Читать книгу Если проткнуть глобус. Том 1 - - Страница 7

Саня заявляется с утра и спрашивает, чего делали вчера. Удивляется, что позавчера не нашли его в Сочимилько, он там был и работал, и нас поглядывал. Удивительно, как не совпало. «Действительно», – соглашаемся мы.

Спрашивает, чего хотели бы посмотреть сегодня. Вопрос риторический, потому что хотим всё, и желательно без хлеба. А что это такое «всё» понятия не имеем. Ждем сюрпризов, готовы на все.

Тогда Саня немного подумал, и изрек, что история историей, музеи музеями, и сами посмотрим потом, а вот настоящий Мехико никто нам не покажет. Что такое «настоящая» жизнь в устах Сани мы уже примерно понимали. И …если мы хотим, то… вперед!

Мы хотели.

Доехали до настоящей жизни на метро, причем переместившись ближе к центру, к Сокало, значит к центру. Ни че си, а я думала, что будем шариться и дышать воздухом окраин.

Александр вдохновенно объясняет, что Мехико – это город контрастов, и когда-то прослойки кварталов бедных трущобных районов, появившись по периметру центра, закрепились, и их обитатели больше не отдали своих прав на территорию, а сунуться туда теперь уже никто не смеет, просто опасно, это как государство в государстве со своими понятиями.

И город сравним с зеброй, где криминальный район соседствует с фешенебельным, а затем опять перетекает непонятно во что, куда не надо ходить без спецзнаний или пистолета. Зайти можно случайно. Днем в принципе более безопасно, а вот вечером ни-ни, упаси бог.

Из советов по безопасности посещения Мехико:

”Не ходите по центру без знания районов и колоний города Мехико. В центре Мехико есть такие колонии, как Тепито (наркоторговля), Герреро, Перавийя, где вы можете расстаться не только с вашим тугим кошельком, но и жизнью (особенно опасно Тепито – 99% риск)” …

Путь по периметру «настоящей жизни» протекал исключительно по базарным рядам мелких торговцев, с соответствующими товару ароматами и беспрестанным шумом. Продают все: от побрякушек, пряностей и сладостей до детенышей всяческих животных, включая козочек, щенят и мышек. Там, где продают козлят и прочие живые организмы, запах стоит … необыкновенный по силе, особенно, если учесть, что ветерок в торговые сплошные ряды практически не залетает, то концентрация его по мере протекания рабочего дня усиливается. На прелестных детенышей смотреть уже не хочется, а хочется быстрее выскочить на поверхность за глотком кислорода.

Весь маршрут, как, собственно, и вся жизнь в Мексике, обильно приправлен шумом, он равномерным гулом висит воздухе, и каждые две секунды перемежается вкраплениями визгливых человеческих выкриков, гудками автомобилей, ультразвуками свистулек, завываниями игрушек-пугалок, имитирующих рев леопарда, охраняющего законную добычу, и обрывками мелодий мексиканских песен, которые проигрывают все и на всем.

Народ готовится к Празднику мертвых, он в начале ноября, но подготовка, похоже, ранняя и радует всех больше, чем праздник.

Вообще использование подобной атрибутики у них налажено на широкую ногу: во всех лавках развешаны зацепленные ключицами друг за друга скелеты и скелетики, гроздьями свисают, игриво подмигивая ошарашенным туристам, черепа всех цветов радуги и разрезов глаз, маски жуткой наружности и прочая дребедень.

– «У нас уже бы пять раз открестились и сплюнули, через левое плечо. На всякий случай. А тут пачками все висит и ухмыляется.

–Прям никакого суеверия. Как так и надо, – еше не привыкли, православные мы.

В Мексике вообще отношение к смерти своеобразное. Чтобы вспомнить всякие хорошие моменты, в День мертвых в домах выставляют эти развеселые скелеты, которые, типа, символизируют умерших. Вроде как на пару часиков заглянувших к близким, на огонек, чтобы вместе попраздновать.

Нормально, а че? Грустить не принято. С чего? Вообще, сначала жутко, а потом привыкаешь. И чем больше наблюдаешь, тем больше чувствуешь, что в привычно привитом нам, русским, отношении намечаются изменения, и мне даже нравится примерить другой подходец в отношении к смерти. Не так патетично, с юмором. Достойно. Без трагедии.

Может поэтому не так страшно становится не соблюдать приметы, и не так важно, что будет. И когда. Просто приходит какое-то тонкое прозрение, что от соблюдения ритуалов этот момент, оказывается, не зависит.

День близится к полудню, и Саня бежит впереди, оглядывается периодически, успеваем ли. Я еще усилием воли держусь на его пятках, а маленький Пятачок в розовом спортивном костюме уже выбивается из сил. В конце концов объясняем, что темп надо сбавлять, если он хочет, чтобы мы слышали его экскурсионную программу.

После некоторых попыток Сашуле удается смирить свои застоявшиеся подпорки, и наконец узнаем, что в данный момент дефилируем по району Мерсед, который издревле славится как место стоянки женщин легкого поведения.

Сашка потихоньку указывает на некоторых интересно накрашенных девушек и говорит, что это вот они, дневно-ночные красотки. Через пару минут мы и сами начинаем их различать по более яркой одежде и томному взгляду.

Ой, как интересно, они еще выделяются большей стройностью, профессия требует, впрочем, и здесь параметры сто двадцать-сто-сто двадцать препятствием, как мы видим, к освоению профессиональных высот не является, нормально это для этой страны. Мексика вообще страна толстых и упругих женщин. Полных и очень полных, абсолютно некомплексующих, приравненных к большой ценности, женщин.

По началу мне глаза раскрыл Пятачок. После первых выходов в свет оглядевшись и понаблюдав, она с изумлением констатировала: «Вот ты смотри! Идет маленькая квадратная страшненькая девушка, по бокам два ухоженных красавца, и ведь наперебой пытаются угодить, заглянуть в глаза, да еще и развеселить, оказавшую такое внимание им, даму».

Пригляделась, точно. Как же мужики вьются вокруг представительниц прекрасного и «не очень»! Юноши вообще глаз не сводят, чуть не кланяются. Рост, вес и возраст значения не имеют.

Не знаю, как там дальше, в тесных отношениях, они себя ведут, в семейных или наедине, возможно, все как у всех, и измены, и скандалы, но по первоначалу вассальное отношение бросается в глаза, потому как мы к этому совсем непривычные.

Сначала смотрим недоверчиво, немного завидуем, посмеиваемся над их любовью к мучному и шугаемся, когда мужская помощь приходит ниоткуда. И никто голоса не повышает в раздражении, и в автобусе место уступают. Впрочем, привыкается быстро. К хорошему всегда быстро привыкается.

Идем дальше, улица – это один сплошной базар и в прямом и в переносном смысле этого слова, с засильем товаров и слов. Улицы ничем не отличаются друг от друга, перетекают одна в другую, по обеим сторонам тротуаров ассимилировались бесконечные прилавки, загруженные тоннами кроссовок, футболками всех цветов, шортами, лотки, усыпанные носками и трусами, с привязанными цепочками или приклеенными скотчем к уличным столбам желеггнскими полуманекенами «от талии и ниже», с натянутыми на круглые попки цветными леггинсами, или просто разложенные на земле на полиэтиленовых мешках спортивные товары, в виде каких-нибудь стеганных пуховых жилеток или шапочек с шарфиками.

Очень нравятся попки манекенов, но подходящих субъектов для их носки мы просто не видим, хотя вон идет одна стройная, но …оказалась китаянкой-туристкой. Спрашиваем Фримена, почему такие толстые дамы здесь? Причем поголовно. Тот ржет и отвечает, что это действие мексиканского витамина Три Т: такос, торталес и томалес.

Мы с Людой, поцокав языками, немного пообсасывав непривычную расстановку, делаем вывод, что поскольку у местных дам нет конкуренции между собой, так как мужчин в достатке, то отсутствует необходимость слишком стараться быть привлекательными для мужчин, потому что и так востребованы и обласканы, и королевны, так чего зря себя удовольствия от еды лишать. И когда все толстые, то …может быть, это и норма?

Санька по ходу рассказывает, что к мексиканкам так просто «на переспать» не подъедешь, надо обхаживать долго, общаться. А общаться не интересно, потому что грубоваты они, и в общем «ни о чем».

Интересно, что в последствии Джефф на наших вечерних посиделках за чайком повторял примерно то же самое. Будучи образованным и начитанным мальчиком, с хорошим воспитанием и языками наш все ищет в девушках глубину, эрудицию, нетривиальность и самобытность. И не находит. В мексиканских девушках это, говорит, редкость, слишком прагматичны и «не тонкие». Не тонкие это и в переносном смысле тоже.

Поэтому хотел бы с русской познакомиться или со славянкой, потому что читал и знает, и уверен, что они …и так далее и тому подобное. Вроде и песня одна и та же про русских женщин, но, ведь именно одна и та же.

Мы с Людой вполне эти взгляды разделяем. Наши лучшие.

– Может, брачное агентство организовать, заняться поставкой русских дам, вымуштрованных когда-то актуальным, послевоенным гендерным дисбалансом, приоритеты которого, к сожалению, уже генетически засели в русских мужских головах, в Латинскую Америку? —воодушевленно хватаю за хвост идею выгодного бизнеса я.

– Ага. Навстречу собственному счастью. Много таких было. Агентств. Но почему бы и нет, – не обрубает крылья шутке с лету Людочка, —Главное с душой.

– Ну да! Правильно, —не сдаюсь я, правда тут же призадумываюсь, – Хотя, например, Джеффу, после его замечательной фразы «придут мамки и тетки, и все приберут», е-мейл дочери я бы давать не стала. Тоже знаете, все должно быть в разумных пределах.

– Вот-вот, критерии подхода надо четко определить.

А меж тем, как говорится, наш вояж продолжается. И, как оказалось, Александру не терпелось завести нас в …Тепито!

В сам этот притчевоязыцевский райончик, из которого, по его словам, и живыми-то не все выходят.

Конечно, в самое географическое начало колонии, и ясным днем, но и это, по его словам, «ого-го», событие мирового масштаба.

Поскольку Санина защита, возможно, даже против его желания в данной ситуации, вот реально, чувствовалась как броня, то на нас изначально эти страшилки не произвели должного впечатления.

Поэтому на вопрос: «Пойдете?».

Мы ответили просто: «Пошли».

Что не совсем понравилось Саше.

Поэтому на подходе к вожделенному месту он уже красочно расписывал нам, как в начале своего пребывания в столице зашел по незнанию в этот район, где ему была назначена одним шутником несостоявшаяся в конце концов деловая встреча, и прождал там до темноты, а потом выбирался оттуда, и это было крайне паршиво, на волоске для его жизни, потому что ночные наркодельцы шутить не любят.

Как бы ни было, но на меня, как человека крайне впечатлительного, «пугалки» к Саниному удовлетворению начали потихоньку воздействовать, не то что бы очень, но я стала прислушиваться к нашему пионервожатому. Смотрю, Пятачок тоже ухом водит, хотя она – как раз не робкого десятка.

А Саня приступает к точным инструкциям:

– Если подойдут, говорить буду я. Скажу, что вы русская мафия и интересуетесь культом Santa Muerte – Святая Смерть, чтобы рассказать об этом в России. Ваше дело изображать солидность и кивать иногда головой.

Короче, главное для матерей русской мафии «надувать щеки и делать умный вид». Ладно, слышали, надуем, чего там.

Немного странно, что границы района оцеплены полицейскими. Машины не пропускают по залитой солнцем улице, а прохожих, после беглого взгляда, пожалуйста.

— Это чего? Всегда так? Или мероприятие какое? – интересуюсь я у гида Сани.

– А фиг его знает, – отвечает он, – раньше такого не было. Может и правда, праздник какой или митинг.

Просочившись через кордон, начинаем углубляться в колонию.

Зашли.

И вот ведь, удивительное дело, по мере продвижения в глубь стихает гул мегаполиса и безмерной благодатью втекает тишина. Прям как отрезано после той границы, где оцепление полицейскими на дороге.

Уши начинают разворачиваться из трубочек. Спокой на районе! Самое опасное место начинает стремительно нравиться.

На входе встречает полуразвалившийся кирпичный дом с покрашенным в темно-коричневый цвет вторым верхним этажом и полуразвалившимся, когда-то синим, сгнившим прилавком перед заколоченным входом. Дальше какие-то задернутые рольставнями гаражи или, возможно, маленькие магазины. Немного проходим дальше, а вот и сами кварталы.

Вглядываемся вдаль прямых почти пустынных улиц. Поперек них, как на Первое мая, густо в вышине развешаны, куда видит глаз, сотни гирлянд из разноцветных тряпичных треугольных флажков, ветерок перекатывает легкий мусор. Никого, за редким исключением, нет в обозреваемом пространстве. По бокам стоят припаркованные автомобили.

Кварталы будто спят. Будто вчера был всенародный праздник. А сейчас там спящее царство. Тогда мы удачно зашли.

Следуя Саниным инструкциям, не привлекая внимания и придерживая на лице благожелательную улыбку, добираемся до импровизированной, будто самодельной, часовни-павильона, сотворенной из полупрозрачных плексигласовых листов с металлической дверью из профлиста. Дверь настежь распахнута.

Значит, приглашает во внутрь. Еще на подходе к сооружению выставлены целые шеренги безумно красивых свежайших живых цветов в вазах и подставках. Ближе к церквушке эти цветы уже сплетены в погребальные венки, тоже дивной композиционной красоты и благоухания. Смотрится почему-то жутко. Спрашиваем Сашу, можно ли фотографировать, говорит, да, но аккуратно, с уважением типа.

Подбираемся к церквушке этой, куда ведет всего одна большая ступенька, облицованная белой, как и весь остальной пол в помещении, крупной, немного обколотой от частого запинания ступеньке, плиткой. Чистенько.

Заглядываем с любопытством, но без какого-то восторга. Осторожно просачиваемся внутрь небольшого помещения. Пока никого нет.

Алтарь с Санта Муертой, который мы уже издалека заприметили, стоит прямо напротив входа и обнесен стеклом, как витриной. За ним она и стоит. Собственно, Санта Муэрта это скелет женщины с черепом вместо лица, одетый в желтые длинные одеяния, как балахон, и сверху украшенный париком с длинными черными распушенными космами и короной.

Вокруг на задней и боковой стенке много всего блестящего, изображающего драгоценности. А внизу у ног божества расставлена целая куча статуэток этих самых, безносых с косами в руках, на все лады напоминающих о самом главном. Горят свечи и зажженные сигареты, таким вот образом здесь отдается святая дань.

Сверху витрины прилажен большущий портрет в раме, изображающий очень миловидную женщину, обнимающую, как ребенка, прижатый к сердцу скелет. И цветы, восхитительной свежести цветы у подножия и по бокам. В них все утопает.

Собственно, культ Санта Муэрте, существует уже больше трехсот лет и распространен по всей Мексике. Но не активно. Набирает обороты только в последнее время.

Что вычитали в умных сетях:

«Первые упоминания о культе относятся ещё к XVII столетию. Он возник в результате сплава католичества с остатками местной ацтекской религии, в которой поклонялись Венере (планете) как могущественному божеству смерти. Как считается, она охраняет от мучительной или преждевременной кончины и особо почитаема среди представителей мексиканских наркокартелей».

Саша говорит, что это «работает» и для представителей остальных опасных профессий, связанных с ночью. Судя по Тепито, где вроде как оказалось, что мессы проводят каждый месяц по полной программе, помимо полицейских и таксистов, поклоняются ей те, кому стандартные привычные боги уже не помогли, или как их называют, разнообразные асоциальные личности.

«Муерта очень справедлива и одинаковой мерой всех оделяет равноправно: богатых и нищих, тех кто прозябает и тех, кто стоит на вершине власти, больных и здоровых, умных и глупых».

Ну, понятно. Справедливо, как при коммунизме, и равноправно. Да, эти мечтания у всех у нас внутри неискоренимы.

«Дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой – и отдохнем.

Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка.

Я верую, верую… (Вытирает ему платком слезы). Бедный, бедный дядя Ваня, ты плачешь… (Сквозь слезы)».

Чехов А.П. Дядя Ваня

– Знаете, – мне вдруг хочется высказаться, – Если честно, то с самой сутью культа, которую я бы охарактеризовала, как «memento mori»…, то есть «помни о смерти», я согласна. Просто не люблю излишне показного поклонения. Знание приходит тихо. И добавляю: – Иначе, как показывает жизнь, будет не небо в алмазах, а очередной передел власти и материальных благ. Да?

Никто не отвечает. Взгляд цепляется за надпись LIMOSNA на белом ящике с дыркой подле витрины. Спрашиваю у Саши, что такое LIMOSNA, оказывается «милостыня», что в общем я и так подозревала.

Учитывая, что самые значимые «таланты» Санта Муерты, это способность даровать просящему деньги и удачу в любви, немного расплачиваемся за визит, оказывая помощь наркоторговцам, проституткам и людям, которые с ними борются, и потихоньку выходим, чтобы не мешать двум зашедшим посетительницам, скрестившим руки в молебне перед алтарем.

Еще немного глазеем по сторонам. Невдалеке потихоньку начинают выкристализовываться проспавшиеся к обеду субъекты.

Никто пока не пристает.

Через пару минут Sunny, который ведет эту экскурсию по запретной территории и явно чувствует ответственность за нас, тихо произносит: «Уходим», и мы аккуратно сматываемся.

Оказавшись за пределами досягаемости своеобразного райончика, наш предводитель улыбается и резюмирует: «Теперь можете гордиться. Вы побывали в Тепито».

Таки, конечно… …а то.

Я не такая

Если бы мне кто ранее сказал, что я буду бегать по местам в Мехико, где Кастанеда гулял с доном Хуаном, со своим индейским учителем, тем самым, что поведал ему о наследии древних толтеков в виде их умопомрачительных знаний, я бы сильно обиделась. Не уважаю я это, по чужим следам бегать.

Всегда была уверена, что это стремление поднять свою значимость таким дешевым способом, вызвано отсутствием собственного достоинства. Я не такая.

Я совершенно не напоминаю нашему проводнику о такой возможности, и даже уверена, что обойдусь – мне это не особо интересно. Но, когда Саня говорит, что может показать святое место, историческую скамейку, где сидел Кастанеда с доном Хуаном, с возможностью опробовать ее своими чреслами, я почему-то думаю, что, наверно, такую возможность упускать нельзя.

Не, не то что бы я фанатею, нет, конечно, как вы могли подумать… но просто побывать, на месте силы, где все происходило, наверно, интересно. Почему нет, все равно гуляю?

«А может я тоже чего увижу, – затаенно мечтаю я, и, выдержав мою доброкачественную паузу, символизирующую, что «не больно-то и хотелось», мы дружной толпой направляемся к метро.

Симпатичный парк Аламеда, симпатичная аллея с кованными скамейками. Марево летнего вечера над дорожками.

– Наверно, это здесь, – говорит Саня, – указывая на одну из них.

– А ты что, точно не знаешь? – изумляюсь я.

– Так что мне говорили, то и я.

Никто ничего не знает в точности. Но вот видишь напротив церковь, и скамейка лицом туда направлена. Значит, это здесь. А вон там, похоже, – машет рукой немного влево на бордюр дороги, – тот парень умирал, чью смерть как энергетического тела они наблюдали.

Помнишь?

Помню, помню этот момент в книге.

– Так это здесь было?

Пусть так. Собственно, действительно совсем точное место не важно. Так просто, как есть.

Короче, и на скамейку я взгромождаюсь, и задумчивый вид отрешенного воина принимаю, о вечном думаю. Хорошо. Не упустила. Хочется больше, прошу сфотографировать, меня на лавке, наверно доказательство хочу. Непонятно кому только, самой себе?

Я тем временем чувствую умиротворение, и, кажется, осознаю непреодолимое желание продолжить путешествие по местам литературных героев.

Причем, когда я слышу свой вопрос, а не знает ли Саша, где тут тот знаменитый ресторан Такуба, куда Кастанеда с доном Хуаном ходил, вдруг начинаю понимать, что мое истинное желание все это лично посетить и надышаться сказкой настолько мощное, что непонятно, как я умудрялась так тщательно скрывать его под толщей праведных суждений о том, как неприлично вестись на такие дешевые уловки собственной значимости.

Ведусь, даже не то что ведусь, а скачу вприпрыжку, когда Саня объявляет, что искомое место недалеко.

Понятно, мы направляемся туда, тем более уже и перекусить охота. По дороге я еще раз, уже более проникновенно, пытаюсь объяснить «не очень» находящемуся в теме толтекских практик Пятачку, в каком уникальном месте он сейчас находится, и на какой он скамейке посидел! И что это значит для человечества. Пятачок не спорит, потому что это бесполезно, находясь рядом с двумя древними последователями древнеиндейских знаний, пытается делать уважительный и глубокомысленный вид, но понятно, что это не более, чем дань вежливости интеллигентного человека и желание сохранить здоровье.

Тогда я прекращаю изливать свое возбуждение и говорю историческую, как я надеюсь, фразу: «Вот потом, когда ты будешь этим заниматься и читать, вспомнишь эти места!»

Люда смотрит на меня, как на человека с легкой степенью придурковатости. А я знаю, что это так и выглядит. Поэтому продолжаю формулировать свое веселое понимание момента:

– Прикольно, кто-то читает «папирус» Кастанеды, практикует и мечтает попасть сюда, ищет встречи, и когда попадает, то благоговеет от сопричастности. А у тебя наоборот! Сначала все дадено, а потом придет понимание. Главное впитывай.

Люда говорит, что «да-да, все крайне забавно» и «конечно, придет». И мне перестает хотеться еще что-то говорить, потому что действительно, нужно время. И что-то еще. Может быть, удача.

«На самом деле никто не должен так яростно хотеть заниматься именно этим, просто потому, что толтекский Путь воина выбрала для себя я, — пытаюсь быть объективной я, но чую, что толерантность сегодня «не моё» и бросаю врать себе, потому что на этот момент я абсолютно уверена, что более достойного занятия нету, — А Люда обязательно к этому придет, потому как нам еще год вместе тереться. И притереться должно по определению. Деться-то ей некуда».

Точек приличного общепита в деловом центре города мало, поэтому Такуба переполнена. И не производит ровно никакого сказочного книжного впечатления. Какой-то прямоугольный тесный зал начала двадцатого века, с двумя рядами поставленных ромбами столов под синими и белыми скатертями, разукрашенные лепниной богатые стены, добротная обстановка, но нету того изысканного шарма, который ожидаешь от описаний ресторана. Наши ожидания сильнее нас.

Из-за тесноты и обилия проголодавшихся нам выделяют место где-то в дальнем закутке, практически под лестницей на второй этаж. Подниматься по белоступенной пологой лестнице нельзя, на нижней ступеньке стоит табличка с перечеркнутым человечком – не работает, значит, верхний зал.

Изучаем меню, цены оказываются такими не хилыми, что обедать по полной здесь почему-то уже не хочется, и мы решаем ограничиться кофе, который, впрочем, оказался великолепен.

Саша говорит, что возможно здесь и сидел Сам дон Хуан, и мы с любопытством рассматриваем интерьер, “рококошную” атрибутику ресторана, изящную сервировку столов, картины в массивных рамах на стенах и довольных посетителей. Собственно, по-правильному, это кафе.

На столе желто-коричневая стильная табличка-подставка возвещает, что это есть «Cafe de Tacuba fundado en 1912». Значит, не ошиблась насчет начала века. Но подобный роскошный вид не всякому ресторану под силу. И в то же время, черт возьми, кофе кофеем, но удовлетворения нет.

Значимость события не удовлетворена. Какой-то он тесный этот ресторан. Впрочем, тут есть второй этаж, куда нельзя.

Но после Сашиных разглагольствований, что, возможно, великие литературные персонажи обедали на втором этаже, и вообще второй этаж хорош и просторен, мы решаем туда прорваться.

Собственно, никаких препон, оказывается, нам никто и не чинит. Хм.

– Моно?

– Да, пожалуйста, конечно, полицезрейте.

И мы, аккуратно перешагнув табличку с перечеркнутым туристом, благоговейно поднимаемся на второй этаж.

И вот тут случился «ах». Пройдя по нависающему над нижним залом и заставленному цветочными горшками балкончику-переходу, мы попадаем в потрясающий роскошью и стильностью зал, вымощенный светлой плиткой с коричневым обрамлением по периметру, и фигурами святых во весь рост в дальних овальных нишах, картинами на стенах и люстрами необыкновенной красоты. Столы сдвинуты в один угол, освобождая для чего-то пространство, окна, выводящие на балкончики с ажурными решетками, распахнуты, впуская ветерок и пение птиц.

Я не великий знаток дизайнеровских штучек, стилей и направлений, и определения их с научной точки зрения, но пространство, куда мы шагнули, завораживало тишиной и совершенством. Да бог с ними с этими определениями, если умиротворение касается тебя нежно каждым кубическим сантиметром. За этим наверно сюда и ходят.

– Другой мир, сказка – выдыхает Людовик.

– Ничего так, красиво, – по-хозяйски, довольно констатирует Саша.

– Нет, по-любому, они здесь и обедали, нам показали присутствие духа, – призываю я всех согласиться с важностью момента.

Все соглашаются, что произошло что-то необычное. И хотя мы не знаем «что», но здорово. Спасибо, прикоснули нас.

И еще раз запечатлив внутри себя и на фото отдельную реальность, немного ошарашенные, мы тихо покидаем это место.

Погода переменная, то солнце, то польет обильно. Двигаемся какими-то улицами в районе центра и в дождь пытаемся забегать в магазинчики. Санька рассказывает, что здесь странное устройство торговли. На улице располагаются магазины одного вида товара. Допустим, есть улица, где продают запчасти к компьютерам и оргтехнику, а есть улицы с ювелирной торговлей, даже целая улица свадебных нарядов. Как раз к ней мы сейчас и подходим, поэтому и вспомнил, наверное.

И правда. Непонятно как выживают в условиях такой конкуренции, а может у них один хозяин, и это маркетинговый ход. Проходим через ряды сказочных платьев, сверкающих за витринами, но именно они закрыты, сиеста. Она тут тоже бывает.

Поскольку Такубанского кофейка хватает ненадолго, начинаем водить носами и приглядываться в поисках чего-нибудь съестного и места, куда можно уронить уставшие тельца.

И Саня продолжает посвящать нас в премудрости общепита Мехико. С хитроумным видом заводит нас в просторное простецкое помещение, на пороге которого красуется вывеска о том, что если взять три, то можно заплатить за два, и значок проценты, и цена 35 песо.

В этой столовке мы и обедаем.

Понятно, что чего-то поняли не так, мы так вообще пока только цифры и значок процентов понимаем, а Сашуня, оказывается, что-то не так выяснил, и нас все равно покормили более дорогим обедом, и он чего-то переживал по этому поводу, что не заметил коварной приписки внизу, что скидка не на все комплексы. А чего переживать, если и дорогой обед сто двадцать всего рублей стоит.

Вообще тут принято, собирать разные типы комплексных обедов, нескольких видов с большим или меньшим набором блюд. Называется все это устройство Комида Коррида. Что значит «еда по-быстрому». Наш командор говорит, чтоб мы и потом искали Комиду Корриду, потому что и вкусно, и недорого.

Кормим гида, лопаем сами, к обеду кучу всяких сухих хрустяшек выдают и компотик какой-то еще приносят сверху, ну нах, как соцреализм.

А Санек тем делом вещает все, что вспоминается, про нравы и законы Мексики и потихоньку учит нас всяким испанским словечкам. Например, спрашиваем, как сказать, что было очень вкусно, потому что, насытив середку тела, мы благодушно хотим излить благодарность обслуживающему персоналу, в виде сдержанной, но приветливой девушки в передничке.

– Можно сказать muy sabroso, муи сабросо, – говорит Саша, – но лучше, если полный восторг, сказать «ке рико».

Мы благодарим девушку «мучас грациас, ке рико!», девушка улыбается, Саня смеется и поясняет, что «que rico», еще также употребляется и после бурных плотских утех в знак одобрения, типа как все вкусненько было. О, боже!

– Вот так поведешься на что-нибудь, а потом окажется, что сказал «с Новым годом, пошел на фиг», …этак и в лицо схлопотать недолго, —сердито насупливаюсь я. И мы хором ржем, обсасывая перспективку.

По дороге домой вновь заходит разговор о том, как прилично одеваться женщине, чтобы не привлекать похотливых латиносов, особенно в сомнительных кварталах, куда можешь случайно забрести. А Сашуля опять только что указал на миленький центральный скверик у белой церкви, который как-то раз, когда он проходил, был заполнен сотней бомжей. И ему прямо было страшно проходить.

– Вот они, контрасты Мехико! И все они будут к вам приставать или как минимум разглядывать.

В свете вышесказанного я из любопытства задаю вопрос и из-за него неожиданно попадаю под Санину раздачу.

А вопросила я, без тени мысли о сомнительности собственного наряда из черных хлопковых лосин, длинной футболки и жилетки сверху, который лично мне кажется более, чем консервативным и удобным:

– Тогда в чем тут безопаснее ходить, если такие контрасты?

– Не стоит ходить в слишком обтягивающем, – не смотря в мою сторону, отвечает Саня.

Ну, да я с ним согласна, вон некоторые мексиканские молодухи как обтянут себя белыми или розовыми лосинами блестящими, жуть, особенно в плане эстетики.

– Ага, точно! – говорю я, скромно чувствуя, что вот мы—то «точно не такие», а гораздо лучше, – Как коровы ведь переваливаются в них и переливаются.

– Кто? – уточняет Александр.

– Ну, мексиканки вон ваши. Жирные.

– Да я про тебя! – не желая молчать, сурово делает замечание главный.

– Чего про меня? – недоумеваю я поначалу, – Корова?

– Про твои обтягивающие лосины, – рубит знаток местных традиций, Саша

– У меня?? – я испытываю настоящий шок, – Как? У меня же черные и просто спортивные!

– Это кажется, – убежденно парирует Александр.

И думаю, что ничего себе мы с Людой попали в наших спортивных штанах. Да, она еще и в розовых.

Додумать не успеваю, потому что Саня добавляет:

– Вот у Люды нормально. Спортивный костюм. Как брючки.

– Вроде на попе спортивки у Люды тоже не болтаются, а наоборот. В чем разница? Почему у Люды прилично, а у меня нет?.., – я все-таки возмущенно пытаюсь понять за что «выговор»?

– Там материал плотнее, а у тебя тонкий трикотаж, – опять недовольно, что приходится вдаваться в подробности, объясняет Саша.

Я бурчу, что не такой уж и тонкий. И не так уж и обтягивает. Неужели все так плохо…? Но понимаю, что Сашка, скорее всего, прав.

Не надо привлекать лишнего внимания. Наверно, это и есть соблюдение безопасности. Профилактика. Хотя я не знала, что привлекаю. В России на такой стиль и внимания никто не обратит, хоть того больше обтянись, а здесь ты же женщина, девушка даже. Да еще и туристическая, значит не бедная. Со всеми вытекающими.

Я вообще человек мнительный. Теперь уже и мне кажется, что меня сканируют подозрительно-похотливые взгляды страстных и небогатых мексиканских мачо. Фух, Саня зараза. Ну ладно, поняла. Исправлюсь.

Больше я в одних лосинах не рассекаю нигде. Придумала, подсмотрев в Европе моду, надевать поверх тонких хлопчатобумажных леггенсов шорты. Как вратари на футбольном поле или сами игроки. Это ведь год мундиаля. Мне еще предыдущим летом понравился такой стиль у итальянских парней. На заметку взяла, оказывается. Правда девушки так не носят. Но я же спортивная девушка, мне можно. И очень-очень, по-моему, идет. К немного перекачанным рельефным икрам ног. Такая прямо вся мундиальная, мундиальная. И обтянутой задницей не сверкаю.

И так это удобно оказалось, что из подобного наряда я не вылезаю вплоть до самых жарких стран, где из одежды можно терпеть только шорты и майку.

***

До дому добрались уже поздновато. Еще и из метро под руководством нашего пионервожатого на поверхность вышли со станции Такубайя розовой ветки, а не коричневой, которая чуть ближе к нашим апартаментам. Решили не переходить под землей, а пройти поверху. Ну и плутанули чуток.

Саша, правда, быстро сориентировался, всего один кружок нарезали километра полтора, пока на след вышли, причем я вообще не понимала, где находимся, и вприпрыжку просто бежала за локомотивом, который решительно, как всегда, поскакал с лосиным напором туда, куда ему казалось правильным, только чтоб не потерять его из виду.

Правда он все равно убежал, пока я выискивала взглядом и ждала загнанного Пятачка, который справедливо не понимал зачем нужен такой долбанутый галоп.

Потом Саша вернулся и нас нашел, быстро так в принципе нашел, и опять возглавил змейку бегущих к дому. Удивительно, как за эти пять минут пока мы были потеряны, пришла целая куча нового понимания, в частности: «надо всегда брать с собой пауэрбанку», лучше «знать свой адрес наизусть или вытатуировать на предплечье», и самое главное, «телефон всегда разряжается неожиданно».

Дома славно, дома отлично. Дома еда, в виде гениального Людиного борща. Мы мычим от удовольствия, восседая все вместе на старинных креслах за нашим столищем в столовой, и наполняя пространство дробным бряканьем ложек о дно старинных тарелок, зачерпываем и смачно засасываем ароматное бордовое варево со сметаной, чесноком и зеленью прямо в душу. Борщ струится по венам и достигает сердца. Фантастика.

Еще чай с сыром и печеньем.

За витринным окном темно, только светятся мелкие окошки далеких высоток. Уютный свет подсветок оттеняет холл, и эти тени загадочно потягиваются и качаются по углам. Сане не хочется тащиться обратно в Сочимилько, и он прикидывает, можно ли остаться у нас.

Мы считаем, что можно и нужно, места хватает. Правда не знаем, как к этому отнесется Джеф, которого опять нет дома, надо бы заручиться разрешением. Но Джефа пока нет. Поэтому решаем, что Саня остается, а уж если чего, будем объясняться, или, типа, уедет на крайняк на такси. Хотя прекрасно понимаем, что никто никуда не уедет.

На столе светятся экраны ноутбуков и тихонько, в качестве фона, шуршат слова последних новостей по ТВ онлайн с первого канала, но мы их не слушаем, все там в порядке, и все это очень далеко, и, как оказалось, менее интересно, чем мы предполагали.

Саня пользуется моментом и звонит по скайпу маме, которая до сих пор, как и все мамы, считает сына ребенком и беспокоится о том, чтобы он не простудил ноги и не водился с подозрительными мальчиками. Мама скучает, мама не смирилась с этим перебазированием на другой конец света, мама хочет дотронуться до него, или просто покормить горячим блудного сына.

«Как ты питаешься? Ты здоров?» – стандартные быстрые вопросы, как попытка зацепить ускользающего ребенка, приблизить, иметь иллюзию контроля, как такую же иллюзорную гарантию безопасности своему чаду, – «А у нас сейчас утро, сегодня тепло и солнечно», и, конечно: «Ты редко звонишь, сынок!».

И подавляемое нарочито рубленной речью Сани тепло, все равно выдавливается на поверхность слов и летит по эфемерному каналу туда в Рязань, к маме: «Да все нормально. Просто пока не позвонить, ноут в ремонте. Все хорошо у меня. Да чего ты? Я сыт и здоров. Обнимаю».

Не комментируем. Не влезаем.

Саня быстро заканчивает сеанс связи. И возвращается к нам в повседневную реальность на третьем этаже серого панельного дома в Мехико.

Опять продолжается неспешный сытый разговор. Болтаем обо всем и смеемся, потому что всем интересно. Сашура прикалывается над малиновой бутафорской головой, запихнутой в изящную птичью клетку и подвешенную к центральному столбу, как элемент декора: «Какая аллегория замкнутого в тюрьму социумных ограничений сознания!». С его места, на облюбованном Саньком диване, этот шедевр хорошо видно. Согласны, конечно.

А с моего места видно странное предписание «THC – DENTRO, TABACO – TERAZA» на табличке с перечеркнутой сигаретой, повешенной заботливым хозяином справа от выхода на террасу, видимо для гостей. Имею неосторожность поинтересоваться.

Тут же получаю ответ от Сани, поддерживаемого Людмилой, которые, брызнув на меня сдержанным хихиканьем, как самому неграмотному, поясняют для закрытия пробелов в воспитании, что это значит «курить в помещении нельзя». Только на террасе. И ухмыляются оба дальше.

Я говорю, что этот момент как раз поняла. А что такое THC? Который можно внутри.

И тут, под полный ржач, наконец, мое белое пятно в отношении местных развлечений и пристрастий закрывается, потому что Саня поясняет, что это и есть тетрагидроканнабинол, то самое, что содержится в листьях конопли и запрещено во многих странах, как наркотик. Вот оно что…

— Про это и есть, что ли, «травку курят»?

— Ага.

— Ну вот, докатилась. Разбираюсь в травах… Ботаник, — изображаю осуждение я.

И тут Санечка говорит свою знаменитую фразу, которую я позже идентифицирую как основную, о том, чем хороша Мексика. А тем что с потреблением ТНС никто не борется, продается практически легально, недорого, и что ради одного этого стоило бы приехать в Мексику на пожить. Саша считает это благом.

Теперь понятно. Джеф в последствии тоже поведал, что это неотъемлемая часть их времяпровождения в молодежной тусовке, все обыденно, бытово. Вот девушка его приходит в гости, так сначала покурят обязательно, потом общаются. Как так и надо. А курение табака, кстати, как и почти везде нынче в мире не приветствуется, потому что очень вредно для здоровья. И поэтому курящим ТАВАСО – вон из помещения, на балкон, бессовестным.

Разговор опять переходит на темы искусства. После Джеффова творчества вспоминаем картины Модильяни и Пикассо. Ах, Саня купается в теме.

И Люде никак не дает покоя мысль, что Саня закапывает свой талант, и тонко улавливая его все-таки тоску по любимому делу, пытается придумывать варианты, которыми Сашка мог бы зарабатывать и здесь, реализовавши свое предназначение.

Но дело, похоже, в другом. Саня без сомнения отметает варианты и предпосылки, типа онлайн обучения, создания курсов для детей и взрослых абсолютно, утверждая, что здесь это все не востребовано, и он пытался, но убедился в бесполезности.

Его большое сопротивление будто прикрывает раздражение, непонятно на что. Саня опять начинает говорить о настоящей жизни, которая в его «фильме» включает в себя спартанские условия существования бок о бок с полукриминальными элементами, где хозяева дешевых хостелов сами воруют, и даже не скрывают это, короче героические трудности и праведные лишения.

Впрочем, каждый волен выбирать, чего ему не хватает. И я лично не берусь слету распознать, где тут собака порылась, и почему, даже уже жалуясь на ухудшающееся из-за поганых условий здоровье, образ такой настоящей жизни все равно привлекает его немеряно.

– А что касается искусства…, – Саня задумывается, надо ли это формулировать, но потом решается и рассказывает, что его учитель, очень хороший преподаватель из суриковского института, умудрился донести до него самое главное, что он усвоил как художник, и что в общем перевернуло его мир. Это определение, что такое непосредственно живопись.

Фраза о живописи звучала примерно так: когда мы копируем трехмерное пространство на двухмерное пространство бумаги, в реальности, мы имеем дело с набором пятен, которые отличаются по интенсивности тона (темнее-светлее). Любое пятно в своей подробности доходит до точки. Если речь идёт о живописи, эти же пятна ещё и отличаются по своей тепло-холодности.

В действительности – это всё.

По какой-то причине, это производит на меня ошеломляющее впечатление. Макромир, сведенный до точки, и точка, содержащая Вселенную. И всё.

– Да, весь мир вокруг нас набор пятен, отличающихся интенсивностью тона и тепло-холодности, – повторяет Саша.

Говорить больше не хочется, и поздно уже.

Саня просит дать ему залезть в ноут, Люда дает ему свою машину, и Саня утопает в просторах интернета, по которому, как я его понимаю, у него тоже легкая ломка.

Пришедший заполночь Джеффуля, у которого все-таки с некоторым сомнением, испрашиваем разрешения для нашего гостя переночевать, не возражает. Как здорово иметь дело с молодыми людьми, которые редко бывают занудами. Говорим, что если надо доплатить, то решим, а ночлежнику выдадим наш спальный мешок и пледик, чтобы мероприятие было беззатратным в плане стирки постельного белья. Кто ж его знает, как тут принято, а деньги все считают. К счастью, никаких проблем не возникает, и наш хозяин говорит “забейте” и просто больше не возвращается к этому вопросу и сваливает спать.

Выделяем Александру спальник, он говорит, что достаточно будет, но мы чего-то решаем его дополнительно утеплить, поскольку сами окочуриваемся ночью, и скидываемся двумя пледиками, моим черным из Декатлона и Людиным пятнистым, кем-то когда-то задаренным и так ныне пригождающимся в пути, что она его даже далеко и не запихивает во время переездов, как самую необходимую вещь.

Когда я из своей каморки выношу Санечке дополнительные одеяла, то неожиданно застаю его уже быстро сверху раздевшимся, с голым торсом. Упсс, немного не ожидала, но все закономерно, человек спать собирается.

Не особо глазея, мельком отмечаю подкачанные формы и гладкую кожу, но больше всего поражает, что под вязанной шапочкой, которую он наконец снял, были забраны длинные, потрясающей мелкой кудрявости волосы. И которые теперь, наконец получив свободу, рассыпались по плечам. Художник, ну чистый художник.

Я улыбаюсь и покачиваю головой, дескать «ни фига себе, как классно». Саша доволен произведенным впечатлением, а я убеждаюсь, как мы обожаем сами дорисовывать облик человека, и как это может не соответствовать тому, что есть на самом деле. Особенно если на этом самом деле есть чего показать.

Санек у нас впоследствии остается ночевать в столовой, с позволения хозяина, еще пару раз. Похоже, что все-таки “настоящая” жизнь в условиях наличия душа, мягкого дивана и теплого индивидуального сортира все- таки иногда больше притягивает, чем “совсем настоящая” с матрасиком на цементном полу и ночной поножовщиной.