Читать книгу Игры Богов, или Порхание бабочки. Мир, ты весь как на ладони - - Страница 9

10лет спустя

«Ох уж, эта Маня»

– Динавер! Товарищ капитан! Эй, Анри, что с тобой! Да проснись же ты! Спишь как… Тоже мне еще… офицер полиции! – ёрничала Никифорова, тормоша Анну-Марию за плечо. – Дрыхнешь, как сурок. Храпишь, аж в коридоре слышно.

Анри медленно открыла глаза и мутным взглядом уставилась на капитана криминальной службы Никифорову Марию Владимировну, единственную подругу, которая назойливо трепала ее за плечо.

– Я сейчас встану. Дай мне еще минутки три. Только не дергай, ради бога, голова болит!

– Да хоть десять. Поезжай домой и выспись как положено. А то крутишься, вертишься, стонешь. Светлана Яковлевна сказала, что Протасов дал тебе сутки отдыха. Она и ключ запасной всучила от твоего кабинета и шепнула, чтобы я тебя побыстрее спровадила, а то народ не так поймет твои настойчивые ахи и охи. – Никифорова хихикнула. – У твоей двери уже народ в очередь выстраивается узнать, вдруг ты вертеп здесь устроила.

– Ой, Мань, как же ты мне надоела! И вообще, что ты здесь делаешь? Иди к себе и там командуй! – недовольно пробурчала Динавер, с удовольствием зевая и пытаясь сбросить с себя цепкие пальцы гостьи. – Я попросила Светлану Яковлевну, чтобы она не тревожила меня всего двадцать минут. Я такой хороший сон видела, а ты, негодяйка, не дала мне его досмотреть. А еще подругой называешься!

– Да что ты!.. – съехидничала подруга. – Видела я, как ты ногами ерзала. Наверное, даже во сне гоняешься за преступниками, а со стороны это выглядело совсем иначе, – хохотнула она, – очень даже сексуально. Слушай, Анри, а что у тебя с твоим Георгием? – перескочила вдруг Никифорова на другую тему. – Походил, повздыхал и слинял? Он же тебя своими масляными глазками поедом ел. Маня ювелирно приткнулась рядом на диван. Динавер, окончательно сбросив остатки сна, нисколько не удивилась неуместным вопросам подружки, приняв тот факт, что отвязаться от этой сумасбродки уже не удастся. К тому же, она была рада ее приходу и вяло огрызалась лишь для того, чтобы поддержать свое уставшее самолюбие.

– Слушай, не говори о нем… – лениво передернула плечиком Анри. – Во-первых, – он не мой. Во-вторых, у меня сразу скулы сводит от упоминания его имени. Этому пройдохе нужна только постель, причем быстро и без всяких усилий.

– Ну, и… Подумаешь постель! – Никифорова жеманно повела плечами. – А для чего же еще нужны эти мужики! Все равно весь дом лежит на плечах женщины, а посему приходится надевать на себя мужские штаны, а мужчины как раз и нужны для поддержки этих самых штанов.

– Маня, – Анри скривилась. – Сколько же в тебе, э-э-э… сексуальной глупости. Бррр, – передернула она плечами. – Чтобы была постель, мне надо хотя бы влюбиться. Или в крайнем случае человек должен нравиться настолько, чтобы мысль о том, стоит ли делить с ним эту самую постель, даже не возникала. Просто вдруг понимаешь, что этот мужчина твой, вот и все. Я хочу чувствовать себя счастливой от того, что он со мной рядом, а не думать о том, как бы после проведенной с ним ночи он быстрее свалил, и был как можно дальше.

– Ха, надо же, сколько философии. Маня несильно поддела Анну-Марию плечом. – Это что, выборочный зов плоти? Сама хоть веришь в то, что говоришь!

– Вот ты балда! Это не зов плоти, это зов любви. К Георгию я таких чувств не испытываю, поэтому даже не хочу терять время. Он же ловелас. Один раз к руке приложился своими мокрыми губами и решил, что я уже его. Представляешь, я руки, наверное, час мыла после его настойчивых лобзаний. Терпеть не могу таких мужиков, а ты говоришь, постель!

– Ох, Анри, останешься одна, что тогда будешь делать?

– Да ничего! Живут же люди! Кстати, ты принесла мне экспертное заключение по делу Баркалова? – резко сменила тему Динавер.

– Да принесла, принесла. На, изучай, – недовольно проворчала Мария Владимировна, кладя на колени подруги файл. – Там все про твоего студента, и этого… как его… депутата. А он и правда депутат? Только знаешь, странно все это. Меня наш шеф вызвал прям перед твоим звонком, сначала для острастки разгон дал, потом приказал передать все результаты экспертизы убийства Баркалова майору Степко. Якобы его отдел теперь будет заниматься этим убийством. С чего бы это вдруг, как ты думаешь?

– Да вот с чего… – Анри встала с дивана и, покопавшись на столе среди кипы бумаг, достала приказ о передаче дела по расследованию убийства во второй следственный отдел. Именно это меня напрягает. Хочу обговорить это с Протасовым.

– Ну и отдай! Зачем ввязываешься в полемику с начальством? Зачем тебе это расследование? Других дел нет, что ли?

– Всего лишь хочу знать правду. Помнишь дело Михеева? Я тогда поддалась напору Протасова и передала дело Степко, но потом долго голову ломала, с чего бы это вдруг хорошему семьянину, о котором никто плохого слова не сказал, убивать свою жену? Даже мотива не было, но зато много было несостыковок в расследовании, в том числе с партнером по бизнесу. Дело передали Степко, и все пошло, как по маслу: муж сидит, двое детей в приюте, а настоящий убийца, я так полагаю, на свободе. Ты же знаешь, когда возникают такие сомнения, их требуется разрешить. И сейчас тоже возникли эти сомнения, поэтому и позвонила тебе. Прежде чем идти к начальству, мне нужны веские аргументы, чтобы дело вернули в мой отдел. Сдается мне, что студентика этого… – постукала Динавер пальчиком по бумагам, – очень быстро хотят сбагрить за решетку, а дело закрыть. Анри откинулась на спинку старенького кресла и, скрестив руки на груди, уставилась на подругу. – Мань, вскользь расскажи, что ты там еще накопала, только без фривольности и чисто по делу.

– Ну вот, даже поговорить не о чем, сразу только о работе и о работе! Тоже мне еще… – фыркнула Маня. – Ладно… По делу – так по делу. И придав лицу серьезности, сухо изрекла. – Отпечатки пальцев, взятые у студента, идентичны пальчикам на рукояти стилета. Они практически облапили ножны и само лезвие. Но самое интересное то, что именно на рукояти отпечатки смазаны. Такое впечатление, что кто-то брался за нож позже, – быстро отчеканила Никифорова, словно сдавала экзамен. – Кстати, бил левша. Могу сказать, что не профессионал, хоть удар и был нанесен с силой, но все же не так силен, как мужской. При таком раскладе, как в этом случае, нож должен был пробить кость, но он лишь рассек плоть и, уткнувшись в ребро, застрял. От такого удара не умирают. Депутат умер от потери крови, и… – Некифорова секунду помолчала, что-то обдумывая, и добавила. – Вполне возможно, нападавший мог поранить руку. Нет, я уверена, что он поранил руку. Что еще могу сказать, так это про отпечаток обуви. Размер приблизительно 38—39, он принадлежит человеку среднего роста, предположительно, женщине. И обнаружила я его буквально в метре от места происшествия. Но о нем нигде не упоминается, словно и не было никогда. Я уже сверила данные, можешь не сомневаться, но об этом потом. Мы еще вернемся к этому отпечатку. Так вот о студенте… Он выше депутата на целую голову, и удар пришелся бы сверху вниз, а тут… – Никифорова встала в позу предполагаемого убийцы и резко взмахнула рукой. – Удар нанесен по прямой, значит, нападавший был ниже ростом и рост его, предположительно, от 1,6 м до 1,65 м, и это максимум. Кстати, рост этот очень соизмерим с отпечатком обуви, я бы сказала, эти два показателя принадлежат одному лицу.

– Это что же получается… – Анна-Мария, зажав зубами нижнюю губу, углубилась в изучение бумаг и словно забыла о присутствии Никифоровой. Она быстро делала пометки в своем блокноте и, вооружившись лупой, долго изучала снимки, которые принесла Мария Владимировна.

– Товарищ капитан, ты меня слушаешь? – Никифорова помахала ладошкой перед лицом Анри. – Ты так мне и не ответила, Баркалов, правда, депутат? Кстати, стилет для него был изготовлен из специального сплава. Такое оружие в магазинах ширпотреба не продается. Изготавливается только на заказ и очень дорогой заказ, – продолжила Никифорова, надув губы. Она знала, что Динавер ее слышит, хоть и кажется отрешенной, но терпеть не могла, когда ее игнорируют.

– Не дуйся, – Анна-Мария бросила на Маню беглый взгляд. – Баркалов не депутат, это его кличка еще со студенческих лет. У этого гражданина два института за плечами и одна ходка за мошенничество, причем в крупных размерах.

– Понятно. – Никифорова, закинув ногу на ногу, уютно устроилась на диване. Зная характер подруги, решила с разговорами повременить. Хоть Анри и слышала ее и даже могла вести разговор, но в такие минуты, когда она закусывает губу, лучше было ее не трогать.

А мозг капитана Динавер и впрямь работал очень слаженно, ритмично и очень профессионально. Если бы ее мысли мог прочесть убийца, он бы ужаснулся, насколько точно она воспроизводила совершенное преступление, словно сама присутствовала на нем.

– Итак, что мы имеем… – наконец оторвалась Динавер от бумаг, уставившись в пространство. И, не дожидаясь ответа, сама продолжила монолог. – А имеем мы то, что женщина могла быть очень обижена на Баркалова, вот только почему? Банальный любовный треугольник? Или месть за более тяжкие преступления этого самого Баркалова? Чтобы убить спонтанно, заранее не готовясь, это надо иметь очень давнюю злость и ненависть на оппонента. Вынашивать ее, культивировать… А ты знаешь, – оторвалась неожиданно Динавер от озвучивания потока собственных мыслей. – Баркалова ведь хотели посадить за нанесение тяжких телесных повреждений молодой женщине, но оправдали за недостаточностью улик. Пострадавшая неожиданно забрала заявление, а потом и вовсе исчезла. Мне хотелось навести о ней справки, чтобы увидеть общий портрет убиенного «депутата», но я натолкнулась на такую прочную стену умолчания, что даже не поняла, не миражом ли была пострадавшая. Ни адреса, ни фамилии, ничего. И дело почему-то так некстати пропало. То ли его забыли сдать в архив, то ли просто аннулировали. Но сейчас меня больше интересует, почему тебя вдруг заменили другим криминалистом? Вот по этой экспертизе, – ткнула она пальчиком в официальный бланк экспертного заключения криминальной службы, – во всем виноват студент, то бишь Стуков. Он был при встрече, отпечатки на стилете совпадают с его пальчиками, обувь тоже, значит – он убийца. Очень даже убедительно. И никаких признаков присутствия женщины, как в твоем заключении, не обнаружено. Ни пальчиков, ни анализа группы крови на рукояти, ни отпечатков обуви. И кто же из вас занимается подтасовкой? – прищурившись, уставилась Динавер на подругу. – Вот что беспокоит. Уж очень много вопросов, на которые наше начальство просто закрывают глаза, или наоборот, держит их широко открытыми, стараясь оставить эти вопросы не решенными.

– Ты это о чем? – Никифорова удивленно вскинула брови, но не оттого, что услышала, а оттого, что Динавер, скупая на слова, словно проглотила говорильник.

– Да так… мысли вслух. Что-нибудь еще интересное есть

– Да. – Мария, пафосно дернула головой, веером рассыпав по плечам волосы. – Есть, и очень даже интересненькое. В глазах «депутата» застыло выражение удивления, а не страха. Это говорит о том, что он знал убийцу. Кажется, Баркалов даже не понял, что тот, то есть та нанесет ему смертельный удар.

– Верно. Я тоже это увидела на снимке. Теперь можно подать рапорт о проведении повторной экспертизы, – уставившись в окно, задумчиво заверила Динавер. – Не дам парня в обиду.

– Даже не вздумай! – подскочила с дивана Никифорова – Как ты обоснуешь свой рапорт! С какого такого перепугу тебе разрешат это сделать! На основании моей экспертизы, которую я официально передала в другой отдел? Ты забыла, что меня отстранили? Решила меня подставить? И как мне потом объяснить все это нашему начальству? Или мне пойти и сказать, что это была твоя просьба, а заодно подать рапорт на увольнение, да? Если кто узнает, меня же сожрут с говном, даже не подавятся! Ну уж нет, уважаемый товарищ капитан, давай без сюрпризов, иначе больше никогда в такие авантюры лезть не буду.

– Ну что ты заладила: мне, меня! Только о себе и думаешь! Ладно, не кипятись. – Анри по привычке зажала нижнюю губу. – Ты так возмущаешься, что тебя и без рапорта в кабинете начальства слышно. Я придумаю что-нибудь. Честное слово! И, соорудив на лице обезьянью улыбку, поджав губы, пообещала. – О тебе ни гу-гу. Поверь, никто ничего не узнает. И вообще не напрягай обстановку, лучше улыбнись, даже страшно становится, когда ты так нервничаешь. У меня и без твоих криков крыша едет…

– Во-во… – Никифорова снисходительно усмехнулась. – Я аж сюда слышу, как она у тебя едет, шифером шурша, – и хихикнула, интригующе взглянув на подругу.

– Мань, – глаза Динавер сузились до размеров щелочки. – Не томи. Лучше скажи, что еще есть интересного. Знаю ведь, что «Джокера» прячешь в рукаве.

– Ха! Интересного… Откинувшись на спинку дивана, Никифорова победоносно вздернула подбородок. – «Джокера» ей подавай! – хохотнул она. – И не подумаю! Но через минуту уже тарахтела. – На этом снимке, – взяла она в руки один из них, – ясно видны отпечатки следов подозреваемого. Обувь 43 размера, при росте метр семьдесят два, и весе 60кг. он не дотягивает до совершенства – худоват, а значит, даже при желании не мог оставить такого очень характерного отпечатка. Смотри, – ткнула она пальчиком с изящным маникюром в едва заметное углубление. – Земля после дождя была влажная и след прекрасно пропечатался, хоть и не глубокий, но достаточно хорошо читаемый. Маня замолчала и победоносно уставилась на Анну-Марию.

– Не молчи, а то сейчас тресну разок! – возмутилась Анри.

– Пфи! Пригрозила! То же мне еще подруга… Ладно, не буду мелочиться, а то вконец с тобой разругаюсь из-за этого лжедепутата. Ты же просто эксплуататор, Динавер. Да, да, да, и не смотри так на меня, но раз ты моя подруга, я тебя прощаю, – и уже серьезно добавила. – Меня очень заинтересовала странная впадинка в области пятки. Навскидку и не подумаешь, мало ли что могло попасть под туфлю, но при детальном рассмотрении можно все же определить, что это не простая ямка, а отпечаток от чего-то более тяжелого. Как если бы человек носил протез, и при ходьбе вес тела падал не на всю ступню, а конкретно на пятку, вот он и отпечатался. У студента ведь две ноги и обе вполне нормальные, у депутата тоже. Вот тут и возник вопрос… Пришлось, конечно, покопаться… Никифорова вытащила из стопки снимков еще один, где след с идентичным углублением и витиеватым рисунком подошвы тянулся аж до тротуара. Ты дальше, дальше смотри. Вот сюда, – ткнула она ногтем в стоящих кучкой любопытствующих зевак. – Это «любители мясца» так сказать, которые собираются на любое преступление. Наверное, носом чуют беду. Видишь женщину с палочкой.

– Ты имеешь в виду костыль?

– Точно! Он голубчик! Но не костыль ведет сольную партию в этой опере, а нога. Если учесть психологию людей, убийцу всегда тянет на место преступления. Я внимательно изучила всех, кто попал в поле зрения объектива, и меня очень заинтересовала эта особа. Хоть на ней брюки, но видно, что подошва ее обуви по высоте разная. Носок одной туфли слегка приподнят, он просто пуст, а значит, это протез. И даже рост ее приблизительно 1 м 60 см. Черты лица скрывают длинные волосы, но, вполне возможно, что у нее парик. Слишком уж шевелюра ухоженная. Маня победоносно вздернула подбородок.

– Это все?

Никифорова, как фокусник, достала из потайного карманчика жакета маленький пакетик.

– Теперь все. Этот волосок я обнаружила на одежде Баркалова. Волос женский, принадлежит курящей и пьющей женщине, какое-то время она употребляла наркотики. Но это не героин и не кокаин, какой-то новый вид, вполне возможно, импортного производства. Надо поинтересоваться у ребят, контролирующих оборот наркоты. Полагаю, это очень интересная мамзель и ей приблизительно 25—30 лет. – Маня аккуратно положила пакетик перед Анной-Марией. – А что говорит сам студент? Как он оказался на встрече с Баркаловым? – поинтересовалась она.

– Говорит, что в аэропорту подошел к нему респектабельный мужичок в галстуке и при портфеле. Представился Стрельцовым Иван Иванычем и, убедившись, что Стуков только что прилетел во Владивосток, попросил передать другу подарок. Только вот беда, самолет у него через час улетает, а друг, видимо, сообщение не получил или просто не успел приехать. Может ли наш студент позвонить незадачливому другу и при встрече передать сувенир. Его, то есть студента, за такую скромную услугу хорошо отблагодарили суммой, которая равна трехмесячному жалованию его матери, вот он и подрядился оказать помощь друзьям. Мы проверили. То, что студент прилетел тем вечером из Краснодара, – верно, а вот человек по фамилии Стрельцов, как утверждал студент, в списках улетавших или прилетевших граждан не числился. А на счет твоего вопроса: почему я взялась повторно за это дело? Гм… – Динавер нахмурилась. – Много нестыковок. И очень уж быстро стараются передать дело в суд. К тому же, фамилия Баркалов мне уже известна. Правда, я пока не могу тебе ничего рассказать, просто нужны еще кое-какие факты, но, возможно, мне опять понадобится твоя помощь. Согласишься?

– А куда от тебя денешься? К кому я еще буду приходить и плакаться в жилетку после очередного расставания с любимым героем моего разбитого сердца. Ты думаешь, легко говорить парню прощай, дорогой, это наша последняя встреча. Знаешь, как мне его жалко! – с чувством глубокой печали и немалой толики сарказма, отпарировала Маня. И как всегда неожиданно сменила тему. – Конечно соглашусь, на этот счет не парься. Можешь на меня рассчитывать в любое время. Главное, чтобы об этом никто не знал. Смотри, я тебе доверяю.

Динавер даже не удивилась такому виртуозному перепрыгиванию с одной темы на другую. В этом была вся Никифорова. И несмотря на ее выкрутасы, она готова была расцеловать подругу, но не сейчас. У Марии было удивительное неконтролируемое сознанием свойство, она умудрялась все разговоры переводить на личные, интимные отношения. Они дружили давно, еще со школы, и Динавер даже сама не понимала, как в этой рыжей вертихвостке живет так много противоположностей. Никифорова не была красавицей, но в ней была та изюминка своеобразия и легкости в общении, что через час знакомства с ними обеими мужчины готовы были валиться только к Манькиным ногам, и она вертела ими как хотела. Никифорова позволяла себе быть капризной и легкомысленной. Быстро влюблялась до «гробовой доски» и так же быстро расставалась, проплакав в подушку часа два, не более. В отличие от Анны-Марии, которая, что в праздники, что в будни носила только униформу, она могла позволить себе явиться на работу в легкомысленном платье с декольте, от которого у мужчин начинали косить глаза, и они вертелись вокруг нее, словно мартовские коты, готовые выполнить любое поручение. Но в профессионализме ей не было равных. Серьезная, сосредоточенная, она не пропускала ни одной мало-мальски важной детали в расследовании и много дел с ее подачи были пересмотрены. Никифорова не гнушалась пробраться в провонявший хлороформом морг и провести дополнительное обследование вопреки всем запретам и особенно закону. Но стоило ей закончить дело, интерес к нему пропадал, и она опять становилась «лисой» с надуванием губок и требованием особого внимания. Бросив на Маню беглый взгляд и поняв, что игнорирование подруги может оказаться себе дороже, Анри, пересев на диван. Приобняла ее за плечи и притянула к себе.

– Маня, тебе же цены нет! Ты практически всю работу за меня сделала. Я тебя обожаю.

– Да что ты!.. – съерничала та. – Цена есть на все, особенно на обожаемые вещи. А за мой самоотверженный труд, кстати, нелегальный, с тебя бокал хорошего вина. Дорого вина, а не «Ркацители» или «Вермута», и поход по… – она на секунду задумалась и хитренько вздернула бровки к верху.

– Надеюсь, ни в вертеп какой-нибудь? – перехватила инициативу Динавер. Она терпеть не могла Машкины ночные похождения по клубам.

– Именно! Шопингом мы занимались в прошлый раз, а сейчас… – Маня растянула губы, соорудив улыбку, и с сарказмом процедила. – Не пялься на меня так, я не улыбаюсь, просто тренирую мышцы лица, чтобы ты не подумала, что шучу. Ты же знаешь, что у меня черные дни.

– Опять тягостное расставание с любимым? – ехидно поинтересовалась Анри.

– Вот ты…. А еще подруга…! – фыркнула Никифорова. – Динавер, ты ни черта не понимаешь! Любовь – это чувство, которое нельзя предугадать. Любовь – как болезнь, если нахлынула, ее уже не сдержать! Вдохновенно, чуть ли не заламывая руки, торжественно завершила свою речь Маня.

– Правда!? – хохотнула Анри. – По твоим словам любовь, это что-то сродни кашлю или поносу, которые тоже невозможно сдержать.

– Динавер, ты невыносима! Сама не понимаю, какого лешего я с тобой дружу! Ну никакой психологической поддержки! – обиделась Маня. – Ладно, я пошла. Надеюсь, у тебя есть что надеть в клуб, а то ходишь как школьница в 80-е годы. Я вот смотрю на тебя и думаю, хорошие ножки и грудь что надо, а вечно прячешь свое добро под длинной юбкой и пиджаком. Хоть бы раз пришла на работу в платье. Все, все, ухожу, – скривила она мордашку, перехватив прищуренный взгляд подруги, который говорил, что пора ей замолчать. Но, взявшись за ручку, обернулась. – Кстати, пока ты еще в памяти и не забудешь обещание меня отблагодарить, давай завтра, часиков в восемь, сходим в ночной клуб. Там, говорят, такие мальчики будут стриптиз показыва-а-ать! – закатила она глаза, – обалдеть! Говорят, Тарзан один вечер будет выступать, ну и всякое прочее… Ты мне обещала, так что ловлю на слове.

– Никифорова, вот скажи, – Анна-Мария хохотнула. – Как ты умудряешься переплетать работу и сексуальный пустобрех? Мне иногда кажется, что у тебя болезнь: сексуальная патология называется. Плачешь, когда рядом нет мужчины. Плачешь, когда он есть. Но самое смешное плачешь, когда собираешься с ним расстаться, при этом у тебя хватает наглости учить меня уму-разуму, еще и развращать. А на счет Тарзана… Анри приложила два пальчика к подбородку и соорудила умильную улыбку, – заверяю тебя, он уже занят, так что губы не раскатывай…

– Знаю, знаю, – перебила Никифорова. – Королёва последние волосики повыдергивает. Но мне как-то до фени. Там и другие есть. И потом, это просто, к слову, пришлось, чтобы тебя заинтересовать, – надула она губы.

– Господи, Мань, меня «Тарзанами» не заинтересуешь. Никогда не видела ничего бредовее, чем стриптиз.

– Да знаю я! Тебя ведь не проймешь. Что, нельзя пофантазировать? Мне, например, приятней думать о Тарзане. Я вот смотрю на тебя и иногда балдею от твоего трудового мазохизма и оптимизма изменить систему. В голове одна только работа. Когда же отдыхать? Маня возмущенно вздернула носик и легкомысленно пожала плечами. – Знаешь, думать только о работе, это такая скукотища и так утомляет, что от этого можно несварение желудка получить. Ой, подожди! – спохватилась она. – Я же самое главное забыла! Ирина Сергеевна передала пирожки с капустой. Мы с ней встретились случайно. Она хотела зайти, но передумала, – быстро вернувшись, Маня выудила из-за боковушки дивана пакет. – Ой, еще теплые. Я, пожалуй, задержусь еще на пару минуток… на кофеек, ладно?

Динавер сдалась. Эта пара минуток могла преспокойно оказаться парой часов, но странно было то, что она от них нисколько не уставала. После смерти деда, Анна-Мария запретила себе какие-либо отношения с мужчинами, виня себя в его смерти и ненавидя весь мужской род. Стоило кому-нибудь проявить к ней интерес, как она сразу находила у воздыхателя массу недостатков. Все они были слащавые хитрецы, от которых ее просто воротило. По Манькиным словам ей требовались не мелкокалиберные ухажеры, а мужики, как «противотанковая пушка», чтобы сразу башку снесло. И, зная, что такового не предвидится, Манькины рассказы о любовных похождениях хоть немного скрашивали ее однообразные серые дни. Позволив Никифоровой сесть на любимого конька по идеализации следующего кандидата на любовь и «промывке его костей», через некоторое время Анна-Мария все же вернулась к разговору, связанному с работой, но, зная подругу, начала с мелкого подхалимажа.

– Маня, даже не представляю, что бы я без тебя делала: и кормишь, и поишь. Обожаю стряпню мамы, давненько не едала такой вкуснятины. Ум-мм, объедение! И тут же скакнула вопросом в другое русло, пока Никифорова не поняла, что они уже вышли из неофициальных отношений и вернулись на трудовую стезю. – Слушай, Маш, ты не могла бы вспомнить разговор на совещании, в пятницу, недели две тому назад, когда собрали все отделы и начальство, как всегда, выдавало горькие пилюли. Тогда шеф слюной исходил, кто-то написал жалобу в Департамент полиции, что….

– А, вспомнила! – перебила Маня. – Это на счет того, что в полиции не принимают заявление на пропавших и надо ждать три дня. Ты об этом? Вообще-то я тоже считаю, что это форменная глупость. Даже сутки прозябания могут стоить жертве жизни, а за три дня ее могут так упаковать, что мама не горюй. Поэтому, наверное, у нас такая малая раскрываемость преступлений. Я бы…

– Подожди, не тарахти. – Анри, навалившись на стол, приглушила голос. – Я хочу спросить о другом. В тот день на совещание неожиданно явился полковник Прошин. Вспомни, пожалуйста, что он шепнул нашему шефу? Вид у него был очень довольный, словно выиграл в лотерейный билет пару лимонов. Почему он не позвонил шефу по телефону, а именно сам явился. Ты ведь сидела рядом.

– Да я ничего и не слышала, просто по губам прочла. А зачем тебе?

– Для меня это очень важно, понимаешь!

– Ну, не знаю… – протянула Маня, хитренько поглядывая на подругу. – Стоит ли тебе говорить? Опять, как «Матрешка», спрячешься в свою скорлупу с тайнами.

– Маня! – повысила голос Анри. – Если что услышала, то есть увидела, просто скажи!

– Ладно… – миролюбиво махнула та рукой, и немного подумав, сказала. – Он прошептал, что… Подожди… – сменила вдруг Никифорова тему. – Тот разговор к работе не относился, поэтому если ты мне не расскажешь в чем дело, я лучше промолчу.

– Никифорова! – Анна-Мария, вытаращив глаза, зашипела змеей. – Если ты мне сейчас же не скажешь, я…

– Что, вернешь мои игрушки и разговаривать не будешь? – перебила Маня. – Ладно, не ворчи, мне наша дружба дороже, чем Прошин. Он сказал, что… то ли брус, то ли груз отправлен в срок. Потом прикрыл рот рукой, перехватив мой взгляд. Пришлось отвернуться. Вот и все. Анри, ну скажи, в чем дело-о-о, – заканючила она. Я из-за твоего молчания не хочу оказаться в какой-нибудь опе.

– Ты еще губы надуй и ножкой топни. – Зацепив зубами губу, Анна-Мария усмехнулась. – Знаешь поговорку: меньше знаешь, – дальше едешь

– Не едешь, а лучше спишь! Глупая ты, Динавер.

– И я о том же. А что такое опа? Впервые слышу.

Никифорова хохотнула.

– Ну и далекая же ты, Ань-Мань. Телевизор хоть смотришь иногда? Там тебя любому жаргончику научат. Я тебе сейчас короткий ликбез проведу о том, как наши звезды выражаются. Никифорова, встав в позу и изящно выставив ножку, сюсюкая произнесла:

«Ой, это полный пипец, я в такой опе» Передразнила она кого-то из звезд шоу-бизнеса. Они считают, что быть в опе – говорить можно, а в жопе – нельзя, не эстетично и богохульно. А по мне так совершенно правдоподобно, что они там находятся. И вдруг скакнув на диван. Заныла:

– Анри, ну расскажи, какие тайны ты от меня скрываешь! Знаешь ведь, от любопытства спать не буду.

– Обязательно, только не сейчас. Анри отстраненно уставилась в окно. Она молча бросала взгляд на подругу, но, видимо, приняв решение, добавила:

– Когда все проверю, тогда не только расскажу, но и помощи попрошу. Понимаешь, очень важные люди задействованы. Не хочу, чтобы даже намека на мое вмешательство в их дела было заметно. Иначе, все пойдет прахом. В общем на кону жизни людей, дорогая подруга. Поэтому лучше ешь пирожки и топай на свое рабочее место, обед закончился.

– Вот всегда ты так! Как тебе надо… так сразу Никифорова! А когда мне надо… – то в кусты. Молодец! Нечего сказать!

– Манюш, ты такая дурочка! Даже не представляешь, насколько это дело может быть опасным. Я бы и рада его бросить, но не могу. Я слово дала, понимаешь?! И я его выполню, чего бы мне этого ни стоило. Просто потерпи, я потом все тебе объясню.

– А кому слово дала? – не сдавалась Мария.

– Никифорова1 – повысила голос Динавер. – Прекрати! Я себе слово дала, себе. Вот черт! Прицепилась! Больше ничего не могу сказать! Не проси!

– Все настолько серьезно?

Маня прекрасно знала, если Анри дала слово, то выполнит его обязательно. И, если она категорически против всяких объяснений, это могло означать только одно: подруга ввязалась в какое-то дерьмо и старается оградить ее, капитана криминальной службы, от всяких неожиданных неприятностей.

– Слушай, Анри, может, ты не будешь ввязываться в это дело, а? – забеспокоилась она. – Может, лучше передать его в ОСБ. Но, встретив взгляд Анри, потупилась и замолчала. – Ладно. Раз на эту тему такое табу больше говорить о нем не буду. Но буду надеяться на твое благоразумие. Скажи, ты домой давно звонила? Мама твоя была встревожена, глаза прятала, когда мы с ней разговаривали, – как обычно перескочила Никифорова на другую тему, будто спрыгнула на ходу с одного поезда, пересев на другой.

– Никак. Разводятся. – Анна-Мария не любила эту скользкую тему отношений между родителями, которые на старости лет решили пожить отдельно лишь потому, что отца перевели в головной центр управления, расположенный в Москве. А мать, не желая расставаться с работой в институте, не горела желанием менять место жительства и эту чертову работу.

– Да ладно! С чего это вдруг… У вас такая отличная семья. Я всегда завидовала, когда приходила в гости. Неужели правда?

– Правда, но я не хочу об этом говорить. – Анна-Мария отпила кофе и потянулась за следующим пирожком. – Вкуснятина! Уже забыла, когда сама готовила, – пробурчала она с набитым ртом. – Перекушу в столовой и домой спать, а то и здесь прилягу, благо кабинет отдельный и есть диван. Спасибо шефу…

– Вообще-то, он предназначался не для тебя. – Маня коротко хохотнула, сев на излюбленную тему сексуальной трепалогии. – Говорят, до твоего появления в прокуратуре работала здесь девица в звании младшего лейтенанта, делопроизводитель, так сказать. Пока жена шефа не устроила ей скандал за слишком усердную работу. Так что, это ей надо сказать спасибо за диван, а не шефу. Секретаршу убрали, а вот диванчик остался. Никифорова погладила рукой поверхность истертого гобелена, словно котенка. – Хорошее приспособление для отдыха, но лучше тебе дома спать, чтобы слухи не пошли, а то жена Протасова знаешь какая? Та еще… мегера! И, перехватив взгляд насупившейся подруги, быстро добавила. – Все, все, я побежала. Кстати, – притормозила Маня у двери, – давно хотела спросить. Ты никогда не смотришь в зеркало, когда делаешь вот так? – она игриво прикусила, а потом быстро облизнула нижнюю губу. – Это так сексуально! – хихикнула она. – Теперь понятно, почему твои оперативники хвостом за тобой бегают и от тебя ни на шаг. Очень даже интригующе выглядит! Интересно, это врожденный дефект или натренированный? – она от души расхохоталась.

– Это для тебя сексуально, а для моих оперов, это приказ «фас», ясно! – огрызнулась Анна-Мария. – И вообще…

Маня быстро подняла обе ладошки.

– Я поняла. Ухожу, но вернусь. Никифорова быстро подняла две ладошки, выставляя перед собой. И по-детски высунув язык, быстро добавила. – Это тебе за то, что заставляешь меня нервничать и переживать за тебя. Динавер, ты бы позвонила матери, а? Ей и так не сладко, а ты еще подливаешь масла в огонь своим долгосрочным молчанием, – как обычно скакнула Никифорова на другую тему.

– Маня, отвали!

Закрывшись на ключ, Анна-Мария быстро вернулась к столу и достала папку. Взгляни кто из сослуживцев на серенький переплет под номером 1—100 не догадался бы, какую он скрывает информацию. Облокотившись локтями о стол, она сжала пальцы в замок и уперла их в подбородок. В задумчивости Анри прикусила губу, но, вспомнив Манькины слова, прикрыла рот рукой. «Чертова привычка, – раздраженно подумала она. – Почему именно прикусывание губы, а не дергание за ухо, стуканье по лбу или почесывание рук, как у Филатова, который, наверное, даже не замечает, что постоянно чешет ладонь». Но привычка осталась еще с детства, когда Анри пороли за провинности, и чтобы не плакать, она переносила боль с истязаемой попки на губу, закусывая ее до крови. Ей казалось, что на лице была более заметна незаслуженная экзекуция, а заодно она так протестовала и порицала родителей.

Налив себе еще чашку кофе, Анна-Мария залезла с ногами на диван и, устроив на коленях папку, принялась, уже в который раз, изучать ее содержимое. Пухлый пакет, перетянутый праздничной тесьмой, передал ей однокурсник, Костя Лемешев, в шутку бросив, чтобы она забыла о его существовании, пока он сам его не заберет. Она и забыла. Забыла на несколько месяцев, засунув в книжный шкаф и завалив журналами, которые совершенно некогда было читать. Спроси ее кто, как могло так получиться, она и сама не смогла бы ответить. Вполне возможно, пакет и лежал бы там еще долгое время среди разного рода макулатуры, но случай помог появиться ему на свет в тот момент, когда девушки собирались в отпуск. Голова шла кругом от Машкиных звонков.

– Какой сарафан взять, сиреневый, зеленый или купить пару новеньких? – надоедала она Динавер звонками.

– Бери все,

– Какой купальник купить открытый или закрытый, или…

– Бери оба, с новым в придачу, – автоматически отвечала Анри и удивлялась, зачем так много купальников, дефилировать по пирсу, что ли?

– Ты шляпку купила? – звонила Никифорова. – Надо обязательно с полями, там ведь жарко!

Господи! До чего же Анри не любила эти сборы! Но Машкин ажиотаж накатывал как волна цунами. И, собрав все журналы из книжного шкафа, она принялась изучать их содержимое на предмет летней одежды на курорте. Вот тогда и выпал объемный пакет, перевязанный праздничной тесьмой, словно подарок. Но подарок оказался «бомбой», и вот уже почти месяц Анна-Мария не знала ни сна, ни покоя.