Читать книгу Разбойничьи Острова - - Страница 7

Этот берег отчего-то называли Берегом Чаек, хотя водились они на Островах повсюду. Это была большая (но не самая большая на Островах) деревня. Тэру приучены были ничего не считать своим. Земля и виноградники, скот и лодки принадлежали Общине. Региния делила людей на молящихся, трудящихся и сражающихся. Людей и деревьев на Побережье всегда было больше, чем на Островах. Но разбойникам, как и их врагам, приходилось сеять и жать, полоть и молотить, косить и пасти. Поэтому трудились, как и сражались, вместе, чередуя обязанности. Хлеб и улов делили по слову старейшины. О сиротах и немощных заботились всей деревней. Никто не голодал, никто не ютился в покосившейся хижине – кроме дэрэ, конечно. В хороший год посланцы Отцов-Старейшин шли по домам и забирали столько излишков, сколько считали нужным. В год саранчи и засухи зерно из амбаров Совета раздавали людям. Циана вернулась на Берег Чаек, домой, и мужу сказала, что их одиннадцатое дитя появится на свет по воле Дэи и Медузы. Вернулась и Тина несколько дней спустя, когда кончился ее черед петь перед Воротами. Мудрые дали ей отвар. Велели выпить перед грядущим Полнолунием, чтобы семя бога не стало в ней ребенком. Тина вылила отвар в Море. Она никогда не отступала перед опасностью. И ненавидела приказы.

Много слухов потом ходило о первом для Тины Обряде. Шептались о предсказание. Будто бы гадание обещало Жрицам, что родится на Островах великий воин. Она быстро поняла, что боги благословили ее, и возгордилась милостью Алтимара и своей смелостью. Молоденькая Жрица, единственная в деревне, не имела близкой родни и жила одна. С соседками она держалась колючим морским ежом, а с соседями начала флиртовать, едва сняв Ленты. Никто не заметил ее секрет. Как и всегда, Тина выходила на лодке за летним зубастиком и сар-рыбой; упражнялась с оружием; вместе с другими женщинами таскала тяжелые ведра морской воды к сушильным котлам, где вода испарялась, оставляя соль. Растущий живот она прятала под одеждой не по размеру. Дитя в ней жило, как звереныш, без человеческой души, потому что Тина не могла просить кузнеца выковать Акулий кинжал ее ребенку. После месяца жатвы пашня заснула под беспощадным солнцем. Деревня снаряжала корабль, мужчин и молодых женщин летом останется дома не больше трети. Накануне рейда Жрица нарочно проколола руку рыбьей костью, чтобы остаться дома. Хвалила себя за находчивость, тихонько смеялась над Старухами из Святилища. Родить она решила тайком и тогда уже предъявить Мудрым живое и здоровое дитя Алтимара как победу над их приказами.

Она не испугалась, когда воды отошли до срока, даже обрадовалась, что небольшой еще плод родить легко. Что дитя Алтимара, даже недоношенное, выживет, Тина не сомневалась. Она ходила кругами по дому, пока могла, потом каталась по кровати, выгибалась так и сяк, убедилась, что нет позы, в которой схватки хоть сколько-нибудь менее ощутимы. Боль рождения оказалась унизительной и бесконечной, не сравнимой с поркой, с застрявшей в теле стрелой, со сломанной костью – Тина-то была уверена, что терпеть умеет. Долго еще она торговалась со своей гордостью и медлила позвать на помощь, а ребенок будто ломился в закрытую дверь. Солнце село и встало вновь – Тина сдалась. Из соседок выбрала очень милую и веселую женщину по имени Ава, и пообещала себе открыться только ей. Кажется, только с Авой эта упрямица еще не успела рассориться.

Она встала – и свалилась, придавленная болью и тяжестью. День был в разгаре. По соседним дворам шагали лишь злобные гуси. Не ушедшие в рейд мужчины работали в винограднике, женщины с лодок ловили рыбу, дети и подростки тренировались на Острове Леса. За стрекотом цикад стонов Тины не услышали, и она перестала звать. А потом перестала молиться, потому что Алтимар и Арида тоже не услышали ее. Тина знала всякую смерть. Насмотрелась в рейдах и дома на тех, кому стрела попала в горло и в глаз, на умерших от тифа и холеры. Она не умела бояться смерти, потому, корчась на полу, думала о другом – о том, как завтра деревня посмеется над ее глупостью.

– Великая Дэя! Как же мы не замечали! Авмита! Авнора! Быстро сюда! Ну-ка бегите за Хоной. Тина, деточка, давай, глотни воду. Ну потерпи, потерпи, первенец всегда тяжело дается.

На рассвете Ава нашла ее сама. С корзиной улова в руках и спящим Наэвом на спине она шла с ночной рыбалки и заподозрила неладное. Тине следовала благодарить светящихся кальмаров, что всплывают по ночам, да своих расшумевшихся от голода кур.

Сбежались соседки, обвешали роженицу амулетами, что изображали кошек и коров, Нат и Дэю, напоили отваром можжевельника и кориандра. Лоно смазали жиром и воском, чтоб облегчить ребенку путь. Тина пообещала себе держаться достойно, и каждую схватку проигрывала борьбу с собственной волей. Вначале отчаянно старалась молчать, в конце со стоном цеплялась за Аву. От ее гордости один за другим отламывалось по куску. Она отлично знала, что та же Ава прошла через очень тяжелое появление на свет двойняшек; что совсем недавно Унда родила увечное дитя, а Дэлада – одних лет с юной Жрицей – успела потерять первенца. Тина всю жизнь знала этих женщин, называла их тэру. Ссорились они или дружили – они были вместе в рейдах и на суше, выхаживали друг друга в болезни, делились едой и кормили грудью соседских младенцев. Она не смогла бы объяснить, почему воспринимает их доброту как кромешное унижение.

Пришла Хона, высокомерная Жрица постарше, насмешница и ворчунья, которую Тина терпеть не могла. На Острове Леса она достаточно от Хоны получила оплеух. Обругала Тину за самодурство: "Да как тебе в голову пришло рожать одной, словно лиса в норе!". Приложила ухо к животу, ощупала и объявила, что дитя живо, но застряло. Замахнулась: "Тебя же предупреждали! Молись теперь, кому хочешь, упрямая дурища". Тина – в который раз – дала себе слово не унижаться хотя бы перед этой мегерой. И не закричала. Пару мгновений праздновала победу. И вдруг, будто предательство, – липкий пот, тошнит, в глазах темнеет, голоса звучат, как издалека. Кажется, ее облили водой. "Просто обморок, деточка, сейчас пройдет. Наклонись к тазу". И вот ее сгибает пополам хлещущий наружу желудок. А между спазмами она тряпочкой висит на руках Авы, ее умывают и щебечут, что наверняка она носит мальчишку.

– А могла до сих пор валяться на полу и захлебнуться, – наставительно сказала Хона.

Ава и Унда зашипели на нее – та еще стерва с детства! – но она была Жрицей и последнее слово было за ней. Больше Тина не обещала себе ничего. Когда перестало полоскать, она уткнулась в Аву и разрыдалась.

Время неумолимо шло. От отчаянья роженице вливали ядовитую спорынью, разведенную в молоке белой телки. Хона раз двадцать шарила рукой внутри, пытаясь развернуть ребенка. Разорвала Тину в клочья, но не сдвинула дитя даже на волос. Циане пришло в голову развязать все узлы и отпереть все замки в доме. Она сама донашивала последние дни беременности, магия замков подействовала на нее. Вздохнув, женщина решила, что богам и соседкам сейчас не до нее, и тихо ушла домой. Нагрела воду, выставила Кэва за дверь, в руке сжала коралл-талисман – и отдалась на милость Дэи.

На третий день Тина взмолилась рассечь и вынуть плод по частям.

– Это дитя Алтимара, – отрезала Хона. К третьем дню это красивая двадцатипятилетняя женщина выглядела растрепанной и взмокшей не меньше роженицы.

– Он давно задохнулся, – взвыла Тина.

– Надо было слушать Мудрых! Я разрежу его, когда перестану слышать его сердце. А если сначала умрешь ты – значит, разрежу брюхо и вытащу ребенка. А пока вы оба живы, замолчи и слушай меня!

Крики Тины услышала вся улица, гордости у нее не осталось. Сама бы распорола живот, чтоб только демон внутри перестал ее пытать. От спорыньи ее скрутила одна непрерывная схватка. Она теряла сознание, бредила, вывернула все содержимое желудка и уже не стыдилась. У нее не было подруг, но половина женщин деревни в этот момент подносили кто кольцо, кто шелковую ленту белой телке, чтоб смилостивилась Дэя. Ава и Урса бесконечно терпеливо обнимали и успокаивали. Тэру оставили все дела и молились, говорили в пол-голоса, притихли даже дети. Человек двадцать перед домом ждали новостей. Тина не знала об этом. Перед собой она видела лишь раздраженное лицо Хоны.

Циана между тем легко родила девочку. Из десяти отпрысков Цианы все дожили до зрелости, что было редкой удачей. Трое сыновей погибли в рейдах, одну дочь ужалил скорпион, еще шестеро были живы. Ее последняя девочка родилась крепкой и неприхотливой. Когда Циана была моложе, ее как самую плодовитую мать в деревне выбирали изображать Дэю на Бычьем Празднике. Соседки выпрашивали поносить ее платок или пояс, чтоб вместе с одеждой одолжить силу ее утробы. Циана хорошо знала, что удачей надо делиться. Она кое-как поднялась, уложила дочь в корзинку и пошла назад.

Тина мучилась четвертые сутки, никого не узнавала и кричать перестала. К этому моменту Ава уже просто гладила ее по голове, напевая колыбельную. Испробовано было все, что можно, а Хона по-прежнему уверяла, что ребенок жив, и не давала им пожертвовать. Продолжала пытки-попытки вытащить его. Тину одели в рубаху Цианы, саму Циану устроили рядом и велели держать роженицу за руку. А в корзинке на полу, всеми забытая в суматохе, лежала девочка. Мать тихонько велела ей пищать пореже: “Не тебе сейчас хуже всех, доченька,” – и только иногда брала покормить. Малышка как будто поняла и не требовала внимания. Женщины не нашли время ее спеленать, поэтому она не спала, как положено новорожденной, а тянулась ручонками вдаль – быть может, к существам того мира, из которого только что пришла. Помнила, что в том мире у нее был братец.

Солнце встало и село вновь – одни боги знают, почему они сжалились. Хоне, наконец, удалось повернуть ребенка. Тину отхлестали по щекам. “Тужься! Сильнее! Можешь!”. Говорили, что плод очень большой – истинное дитя богов – поэтому так тяжело. Тина мало, что соображала, но запомнила: Алтимар проклял ее этим ребенком.

– Мертвый, – вздохнула Ава, когда голова пробилась сквозь лоно. – Уже почернел от удушья, бедняжка. Что поделаешь. Давай, деточка, еще одно усилие, извергни его.

Узкий таз Тины хрустнул. Хона, давя на живот, сломала ей пару ребер, но выжала из нее неживого младенца. Более милостивого исхода никто и не ждал. Кроме Хоны. Чертыхаясь, она высосала изо рта и носа ребенка слизь, растирала его, трясла, шлепала и все-таки заставила закричать. И, наконец, восславила Алтимара за чудо.

И вот усталые женщины поздравляли другу друга над изломанным телом Тины и обнимали Хону – ту еще стерву, но лучшую знахарку Островов. Хона вынесла ребенка толпе, словно наследного принца, – теперь Алтимара и его сына славила вся улица. Тина лежала, как раздавленное насекомое. Ей показали младенца, и она бессмысленно повторила: “Разрежьте его на части”. Циана по-матерински положила ей руку на лоб: “Я его сама покормлю. Отдыхай, моя хорошая, все позади”. Хотя все знали, что для Тины борьба со смертью только начинается. А вот мальчик ее быстро оживал. Он поместился в одной корзинке с девочкой, Циана забрала его к себе и с тех пор относилась к своему и чужому ребенку, как к близнецам.

Через десять дней Циана взяла детей в лодку, чтобы представить новорожденных Алтимару и Морю. Старшего сына на Островах называли в честь отца, старшую дочь – в честь матери, но мать одиннадцати детей давно отдала дань этому обычаю. Когда она подняла девочку над головой, подставив ее морскому ветру, на горизонте показалась стайка дельфинов. Мать сочла это добрым знаком.

– Вот, Господин, дитя, которое дала мне Дэя, – произнесла она и окунула дочь в воду. – Я назову ее Дельфиной в честь морских созданий, которых ты послал ее приветствовать.

Тина, когда бывала в сознании, не желала слышать о ребенке, ничего не говорила о том, как его назовет. Он был сыном Алтимара, а имени его земного отца Циана не знала. Она редко задумывалась о богах, исполняла их волю, а размышления оставляла Мудрым. Но ребенок воистину навевал благоговейные мысли. Абсолютно здоровый после такого рождения. Недоношенный, он был крупнее, чем девочка Цианы. Он высасывал из кормилицы все соки и – женщина могла поклясться – осознанно ей улыбался. Ручонки цеплялись с не-младенческой силой, а глаза, еще бессмысленно голубые, приобретали нечеловеческий, слишком светлый оттенок. И вправду, божественное дитя.

– Вот, Господин, младенец, которого Дэя дала Тине, – произнесла Циана, подняв странно тяжелого ребенка к небу. Подумала и добавила: – Тот, которого Тина взяла у нее сама. Он жил без души и умер, не родившись. И все же жив. Он твой сын, поэтому я назову его Теор, Божественный.

Теор, сын Тины, брат Дельфины. Росший с ней за руку на коленях одной матери. Не названый, а более родной, чем ее кровные братья. Дельфина верила, что в подводной кузнице Алтимара ее и Теора души ковали одновременно. И они в самом деле близнецы, пусть и от разных земных родителей.

Обычно дети Обрядов знали своих смертных отцов, но отец лучшего из лучших оставил лишь домыслы о себе. Полнолунные Пиры были тайной для непосвященных, слухи о них скупо просачивались сквозь молчание Жриц. Много лет шептались, будто незнакомец увел тогда Тину в ночь. А кто, кроме бога, может появиться на затерянных в Море Островах?

Тина очень тяжело болела, раза три была на грани смерти, а, может, и за гранью – и, говорят, просила дать ей умереть. Ее вытащили забота Авы и упорство Хоны. Она не вставала четыре месяца. Потом еще долго ходила утиной походкой, и сомневалась, сможет ли когда-нибудь натянуть лук, взойти на корабль, лечь с мужчиной. Или хотя бы естественные надобности отправлять без мучений. Почти год спустя, когда тело ее зажило, мудрые призвали Тину в Святилище и сказали, что не накажут.

– Госпожа Дэя наказала тебя достаточно. Гадания говорят: Алтимар дал тебе дитя с особенной судьбой. На Островах много детей Обрядов, и все они просто люди. Но мальчик твой – он другой.

Тина только что зубами не скрежетала – о чуде Алтимара она слышала каждый день. Ни разу за год она не навестила сына в доме Цианы. Она не желала видеть и саму Циану – уже старуха, а родила, словно по нужде сбегала! – и Хону с ее язвительными напоминаниями. И Унду, которая вроде бы ничем ее не обидела. Ава оставалась единственной, кого Тина сколько-нибудь выносила, но даже ее не поблагодарила ни разу.

Тина попросила:

– Отпустите в рейд. Мои кости срослись. У меня нет молока, ребенку я не нужна.

Дельфина слышала разговоры старших. В том рейде Тина, как с цепи сорвалась, и потом не угомонилась. Бесстрашная всегда – она стала искать опасность люто и безумно. И столь же люто упивалась наслаждением. Тело ее – не женственное, мальчишеское – бог весть чем привлекало мужчин, а Тину влекли все молодые мужчины вокруг. Скоро заговорили, что в объятьях она так же неистова и неутомима, как бою. Женская кровь больше никогда не приходила к ней, словно вся вытекла при родах. Теперь она и без отваров была бесплодна, как песок на пляже.

Теор раньше положенного выучился ползать и ходить – казалось, лишь за тем, чтоб успевать за своим неразлучным братцем Наэвом, который был немного старше остальных. А скоро на Острове Леса никто не мог обогнать сына Жрицы. Никто из сверстников не побеждал его в единоборстве – на деревянных мечах или голыми руками. Из лука разве что Ана чаще попадала в мишень. Острова быстро перестали удивляться ему – это же дитя морского бога. Лучший из лучших, чудесно рожденный. Даже грозная Маргара баловала его, прощая своеволие и упрямство.