Читать книгу Ключ и меч. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой - - Страница 3

Наконец Монтальто добрался до своего городского дома. Он чувствовал себя комфортно здесь, в кругу своего клана, который вследствие обета безбрачия служил ему заменой собственной семье. В молодости он жил только своими благочестивыми амбициями и победил в себе плотские желания. Возможно, именно это и делало его таким жестким. Как человек, он также был образцом строгой морали. Но он всегда поддерживал своих, и теперь, когда он больше не чувствовал искушений плоти, в нем пробудилось отцовское чувство. Он почувствовал необходимость заботиться о своих как можно лучше. Его сестра Камилла, которую он нежно любил, помогла ему достойно перенести годы новых, неожиданных ограничений.

Матрона, как всегда занятая в доме, встретила его в холле и с многозначительной улыбкой сказала:

– Посыльный ждет тебя, Феличе. Он хотел сам передать тебе пакет.

Монтальто прошел в свой кабинет, весь заставленный книгами. Среди коричневых или белых кожаных переплетов то тут, то там выделялся антиквариат, который он откопал на своей вилле или купил по дешевке. На столе лежали свитки рядом с открытым фолиантом. Это было издание святого Амвросия, которое он теперь хотел переиздать.

Вошел посыльный. Это был курьер от великого герцога Франческо I во Флоренции, доставивший посылку. Монтальто дал ему расписку и отпустил с подарком. Затем он поспешно разорвал шнур и печать. Содержимое пакета его обрадовало – это будет существенной субсидией затрат на строительство, а также позволит заплатить аванс Фонтане. Удовлетворенный, кардинал пересчитал только что отчеканенные цехины, которые выкатились на его стол. К деньгам прилагалось дружеское письмо, написанное рукой великого герцога. В коллегии кардиналов заседал его родной брат, человек, который имел большое влияние благодаря своему высокому происхождению, а также мудрости и считался «творцом» пап. Сейчас он выплачивал Монтальто пенсию, отобранную у него Григорием, чтобы заручиться его дружбой. В те времена это было обычной практикой, и никто не находил в этом ничего постыдного. У каждого правителя была своего рода партия в Священной коллегии и официальный представитель, так называемый протектор. Конечно, Монтальто вряд ли мог помочь своему патрону в повседневных делах курии, но его голос был важен для следующих папских выборов, и кто знает, как долго Григорий будет на священном престоле?

Монтальто запер монеты в шкатулку и с радостью в сердце отправился в столовую, где уже собралась вся семья. Его племянник Франческо Перетти и его молодая жена Виттория вышли навстречу, чтобы поприветствовать его, затем подошла его племянница Мария Дамаскени, жена римского рыцаря.

– Где Фабио? – спросил ее дядя.

– Он сегодня уехал в свое загородное поместье, – ответила Мария.

Наконец, ее дети подскочили и поцеловали руку Монтальто: маленький Микеле Перетти и две его сестры-подростки Флавия и Урсула. Не хватало только старшего, одиннадцатилетнего Алессандро, который уже учился в семинарии, и ему разрешалось навещать родителей только по воскресеньям.

Кардинал всегда был особенно рад видеть Витторию. Ее красота действовалa на него как луч солнца. Несмотря на монашескую сдержанность и экономность кардинала, его кошелек всегда был для нее открыт, ибо он считал вполне обоснованным, чтобы прекрасная женщина подчеркивала свое очарование драгоценностями и богатой одеждой. Рядом с Витторией племянница Мария Дамаскени с ее прекрасным бледным лицом выглядела почти как ее мать; Мария не обладала ни ее мелодичным голосом, ни ее элегантностью и быстротой ума. Монтальто обожал Витторию. Он не замечал ее кокетства и ее расходов, и если между ней и ее мужем возникали небольшие ссоры из-за того, что какой-либо молодой римлянин оказывал ей слишком откровенное внимание, или из-за того, что ее претензии и слезы раздражали Франческо, кардинал благодушно говорил Франческо:

– Она еще так молода.

Даже к ее братьям он проявлял свою благосклонность, относясь к ним как к детям родной сестры. Оттавио Аккорамбони благодаря его усилиям стал епископом Фоссомброне, Джулиус благодаря его протекции получил одну из первых должностей в доме кардинала Сфорца, а их третий брат Марчелло, буян и забияка, за которым числилось много провинностей, стал меньше бояться наказания благодаря защите Монтальто.

Виттория Аккорамбони (1557 – 1585), Сципионе Пульцоне

Сегодня к столу пришел даже друг Марчелло, молодой рыцарь Чезаре Палантьери. Он утверждал, что даже не знает, где сейчас находится Марчелло, и, конечно, он пришел не ради скромной трапезы, которой приходилось довольствоваться в доме Монтальто. За столом он настойчиво ухаживал за Витторией и рассказывал самые нечестивые вещи, в то время как кардинал рассказывал сестре о ходе строительных работ, а также о несчастном случае, который произошел сегодня. Суеверная, как все римские женщины, донна Камилла перекрестилась, услышав об этом, и, как Фонтана, пробормотала что-то о дурном предзнаменовании.

Удивительно, как хорошо эта простая деревенская женщина, которая в детстве выпрашивала милостыню, освоилась в своей нынешней роли и с каким естественным достоинством она играла роль хозяйки дома. Время от времени она поглядывала на Витторию и одним ухом следила за их разговором, чтобы в случае необходимости вмешаться предупреждающим взглядом. Но она слышала только городские сплетни. Один богатый прелат постановил, что его племянник должен наследовать ему только в том случае, если он умрет естественной смертью. Орсини пригрозил выбросить из окна кредитора, напомнившего ему о выплате долга. Кредитор попросил, чтобы ему позволили сначала исповедаться. «Что! – вскричал Орсини, – тот, кто приходит ко мне, должен исповедаться заранее!»

На этот рассказ Монтальто, казалось, обратил внимание. Наказания римской знати были для него отвратительны, но еще более горькой была безнаказанность их бесчинств. В частности, Орсини могло сойти с рук все, что угодно, но и остальным достаточно было найти убежище у кардинала, римского вельможи или иностранного посланника, чтобы избежать наказания; затем они исчезали на некоторое время и возвращались безнаказанными. Конечно, Марчелло Аккорамбони не лучше, но с ним Монтальто, казалось, забыл о своих строгих принципах – все ради любви к Виттории. Так уж повелось, что ни один человек не живет без внутренних противоречий.

Чтобы сменить тему, рыцарь рассказал Виттории о прекрасной Клелии Фарнезе, родной дочери кардинала.

– Я отдал ей дань уважения сегодня утром, – сказал он. – Но, право слово, рядом с вами, синьора, ее красота меркнет, как серебряная луна перед бликами солнца.

– Завтра вы так же горячо будете уверять Клелию Фарнезе, только в обратном, – шаловливо рассмеялась Виттория. В ее смехе было что-то милое и загадочное, что завораживало всех мужчин.

– Пусть меня разрежут на куски, если это правда, – запротестовал Палантиери.

– Я не жажду вашей крови, – ответила она, – вы сами прольете ее в одной из своих драк. Если я не ошибаюсь, не так давно вы ужасно поссорились из-за красивой женщины. И на какое-то время вас не стало в Риме, как и моего замечательного брата Марчелло.

– Я признаю свой грех, – гордо кивнул Палантиери, ибо такие проделки были честью для мужчины. – Но вот мое оправдание: Я не знал тогда вас.

Франческо бросил на него сердитый взгляд и хлопнул кулаком по столу. Все посмотрели на него, и донна Камилла призвала их обоих к молчанию. Палантиери произнес проклятие в адрес мужа и с вызовом посмотрел на него, но не осмелился на большее.

Подобные сцены происходили в доме довольно часто. В таких случаях домочадцы были не на стороне Виттории. Они завидовали благосклонности к ней кардинала, ее почти королевскому положению в доме. Но Виттория чувствовала неоспоримое превосходство над всеми членами семьи благодаря своей красоте и уму. Добропорядочный муж ей надоел, и детей от него у нее не было. Франческо по-прежнему был безумно влюблен в нее, но мучил ее своей ревностью, и даже если он говорил ей те же прекрасные слова, что и Палантиери, из уст последнего они звучали гораздо приятнее, ведь Франческо был всего лишь сыном зажиточного крестьянина, а Палантиери был равным ей по рождению, римским рыцарем. Поэтому, как бы хорошо ей ни было, она не чувствовала себя комфортно в этом благочестивом буржуазном доме.

Ее выдали замуж, когда она была еще наполовину ребенком, потому что ее отец хотел положить конец сомнительным ухаживаниям опального герцога Браччано. Как говорили в Риме, пурпур кардинала облагораживал, но слава Монтальто вскоре померкла, и теперь, исполненная пылких амбиций, Виттория вела жизнь, которая казалась ей ниже ее достоинства. Она чувствовала зависть своих новых родственников, забыла о преимуществах кардинала и проклинала тот день, который предопределил ее судьбу.

Навещая своих родителей, Виттория нередко встречала там своего прежнего поклонника, герцога Браччано. Ее мать благоволила этим встречам, и обе женщины мечтали о блестящей судьбе, на пути к которой стоял Франческо. Но Виттория старалась не рассказывать мужу об этих свиданиях; она лишь позволяла ему чувствовать свои капризы. Тем более ее опьяняло внимание рыцаря, которое она воспринимала как фимиам ее красоте. Она только играла с ним, как и со всеми остальными, но ее сердце страстно трепетало, и когда Франческо так глупо ударил кулаком по столу, кровь прилила к ее лицу.

Конец трапезы прошел в молчании. Виттория играла со своим ожерельем и бросала враждебные взгляды на мужа, который сердито уставился в свою тарелку, а Мария занималась детьми. Наконец все встали из-за стола. Виттория сняла со стены лютню и взяла несколько аккордов, а затем начала петь красивым, полнозвучным голосом. Это были стихи ее собственного сочинения, положенные на музыку римским музыкантом. Монтальто, который был уже с ними знаком, снова удалился в свой кабинет. Он слышал только первый куплет, который печально звучал позади него:

Примерно таков был лейтмотив нынешнего душевного состояния Виттории.