

В студии Джейкоб подошел к восточному окну, вспоминая дом своего детства: в углу гаража тяжеленные коробы с глиной, банки с краской и лаком, электропечка для обжига, под наброшенной тканью сушилка. Шаткий трехногий табурет, на котором сидела Вина Лев. Никакого гончарного круга. Только руки.

В юности она вроде бы заигрывала с авангардом. Вещественных свидетельств того периода не осталось. Когда Джейкоб подрос и научился видеть в ней творческую личность с амбициями, амбиции уже иссякли. На его памяти Вина ваяла только ритуальную утварь: чаши для вина, меноры, банки под специи для хавдалы[7]. По выходным возила их на ярмарки, продавала через еврейские магазины. Этот ее отказ от искусства ради ремесла не назовешь прагматичным. Капиталов мать не нажила. Горькая ирония: нынче эти предметы в некоторых кругах считались коллекционной редкостью.

Жаль, тогда не было интернета. Невезучие времена.

Какие времена ни возьми – все невезучие.

Вскоре после похорон Сэм, от горя впавший в ступор, надумал продать дом. Избавиться от мебели было несложно, а вот на гараж у отца не хватило духу. Джейкоб взял это на себя. Он уже привык, что теперь он единственный взрослый.

Купив рулон мусорных мешков, Джейкоб принялся за дело: яростно и методично зашвыривал в мешки незаконченные подсвечники и нераспакованные коробки с краской (негорючей, без содержания свинца). Разобрал сушилку и отдал деревяшки соседу, у которого был камин. За печку для обжига в ломбарде предложили тридцать долларов – от мизерности суммы пробудились и кувалдой шибанули угрызения совести.

Пятьдесят вместе с инструментами.

Нет, спасибо, сказал Джейкоб, их я оставлю.

Он взял тридцать долларов и, вернувшись в гараж, переворошил содержимое мешков, надеясь отыскать хоть что-нибудь, достойное сохранения. К несчастью, он выпустил пар от души: почти все превратилось в прах и осколки.

Уцелело несколько вещиц, обернутых газетами. Пара кофейных кружек. Чаша с ушками для омовения рук. Футляр мезузы[8]. Непонятного назначения банка с крышкой и крепкими тонкими стенками. Он осторожно сложил все в вещмешок, простеленный полотенцами.

В плотном свертке оказалось множество каких-то вещиц, каждая в своей обертке. Заинтересованный, Джейкоб отогнул краешек бумаги и вздрогнул, увидев крохотное чужеродное лицо. То же самое и в остальных сверточках.

Он-то считал, мать переключилась на тарелки и чашки из-за того, что иудаизм не поощрял изображений человека – итог запрета на идолопоклонство.

Видимо, Вина нашла лазейку: эти серые статуэтки вовсе не походили на людей. Тускло мерцая черными и темно-зелеными крапинами, существа не делали тайны из своего органического происхождения, а руки-ноги их извивались, будто рвались сбежать.

Все мамины поделки просились в руки. Даже самая простенькая чашка откликалась на прикосновение.

Но эти будто говорили: не тронь меня.

В кавардаке гаража Джейкоб сидел на захламленном полу, разглядывал эти фигурки, и волосы у него вставали дыбом. Похоже, он недооценивал Вину.

Джейкоб завернул статуэтки в бумагу и убрал в вещмешок.

Это печальное наследство сопровождало его в двух женитьбах и бессчетных квартирах. Он прибивал мезузу к косякам, ставил чашу возле раковины, в банке держал сахар. Сам он пил кофе без сахара, но получал удовольствие, открывая банку для очередной подружки. Все они ахали, восхищаясь его изысканным вкусом.

Гончарные инструменты, сами по себе красивые, Джейкоб разложил на стеллаже, где они тихо сияли отполированными рукоятками, напоминая, что жизнь хрупка, непонятна и коротка. И почему-то было хорошо.

Рене панически боялась фигурок, и он положил их в банковский сейф – наверняка ежемесячно платил за аренду сейфа больше, чем они стоили.

Теперь бояться некому, можно забрать домой, подумал Джейкоб, глядя на складчатые склоны каньона.

Черная рука шлепнула по стеклу.

Джейкоб отпрянул и, выхватив «глок», гаркнул команду, гулко отозвавшуюся в пустой комнате.

Тишина.

Нашумевшее существо прилипло к стеклу снаружи.

Кряжистое, округлое. Черное чешуйчатое брюшко. Трепещущие крылья лупят по стеклу.

Джейкоб покачал головой и рассмеялся. Еще немного – и всадил бы две пули в жука. Чего ты хочешь – почти сутки без сна и нормальной еды.

Сунув пистолет в кобуру, он поплелся к «хонде». В машине нашарил бутылку и сделал пару глотков – только чтобы встряхнуться и доехать до дома. А уж там хорошенько вмажет и завалится спать.

В ту ночь ему снился бескрайний и буйный росистый сад. В гуще его стояла Мая. Голая, призывно раскинула руки. Он рванулся к ней, но тщетно: между ними разверзлась пропасть, отрезавшая его от родных пенатов.