Читать книгу Текстуры - - Страница 3

Каждая следующая строка, давалась Иннокентию всё с большим с трудом. Его постоянно клонило в сон, целый день в сонном состоянии. Потом ночь. Это пугало Иннокентия. Как ни посмотри, а сон – это необходимый ресурс организма. Такая нехватка сна могла сигнализировать о его очень серьёзных нарушениях. Крайне серьёзных. Собрав волю в кулак, Иннокентий попробовал представить, как будут развиваться его отношения с читателем. Он волновался, что читателя отпугнёт его сумасшествие, в которое сам Иннокентий благоразумно не верил, но ощущал его присутствие. У него даже была теория о том, что сумасшествие – это осознанный выбор человека. Что человек видит черту, за которой он потеряет связь с привычной реальностью. Это помогало ему держать свои мысли под контролем, не допуская в них чужие, отсекая вредоносные информационные потоки. Проблема была в том, что черту Иннокентий уже переступил, судя по всему. Теперь его возможность существовать, определялась контролем над информационными потоками, на сколько это было в его силах.

Каждый следующий день открывал перед ним всё новые бездны отчаянья и безысходности. А проклятая свобода продолжала шептать и шептать, всё не приходя. Отравленное существование, которое не оставляло выбора, кроме как искать выход. Предлагаемые по умолчанию способы выхода, Иннокентия не устраивали как принципиально, так и схематически. Написать о себе, это было единственное придуманное Иннокентием, что напоминало хоть какой-то выход или план действий. Если свобода где-то существовала, то написать о себе, это не самое сложное, как казалось Иннокентию. Разумеется, это было так же сложно, как и всё остальное, но немного чище от эфирного шума.

Был ещё способ существования в вакууме. Это требовало не просто отключиться от информационных каналов, а отключить в самом своём сознании ту область, которая интерпретировала потоки информации. Это обещало видимость идеальной эфирной чистоты, но также лишило бы Иннокентия возможности интерпретировать вообще хоть что-либо, усугубляя его одиночество на качественно другой уровень. Одиночество без осознания одиночества. Звучит заманчиво, но проблема в том, что пока зритель не видит того, что он включён в процесс, процесс не прекращается и жизнь пробегает мимо. Чтоб не стосковаться окончательно, Иннокентий и решил написать книгу. Несмотря на все невзгоды, Иннокентия поддерживала мысль о том, что "написать книгу", это суть его существования. А зачем, это вопрос десятый. Вероятно, в процессе написания у Иннокентия появятся новые способы взаимодействия с реальностью?

В такие моменты Иннокентию становилось лучше. Он с лёгким чувством смущения начинал чувствовать свою "избранность", что этот мир должен узнать почему это так. Несомненно, Иннокентий делал это ради себя, ради своего освобождения. Но что конкретно он делал? Он помогал кому-то в будущем, найти этот путь? Когда Иннокентий "прикасался" к этим вопросам, явно ощущалось напряжение. Будто весь мир начинал слегка дрожать и расфокусироваться. Иннокентий размышлял об этом, как о волнениях на электромагнитных полях. По его теории, весь материальный мир был вроде сгустившихся полей. Когда поле сгущалось до определённой концентрации, появлялась материя. Материя была будто эхом волн. Их проявлением в видимой реальности. Судя по тому, что материя создавалась из волн, тех самых информационных волн, существовали способы влиять на материальный мир, путём корректировки информационных волн. Это была высшая математика реальности.

Иннокентий заварил чай в пакетике и немного расслабился, откинувшись в кресле и думая о манипуляциях волнами. Благодаря этим размышлениям, существование Иннокентия становилось легче и было не так тошно от вездесущей рекламы. В лучшие моменты, Иннокентий представлял себя капитаном реальности. Как его жизнь налаживается, всё получается, как по волшебству и Иннокентий становится по-настоящему счастлив. Тогда эти волны можно было изгибать, как лучи света изгибаются гравитацией. А его корабль, который и есть реальность, летит сквозь электромагнитное пространство, маневрируя гравитационными двигателями.

Можно с уверенностью сказать, что будни Иннокентия были насыщенны событиями и скучными их точно нельзя было бы назвать. Это было похоже на игру с сумасшествием. Очень странное ощущение думать про то, что весь обычный, "нормальный" мир, где-то там, совсем рядом. Без происшествий, размеренный, степенный, со своими трудностями, конечно, но не пронизанный смертельными опасностями. На каждом шагу подстерегала неожиданность, к которой надо было приложить усилия, чтоб выровнять или изогнуть информационную волну. И буквально каждая такая неожиданность могла стать непреодолимым препятствием либо широко открытыми дверьми.

В целом, "как в жизни", но с напоминанием о смерти. Непрекращающемся и реальным. Эти мысли напоминали ещё Иннокентию о том, что вокруг него живут люди, которые бывают очень разными, в зависимости от ситуации. Как в жизни. Это приводило мысли Иннокентия в некое подобие структуры, помогающей ему разложить всё по полочкам. Его не смущало то, что всё "это" в общем, сложно было назвать "реальностью". Существовали вполне конкретные правила существования в той реальности, где все люди работают и обустраивают свою жизнь. Существование Иннокентия не изобиловало контактами с ними, что избавляло от необходимости этот контакт оптимизировать. В данный момент Иннокентий пытался наладить волновой коннект с реальностью, что заполнило бы пробелы с нехватками коннекта и для самых общительных.

Соседи что-то ремонтировали, как обычно у себя, пытаясь нарушить строй мыслей Иннокентия. Иннокентий заметил, что в процессе неспешного написания биографии он уже чувствовал, как расширяется объём его существования и призрачная "свобода" движется ему навстречу. Это были пока только её отголоски, как фрагменты безмятежной водной глади, посреди бушующего океана. Он учился воспринимать сигналы реальности без эмоционального окраса. Если Иннокентию хотелось злиться, он просто мысленно передавал свою злость в то место, которое отвлекало его. Шумным соседям, например. Иннокентию теперь казалось странным, что он не делал так раньше. Иногда Иннокентий пробовал мысленно "договориться" с соседями. Он не мог понять, приносит ли это результаты, но применял, в хорошем настроении.

На телефоне пиликнуло оповещение. Это было напоминание позвонить Ване, решить пару мелочей и поговорить про выбор спектрографа для приуниверситетской лаборатории. Такого счастья тамошние лаборанты в жизни не видывали, и сделка с химиками обещала дивиденды.

– Как считаешь Конь, если бы люди знали секрет, с помощью которого перед тобой открываются все двери, к чему бы это привело?

Иннокентий поморщился, когда услышал "Конь". Детская кликуха теперь раздражала его и привязывала к воспоминаниям, что Иннокентий тоже воспринимал, как вредоносный информационный поток.

– Иван, это очевидно. Наступит анархия, а дальше вымирание большей части людей.

Для Ивана не были секретом скептические взгляды Иннокентия на человечество, и он отнёсся к этой мысли спокойно.

– А как именно все вымрут?

– Начнут себе все, кто что хочет заказывать с помощью секретного "ключа". Начнутся конфликты интересов, междоусобицы, мировые войны. Останется небольшая группа выживших руководителей, которой возьмут на себя контроль над секретным ключом. Будет решено ограничить доступ людей к этой технологии, или что это, ради выживания. В таком состоянии человечество продержится некоторое время, но алчность возьмёт верх над благоразумием и технологию начнут снова использовать, но теперь только самопровозглашённые "хранители" ключа.

– А что собой представляет эта технология? – встрепенулся вдруг Иван.

– Мне то откуда знать, это ты предложил спрогнозировать будущее человечества, с супер-ключом.

Иван продолжал что-то говорить, беззвучно шевеля губами, но Иннокентий его не слышал. Его взгляд устремился в какие-то дали. Он уже думал над следующей строкой биографии, его посетило внезапное озарение. По-быстрому решив вопрос с доставкой, Иннокентий на всех парах понёсся домой, чтоб продолжить письмо и не растерять по дороге интересные идеи, которые подкинул вопрос Ивана.